Они стояли среди зарослей ольхи, склонившейся над широкой речкой, которую Таллис называла Ручей Охотника. Речка вытекала из Райхоупского леса и, петляя между полями и рощами, текла в сторону Теневого Холма, где исчезала в земле.
Сам Райхоупский лес виднелся вдали: плотное переплетение летней зелени, поднимавшееся из желто-красных кустарников. Деревья казались гигантскими, а полог над ними - непроницаемым. Одной стороной огромный непроходимый лес тянулся к холму; другая терялась в живых изгородях, торчавших из него как ноги.
Мистер Уильямс положил руку на плечо Таллис:
- Быть может, я могу пойти с тобой?
Таллис покачала головой и пошла вдоль Ручья Охотника к тому месту, где впервые повстречала мистера Уильямса - к высокому, сожженному молнией дубу, одиноко стоявшему посреди поля, в стороне от плотной ограды из деревьев. Ствол дерева, почти мертвый, был расколот посередине и образовывал что-то вроде узкого стула.
- Старый Друг, - сказала Таллис, как нечто само собой разумеющееся. - Я часто прихожу сюда, подумать.
- Прекрасное имя, - сказал мистер Уильямс, - но немного прозаичное.
- Имена есть имена, - заметила Таллис. - Они существуют. И люди находят их. Но они не изменяют их. Не могут.
- Вот тут, - тихо сказал мистер Уильямс, - я с тобой не согласен.
- Как только имя найдено, его невозможно изменить, - запротестовала Таллис.
- Можно.
Она посмотрела на него:
- Ты можешь изменить мелодию?
- Если захочу.
- Но тогда... тогда это не мелодия, - слегка смущенно сказала она. - Мелодию рождает только первое вдохновение!
- Неужели?
- Я не пытаюсь спорить, - тихо сказала Таллис. - Ну, просто... если ты с самого начала не воспринимаешь имя как дар - или изменяешь то, что услышала или узнала - разве тогда оно не становится слабым?
- Почему? - так же тихо спросил мистер Уильямс. - Ты сама говорила, что дар - это не то, что слышишь или узнаешь... дар - способность слышать и узнавать. Вещи становятся твоими с того мгновения, как они пришли к тебе, и ты в состоянии сделать из них мелодию, вазу, картину... все что угодно, потому что они стали твоими. Это то, что я делаю с музыкой.
- И то, что я делаю с историями, по твоим словам, - заметила Таллис. - Но... - она заколебалась, - но мои истории - они настоящие. Если я изменю их... они превратятся... в ничто. В детские сказки. Верно?
Мистер Уильямс посмотрел на летние поля, на заросший деревьями земляной вал на Барроу-Хилл и покачал головой.
- Не знаю, - сказал он. - Однако, по-моему, в том, что ты называешь детскими сказками, есть много правды.
Он опять посмотрел на нее, улыбнулся и облокотился на расколотый ствол Старого Друга; в его глазах заплясали веселые искорки.
- Говоря об историях, - сказал он, - и особенно о Старом Запретном Месте...
И, едва сообразив, что сказал, тут же шлепнул себя по губам:
- Ради бога, извини.
Таллис округлила глаза и покорно вздохнула.
- И что с историей о нем? Ты обещала рассказать ее два дня назад...
- Только один.
- Хорошо, один. Но я бы очень хотел услышать его перед тем, как...
Он замолчал и нерешительно посмотрел на девочку. Он подозревал, что она не обрадуется его словам.
- Перед тем, как что? - озабоченно спросила Таллис.
- Перед тем как мне придется уехать, - тихо ответил мистер Уильямс.
- Ты хочешь уехать? - пораженно спросила Таллис.
- Я должен, - ответил он, виновато пожав плечами.
- Куда?
- В одно очень важное для меня место. И мне предстоит долгий путь.
Какое-то время она молчала, потом ее глаза слегка затуманились.
- Куда именно?
- Домой, - ответил он. - Туда, где я живу. В сказочное место, которое называется Доркинг. - Он улыбнулся. - Туда, где я работаю. Я должен работать.
- Но разве ты не на пенсии? - печально спросила Таллис.
Мистер Уильямс засмеялся:
- Бог с тобой, композиторы не выходят на пенсию.
- Почему? Ты же очень старый.
- Всего двадцать шесть! - возразил мистер Уильямс, поглядев на дерево.
- Восемьдесят четыре!
Он мгновенно перевел на нее взгляд.
- Кто-то рассказал тебе, - с подозрением сказал он. - Ты не могла угадать так точно. Но все равно композиторы не выходят на пенсию.
- Почему?
- Потому что музыка... она продолжает приходить.
- О. Поняла...
- Рад, что ты поняла. Вот почему я должен ехать домой. Я вообще не должен быть здесь. Никто не знает, что я здесь. И мне нужно дать отдохнуть больным ногам. Вот почему я хочу, чтобы ты сдержала свое обещание и рассказала мне об... - Он вовремя оборвал себя. - Расскажи мне об этом странном месте, которое такое старое и такое запретное. Расскажи мне о СЗМ.
Таллис озадаченно посмотрела на него:
- Но эта история еще не кончилась. На самом деле она только началась. И я знаю из нее всего несколько кусочков.
- Тогда расскажи эти кусочки мне. Сейчас. Ты обещала. А обещание - это долг, который надо платить.
Лицо Таллис - прекрасное, веснушчатое и полное печали - на мгновение стало детским, карие глаза сверкнули. Потом она моргнула и улыбнулась, ребенок исчез, вернулась озорная и почти взрослая девушка.
- Ну хорошо. Садись на Старого Друга. Вот так... Начали. Тебе удобно?
Мистер Уильямс поерзал в объятиях дерева и честно объявил:
- Нет.
- Хорошо, - сказала Таллис. - Тогда я начинаю. И не прерывай меня! - резко добавила она.
- Я даже дышать не буду, - пообещал он.
Она отвернулась, потом опять медленно повернулась к нему, выразительно посмотрела и слегка приподняла руки, как бы подчеркивая свои слова.
- Однажды, - начала она, - жили-были три брата...
- Не очень оригинально, - с улыбкой пробормотал мистер Уильямс.
- Не прерывай меня! - резко сказала она. - Правило. Ты обещал.
- Извини.
- Если ты прервешь меня в критической точке, то можешь изменить всю историю. И это закончится катастрофой.
- Для кого?
- Для них! Этих людей. Теперь молчи, и я расскажу тебе все, что знаю о Старом Запр... о СЗМ.
- Весь внимание.
- Однажды, - опять начала она, - жили-были три брата, сыновья великого короля. Они жили в большой крепости, и король их очень любил. И королева, тоже. Но друг друга король и королева не любили, и король запер ее в высокой башне, возвышавшейся над огромной северной стеной...
- Очень знакомо, - озорно прервал ее мистер Уильямс. Таллис посмотрела на него. - И сыновей звали Ричард, Джеффри и Иоанн Безземельный? Не говорим ли мы о Генрихе Втором и Элеоноре Аквитанской?[4]
- Нет! - громко объявила Таллис.
- О, моя ошибка. Продолжай.
Она глубоко вздохнула.
- Первого сына, - сказала она, многозначительно поглядев на своего слушателя, - звали Мордред...
- А. Хмм.
- На языке короля, очень старом, это имя означало "Мальчик, который будет Путешествовать". Второго сына звали Артур…
- Еще один старый друг.
- Что, - яростно сказала Таллис, - на том же самом забытом языке означает "Мальчик, который будет Побеждать". Третьего сына, младшего, звали Скатах...
- Ты упомянула нового мальчика.
- ...чье имя означает "Мальчик, который будет Отмечен". Эти три сына были искусны во всех делах...
- О, дорогая, - сказал мистер Уильямс. - Как скучно. А не было ли у них какой-нибудь дочки?
Таллис едва не закричала на нетерпеливого человека, сидевшего на дереве. Но потом смутилась и пожала плечами:
- Может быть. Я еще дойду до этого, позже. А сейчас не вмешивайся!
- Извини, - опять сказал он, успокаивающе подняв руки.
- Три сына были искусны в сражениях, охоте, играх и музыке. И, - сказала она, - они очень любили свою маленькую сестренку. Хотя у нее есть своя отдельная история. - Она резко посмотрела на него.
- Но по меньшей мере мы знаем, что сестра есть.
- Да!
- И братья любили ее.
- Да. Разными путями.
- Ага. И какими?
- Мистер Уильямс!
- Но это может быть важно...
- Мистер Уильямс! Я пытаюсь рассказать историю тебе!
- Извини, - сказал он в третий раз самым примирительным тоном.
Девочка, немного поворчав, опять погрузилась в свои мысли. Потом подняла руки, призывая к полному молчанию.
И тут ее лицо внезапно побелело; она вздрогнула и резко изменилась, как и день назад. Именно этого он ждал и наклонился вперед, с тревогой и любопытством. Одержимость девушки - или то, что он принял за одержимость - волновала его не меньше, чем раньше, но сейчас вмешиваться было бесполезно. Таллис покачивалась и выглядела такой больной и изнуренной, что, казалось, вот-вот упадет в обморок. Но стояла, глядя неизвестно куда прямо через человека, сидевшего перед ней. Ее длинные рыжие волосы развевались под неощутимым ветром. А воздух вокруг нее - и мистера Уильямса - слегка похолодел. Мистер Уильямс нашел только одно слово, чтобы описать это изменение: жуть. Чем бы она ни была одержима, ей это не вредило - как не повредило вчера - но полностью изменяло. Голос оставался тем же самым, но сама она становилась другой и говорила не своим обычным языком - впрочем достаточно изощренным для ее возраста, - а ощутимо архаическим.
Он услышал легкий шелест в кустах за собой и неловко изогнулся, пытаясь посмотреть себе за спину. И на мгновение ему показалось, что он видит фигуру в капюшоне с белым бесстрастным лицом. На солнце набежало облачко, стало слегка темнее, и фигура с лицом из дерева растаяла в воздухе.
Мистер Уильямс повернулся к Таллис, затаив дыхание и трясясь от возбуждения; он знал, что происходит нечто, не поддающееся рациональному объяснению.
И Таллис опять начала рассказывать историю...
Долина Снов
Король правил сорок лет, и его сыновья уже были мужчинами. Они сражались в одном-единственном бою, и добыли много чести. Они сражались в одной-единственной битве и очень отличились.
Настал великий праздник в честь Хлебного Колоса. Десять стольников принесли медовуху на стол короля. Двадцать стольников принесли четверть быка. А одна из дам королевы сделала белый как снег хлеб, пахнувший осенней землей.
- Кто будет владеть замком? - спросил старший сын, разгоряченный вином.
- Клянусь справедливым богом, ни один из вас, - ответил король.
- Почему?
- В замке будут жить только мое тело и тело моей королевы, - сказал повелитель.
- Мне не нравится эта мысль, - возразил Мордред.
- Я так решил, и все произойдет по-моему.
- Сломанное древко моего седьмого копья говорит, что у меня будет замок, - с вызовом сказал старший сын.
- У тебя будет замок, но не этот.
Разгорелся великий спор, и все три сына сели на ближайшей к огню стороне стола и ели руками в перчатках. Но король твердо стоял на своем. И он приказал, дабы после смерти похоронили его в самой нижней комнате. А все остальные комнаты и двор наполнили землей с поля Бавдуин, на котором произошла самая великая битва в истории человечества.
- Да превратится крепость в огромный поминальный холм в мою честь, - сказал он. -И пусть останется только один путь в самое сердце могилы, в которой будет лежать мое сердце. И его сможет найти только рыцарь с пятью колесницами, семью копьями, жестоким голосом и холодным сердцем. Всем остальным придется сражаться с призрачными воинами, павшими на Бавдуине.
И за все это время, кто подумал о королеве? Только Скатах, младший сын.
- Везде будет кровавая земля, - сказал он. - Где же будет лежать сердце матери нашей?
- Если мое речение не обесчестит меня, то там, где она упадет! - ответил повелитель.
- Жестокая мысль.
- Клянусь тысячей кипящих котлов и моей собственной рукой, так и будет.
Да, но сердце королевы было чернее тьмы. Черная ненависть, черный гнев, черная ярость - только не для ее младшего сына. Поцеловав Скатаха материнским поцелуем, она сказала ему:
- Когда придет время моей смерти, помести мое сердце в черный ящик, который сделала для меня мудрая женщина.
- Я с радость это сделаю, - ответил сын.
- И когда сердце окажется в ящике, спрячь его в замке, в той наполненной землей комнате, где его сможет насыщать осенний дождь, а зимний ветер сможет двигать его вместе с землей.
- Обещаю.
Она была красавицей с черным сердцем, матерью, наполненной гневом, и женой великого жестокого человека. И хотела последовать за этим человеком даже после смерти, даже в Блестящую Страну.
Во время появления почек на ветках, король устроил еще один великий пир, на котором раздал сыновьям замки. Мордред получил Дун[5] Гарнун, массивную крепость, построенную среди букового леса на востоке королевства. На каждой ее стене стояло сорок башенок. Тысячи людей жили в Дун Гарнун, и никто из них не произносил и слова жалобы. Лес кишел дикими вепрями, высокими как лошади, и жирными голубями, и на всех них мог охотиться только Мордред.
Артуру достался замок на юге страны, известный как Камбоглорн, гордо возносивший башни посреди дубового леса. Он стоял на вершине холма, и надо было целую неделю ехать по извилистой дороге, чтобы добраться до его огромных дубовых ворот. С высоких стен можно было увидеть только зеленый лес, дававший приют благородным оленям и диким свиньям; в хрустальных водах реки плавали жирные лососи. И все это было только для Артура.
А что со Скатахом, младшим сыном? В это время он сражался с армией другого короля в далеком черном лесу. И когда он вернулся домой, отец с трудом узнал его. По-прежнему красивый, Скатах был весь покрыт невидимыми глазу шрамами и глубоко страдал.
Узрел он, что старшие братья получили великолепные замки, и попросил замок себе. Король дал ему Дун Краддок, но там всегда дул пронизывающий ветер. Тогда король предложил ему Дорсильский замок, но в нем жили странные призраки. Последней король попробовал крепость Огмеор, но та стояла на самом краю обрыва. Младший сын отверг их все, и король пришел в ярость:
- Тогда ты не получишь ни одного замка из камня. Найди себе что-нибудь другое, если сможешь.
И с того дня Скатах всегда сидел на огненной стороне стола и ел руками в перчатках.
Разозлился Скатах и пошел к матери. Она напомнила ему, что он обещал помочь ей последовать за духом ее мужа в страну Быстрой Охоты, или за Широкую Равнину, или в Многоцветное Королевство - в любое место, куда бы король ни захотел убежать. Скатах не забыл и ответил ей сыновним поцелуем. Тогда королева послала его к мудрой женщине, и та продержала его у себя ровно тридцать дней - от одной луны до другой; войдя в транс, она искала в Девяти Молчаливых Долинах замок, который подошел бы ему.
И, наконец, нашла. Большое мрачное место, сделанное из камня, который не был настоящим камнем. Замок находился глубоко в лесу, спрятанный от мира кольцом ущелий и яростных рек; место зимы. Ни одна армия не могла взять его. Ни один человек не мог жить там и сохранить свой разум. Ни один человек не мог вернуться оттуда в мир, в котором родился, не став животным в душе. Но младший сын принял все условия, поехал в Старое Запретное Место и водрузил свой белый стяг на вершину самой высокой башни.
Прошло много лет. Лет без видений. За это время мать Скатаха сумела пройти, при помощи масок, в Старое Запретное Место. И его братья тоже, хотя они подошли только к самому близкому ущелью и смотрели на замок издали. Но они видели, как их брат охотится за созданиями, которых невозможно описать, ибо все в этом мире рождается из умов людей, и как только люди становятся безумными, они творят безумных тварей.
III
Мистер Уильямс не сразу осознал, что Таллис замолчала. Он глядел на нее, слушая рассказ - он напоминал валлийские легенды, которые мистер Уильямс часто перечитывал - и только сейчас заметил, что на щеки девушки вернулась краска и отсутствующий взгляд сменился осмысленным. Она обняла себя руками, слегка дрожа.
- Похолодало?
- На самом деле нет, - ответил он. - Но что с концом истории?
Таллис уставилась на него так, как если бы не поняла его слова.
- Рассказ не закончен, - настойчиво сказал мистер Уильямс. - Что случилось с королевой? Что сделал сын дальше?
- Скатах? - Она пожала плечами. - Я еще не знаю.
- Не можешь хотя бы намекнуть?
Таллис засмеялась. Внезапно она согрелась; то, что владело ей, ушло. Она подпрыгнула, схватилась за нижнюю ветку и закачалась на ней, осыпав маленькой струйкой листьев человека внизу.
- Я не могу намекнуть на то, что еще не произошло, - сказала она, спрыгнув на землю и внимательно поглядев на мистера Уильямса. - Однако это действительно странная история, верно?
- Моментами, - согласился мистер Уильямс. Потом быстро спросил: - А что такого особого в рыцаре с пятью колесницами и семью копьями?
Она озадаченно посмотрела на него:
- То, что он сражается ими в одном сражении.
- А где происходила битва у Бавдуина?
- Никто не знает, - ответила она. - Это огромная загадка.
- А почему сыновья должны были есть руками в перчатках?
- Они попали в опалу, - сказала Таллис и засмеялась. - Рука в перчатке - рука труса. Совершенно ясно.
- А что такое в точности материнский поцелуй?
Таллис вспыхнула.
- Я не знаю, - сказала она.
- Но ты же сама использовала это выражение.
- Да, но это только часть истории. Я еще слишком молода, чтобы знать все.
- А что такое "камень, который не настоящий камень"?
- Я начинаю бояться, - сказала Таллис, и мистер Уильямс, улыбнувшись, примирительно поднял руку, закончив пытку.
- Ты - замечательная молодая женщина, - сказал он. - Ты рассказала мне историю, которую не могла придумать сама. Она принадлежит воздуху, воде, земле...
- Как твоя музыка, - сказала Таллис.
- Да. - Он повернулся и посмотрел на лес за своей спиной. - Но я бы не хотел, чтобы мне шептала призрачная фигура. Особенно когда я сочиняю музыку. Да, я заметил ее. Капюшон, белая маска. - Он посмотрел на Таллис, чьи глаза стали как тарелки. - Я почти чувствовал ветер между вами.
Он соскользнул с неудобного насеста в сердце умирающего дерева. Смахнув с себя кору и насекомых, удобно устроившихся на его штанах, он посмотрел на часы. Таллис мрачно глядела на него.
- Время идти? - спросила она.
- Все хорошее когда-нибудь кончается, - ласково сказал он. - Я прожил два замечательных дня. Я никому не расскажу о них, кроме одного человека, от которого потребую сохранить тайну. Я вернулся в место моего первого настоящего видения, моей первой музыки, встретил мисс Китон и услышал четыре замечательные истории. - Он протянул к ней руку. - И я бы хотел прожить еще пятьдесят лет только для того, чтобы знать тебя. Я бы хотел быть твоим дедушкой.
Они пожали друг другу руки. Он улыбнулся:
- Но, увы...