- Поэтесса Галина Опахалова. Что вы делаете после елок?
- Вероятно, ужинаю с вами в ресторане "Гармония", - ответил Сенечка.
Руку Сенечки нащупали и сжали.
Организатор Концов вновь выступил вперед.
- Сейчас… Не побоюсь этого слова: один из самых умных поэтов. Серж Нелюдимов! Давай, Серж!
Длинный юноша в пиджаке до колен с мрачным видом разворачивал свои листки. Потом что-то сказал.
- Громче, громче! - закричали из зала.
- Я говорю, что мои стихи все равно никому не интересны, - огрызнулся Нелюдимов. - Но это неважно.
Мой дом стоит на дне колодца,
Закрыт на внутренний засов.
И три веселых змееборца
В меня стреляют из кустов.
В моем песке играют дети,
Мешают прах и лунный свет.
А я один живу на свете,
Хожу в кино и туалет.
Когда я выхожу за двери,
Не знаю, как с колодцем быть:
Одной линейкой не измерить,
Одной ладошкой не накрыть.
- О чем эти стихи? - спросил Сенечка.
- Наверное, о себе, - шепотом сказала Опахалова. - Об одиночестве. Не спрашивать же его… Все равно он гораздо лучше, чем эта Аллочка Небесинская. Умнее.
- А есть кто-нибудь такой же умный, как Нелюдимов?
Опахалова подумала.
- Было еще несколько. Но они уже в нормальные страны уехали. Кто в Монголию, кто в Китай. А один даже в Тувинскую Республику.
- Наверно, уже миллионером стал, - сказал Сенечка.
Тем временем в зале завозились. Располагались поудобнее. Нелюдимов разворачивал второй стих:
- А это… хотя всем все равно… Написано по мотивам русской народной песни. Но это неважно…
Манька дома, водки нет.
Ванька в коме видит свет.
За окном летят гробы.
Но мешают нам горбы.
Я бы тоже стал похожим
На верблюда, только позже.
Манька дома бьет посуду.
Покажите мне Иуду.
Ванька в коме видит свет,
Манька делает минет.
Полетели журавли,
Мы предвидеть не могли:
Прискакали два верблюда,
Манька хуже, чем Иуда.
Вот и дома, Ванька встал,
И всему конец настал.
- Снова понятно только одно. Это про минет, - хмыкнул Сенечка.
- Сексология у нас самая популярная тема, - сказала Опахалова. - С некоторых пор авторов, которые не пишут про минет, не воспринимают всерьез. Это называется "конъюнктура".
Вновь поднялся организатор Концов:
- А сейчас мой старинный друг Коля Кокошников выступит с небольшой лекцией на тему: "Как писать книги".
Пауза. Перед рядами появился Коля Кокошников. В зале раздались перешептывания, возгласы:
- Чего он нас учить вздумал?
- Сам-то он много написал?
- Да кто это вообще такой?
- И погоны у него какие-то непонятные…
- Это мой старинный друг, - повторил организатор Концов. - Автор литературоведческих и философских статей. "Как читать Пушкина", "Как поверить в Бога", "Как обходиться без спичек в походе" и многих других. Впрочем, пусть о себе расскажет он сам - встречайте!..
Жидкие хлопки. Говорил Коля очень быстро и потирал розовые детские ладошки.
- Знаю, что многие из вас мучаются, не в силах завершить начатое, - сказал Кокошников. - Столько замыслов, которые пропадают, не дождавшись воплощения! А все из-за нашей лени, нерадивости, инфантилизма. Например, мне мама говорит, что я ничего не довожу до конца. Но это неправда, доказательством чему я сам, то есть это мое выступление. Выступление-то готово, значит, мама моя не совсем права. Но это к слову…
Как быть? Как быстрее писать и не отвлекаться на мелочи? Некоторые счастливцы, у которых уже опубликованы одна-две книги, скажут: сила воли и терпение. И я с ними соглашусь. Но как воспитать силу воли и терпение?
