Хм… Парень знаком с техникой "нипао"? Это для меня не ново, но чтобы это знал зэк?
- Ну…что же ты, а? Типа, крутой? Давай… Иди…иди сюда… Дядя краповый берет сейчас разделает тебя на кучку маленьких лягушат…
Ах, вон оно что… Твоё прошлое, словно не теряемое оружие, всегда с тобою, говоришь? Ну, тогда ты умрёшь более жёстко… Как это и подобает не обычному мужику с сохой, а воину.
…Правило "четвёртого круга" просто до безобразия, но чертовски действенно против ЛЮБОЙ техники владения холодным оружием. Будь то перочинный ножик, скальпель, меч или секира.
И я начинаю свой собственный танец… Мягкий и странный, не похожий ни на что другое. Скорее всего, лишь на замедленную пляску обожравшегося мухоморов шамана.
…Ватные и неловкие корявые ноги… - они так обманчивы. Поникшие плечи и неловко растопыренные пальцы правой руки - словно пьяный пытается дотянуться до стакана…
Левая - она держит нож плашмя на ладони… - расслабленно, прижимая лишь большим пальцем лезвие. Рукоятью от себя, на противника…
Небольшая амплитуда нескладных, "резаных" и "плавающих" движений. Ну, паралитик, ни дать ни взять!
Ермай крайне озадачен, но отступать теперь уже некуда. Он бросил вызов, и понимает, что чуда не будет. Я намерен его выпотрошить. И он знает, что я не возьму вот так просто… и не сжалюсь над ним. Как в кино. Он назвался героем… и теперь он или вырежет мне гланды… Или просто умрёт здесь. Болезненно и страшно.
…Нервно вытерев нос рукавом, Ермай осторожно подбирается ближе, поддёргивает на себя ладонь с зажатым в ней куском сталюки…, заходит бочком на круг… и делает первый, быстрый пробный выпад. Не слишком сильный, - скорее для острастки. Как бы наперерез и вдогонку. Для проверки моих нервных синапсов и реакции. Он рассчитывает, что я отпряну, отпрыгну…либо попросту тупо напорюсь на его "нож".
Вместо этого я наоборот, - тут же резко сближаюсь, пропуская его клинок подмышкой…и сильно бью головой в широкую переносицу. Поворот руки вокруг его локтя, "на гадюку"… Рывок на себя и чуть вверх…
Несильный толчок - тут же и не мешкая - руками в грудь… и я сам от инерции удара уже на расстоянии трёх шагов от "крапа". Тот, не устояв на ногах, падает на одно колено в грязь, очумело мотает гудящей башкой, чуть подавшись вперёд и выставив далеко перед собою свой кусок железа. Будто эта глупая мера в состоянии помочь ему, сейчас почти незрячему, удержать меня на почтительном расстоянии…
Его рука теперь ослаблена. Треск в суставе и короткий вскрик тому порукой… Не следует быть таким торопливым, если ты слишком уверен лишь в своей силе.
Я не атакую, а терпеливо жду. Назвавшись груздем… Тебе придётся вкусить ВСЮ гамму ощущений, парень. Пройти весь цикл умирания. Несмотря на весь твой прошлый опыт, ты сейчас узнаешь, что такое качественная смерть, мой друг…
Во мне просыпается и начинает разрывать когтями тесное узилище самоконтроля беснующаяся ярость. Гнев - плохой советчик, но это не он. Скорее, это огонь. Огонь жгучего желания убить. Передо мной есть цель. А как её достичь - уже совершенно неважно…
- Вставай, солдат… Ты же не позволишь мне просто забить тебя, как щенка, палкой?
Ермай унижен. Ему следовало бы разозлиться после этих слов. Броситься, ломая ветки и завывая истерически, в атаку.
Но пока он скорее спокоен, чем психован.
Проморгавшись, он тяжело подымается. Похоже, он ещё и прихрамывает. Скрытый размякшей почвой корень или камень попал ему под коленную чашечку. Два - ноль в мою пользу, приятель.
