Он был совершенно ошеломлен и терялся в догадках. Одно было ему ясно: он спал очень долго, и его куда-то перенесли во время сна. Но куда? И кто эти люди там, за голубыми колоннами, эта толпа, кричащая вдали? Не может быть, чтобы все это было в Боскасле. Он налил из бутылки еще стакан бесцветной жидкости и выпил.
Что это за здание? Где находится этот великолепный зал? И почему ему кажется, что эти стены все время дрожат, точно живые. Он обвел взглядом изящный, простой, без всяких архитектурных украшений зал и увидел в потолке большое круглое отверстие, сквозь которое сверху лился яркий свет. Вдруг он заметил, что на этот светлый круг набежала какая-то тень и скрылась, потом еще и еще. "Тррр, тррр…" - у этой мелькающей тени был свой самостоятельный звук, отчетливо слышный сквозь глухой ропот толпы, наполнявший воздух.
Он хотел крикнуть, позвать, но голос изменил ему. Он встал и неверными шагами, как пьяный, направился к арке. Спотыкаясь, он кое-как спустился с лестницы, наступил на край бывшего на нем плаща и еле удержался на ногах, ухватившись за колонну.
Он очутился в галерее; перед ним открылась широкая перспектива с преобладанием голубого и пурпурного тонов. Галерея заканчивалась перед ним открытым выступом, обнесенным решеткой, чем-то вроде балкона. Балкон был ярко освещен и висел на большой высоте, но, по-видимому, все вместе представляло внутренность какого-то гигантского здания, потому что за балконом, как сквозь дымку, виднелись вдали величественные очертания причудливых архитектурных форм. Теперь голоса доносились до него громко и явственно. На балконе спиной к нему стояли, сильно жестикулируя и оживленно о чем-то разговаривая, три человека в роскошных костюмах широкого, свободного покроя и ярких цветов. Через балкон долетали крики огромной толпы. Раз ему показалось, что мимо промелькнула верхушка знамени или флага; потом в воздухе пронеслось что-то бледно-голубое, может быть подброшенная вверх шляпа, и, описав дугу, упало. Кричали как будто по-английски; очень часто повторялось слово "проснись". Потом он услышал чей-то пронзительный крик, и вдруг три человека на балконе стали громко смеяться.
- Ха-ха-ха! - покатывался одни из них, рыжеволосый, в ярко-красном плаще. - Когда проснется Спящий! Ха-ха-ха!
Еще со смехом он оглянулся назад, в сторону галереи, - и замер. Лицо его сразу изменилось. У него вырвался возглас испуга. Двое других быстро обернулись в ту же сторону и тоже окаменели. На их лицах выразилась растерянность, почти ужас.
У Грехэма вдруг подогнулись колени. Его рука, державшаяся за колонну, соскользнула. Он покачнулся и упал ничком.
Глава IV
ОТГОЛОСКИ ВОЛНЕНИЙ
Последним впечатлением Грехэма, прежде чем он лишился чувств, был оглушительный звон колоколов. Впоследствии ему рассказали, что час он был без сознания, между жизнью и смертью. Когда он, наконец, пришел в себя, он снова лежал на своем прозрачном гуттаперчевом ложе. Во всем теле и в сердце он ощущал живительную теплоту. Он заметил, что рука его по-прежнему забинтована, но странный резиновый прибор был снят. Его окружала все та же белая рама, но заполнявшее ее зеленоватое стекловидное вещество исчезло. Над ним стоял человек в темно-лиловом плаще - один из тех троих, которых он застал на балконе, - и внимательно всматривался в его лицо.
Откуда-то издалека слабо, но назойливо доносился трезвон и смешанный многоголосый гул. В его воображении встала картина огромной кричащей толпы. Потом сквозь этот шум до него долетел короткий резкий стук, как будто где-то вдали захлопнулась тяжелая дверь.
Он повернул голову.
- Что все это значит? Где я? - с усилием выговорил он.
Тут он увидел рыжего человека - того самого, который первым заметил его. Чей-то голос, ему показалось, спросил: "Что он говорит?" - и другой ответил шепотом: "Молчите".
Потом заговорил человек в лиловом. Он говорил по-английски, с легким иностранным акцентом.
- Не бойтесь, вы в безопасности, - сказал он пониженным голосом, как говорят с больными. - Из того места, где вы заснули, вас перенесли сюда. Вы пролежали здесь довольно долго. Все это время вы спали. У вас была спячка, транс.
