И тут только до него дошло, что в его родном Серпо-молотове давно уже вьюжил снежный ноябрь, а здесь стояло благодатное лето. Наверняка, это какой-то южный город: может быть, Симферополь, может, Одесса. Впрочем, в этих городах нет метро. Тогда Киев? В этом городе он не был, но вряд ли это Киев - нет национальной специфики: всех этих "перукарней", шинков, витрин с надписью "для жинок и человиков" (у них жинка не человек). Все вывески на домах и в витринах были на русском языке, и вообще вокруг что-то не слышно характерного южного "ховора".
От мыслей о жарком юге Степан сразу взмок. С облегчением снял пиджак и повесил его через руку. Галстук он решил пока оставить, чтобы сохранить первоначальный имидж интеллигентного мужчины. Женщины ценят первое впечатление (которое, вопреки расхожему мнению, никогда не бывает верным).
На что, собственно, надеялся Степан, приглашая незнакомую фрау в кафе, наверняка не из дешевых, не имея ни гроша в кармане? Или, быть может, он питает иллюзии встретить там кого-нибудь из знакомых и одолжиться у него до получки? Но ведь это ЧУЖОЙ ГОРОД. Здесь не водятся его кореша-приятели, которых встретишь там и сям, особенно в своем районе.
Или он, Степан, надеется, что дамочка настолько размягчится сердцем, узнав историю с ним приключившуюся, что тотчас откроет свою лакированную сумочку и выложит на столик энную сумму? "Так и ви ошибаетесь", как говорят в Одессе.
"За Одессу" Степан ничего больше сказать не мог, поскольку был там только раз и отпуск прошел без приключений, а вот в Ленинграде его здорово выручила одна добрая женщина… Впрочем, были и противоположные случаи.
Во Львове, к примеру, где он был проездом, некая женщина не только нашла ему ночлег на одну ночь, но и себя предложила в качестве приложения. Как выяснилось утром, далеко не бесплатного. Степан не досчитался трети от отпускной суммы, а сумма по тем временам у него была отнюдь не малая. Больше женщина взять не рискнула, опасаясь заявки в милицию. В общем, всякое было.
Вот и ныне Степан волочился за юбкой, находясь в абсолютном неведении относительно своего ближайшего будущего. От дамочки, умевшей так здорово вилять бедрами, что аж дух захватывало, можно ожидать чего угодно. От еще одного удара по голове в темной подворотне, до альтруистических и щедрых жестов в кафе, а, возможно, и, чем черт не шутит, в её (Бог даст) одинокой, уютной квартире. Но в его нынешнем положении выбирать не приходится. Без посторонней помощи ему все равно не обойтись. Да и взять-то с него нечего, разве что костюм, так плевать на это…
Но до чего же унизительно чувствовать себя альфонсом в этакие-то лета. Как-никак сороковник уже разменял…
- Однако вы не слишком-то разговорчивы, - упрекнула Степана спутница, когда он начал теснить её плечом, намекая женщине взять его под руку. - Я думала, вы меня развеселите…
- Вы даже не можете себе представить, как я вас развеселю, когда сделаю пару глотков чего-нибудь подходящего, - ответил Степан. - Не больно-то поговоришь, когда все в глотке пересохло… А что, в вашем городе всегда такая жарища или только по случаю моего приезда?
Степан надеялся на ответ типа: "У нас в Феодосии…" или "у нас в Симферополе-Кишиневе-Кривом Роге завсегда такое пекло, потому как югх…", но дамочка на приманку не клюнула.
- Ну почему же, бывает и колотун. И снегу так навалит, что в пору на оленях ездить.
Степан мысленно переместил географическую широту города несколько к северу, примерно в район Харькова. Вот, где он не бывал, так это в Харькове.
И еще он отметил одно обстоятельство - она стойко перешла на "вы". Это могло означать одно из двух: либо возрастает её уважение к нему (что мало вероятно), либо они начинают терять взаимосвязь. Ничто так не сближает людей, как знание имен друг друга и краткие сведения из биографии, поэтому Степан поспешил представиться:
- Степан…э-э…Одинокий, - сказал он, на ходу протягивая руку, и добавил со значением. - Из Серпо-молотова.