"Бывший" пока не решил, - взбеситься ему или поосторожничать. Но что-то ему явно подсказывает, что ни то, ни другое ему не в помощь. Ему нужно убить меня быстро, если он сам хочет выжить. Потому как он проигрывает мне прежде всего в дыхании, пластике и технике. И сделать ему всё нужно до того, как он вымотается. Его огромные вес и размеры утомляют его куда больше, чем мои собственные движения.
Поэтому - он рискнёт. Другого варианта ему не дано.
…Пара секунд размышления, во время которых он пытается восстановить дыхание и тяжело, исподлобья смотрит на меня серыми, холодными глазами, - и вот он уже перекидывает мачете в левую ладонь…, нагибается справа от себя, недалеко от костра, не спуская с меня ненавидящего взгляда. Я ни единым словом или движением не мешаю ему.
Тяжёлое, резанное из кизила топорище ложится ему в руку. Что ж, осложним игру. Поскольку я вроде бы не против, и не делаю озабоченного лица, Ермай решает, что так ему, наверное, сбудет сподручней.
И что соотношение сил и вооружения сейчас - наиболее важный для него фактор, чем всякие там мораль, техника боя или такое сомнительное понятие, как "честь".
Однако он не подозревает даже, что техника "работы" тёсовым топором, - как и скипетром, и булавою, - имеет в себе некоторые деликатные особенности.
Которые ему точно уж не знакомы.
Впрочем, пусть его тешится. Вооружившись своей угрожающего вида "ковырялкой" и этой "боевой мотыгой", которую держит привычно ближе к пятке, чем к передней трети длины, зэк поднимает оба своих "причиндала" на уровень рёбер… и внезапно с рёвом кидается на меня. Опустив на бегу мачете книзу, словно намереваясь вскрыть мне им паховую вену, он одновременно отводит топор назад и немного вверх. Словно собираясь метнуть в меня топор, как гранату, или рассечь наискось мою грудь…
Иного я от него и не ожидал.
…Примитивная память приёмов атаки на мамонта и лысозадого зайца, доставшаяся нам от первобытных предков, подводит в минуту гнева и не таких бойцов. Напрочь забывая о приличиях и правилах ведения боя, человек в эти секунды одержим лишь одной мыслью и рьяным, безумным желанием, - разорвать, втоптать в грязь ненавистного обидчика. Любой ценой напиться его горячей крови.
Именно эту часть психологии стоит особо изучать и неустанно практиковать тем, кто собирается воспитать ДУМАЮЩЕГО солдата.
Солдата, умеющего спокойно и без дёрганья сносить даже публичные оскорбления. Прямо в лицо.
Сносить не заводясь и не кидаясь кошкою в глаза.
И именно этой вспышки злобы я добивался от Ермая. Теперь он мой.
…Короткие диагональные и вертикальные удары от кисти и локтя, скорее наносимые для того, чтобы причинить противнику максимальное количество боли, глубоких и не очень порезов, ошеломить натиском и частично обескровить, ослабить и подавить видом его собственной крови… Вот первостатейная задача воина, вооружённого малым топором. И лишь ближе к концу весьма скоротечной схватки есть одна, максимум две возможности, чтобы сильным, размашистым ударом прибить врага. Поймав того на ошибке защиты или заставив "провалиться" при атаке.
Скорее всего, все эти тонкости для моего противника полная чушь, тарабарская грамота.
Чтобы нанести удар топором, на который он и возлагал свои самые серьёзные надежды, ему волей или неволей придётся для начала почти до отказа разогнуть, а затем почти СОГНУТЬ в локте руку. А так же особым образом вывернуть свой плечевой сустав. Плюс удельный вес, помноженный на скорость разгона всей этой огромной массы мышц…
В этом и кроется главная опасность для его тела. Начало его полной уязвимости и беззащитности. Несмотря на дополнительный фактор в его руке в виде "ножа", о котором он начисто уже забыл, и вспомнит он о нём лишь несколько неприятных мгновений спустя. Когда будет поздно…
Лихорадочно он попытается тыкать им меня снизу, сбоку… Но меня это уже не волнует. Я придержу эту руку своей.
Двух, ну трёх секунд максимум мне будет достаточно, хватит с лихвою, чтобы его изувечить… И отойти практически невредимым. Пара небольших синяков в худшем случае - не в счёт.