Он сказал еще что-то, чего Грехэм не расслышал, потом взял поданный ему кем-то флакон. Грехэм ощутил на лбу прохладную струю какой-то ароматической жидкости, которая удивительно освежила его. Ощущение было такое приятное, что у него от удовольствия сами собою закрылись глаза. Когда он их снова открыл, человек в лиловом спросил его:
- Что, теперь лучше? - Это был еще молодой человек, лет тридцати, с остроконечной белокурой бородкой и с приятным лицом. Его лиловый плащ был застегнут у горла золотою пряжкой. - Лучше вам теперь?
- Да, - ответил Грехэм.
- Вы проспали… некоторое время. Это был каталептический сон. Вы слышите? Каталепсия!.. У вас, должно быть, теперь очень странное ощущение. Но вы не волнуйтесь: все будет хорошо.
Грехэм молчал, но эти слова возымели свое действие: он успокоился. Взгляд его с выражением вопроса перебегал поочередно на каждого из троих окружавших его людей. Они тоже смотрели на него как-то особенно. Он знал, что он должен быть где-то в Корнуэлсе, но представление о Корнуэлсе совершенно не вязалось с этими новыми впечатлениями. Вдруг он припомнил то, о чем думал в Боскасле в последние дни перед своим каталептическим сном. Тогда это было у него почти принятым решением, но почему-то он все не мог собраться привести его в исполнение. Он откашлялся и спросил:
- Телеграфировали ли моему двоюродному брату Уормингу? Улица Чэнсери-Лэн, двадцать семь?
Они внимательно слушали, стараясь понять. Но ему пришлось повторить свой вопрос.
- Как странно он произносит слова, - шепнул рыжий молодому человеку с белокурой бородой.
- Он имеет в виду электрический телеграф, - пояснил третий, юноша лет девятнадцати-двадцати с очень милым лицом.
- Ах, я дурак! И не догадался! - вскрикнул белокурый. - Не беспокойтесь, будет сделано все возможное, - прибавил он, обращаясь к Грехэму, - Только, боюсь, трудновато будет… телеграфировать вашему кузену. Его нет в Лондоне…. Но, главное, вы не волнуйтесь и не утомляйте себя этими мелочами. Вы проспали очень долго, и вам необходимо окрепнуть - это прежде всего.
- А-а, - протянул Грехэм неопределенно и замолчал.
Все это было очень загадочно, но, очевидно, эти люди в необыкновенных костюмах знали лучше, что нужно делать. А все-таки странные люди, и комната странная… Должно быть, он попал в какое-нибудь только что основанное учреждение…. Тут его осенила новая мысль… подозрение. Может быть, это помещение какой-нибудь публичной выставки? И он пролежал здесь все это время? Как мог Уорминг допустить это?.. Ну, хорошо же: если так, он ему покажет, он с ним поговорит!.. Но нет, не может быть. На выставку не похоже. Да и где же видано, чтобы выставляли напоказ голого человека?
И вдруг неожиданно для себя он понял, что с ним случилось. В один миг, без всякого заметного перехода от подозрения к уверенности, он понял, что спячка его длилась бесконечно долго. Теперь он знал так твердо, словно разгадал каким-то таинственным путем чтения мыслей, что означал этот почтительный, почти благоговейный страх, написанный на лицах окружавших его людей. Он смотрел пронзительным взглядом. И в этом взгляде они, казалось, тоже прочли его мысль. Губы его зашевелились: он хотел заговорить и не мог. И почти в тоже мгновение у него явилось необъяснимое побуждение утаить свое открытие от этих людей, желание говорить совершенно прошло. Он молча смотрел на свои голые ноги, весь дрожа.
Ему дали выпить какой-то розовой жидкости с зеленоватой флуоресценцией и с привкусом мяса, и силы его быстро поднялись.
- Это… помогает… Мне лучше теперь, - выговорил он с трудом.
Кругом послышался почтительный шепот одобрения.
Так и есть: он спал страшно долго. Может быть, год или больше. Теперь он знает наверное. Он снова сделал попытку заговорить, но снова ничего не вышло. Он поднес руку к горлу, откашлялся и с новым отчаянным усилием попробовал в третий раз.
- Долго ли… - начал он, стараясь говорить ровным голосом, - долго ли я спал?
- Да, довольно долго, - ответил белокурый молодой человек, быстро переглянувшись с остальными.
- Сколько времени?
- Очень долго.
Грехэм вдруг рассердился.