Теперь, следуя закону отражения и тяги к клише, его спутница просто обязана была ответить аналогично, например: "Сара из Краснодара" и т. д.
- Очень приятно, - ответила дамочка, используя другое клише. - Лира.
И тоже протянула руку, но не открыто и прямо, а в той недоверчивой манере, которую Степан называл "приветствием кобры": плотно сжатые пальцы ставятся по отношению к ладони под углом, так, что вам волей-неволей приходится пожимать только холодные глянцевые ноготки.
- Не хорошо обманывать девушек в первые же минуты знакомства, - предъявила претензии спутница.
- В чем это я вас обманул?
- Вы сказали, что одиноки, когда у вас на лбу написано, что вы женатик.
- Я вовсе и не скрываю… Да, женат. Одинокий - это у меня фамилия такая. Впрочем, если начистоту, то это мой литературный псевдоним. Он выражает мою внутреннюю сущность. Я, видите ли, поэт…
- Ух, ты! - воскликнула Лира, - какие люди ходят среди нас!
Степан заважничал, но сладкую чашу медовухи с каплей дегтя надо было испить до конца.
- А настоящая моя фамилия - Денисюк. Отвратительная своей вульгарной тривиальностью, не правда ли?
- Денисюк? какая прелесть! - Лира разразилась смехом, похожим на звон хрустальных колокольчиков, еще чуть-чуть и они треснут. - Вы, стало быть, украинец?
- Боже упаси. Просто мой дед женился на русской вдове по фамилии Денисюк. По политическим соображениям - он тогда скрывался от НКВД, это был 37-й год - дед взял её фамилию. С тех пор мы Денисюки.
- Как интересно… Я буду звать вас Денисюком, можно?
- Ну, знаете ли… - обидчиво нахмурился Степан Одинокий, - назвать поэта Денисюком - это все равно, что играть на лире интернационал.
- Хорошо сказанул. Ладно, тогда я буду звать тебя дядя Степа.
- Нет! - заорал Степан. - Еще добавь - "великан" или "милиционер". Меня этот маршаковский персонаж с детства достает!.. И потом, неужто я такой старый, чтобы ты звала меня дядей?
- Ну что ты… ты еще конь - хоть куда! На тебе еще зябь можно вспахивать.
- Зябь поднимают, а не вспахивают. Впрочем, я не деревенщик. Я поэт-металлист. Металл! - Степан потряс кулаком, - вот моя стихия.
- Вы имеете в виду презренный металл? - съехидничала Лира.
- О нет, - погрустнел поэт. - Тут я - пас. Я выше этого!.. Или ниже… Все зависит от точки зрения. Кстати, о презренном металле…
- Да ну его к черту, этот металл! - вскричала Лира. - Я люблю романтическое, про любовь… Ну-ка докажите мне, что вы поэт: сочините по-быстрому что-нибудь про любовь.
- Хотите экспромт? Пожалуйста. - Степан перебросил пиджак через плечо, закатал рукава рубашки и стал похож на фокусника, готовящегося к трюку. - Пожалуйста… Это очень даже просто…
Он остановился, воздев очи горе, поднял руку с растопыренными пальцами и продекламировал:
О, моя Лира!
О, моя муза!
Ты - вдохновенье,
А не обуза…
- Браво! - захлопала в ладоши Лира. - Теперь верю.
Степан преисполнился самодовольства, и если бы не проклятый пиджак, мешавший ему до чертиков, он был бы даже счастлив. Он перебросил надоевшую шмотку с руки на руку и уж вознамерился шагать дальше, как его сзади кто-то дернул за штанину, потом еще раз. Такое себе могли позволить либо собаки, либо дети.
Он обернулся - перед ним стоял мальчик лет четырех, и держал в руке какую-то бумажку, сложенную несколько раз.
- Тебе чего, карапуз?
- Дядя, - сказал карапуз, - вы потеряли.
- Потерял? Что я потерял? - усмехнулся Степан и присел на корточки перед малышом.
- Это! - громко сказал мальчонка и ткнул зажатую в кулачке бумажку прямо под нос дяде. - Вы обронили.