Однажды мы с мамой были в Москве. Я читал свой художественный рассказ "Как научиться летать". Впереди сидела красивая девушка. Я все время смотрел на нее. А потом упал. Тоже на нее. Так я познакомился с девушкой…
Коля мечтательно улыбнулся. Казалось, на секунду он забыл читать. Но потом продолжал:
- Она рассказала мне, как ей удается писать по десять страниц в день. Вот один из способов: она съедает стакан грецких орехов, а иногда - два стакана. Затем бутылку кока-колы ставит поодаль, но чтобы ее видеть. Не пьет, пока не выполнит дневную норму.
Мы с мамой много думали об этом. Мама говорит, что это пригодно лишь для Москвы, а у нас люди вообще лишены выдержки, и бутылка долго не простоит - неважно, что там с текстом. Я не стал проверять, насколько права мама, а придумал вот что: если есть (а у кого из нас их нет, если честно!) вредная жена или ребенок, или вредные родители, или кто-нибудь еще более вредный, отдайте им бутылку. Вы должны быть уверены, что они не дадут вам пить, пока вы не выполните дневную норму. Нужна лишь минимальная выдержка, чтобы не наброситься на родственников. Но это так, к слову…
Если вы пишете что-то судьбоносное, способное перевернуть представления людей об искусстве, космосе, боге, то есть если вы взвалили на себя ответственность мессии, то приготовьтесь искусить себя смертью. Выпейте яд, действующий через несколько часов. Противоядие спрячьте. Опять-таки запретите себе прикасаться к нему, пока не выполните норму на день…
Руку Сенечки снова сжали.
- Пойдемте в курительную комнату, - предложила Галина Опахалова.
- Я не курю, но с удовольствием составлю вам компанию, - отозвался Сенечка.
Перед курительной комнатой стоял милиционер.
- Простите, сударь и сударыня, - сказал он. - Но согласно указу президента в курительную комнату разрешено входить только с одной сигаретой и не чаще одного раза за вечер. Надо беречь организм от никотинового отравления. Позвольте вас попросить: отдайте мне лишние сигареты. И распишитесь в журнале посещения курительной комнаты. Ваши фамилии внесут в компьютер.
Галина Опахалова отдала ему пачку. Милиционер извинился за задержку.
Галина была стройна, высока. Тяжеловата походкой. Наверно, жали черные туфельки. Взмах руки: закурила; выдохнула, повернулась анфас.
- Вы предлагали мне вечер в ресторане, - сказала она. - Согласитесь, лекция Кокошникова не слишком интересна… Не хотите ли пойти прямо сейчас?
- Не раньше, чем я закончу свои дела здесь… Мне ведь надо написать о ком-нибудь из молодых авторов…
Галина подумала:
- Я могу вам порекомендовать одного. Толя Горшков. Вы его видели. В желтом пиджаке, книжки раздавал. Раньше пил много и бездельничал. Теперь совершенно переменился. Берется за всякую работу.
Назавтра Сенечка принес Андрею Ивановичу такой текст: "Мы даем краткий обзор творчества молодого прозаика Анатолия Горшкова.
Анатолий Горшков прославился первым же рассказом. Рассказ назывался "Она не звонит" и, как утверждает автор, был написан за один день в "довольно унылом настроении". "Она не звонит" вызвал небывалое оживление на очередном собрании городского литературного клуба.
Второй рассказ "Голубая звезда" имел еще больший успех, особенно его дополненное Интернет-издание, имевшее окончательное название "Когда она не нужна". В редакцию пришло много отзывов, как позитивных, так и негативных. На нашем сайте развернулась настоящая дискуссия, не затухавшая много месяцев. Сам автор уверял, что он не придавал большого значения своему творению, заявляя, что во время написания "Голубой звезды" был занят решением серьезных личных проблем.
Далее ожидание читателей было вознаграждено появлением повести "Женский сюрприз". Повесть вызвала массу откликов в критической прессе. В одном из интервью автор признался, что "Женский сюрприз" написан в состоянии депрессии. Повесть, пронизанная болью и тоской о несбывшихся мечтах, вышла отдельной книгой и выдвигалась на областную литературную премию "Рост".