…Когда рука противника достигла пика отведения назад, я моментально изменяю своё спокойное состояние на до предела ускоренное движение вперёд. И немного влево…
Подняв вверх согнутую в локте руку, я перекрываю ею столь лакомый кусок, как беззащитно задранный и раскрытый локтевой сгиб Ермая. Скользнув вдоль его предплечья вниз, на краткий миг запускаю ему за бицепс тыльную сторону ладони с зажатым в ней ножом… и резко рву на себя…
Раздирая ткань одежды и жгуты напряжённых мышц, распуская их на закручивающиеся макаронами волокна, нож охотно и с каким-то наслаждением проскальзывает по трицепсу, прёт между локтевым сгибом, напоследок почти отделяя предплечье от локтя… Одновременно с этим я всё время поворачиваюсь вокруг собственной оси за спину Ермая, чуть приседаю… и другим локтем бью его под нижнее ребро. Чуть повыше почек.
Эдакий "буравчик"…
Боль он должен испытать поистине адскую… Так и есть. Провалившись на атаке, по инерции он проскакивает ещё несколько метров, гулко топоча сапожищами, чуть не вмазавшись мордой в дерево… С трудом тормозит, пытаясь ухватиться за ветви… и всё-таки заваливается набок. Собственный вес, помноженный теперь на энергию диагонального ускорения, делает падение и без того неприятным, а тут… Тут ещё и телепающаяся на одном суставе рука, мощно фонтанирующая под рукавом почти чёрной кровью, и дикая боль в районе надпочечников… Явно сломанные рёбра спины… Несколько секунд он просто лежит, жадно хватая ртом влажный воздух. Втягивая его с рёвом в лёгкие, и выпучив от боли и недостатка кислорода глаза…
Я жду. Мне не то чтобы некуда спешить, но что-то говорит мне, что не всё ещё я здесь закончил. И мне предстоит что-то узнать интересное.
…Ермай пришёл в себя. Точнее, он в состоянии дышать, и вот-вот к нему вернётся способность ещё немного подвигаться.
- Вставай. Хватит валяться, пора…
На его месте многие остались бы лежать, лишь их бы не трогали. Лишь бы оставили в покое и позволили жить.
Не перечесть всех слов мольбы и того количества изливаемых соплей, которыми вас окатило бы большинство тех, кто вот так же кровоточил бы, исходил жизнью в грязи, как этот некогда сильный человек, которого глупая судьбина поставила по другую сторону морали и ценностей.
У него достало мужества зло встать. Я готов был биться об заклад, что он знал свой приговор. И понимал, что всё равно умрёт, и уж лучше умереть, как мужчина, а не как крыса в капкане…
А может, он просто устал вот так жить, - в мире, в котором столь сомнителен возврат к прежним сладким временам?
Пожалуй, таких нашлось бы немало.
Расставшись с прежними иллюзиями и счастьем, не всем дано жить по уши в дерьме и при этом быть почти довольными такой жизнью…
В любом случае он - встал. С превеликим трудом, - его живая рука предательски подрагивала, когда он всё-таки тянулся ею к свисающим плетям ветвей. Рывком встав, он некоторое время копил силы даже на то, чтобы принять более-менее вертикальное положение торса.
Нужно иметь недюжинное здоровье и стойкость духа, чтобы поднять свою тушу после такого, и ещё держать при этом здоровою рукою тесак.
Силы быстро покидали зэка, но он решил истратить их не на мокроту харкающей мороси, а на один - единственный бросок на врага.
Внезапно он выпрямился и, покачиваясь от слабости, не обращая внимания на безобразно набрякший кровью над мертвенно-бледной кистью рукав, спросил, глядя прямо на меня:
- Кто ты вообще такой, чужак? И какого рожна тебе от нас надо?