Степан, по-прежнему с улыбкой превосходства взрослого, взял предлагаемую бумажку и с хрустом её развернул. Это была голубенькая тысячерублевка. Степан чуть не упал на задницу, потом бросил несколько быстрых взглядов по сторонам, выискивая в прохожих возможных родителей ребенка, а заодно растяп, сорящих такими деньжищами. Но ни явных, ни потенциальных родителей не обнаружил, растяп также не наблюдалось.
- Что тут у вас? - спросила Лира, подходя ближе и обнимая мальчика за плечо.
- Да вот… деньги… - выдавил из себя поэт, недоуменно держа купюру за уголок, как дохлую крысу за хвост. - Утверждает, что мои…
- Мальчик, где ты взял деньги? - наклонясь к малышу, спросила Лира голосом ответственной гражданки.
Счастлив должен быть тот человек, кому задают подобные вопросы, подумал поэт Одинокий, а вот ему обычно задают вопросы прямо противоположные - "Где ты дел деньги?!"
Мальчик насупился и, глядя в землю, промычал баском: - Нашел на тротуваре. Этот дядя их потерял… - И он указал грязным пальцем в сторону Степана.
- Пальцем нельзя показывать, - сказала Лира голосом заботливой мамаши. - Говори словами. Откуда эти деньги?
- Вот отсюдова! - малыш сунул кулаком в степанов пиджак. - Деньги выпали, а я поднял.
- Ох, какой хороший мальчик! - всплеснула руками Лира и погладила малыша по голове.
Степан посмотрел на свой пиджак с обожанием, как смотрят на богатого и щедрого родственника. Он даже погладил его шершавую ткань - и вдруг вспомнил о маленьком потайном кармашке. Обычно в пиджаках имеется один большой внутренний карман, а у этого был еще дополнительный, крохотный, неприметный, в самом низу правой полы. Если о нем не знаешь, то и не догадаешься, о его присутствии. Именно туда Степан как-то по пьянке спрятал заначку от Клавки, потом забыл. Он сам-то карманчик этот обнаружил совершенно случайно, кажется, на второй год после приобретения костюма. Кармашек не закрывался ни пуговкой, ни клапаном, просто щелка, теряющаяся в подкладке.
Степан сунул в этот портняжный тайничок два пальца (больше не входило) и вытащил оттуда еще одну бумажку, так же точно сложенную и того же достоинства.
"Чудеса!" - подумал он и глупо улыбнулся, потом напряг мозговые извилины. Вроде бы он прятал туда одну бумажку. Или две? Вот, черт, теперь уже не вспомнить.
Он сложил хрустящие близняшки вместе, прогладил их, протащив между пальцами, и вновь сжал в кулаке. Он богат! И честь его не пострадает! И не будет он унижен. "Ай, да Денисюк! Ай, да сукин сын!" - выкрикнул он мысленно, как обычно восклицают все поэты, когда отмочат что-нибудь стоящее.
- Ну, малыш, спасибо тебе, малыш! - восторженно сказал Степан, тряся карапуза за худенькие плечики, как на вибростенде. - Проси чего хочешь! Ты заслужил награду. Хочешь, я угощу тебя мороженым?
- Хочу, - кивнул головой мальчик. - Эскимо. И пэ-э-пси.
Ну, разумеется, - сказал Степан, высматривая соответствующие киоски. - Какое же мороженое без пепси. Сейчас сообразим… на троих…
- Маленький, а где твои родители? - опять озаботилась Лира как истинная женщина.
- У меня нет родителев, - ответил ребенок.
- Ну, так не бывает, - авторитетно заявила Лира. - У всех есть родители.
- Фигушки, еще как бывает, - отрезал малый, проявляя еще большее знание жизни.
- А ругаться нехорошо. Кто тебя воспитывал?
- Меня никто не воспитывал. Я невоспитанный.
- А где ты живешь?
- Нигде. На барже. Я бомж.
- Ну, для бомжика ты слишком ухожен, - захохотала Лира и продолжила лаской допрос: - А где твоя мама?
Малый поковырял в носу, подумал и, махнув ладошкой наугад, бросил: - Там! - И уточнил: - Далеко.
- Понятно, - протянула Лира и стала серьезной. - А папа?