Затем последовала повесть "Коррозия" (Интернет-название "Эрозия"), о которой автор говорил, что она явилась плодом личных переживаний. Это был своего рода прорыв на новый качественный уровень. С небывалой силой убеждения Горшков рассказал нам историю несостоявшейся любви нищего юноши-иммигранта и дочери преуспевающего майора милиции. Свежесть темы, непредсказуемость сюжета, красочные образы и легкий, доступный язык покорили множество читателей и поставили автора в один ряд с маститыми писателями.
На фоне "Коррозии" не остался незамеченным рассказ "Упадок". По мнению Анатолия Горшкова, этот рассказ является вершиной его творческих достижений, несмотря на то, что работе над ним мешала тяжелая болезнь.
Анатолий Горшков признается, что над следующим рассказом "Черный витамин" он работал в состоянии глубокой депрессии, выйти из которой помогли занятия нейролингвистическим программированием.
Последнее произведение нашего нового сотрудника называется "Солнечная мурава". "Наконец-то я обрел почву под ногами, - делится Анатолий Горшков. - Различил впереди свет, почувствовал, что жизнь ждет от меня признания в любви. Это мой скромный вклад в литературу Обновленной России". Отрывки из "Солнечной муравы" выйдут в наших ближайших номерах.
Мы выражаем надежду, что Анатолий Горшков найдет общий язык с нашими читателями".
* * *
…прямо на мою дверь. Подхожу поближе - и правда, полицейский. Я пошел медленней. Ну, думаю, он не просто так приперся. Смотрю - поодаль стоит машина с мигалкой, а в ней еще двое.
Полицейский, что у двери, ширинку застегнул. Меня увидел и пальцем поманил. А ноги у меня вдруг как встанут! Он говорит:
- Да поди сюда! - и ругаться давай. А я стою. Прикидываю, как убегать буду. А потом куда? Меня на остановке перехватят, или вообще весь район оцепят. Они это любят. Уже почти неделю не оцепляли. А этот опять:
- Это ты здесь живешь? Ты мне только бумагу подпиши! И я тебя отпущу.
Чего, думаю, он такой добрый? Даже кобуру не расстегнул. Ну, подхожу к нему маленькими шажками. Он мне бумагу протягивает. Я спросил:
- В чем дело?
Полицейский весь как-то расплылся. Такой ласковый стал:
- За свет не платишь? Раз. За телефон? Два. Бродяг к себе пускаешь? Три. Грязь разводишь, сороконожек. Машину не ремонтируешь. А это позор для настоящего американца… - Тут он назвал меня вонючим русским и сказал: - Городские власти у тебя дом отбирают со всем имуществом. Так что подписывай и убирайся…
Дом…
Тут я как заору на него! Это на полицейского-то.
Никогда так не орал. Все словосочетания вспомнил. И перемешал их так и сяк. Потом вспомнил, как в Лас-Вегасе ругаются. Снова перемешал. Он все ласковей смотрит. Кобуру расстегнул. Мне сначала наплевать было. Я еще пару слов сказал, а потом думаю: ну, вот… Тогда я как будто слезливости в голос подбавил и власти штата несколько раз обругал. Вспомнил, что полиция любит, когда власти штата ругают. Он на свою машину оглянулся, где его дружки сидели, и говорит:
- Пять секунд тебе, чтобы подпись поставить. И штраф сто долларов за оскорбление должностного лица. Если не хочешь, чтоб тебя в участок отвезли.
В участок…
Я быстро так посмотрел вдоль улицы. Может, хоть канадец какой поедет с автоматом или араб появится, почему-то забывший бороду сбрить. Да где там! Канадцы только когда не надо появляются. А арабов и вообще уже не осталось. Это я так просто, в отчаянии головой вертел. Потом зубы сцепил и подмахнул эту проклятую бумагу. И вообще, черт с ним, с домом. Действительно, сороконожек много.