На этот вопрос я мог ему ответить. И он ничуть не удивился, а даже как-то понимающе и утверждающе кивнул, сжав губы, когда я это сказал:
- Помнишь Гришина? Так вот именно от него я и принёс тебе привет…
- А-аа… Так это ты… Ну, значит, судьба. От неё ж, падлюки, не убежишь… - и он неожиданно хрипло засмеялся. Слабым, приглушённым смехом горько разочаровавшегося в жизни человека…
И внезапно с криком отчаяния вновь бросился на меня. Почти без замаха, не готовясь к удару… Просто бросился. Просто побежал, насколько можно было назвать бегом навстречу собственной смерти этот заплетающийся топот…
…Я оказал ему эту последнюю услугу. Он не нападал, а приближался к неминуемому. Он даже не пытался сопротивляться, когда я жёстко и точно встретил его прямым в грудину.
Лопнуло и тупо хрупнуло где-то в глубине, возле сердца. Он навалился на мою ладонь, ткнулся мне лицом в плечо…и выронил из рук осклизлый от крови мачете. Замер на несколько секунд…
…Цепко хватаясь костенеющими пальцами одной руки за мою одежду, он медленно сползал на землю, как-то странно глядя мне в глаза, словно прося о чём-то, давно желанном и недосягаемом. Затем прикрыл их, и почти удовлетворённо успел прошептать обильно окровавившимся в уголках губ ртом:
- Ну, вот и пи….. явился… Во всю голову… Надо же, - хоть он не задержался… - и тихо выдохнул. Словно от усталости.
Его неживая тяжесть моментально повисла на мне тысячетонным грузом, и только чудом мне удалось удержать его уже мёртвое тело от падения. Не знаю почему, но я почти осторожно положил его навзничь на спину и сложил ему на груди руки. Оставив так лежать теперь уже навсегда. На его восковых скулах застыла загадочная усмешка, замешанная на горьком вызове… кому-то там, где он оставил всё, чем когда-то жил. Может быть, так и не состоявшегося в его жизни "понятия" Любви?
Как знать…
Постояв ещё зачем-то над бездыханным трупом с полминуты, я наконец обернулся в сторону последнего участника действа.
Рыжеватый, долговязый подросток. Таракашка - акселерат.
Нескладный и с ужасно невыразительным лицом. Крайне среднее арифметическое на фоне и без того общей невзрачности собственной наследственности.
Что-то бесформенно - безмышечное, тонкостенное и полупрозрачное. Эдакий хрустальный колокольчик, с длиннющими руками и тонкими ногами, да фишкой узкой, конопатой моськи. На длинной шее телепалась эта ушастая голова, посреди которой зрели неспелыми помидорами выпученные серо-зелёные овощи глазищ. Сейчас размером с шину от КамАЗа каждый.
Фу ты, мерзость…
Заблудившийся ночью в хозмаге и плачущий от бессилия гуманоид, ей-богу!
Кем бы ни были его родители, их самих следовало бы трижды удавить за то, что, будучи оба уродами вроде задохликов хиппи, они имели наглость объединить, слить воедино свои персональные убожества, и создать третье недоразумение природы, - блеклое, скудное духом, чахлое от корней до кроны, и жутко некрасивое.
И хотя подобными "креативными" слизняками - "ботанами" были в последние десятилетия полны до краёв наши города, именно теперь это бросалось в глаза сильнее всего. Как-то абсолютно несуразно, неестественно и не к месту смотрелся ЗДЕСЬ, в этой обстановке, этот плод чей-то недоудобренной любви…
Тьфу, пропасть!
Разосрав, расстреляв, переговняв, перемешав с инородцами лучший генофонд нации, мы налепили, настрогали из того, что осталось, таких вот… невыразительных… лиц, прости Господи…
…Он уже не орал и не визжал, а лишь тоненько подвывал от боли и страха, забившись в переплетение колючих ветвей, как в берлогу. То и дело скрипел зубами и тихо качался вперёд-назад, бережно придерживая руками мокрые штанины, на которые так щедро пролился кипяток.
Поднять их и осмотреть ошпаренные ноги он не осмеливался, - мало ль как я отреагирую на такое проявление его жалости к самому себе? Так и сидел, бедолага, старательно оттягивая мокрую ткань от вздувшейся пузырями кожи…
То, как на его глазах вырезали сотоварищей, опять же, - не придавало ему ни мужества, ни способности соображать адекватно. Паренёк был вне себя от смеси ужаса и боли.