Этот вопрос, казалось, еще больше поставил в тупик малыша. Он думал целую минуту. Потом хмуро взглянул исподлобья на Степана и произнес:
- Он мой папка.
- Занятно, - произнес Степан, хотя ничего занятного в этом не находил, - кажется, у паренька действительно проблемы с родителями. Слушай, Лира, давай возьмем его в кафе, накормим-напоим, а потом сдадим в отделение милиции. Пусть разбираются.
- Никуда сдавать меня не надо, - сказал мальчик, - я вам не чемодан. - И, вцепившись в штанину поэта, упрямо повторил: - Он мой родитель!
- Ну-ну, - сказал Степан, чувствуя себя в дурацком положении, и осторожно повел ногой вместе с мальчиком. - Слушай, пацан, кончай бузить. Я этого не люблю.
Но мальчик как клещами вцепился в его брючину и не отпускал.
- Эй, приятель, что за дела такие… ты сейчас с меня штаны сдернешь!
Вмешалась Лира: с трудом разжала крошечные пальчики, стиснутые недетской силой, словно челюсти бульдога, и, отодрав от Степана мальца, крепко взяла его за руку. Парнишка хотел было уцепиться за "папочку" зубами, но, к счастью, его вовремя оттащили.
- Он что, действительно ваш сын? - спросила Лира, искоса глядя на Степана.
- Да вы с ума сошли! - вздыбился поэт Одинокий. - У меня их отродясь не было. Детей, в смысле… Я даже не знаю, как его зовут.
- Ага, испугался? - протянул мальчишка и неприятно осклабился, совсем как взрослый. - Ладно, глаждане, не писайте мелкими стлуйками - я пошутил.
- Тоже мне, шутник, - огрызнулся поэт. - Вот познакомлю тебя со своим ремешком, враз шутить отучишься.
- Фи! - скривился мальчик, с презрением глядя на синтетический легонький брючный ремень Степана. - Разве это ремень. Вы даже представить себе не можете, что такое настоящий широкий офицерский ремень из натуральной кожи. С бляхой. И какие узоры оставляет этот ремень на нежном детском заду, когда…
- Пощадите, ради Бога! - взмолилась Лира и прижала к себе мальчишку.
В небе громыхнуло. Лира испуганно втянула голову в плечи и, чуть не плача, спросила:
- Тебя били, моя крошка?
- Нет, - ответил мальчик, - но у меня хорошее воображение. Наверное, это наследственное…
Степан разинул рот от удивления.
- Пойдем с нами, маленький, - сказала Лира. - Я накормлю тебя.
- Не называй меня маленьким, - ответил мальчик, стараясь идти в ногу со взрослыми. - Я уже большой. Мне уже 18 лет… будет этим летом.
Степан захохотал и, отсмеявшись, сказал:
- А по тебе не заметно…
- Не заметно, потому что я не желаю расти, объяснил мальчик. - Не хочу быть взрослым. Взрослые врут, изворачиваются и делают разные гадости друг другу. Вот стану совершеннолетним, заимею право голоса, тогда, может быть, решу подрасти. - И лукаво взглянув на Лиру, брякнул по-детски простодушно:
- Тогда ты согласишься стать моей невестой?
У Степана снова отвисла челюсть. Лира хрустально засмеялась и ответила:
- При условии, что ты догонишь в росте дядю Стёпу.
- Заметано, - кивнул вихрастой головой мальчик. - С сегодняшнего дня начинаю расти. А пока ты меня усынови, чтобы тебя потом не искать.
У Лиры повлажнели глаза. Она не знала, что ей делать: плакать или смеяться. Касательно человеческих отношений у мальчишки в голове царил полный кавардак.
- А чтоб тебе не было скучно, - продолжил малыш рассудительно, - Степана возьмем в отцы.
Поэт Одинокий совсем оторопел и даже остановился.
- Не дрейфь, дядя Стёпа, - сказал мальчик, - я не страдаю эдиповым комплексом. Ну, возьмитесь за руки и скрепите свой союз поцелуем.
- К-как это понять?! - заикаясь, воскликнул поэт Одинокий. - Ты хочешь нас соединить узами брака, маленький Эрот?