- Ну да, я понимаю, - сказал он с нетерпением. - Понимаю, что долго. Но я хочу… хочу знать, как долго. Год? Или, может быть, больше? Несколько лет, может быть? Я хотел еще что-то…. Забыл что…. У меня путаются мысли. Но вы… - он вдруг зарыдал, - зачем вы от меня скрываете? Скажите, сколько времени…
Больше он не мог говорить. Тяжело дыша и утирая слезы, он молча сидел, ожидая ответа.
Они вполголоса о чем-то советовались между собой.
- Ну что же? Сколько лет? - спросил он слабым голосом. - Пять? Шесть?.. Неужели больше?
- Гораздо больше.
- Больше?!
- Да.
Он смотрел на них вопрошающим взглядом. От волнения у него дергалось все лицо.
- Вы проспали много лет, - сказал рыжий.
Грехэм выпрямился. Он смахнул набежавшие слезы своей прозрачной рукой и повторил: "Много лет…" Потом закрыл глаза, опять открыл и в недоумении озирался вокруг, останавливая взгляд то на одном, то на другом, то на третьем чужом, незнакомом лице.
- Сколько же? - спросил он наконец.
- Вы должны приготовиться… Вы очень удивитесь.
- Ну?
- Более гросса лет.
Это незнакомое слово вывело его из себя.
- Больше чего? Как вы сказали?
Двое старших стали шептаться. До него долетели слова "десятичная система", но к чему они относились, он не разобрал.
- Сколько, вы сказали? - повторил он с гневом свой вопрос. - Говорите же! Не глядите на меня так. Говорите!
Они продолжали шептаться. На этот раз он уловил конец фразы: "Больше двух столетий".
- Что? - вскрикнул он, быстро поворачиваясь к самому молодому, который, как ему показалось, произнес эти слова. - Кто это сказал? Что такое? Два столетия?
- Да, - ответил рыжий, - двести лет.
Грехэм машинально повторил: "Двести лет". Он приготовился услышать большую, очень большую цифру, но это конкретное "двести лет" ошеломило его.
- Двести лет! - повторил он еще раз, напрасно силясь охватить воображением необъятную бездну, разверзшуюся перед ним. Ах, нет, не может быть!
Они молчали.
- Как вы сказали? Повторите еще.
- Двести лет. Ровно два столетия, - повторил рыжий.
Наступила пауза. Грехэм со слабой надеждой смотрел то на одного, то на другого…. Но нет, они не смеялись: лица их были серьезны. Он понял, что ему сказали правду.
- Не может быть, - повторил он упрямо, уже и сам не веря себе. - Должно быть, я еще сплю и вижу сон… Вы говорите: спячка. Но спячка никогда не длится так долго. Какое право вы имеете так издеваться надо мной? Скажите правду: ведь это было недавно, несколько дней тому назад, что я шел пешком вдоль берега в Корнуэлсе? Потом я был в Боскасле…
Тут голос изменил ему.
Белокурый молодой человек вопросительно взглянул на друга и нерешительно проговорил:
- Я не силен в истории…
- Боскасль?.. Совершенно верно, - подхватил самый младший из троих, - На юго-западе старого герцогства Корнуэлс было такое местечко. Там еще уцелел один дом - я видел его.
Грехэм повернулся к говорившему.
- В мое время это был целый поселок. Маленькая деревушка… я заснул где-то там… не припомню в точности где… - Он сдвинул брови и прошептал: - Двести с лишком лет… - Ледяной холод сжимал ему сердце.
Вдруг он заговорил быстро-быстро:
- Но ведь если с тех пор прошло двести лет, то, стало быть, не осталось в живых ни души… ни одного человеческого существа, которое я бы знал? Все, все, кого я когда-нибудь видел, с кем я говорил, - все до единого умерли?
Ответа не было.
- Все умерли - богатые и бедные, простые и знатные, - все до одного? Ни нашей королевы нет, ни королевского семейства, ни министров - моих современников, - ни одного из государственных деятелей, которые были при мне?.. Может быть, и Англии нет?.. Англия, вы говорите, существует? Ну, слава богу, хоть одно утешение!.. А Лондон?.. Это Лондон, да? Мы в Лондоне теперь?.. А вы кто же?.. Постойте, я знаю, вы мои сторожа. - Он смотрел на них почти безумным взглядом. - Но отчего же я здесь?.. Молчите! Не говорите! Дайте мне…
Он умолк и закрыл лицо руками. Когда он снова поднял голову, перед ним держали наготове второй стаканчик подкрепляющей розовой жидкости. Он выпил все. Лекарство почти мгновенно оказало свое действие. Из глаз его полились обильные слезы и облегчили его.
Наплакавшись вволю, он поднял глаза на своих караульщиков и неожиданно, совсем по-детски засмеялся сквозь слезы.