Поэтому, как только я направился к нему, он вдруг снова заголосил дурным голосом и засучил ногами, словно враз забыв об ожогах. Скребя каблуками по прелой листве, он вовсю старался ещё глубже врыться спиною вперёд в гущу кустарника.
Тут я бросил взгляд на свои руки… и заметил, что до сих пор держу в них окровавленный нож. По счастью, кровь на нём уже свернулась, побурела и не дымилась, иначе б не избежать мальчонке обширного инфаркта, увидь он ближе всё это сразу после того, как я вскрыл горло Сазонова. Той твари, что когда-то давно подло и коварно доставила мне массу неприятностей ни за понюшку табаку.
А теперь, вишь как, - выжил, падла; примкнул к банде, встретил ненароком меня… И в один присест всё закончил. Тенденция, мля-ааа…
Так как направился я к нему со смертоносным жалом в руках, бедняга решил, что пришёл и его черёд…
Поэтому я сначала убрал нож, не забыв предварительно протереть его куском материи, один край которой был слегка смочен "веретёнкой". Затем отыскал и обиходил все "перевёртыши", и только после этой процедуры, происходящей на глазах ни хрена уже не соображающего сопляка, я подошёл к его "убежищу" и позвал почти ласково.
Почти как нашлёпанного испуганного кутёнка, что забился от оплеух в уголок, подняв к небу мордочку, кося на мучителя бусинами глаз, и боится теперь даже выказать собственное присутствие:
- Ну, давай, вылазь…, что ли? Чего ты там, - живёшь? Выходи, тебя не трону.
Этот прост, как две копейки. Без хитрованства. Труслив и неуверен даже в собственном имени. Скажет всё, что есть, и чего не было.
Лишь бы "злющий дядя" писюню не отрезал.
И пока эта незрелая поросль слезливо и по-бабски отнекивалась, а потом как-то виновато шмыгала носом, решая, - то ли здесь до конца попытаться отсидеться, то ли клюнуть на соваемый под нос сладкий пряник обещаний, да вынужденно подчиниться взрослому извергу, - я немного огляделся.
Не самое лучшее место для пикника выбрали хлопцы.
С едва заметных повышений рельефа сюда неспешно, но неумолимо стягивалась вся жидкость и влага, выпадающая из разверзшихся хлябей. Не прошло бы и половины ночи, как даже под тщательно нарубленными и заботливо уложенными мелкими ветвями кустарника, на которых собирались ночевать ныне мёртвые бандиты, начнут наливаться силой лужи.
Им стоило бы хотя бы прокопать небольшие канавки вокруг своего "общего ложа", с выходом в лощину, чтобы отводить прибывающую воду.
Тем более, что дождь мог усилиться.
Странно, что об этом не озаботился Ермай. Если он боец спецназа, кому уж, как не ему, знать ещё такие элементарные вещи?
Правда, у них были прорезиненные плащ-палатки!
Добротные, новые на вид армейские плащ-палатки, с одной из которых даже не сняли ещё телепавшуюся на бечеве бирку изготовителя.
Я машинально оборвал её и поднёс к глазам. 2003 год. Какой-то затёртый и затерянный в глубинке завод резинотехнических изделий… Наверняка сделан на какой-нибудь зоне.
Там же, где в основной своей массе заключёнными шились спецовки, лились вечные, незыблемые в своей незаменимости калоши, плелись "овощные" сетки и набивалась прелым табаком прогорклая "Прима"…
Старые запасы последних "запасливых" времён.
И вообще… К моему удивлению, вся остальная амуниция была тоже - подобрана отнюдь не в магазине школьных товаров.
Практически всё носило огромную схожесть с армейским вариантом. Либо классная имитация, либо… Либо их одевали чуть не в "Военторге". Странно всё это.
Ну, можно предположить, что ребята тем или иным путём приобрели всю эту, по нынешним временам, роскошь. То есть обменяли, отняли, украли, наконец.
И при этом убрались с места обмена, купли или хищения живыми. Сейчас пристрелят за вынутую из земли торчащую там без дела корявую палку. Так что - или они невероятно везучие, или жутко боевитые.
Первое, скорее, вернее второго.
Хотя кто знает, - сколько их и где засели, и какие есть у них "спецы" для проворачивания подобных дел… А может…