- Сто долларов, - говорит этот тип. И снова на машину оглядывается.
Тут я соврал ему. Одну сотенную я в автобусе разменял, когда билет покупал. И у меня восемьдесят с чем-то мелочью осталось. Я и говорю:
- У меня восемьдесят.
Он лапу свою протянул. Сам тюфяк жирный, и лапу хорошо так протянул, удобно. Ох, как бы я ему вделал! Потом пистолет бы забрал и пистолетом по шее… Если бы не те два придурка в машине… Да где там! Они меньше, чем по трое, сейчас не ездят. А откуда я знаю, может, в машине у них автомат. И рация есть. В общем, отдал я ему эти проклятые восемьдесят баксов. Потом спрашиваю:
- А где тот старик, который на кухне сидел?
Этот тип только буркнул: увезли, мол. И велел убираться поживее. Потом повернулся и в дом пошел. За вещами, конечно. Выбирать для себя самые дорогие. Хрен ему. Все дорогие вещи я давно продал. Фотография, где я с семьей, у меня вместе с документами лежит. А деньги в кроссовках, конечно. Что я, дурак, их дома оставлять?..
Пошел я в закусочную. Меня там знали и не стали стрелять. Я десятку за вход отдал и говорю:
- Позвонить бы. Мобильник есть у кого-нибудь?
Там за столиками человек пять сидело. Все жуют, друг на друга не смотрят. В любой момент готовы на пол упасть, это если что начнется. Я их, кажется, чуть ли не напугал. Жевать перестали, а глаз не подняли. Потом один говорит:
- Что толку в этих мобильниках? Спутники-то все попадали. Еще на той неделе вся связь вырубилась…
А я ждал чего-то такого. Да и вообще, сколько можно! Интернет накрылся, по телевизору один канал идет, а мобильники все работали и работали. Я говорю:
- Ну, тогда ладно. Есть тут нормальный телефон?
Мне на стенку показывают. Смотрю - а там не телефон, а какой-то ржавый унитаз с проводами. Наушник взял - работает.
Я думал, долго ждать придется. Нет, трубку сразу взяли:
- Полицейский участок. Напоминаю: за розыгрыш, неверную информацию или ложный вызов по законам штата Нью-Йорк полагается смертная казнь…
- Плохо, Вовка, - говорю, - ты в законах разбираешься. Не смертная казнь, а пожизненное заключение…
Вовка помолчал секунду:
- А, это ты… Понимаешь, все время распространители звонят. Героин по сниженным ценам… А тебе чего?
Ну, я объяснил ему, что меня из дому выгнали.
- Можно, - спрашиваю, - к тебе подъехать? Пока квартиру не найду?
Слышу, он запыхтел и говорит:
- Да нет… Не надо. Понимаешь, я тут уезжаю на пару дней… Да и вообще, соседи у меня… Тут такой хиппи есть, Роджер его зовут. Он тебе не понравится. А главное, ты ему тоже не понравишься…
- Ладно, - говорю. - Я пока пустую квартиру найду.
Он сразу повеселел как-то.
- Да, - кричит, - а если тебе что-то нужно будет, звони. Я для тебя что угодно достану. Хоть машину, хоть катер… А хочешь, пистолет тебе продам? С пистолетом не пропадешь…
- Успеется, - говорю. - Ты не знаешь, как Алексу позвонить?
- А Алекс уехал уже…
- Да ты что? Алекс уехал?..
- Месяц назад, - сказал Вовка. - Его сначала эти, в консульстве, пускать не хотели. У него ведь на руке татуировка "Ненавижу Россию"…
Да, думаю, удивительно, что Алекс уехал. Он ведь всегда какой-то такой был идейный. Говорил, что Америку даже сейчас любит, когда бардак кругом. Впрочем, ладно, трепаться мы все умеем…
Я подумал, подумал. В центр надо ехать. Ну, я на метро пошел. Из всего метро только линия "N" осталась. Хорошо хоть, что поезда часто ходят, один в полтора часа. Ночью где-нибудь в пустом Центре Рокфеллера отсижусь…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Андрей Иванович ощущал беспокойство. Его племянник наотрез отказался заниматься физкультурой. Если так будет продолжаться, от Кабинетова трудно будет скрыть нерадивость Сенечки. А Петр Леонидович бесконечно терпеть не будет. Ему перед товарищем Советовым отчитываться. Кто сколько километров пробежал, с какими результатами. Ну да результаты - бог с ними, даже у самого редактора они не очень-то олимпийские, не говоря уже об Андрее Ивановиче. Но бегать-то все равно надо. Доказывать усердие в стремлении соответствовать образу всесторонне развитой личности, настоящего русского, гражданина Обновленной России. А также демонстрировать своим товарищам полное понимание необходимости выполнения президентской программы оздоровления населения.
Но Сенечка отказывается демонстрировать.
- Я еще не гражданин России, - сказал он. - До рассмотрения моего дела осталось полгода. На меня эти лыжные правила не действуют…
Андрей Иванович заглянул в Конституцию, в популярное издание. И правда, не действуют…
Редактор Кабинетов попросил Сенечку подготовить какой-нибудь новогодний материал. Интересный и в то же время с политической подоплекой. У Сенечки моментально готов замысел.
- Хотите историю про лидера оппозиции, который оставляет своих единомышленников праздновать Новый Год, а сам в это время крадет деньги из партийной кассы и удирает в Китай? Но случается новогоднее чудо, и вора ловит за шиворот сам Дед Мороз, отбирает деньги и жертвует их голодающей Японии?
- Пожалуй, не стоит, - сказал Кабинетов. - Лучше что-нибудь из жизни.
- Тогда я расскажу о том, чему сам был свидетелем, - сказал Сенечка. - Как в Майами к Рождеству построили ледяной городок. Там всегда собиралось много людей, ведь в непраздничное время у них так мало радостей. Сделали дорогую автостоянку. И однажды вечером шведские террористы взорвали на ней бомбу. Люди побежали и подавили друг друга. Их хваленая полиция ничего не смогла поделать. А власть, чтобы не создавать панику, солгала, что это был взрыв русской петарды…
Петр Леонидович подумал:
- Ладно… Только не перегибайте палку. Не надо слишком уж пугать читателей ужасами жизни на Западе…
В работе нередко возникали задержки. От полуденного гимна и до оздоровительной вечерней закуски в редакции нечего было делать, потому что еще не принесли материал. Антоша глядел на фотографию президента, потом вставал и снова напевал гимн. Витька играл с компьютером в поддавки. Тоня Алексеевна красила ногти.
Евгений Викторович появлялся с первым материалом в пятом часу.
- О человеческой халатности, - сообщал он.
"Кто из нас не был в здании Управления Повышением Цен на Нефть? Кто из нас не обращал внимания на величественный вестибюль с мраморными колоннами в два ряда и фресками, изображающими интеграцию нашего нефтяного рынка в Юго-Восточную Азию? Нас поражали поистине китайская аккуратность и предупредительность охранников и почти узбекская обязательность чиновников. Мы всегда гордились зданием УПЦН как украшением и одной из основных достопримечательностей нашего города.
Можете себе представить, каким шоком было для меня наблюдать в УПЦН дичайший случай проявления разгильдяйства и беспечности со стороны рабочих, приглашенных делать ремонт потолка на четвертом этаже здания! Проходя по коридору, я увидел в углу несколько десятков ртутных ламп, буквально сваленных в бесформенную груду. И сотрудники как ни в чем не бывало проходили мимо, словно и не знали, как опасны для здоровья эти лампы, особенно с нарушенной целостностью.
Как выяснилось, никто из сотрудников не знает, откуда и с какой целью здесь находятся ртутные лампы. И тем более не знают они, кто отвечает за их складирование и транспортировку. Тогда я обратился с вопросом к товарищу Бобрыкину, бригадиру ремонтников.