- Банан тебе в рот, - недовольно сказал пацан. - Терпеть не могу этого пакостного имечка, особенно применительно к себе. Здесь тебе, приятель, не Древняя Греция, у нас на такие словечки другие ассоциации возникают…
- Ребята, ребята!.. - засуетилась Лира и розовый румянец появился на её персиковых щечках.
- Ну, где этот чертов шинок! - вскричал Степан раздраженно. - Тащимся, тащимся и все никак не дойдем до него. Чего доброго, еще под дождь попадем.
Все машинально взглянули на небо. И верно: тучи под завязку наполнились водой и все ниже опускались над городом. Казалось, еще немного и какая-нибудь из них напорется брюхом на острый шпиль одного из помпезных зданий, и хлынет вода из рваной раны небесного бурдюка нескончаемым потоком и затопит город.
- Разуйте глаза, папаша, - сказал мальчуган. - Мы уже давно перед ним топчемся.
Степан опустил глаза - и точно: они стояли возле черных массивных дверей кафе. Заведение называлось "Дружба" и располагалось в нижнем этаже старинного здания. На мгновение поэт пережил ощущение "дежа вю". Они вошли в прохладное фойе, и тяжелая дверь захлопнулась за ними.
ГЛАВА ВТОРАЯ
И сейчас же, как по команде свыше, влил дождь, словно из брандспойта. Они вымыли руки над умывальниками и причесались перед зеркалом: Лира, достав гребешок из сумочки, Степан - пятерней, малышу смочили водой, пригладили его вихры. Пока Лира доводила свой причесон до идеального состояния, Степан оглядел вытянутый зал с двумя рядами столиков, расставленных вдоль окон и вдоль стены. Собственно, было два зала - большой и малый: длинное помещение кафе, для большего уюта, было весьма условно разделено декоративными деревянными стойками-стеллажами, на которых стояли цветы в горшочках.
Тут ничего не изменилось за 30 лет. Все осталось по-прежнему, как в славные шестидесятые. На высоких окнах висели те же плотные красные шторы и тюлевые занавески. У дальней стены, выложенной мозаичным панно, с изображением человеческой ладони с сидящем на ней голубем (мира), - стоял все тот же старенький джук-бокс, набитый пластинками. Ему в подмогу придан был простецкий моно-проигрыватель, появившийся в начале семидесятых.
Кажется, это было вчера, подумал Степан, проходя сквозь призраки ушедшего. Однако это было давно. В эпоху массового энтузиазма и энтузиазма масс. А теперь, в этот неопределенный час, когда время завтрака уже прошло, а время обеда еще не наступило, - оба залы были пусты.
Степан преодолел минутную растерянность, решительно пошел в зал занимать столик. На полпути его догнала и подхватила под руку Лира - причесанная, благоухающая, полная энергии и молодого задора.
- Ну, вот мы и готовы к употреблению, - сказала она с привычным уже хрустальным смешком.
Степан оценил её жест и отзывчиво напряг руку, за которую держалась прекрасная дама. За ней, как паж, волочился малыш.
- Что-то вы долго возились, друзья мои, - добродушно пожурил поэт компаньонов.
- Скоро - только белки, потому и мелки, - ответил ему пацан, протискиваясь вперед.
- Ах, ты!.. - воскликнула Лира и дала мальцу дружеский подзатыльник.
- Вот оно, тлетворное влияние баржи, - проворчал себе под нос Степан. - Представляю, чем они там занимаются…
Ребенок вприпрыжку помчался по проходу и выбрал место у окна в самом конце большого зала. Когда они чинно уселись за квадратный стол, - подошла официантка. Степан узнал её сразу. Это была Нина - худенькая женщина неопределенного возраста. Она всегда была с ним очень любезна. Степан поздоровался и сделал заказ: себе ростбиф, Лире (по её выбору) баранью котлетку, а пацану - вкусные колбаски. Так же заказали бутылку шампанского, чтобы поднять бокалы за приятное знакомство, если дама не возражает. Дама не возражала. Естественно, заказали черный кофе, а на десерт - мороженое. Да! и пепси.
- Решили отдохнуть с семьей? - вежливо улыбаясь, спросила Нина, расставляя на столике стаканы и открывая в холодных слезах бутылки с пепси-колой.