- Двести лет! - выговорил он.
Губы его передернулись гримасой, и он опять истерически зарыдал и закрыл руками лицо.
Через несколько минут он успокоился. Он сидел, свесив руки с колен, - в той самой позе, в какой его застал Избистер у скалы в Пентарджене два века тому назад. Вдруг он услышал приближающиеся шаги, и чей-то громкий, повелительный голос сказал:
- Что же это вы делаете? Отчего мне не дали знать? Это была ваша обязанность. Вы за это ответите! Никого не пускайте к нему. Заперты двери? Все? Его не надо беспокоить: не надо ему говорить. Ему ничего не сказали?
Белокурый что-то ответил вполголоса. Грехэм повернул голову и увидел подходившего к нему человека маленького роста, толстого, коренастого, с короткой шеей, гладко выбритым лицом, двойным подбородком и орлиным носом. Густые, черные, почти сходящиеся на переносице и слегка нависшие брови, из-под которых смотрели пронзительные серые глаза, придавали его лицу что-то внушительное, почти наводящее страх. Он бросил беглый взгляд на Грехэма и повернулся к белокурому.
- Зачем тут эти двое? - резко спросил он, - Они здесь лишние.
- Прикажете уйти? - спросил рыжий.
- Конечно, уходите пока. Да не забудьте запереть за собой двери.
Двое людей, к которым относилось это приказание, мельком взглянув на Грехэма, послушно повернулись и пошли, но не к арке, как он ожидал, а в противоположную сторону, где была глухая стена. Тут случилась престранная вещь: средняя часть стены с легким треском отделилась в виде широкой вертикальной полосы и начала подниматься, свертываясь валиком, как штора. Пропустив уходивших, она опять упала и слилась со стеной. В комнате теперь осталось только трое: Грехэм, белокурый молодой человек и вновь прибывший.
В первые минуты этот человек не обращал никакого внимания на Грехэма: он продолжал допрашивать белокурого, очевидно своего подчиненного, насчет подробностей важного события - "пробуждения Спящего". Он говорил громко, произносил отчетливо каждое слово, но Грехэму были понятны далеко не все слова. Пробуждение его не столько поразило этого человека, но, судя по тому, как он был взволнован, доставило ему много неприятных хлопот.
- Я вас покорно прошу ничего ему не рассказывать. Не надо его волновать, - твердил он без конца.
Получив ответы на свои вопросы, он быстро повернулся к Грехэму и остановил на нем испытующий взгляд.
- Очень странно вы себя чувствуете?
- Да.
- Вас поражает то, что вы видите? Жизнь очень изменилась, а?
- Что делать, придется привыкать.
- Да, я полагаю.
- Прежде всего… я хотел бы одеться.
- Да, да, вы сейчас получите платье.
Толстяк сделал знак белокурому, и тот вышел.
- Скажите, это правда, что я проспал два столетия? - спросил Грехэм.
- А, вам уже успели сообщить…. Да, двести три года, уж если вы хотите знать.
Итак, это был неоспоримый факт. Приходилось примириться с ним. Грехэм ничего не сказал, только брови его сдвинулись и опустились углы рта. Помолчав, он спросил:
- Что это так трещит за стеной? Мельница, верно, работает поблизости или динамо-машина? - И, не дожидаясь ответа, прибавил: - Впрочем, может быть, теперь уже нет ни мельниц, ни динамо-машин? Условия жизни, я думаю, страшно изменились… Что значат эти крики? - задал он новый вопрос, видя, что толстяк молчит.
- Ничего особенного, - ответил тот нетерпеливо. - На улице кричат. Вы все равно не поймете…. Потом, может быть, когда узнаете… Вы сами сказали: многое изменилось. - Он говорил отрывисто, хмурил брови и беспрестанно оглядывался, как человек, который попал в трудное положение и старается найти выход. - Подождите немного: скоро вам дадут одежду, а пока побудьте здесь: сюда никто не войдет. Вам еще побриться надо.
Грехэм машинально потрогал свою давно не бритую бороду.
В это время вернулся белокурый молодой человек. Он подошел к ним, но вдруг остановился, прислушиваясь, потом взглянул вопросительно на своего начальника и выбежал через арку на балкон. Долетавшие оттуда крики становились все громче. Толстяк повернул голову и тоже прислушался. Вдруг он пробормотал какое-то проклятие и бросил на Грехэма неприязненный взгляд. Между тем рев толпы все разрастался, то поднимаясь, то падая, как морской прибой. Гневные возгласы, визг, хохот - все сливалось в этом тысячеголосом вое. