Митя представил сцену в избе как взаимодействие нескольких сгустков времени, принявших человеческий облик. Такую шутку сыграла с ним его собственная теория.
Федор, оставшись в меньшинстве, быстро пошел на попятный. Аня заставила его извиниться, чем привела Люсю в страшное смущение. Разбитый наголову, ошеломленный, Федор прохрипел какие-то странные ему самому слова насчет "прощения и любви по гроб жизни". Инцидент был исчерпан. Богиновы отправились домой.
Отойдя от избы на несколько шагов, Аня остановилась, посмотрела на Митю и сказала:
- Объясни мне еще про эти… кусочки времени. Федор тоже такой кусочек?
- Сгусток… - сказал Митя, удивляясь совпадению мыслей.
- Сгусток… - повторила Аня и вдруг отрывисто и неестественно засмеялась. - Ой, не могу! Сгусток… - повторяла она, дергаясь и трясясь.
- Анечка, ты что? - прошептал Митя, обняв жену за плечи.
Аня плакала у него на груди, повторяя это дурацкое слово, которое совсем уже странно стало звучать для Мити. Ночь была темная, холодная и пустая. Время летело, как всегда образуя во Вселенной большие и маленькие сгустки. Два разумных сгустка, муж и жена, стояли на тропинке из Кайлов в Коржино. С одним сгустком была, по-видимому, обыкновенная истерика после нервного напряжения. Другой сгусток по имени Митя, обремененный знанием мировых законов, понимал сейчас только одно. Он понимал, что, как бы ни были верны его теории и каких бы высот ни достигала его мысль, он останется просто человеком среди других людей. Просто обыкновенным, ошибающимся, сомневающимся и непрестанно надеющимся человеком.
Глава 10
Ночной разговор
- Митенька, скажи: ты правду открыл про время?
- Я ее придумал. Правду всегда придумывают.
- Опять ты шутишь! Я тебе серьезно говорю… Я совсем ничего про время не понимаю. Даже про обыкновенное, наше. А твое время совсем какое-то странное…
- Оно просто непривычное. Ну представь себе: мы все состоим из частиц…
- Тише, детей разбудишь!
- И все вокруг состоит из частиц. А ты слышала, что природа частиц одновременно волновая и корпускулярная?
- Митя, я не понимаю.
- Господи! Раньше считалось, что материя проявляет волновые свойства. Это разве не удивительно? А я понял, что природа материи все же едина. Она временна2я. Только время может вести себя по-разному: быть твердым, жидким, газообразным, невидимым… Может быть вообще без массы. Из этих превращений времени все и состоит. Это ведь просто?
- Просто. Только никто не поверит.
- Поверят. Я докажу.
- Митя, а сколько времени ушло на одного человека? Вот если меня превратить во время?..
- Можно рассчитать. Масса у тебя килограммов пятьдесят пять… Значит, примерно семь триллионов лет.
- Неужели так много? Это ужасно!.. Да за это время вся жизнь на Земле могла бы начаться и кончиться… Слушай! Ужасно интересно! Если бы я превратилась во время, я могла бы стать целой историей. Одна я! И каждый человек! Митя, так это же…
- Анюта, тихо! Раскричалась… Дети спят.
- Так это же почти бессмертие!
- Угу. Я и открыл бессмертие.
- Не смей зевать! Ничего ты еще не открыл! Ты высказываешь гипотезу. Понимаешь: ги-по-те-зу…
- Понимаю. Гипотезу… Давай спать.
- Постой, постой…. Как ты думаешь - он ее больше бить не будет?
- Кто?
- Да Федька этот.
- У тебя гигантские скачки мысли. Ты его так напугала, что, боюсь, он даже бросит пить.
- Опять ты смеешься. Ни капли не смешно.
- Послушай, а откуда ты все это знаешь? Выкидыш… И тому подобные детали.
- Я же не изобретаю всякие теории. Пока ты сидел и писал, Люська три раза прибегала. Она еще и не то рассказывала. Да я и по письмам многое знала.
- Теории… Если хочешь знать, все это имеет к нам прямое отношение. И к Люське, и к ее мужу… Вот послушай про поле сознания.
- Ты не обижайся.
- Так же, как все материальное в природе связано со временем, так и духовное связано с полем сознания. Разум принимает тоже различные формы. Вот мы говорим сейчас. Это одна из форм его проявления. У тебя и у меня происходит понимание. Понимаешь?
- Понимаю… Понимание.
- Понимание может передаваться и другими путями. Через взгляд, например. Через жест. Еще как-нибудь… Есть еще память. Все это различные формы существования поля сознания.
- А оно только человеческое, это поле?
- Думаю, что нет. Оно присуще любой форме жизни.
- И деревьям?
- Даже микробам.
- Скажешь тоже - микробам! А вот деревьям, может быть… Я вчера в лесу сидела на пеньке… Одна… И знаешь, что-то такое в мыслях происходило. Мне будто кто-то шептал…
- Это голоса.
- Голоса?
- Ну да, голоса. Тоже проявление поля сознания… Я совсем недавно понял, что нужно уметь прислушиваться.
- Ой, Митя, не смеши меня! По-моему, ты прислушиваешься только к себе.
- А это все равно. Важно прислушиваться. Многие вообще слышать не умеют, не учатся понимать… Ребенок учится понимать, когда растет… А потом он вдруг решает, что все понял, и тогда не слышит больше ничего.
- Ты кого имеешь в виду?
- Себя.
- Ну вот. Опять обиделся.
- Анечка, знаешь, что самое редкое?.. Понимание. Вообрази: вокруг нас бесконечное и разнообразное поле сознания. У него есть одна функция - установить в этом мире понимание между живыми организмами. Я нарочно так обобщаю. Не только между людьми… Мы почти ничего не знаем об этом поле, не умеем им пользоваться. Ощупью ищем понимание друг друга и природы. Причем далеко не все ищут, вот что обидно! Я хочу понимать тебя, детей, траву, птиц, зверей…
- Мышей, комаров…
- Ну все. Спи. Ты начинаешь говорить глупости.
- Уж и пошутить нельзя!
- А они хотят понять меня и друг друга тоже. Так вот. Чванство и самодовольство некоторых живых организмов, именуемых людьми, заходит так далеко, что они не желают понимать не только траву, птиц, зверей и так далее, но и себе подобных.
- Вот-вот. Тебя и не поймут. Ты еще намаешься со своей гипотезой.
- Это не гипотеза, а истина.
- Митенька, ты ужасно самоуверенный тип.
- Да пойми же ты, что понимание себя и других - это необходимое условие сохранения жизни. Мы до сих пор движемся с закрытыми глазами и спиною вперед. И это называется прогрессом!
- Чего ты так завелся, Митя?
- Просто потому, что я сам ни черта не понимаю. Даже обыкновеннейших вещей. Не знаю, как вести себя с Витькой, например. Или с хозяином нашим. Это оттого, что я их плохо понимаю. А общество? Тут я вообще ничего не понимаю. Все знаю, а понимать не понимаю.
- И что же ты предлагаешь?
- Я предлагаю инструмент. Вот поле сознания и поле времени. Учитесь ими пользоваться! Учитесь понимать друг друга! Пониманию и ощущению времени нужно учить, как учат счету в первом классе. Надо сказать наконец открыто: мы, люди, еще ничего и никого не понимаем. Мы нисколько не лучше зайцев и телят. Мы лишь хитрее и коварнее. Человечеству надо снова научиться скромности…
- Митя, ты не находишь, что это очень смешно? Ты выступаешь так, будто тебе Нобелевскую премию дали. Нобелевская речь в постели! В деревне Коржино.
- Ну давай спать. И правда, это смешно… Я тебя понимаю.
- А я тебя люблю…
Глава 11
Знакомые голоса. Оплата труда сдельная! Еще о поле сознания. Несостоявшееся убиение курицы
Ночь прошла, наступило утро. Митя и Аня, намаявшись накануне, спали крепким сном, когда по деревне прошло сонное и молчаливое стадо, за которым плелся пастух, волоча кнут по земле. Стадо тихо вошло в лес, как вода в песок. В лесу, за Улемой, птицы пели утреннюю песню, а рыбы в реке выпрыгивали из воды, мелькая выгнутой серебристой спиною. Поднявшееся солнце не спеша высушивало туман и росу на траве. Пропел петух.
Катя и Малыш, проснувшись, переглянулись в постелях и, увидев, что родители еще спят, тихонько босиком вышли на крыльцо. Солнце било из-за леса прямыми чистыми лучами, и дети стояли на крыльце, с удовольствием подставляя теплому свету плечи. Под крыльцом гарцевали котята, наскакивая друга на друга, пригибаясь, потом выпрямляясь на задних лапах, а передними поглаживая воздух. Кошка сидела тут же, поглядывая на котят прищуренными зоркими глазами.
Катя поставила в рядок четыре пустые консервные банки и налила в них из кринки молоко. Котята и кошка прилипли каждый к своей баночке. Короткие и острые хвосты котят замерли вертикально, только кончики описывали плавные одинаковые колечки. Кошка лакала молоко более равнодушно.
Дети тоже пили молоко, сидя на крыльце.
- Давай дадим им мяса, - предложил Малыш.
- Они еще маленькие для мяса, - ответила Катя.
- Давай дадим тушенку.
- Мама будет ругаться.
- Она не заметит.
- Ну ладно. Принеси банку.
Малыш полез под лавку в темных сенях, где в прохладном месте хранились продукты, и принес оттуда начатую банку тушенки.
- Смотри, едят! - обрадованно сказал он, разбрасывая по земле кусочки мяса.
- Дай мне! - потребовала Катя.
Вместе с котятами они быстро прикончили банку. Потом, взяв на руки по котенку, они уселись на скамейке под окном и занялись мирной беседой, поглаживая урчащих котят по тугим вздувшимся брюшкам.
Митя в это время досматривал сон, в котором он плыл куда-то на маленьком плоту, держа в руках длинный шест. Он не отталкивался этим шестом, а действовал им как веслом. Шест почти без сопротивления разрезал воду, и плот продвигался медленно. Митя положил шест поперек плота и опустился на колени. Вглядевшись в воду, он обнаружил, что она состоит из мельчайших искрящихся частичек, между которыми были пустые промежутки. Тут же откуда-то, как это часто бывает во сне, пришла уверенность, что плывет он вовсе не по воде, а по времени. Наконец-то Митя его увидел! Время оказалось красивым и уходило в глубину, сливаясь в светящуюся массу. Оттуда, из толщи времени, стали доноситься голоса, показавшиеся Мите знакомыми. Он начал постепенно узнавать их, оставалось сделать небольшое усилие, чтобы окончательно установить, кому они принадлежат. Митя напрягся, вслушиваясь, и услышал следующее:
- Милые! Бедные! Мне так их жалко.
- Почему?
- Просто жалко, и все… Они ничего не знают.
- А они умеют думать?
- Нет… Они просто живут, живут, а потом умирают. Наверное, им очень страшно.
- А почему они такие веселые?
- Поели - и веселые.
- А они считать умеют?
- Наверное, умеют до двух или до трех. Им больше не надо.
- А я умею до десяти!
- Не ври, не умеешь!
Митя открыл глаза и сообразил, что под окном разговаривают Катя и Малыш. Еще с минуту он прислушивался к их нехитрому спору, пока не определил, что речь идет о котятах. Мите сделалось весело, он вскочил с кровати и выглянул в окно.
- Бедные, бедные! - сказал он. - Мне так вас жалко. Вы ничего не знаете. Котята умеют считать, умеют говорить, петь и думать, умеют смеяться, грустить, жалеть и надеяться на лучшее будущее. Особенно они умеют надеяться на лучшее будущее.
- А подслушивать они не умеют, папочка? - спросила Катя.
- Катька, ты становишься язвительной и остроумной, как твоя мама, - ответил Митя, за что получил легкий удар по шее от Ани. Она уже стояла сзади и смотрела через Митино плечо на детей.
Митя прошелся босиком по горнице и включил репродуктор. Изба огласилась музыкой. Однако музыка вскоре прервалась, и какой-то мужской и совершенно не радиовещательный голос произнес:
- Внимание! Правление колхоза просит отдыхающих оказать помощь по уборке льна. Оплата труда сдельная. Об условиях работы можно справиться у бригадира товарищ Меньшовой.
- Ура! - завопил Митя, который с момента пробуждения испытывал подъем духа. - Все на уборку! Оплата труда сдельная!
Снова заиграла музыка. Митя, действуя ритмично и споро, заправлял кровати.
- А что? - задумчиво сказала Аня. - Может, поработаем?
- Ты серьезно? - спросил Митя.
- Вполне. Тебе надо порастрясти свое пузо.
- Вот это ты называешь пузом?! - закричал Митя, подступая к жене и ударяя себя кулаком по голому животу.
И все же после завтрака вся семья Богиновых вышла на уборку льна. Сначала они нашли бригадиршу, которая заявила им, что они могут брать любой участок на любом поле и "щипать, пока не надоест".
- А как это делается? - спросил Митя.
- Да спросите кого из местных… Покажут.
После этого Богиновы маршем отправились в Кайлы к тому самому полю, которое ночью вызвало у Мити возвышенные мысли и привело его к новым открытиям. Дети были настроены серьезно и ответственно. Они только что получили легкий нагоняй от Ани за скормленную котятам тушенку. Митя шел впереди и распевал во все горло марш "Прощание славянки". Таким образом он надеялся отвлечь себя от мысли, что появление их семьи на поле вызовет улыбки местных жителей.
Люся Павлова встретила их немного подобострастно после вчерашних событий, в особенности Аню. Услыхав о намерении Богиновых поработать, она не удивилась, но восприняла это известие с уважительным непониманием. "Значит, так надо, и в этом есть какой-то смысл, недоступный мне", - так примерно расшифровал Митя выражение Люськиного лица. Она тут же показала нехитрую технологию уборки, которая заключалась в выдергивании пучков льна из земли, связывании их в небольшие снопики и установке снопиков в пирамиды. Митя разметил участок в десять соток, и семья принялась за работу. Люська умильно глядела на работающих детей.
- Люсь, курицу сегодня возьмем, ладно? - сказала Аня. - Тушенка у нас кончилась.
Катя и Малыш понимающе переглянулись.
- Берите, не жалко. Я сейчас ее поймаю.
- Да мы ее не сейчас возьмем, а когда уходить будем.
- Так я ее в корзину посажу. Здесь, в сенях, - сказала Люська.
И она бросилась ловить курицу. Несколько минут в огороде слышались крики, а потом Люська проследовала в сени с черной курицей, которую она несла за вывернутые крылья. В сенях раздалось истерическое кудахтанье, потом все смолкло.
Митя методично щипал лен и складывал его небольшими порциями ровно на один сноп. Аня занималась тем же, причем так получилось, что они взяли по равной полоске и между ними уже шло незаметное соревнование. Дети шли следом, вязали снопы, пользуясь жгутами из тех же самых льняных стеблей, и расставляли их в пирамиды. Митя втянулся в работу и уже мог не думать о ней, а освободить голову для других, более интересных мыслей.
Митя думал о том, что здесь, в деревне, понимание, о котором он ночью говорил с Аней, заметно увеличилось в его душе. Он заметил, что всеобщая связь предметов и явлений, познать которую он стремился, стала обнаруживаться его чувствами непосредственно, минуя мышление. Только что упорядочив структуру материи и сведя ее ко времени, Митя вдруг обнаружил рядом с нею не менее величественную структуру, которую он окрестил полем сознания. Но назвать предмет - это еще не значит разобраться в его свойствах.
Митя вырывал из земли сухие пучки льна. С бледных корешков осыпались комочки материи. Все, что окружало Митю, да и он сам, было полем времени, принимающим разнообразные формы. Но мысль его, связанная, разумеется, с материей, работала все же независимо, воплощая одно из проявлений поля сознания. И Митя знал: рядом с ней, в том же пространстве, существуют мысли Ани, детей, Люси Павловой, существуют мельчайшие страсти, желания и надежды всех тварей природы - муравьев, жуков, птиц, коров. Митя чувствовал единство и неразрывность этого великого поля, не умея пока выразить связи не только что формулами, но даже словесно.
Тут опять всплыло беспокойство, которое мелькнуло и спряталось вчера при подходе к Кайлам. Теперь оно вынырнуло на поверхность в виде простой и обескураживающей мысли.
То, что казалось Мите венцом его поисков, было лишь половинкой целого. Единая теория поля, к которой он стремился, на самом деле должна была включать обе половины - и материю, и сознание. Только тогда можно получить действительно стройную картину мира. А он-то думал, что, сведя все ко времени, он в основном завершил работу, оставив себе только детальные выкладки и уточнение предложенных им законов. Другая половина разверзлась перед ним, точно бездна, одновременно пугая и маня его. Митя почувствовал себя совершенно беспомощным. Ведь ничего другого, кроме поля сознания, он не мог себе предложить в качестве инструмента для исследования того же поля. Более того, по мере углубления в его свойства поле сознания автоматически усложнялось за счет Митиных мыслей. Получалось нечто вроде бездонной бочки.
Между тем, пока Митя унесся по волнам своего поля сознания, Аня заметно опередила его на льняном поле. Митя заметил это и удивился. Ему казалось, что он работал с лучшим эффектом. Общая площадь убранного льна оказалась совсем небольшой. Громадное поле, покачивающее верхушками стеблей, вызывало примерно такие же безнадежные мысли, что были минуту назад по поводу другого поля.
И все же маленький клочок был обработан. Он вселял надежду.
- Все, хватит! - объявила Аня, выпрямляясь и утирая пот со лба. - Пошли обедать. Митя, тащи курицу!
Уходя с поля, Митя оглянулся. На расчищенном ото льна месте аккуратными рядами стояли пирамидки снопов. "Упорядоченная часть поля сознания", - усмехнулся про себя Митя и пошел за курицей.
В сенях стояла большая корзина без ручки. Из нее торчали прутья. Корзина была старая. Сверху на ней лежала ветхая, вся в дырах холстина, перепачканная к тому же куриным пометом. Митя взялся двумя пальцами за уголок холстины и отогнул край. В корзине он увидел притихшую и жалкую курицу. Она неподвижно смотрела прямо перед собой, в стенку корзины. Митя протянул к ней руку, и курица сразу же захлопала крыльями, отчаянно кудахча. Митя поспешно отдернул руку и опустил край холстины.
Подумав несколько секунд, он внезапно обрушил всю холстину на курицу и, ощущая сквозь ткань ее теплое тело, принялся заворачивать. Курица не сопротивлялась.
Он вынес сверток во двор и пошел по тропинке, догоняя ушедших вперед Аню и детей. Поравнявшись с ними, он показал добычу.
- Мы ее зарежем, мам? - спросила Катя.
- Придется, - ответила Аня.
- Ой, не надо! Мамочка, мне жалко! - со слезами в голосе запричитала Катя.
- Она же живая! - удивленно сказал Малыш.
- А кто будет ее… Это… - осторожно спросил Митя.
- Ты, - сердито сказала Аня и добавила: - Интеллигент несчастный! Небось в магазине покупаешь и ешь за милую душу.
На этом разговор прервался, и они доставили курицу в Коржино молча. Там Митя занес ее в сарай и оставил как есть, в тряпке. После этого он принялся настраиваться на убиение курицы, браня себя последними словами.
В самом деле, что за мягкотелость такая? Уж тогда надобно быть последовательным, принимать вегетарианство и так далее, чтобы с полным основанием отказаться от этой процедуры. И вовсе не жалость к курице останавливала Митю, а недавние его размышления относительно всеобщности сознания живого.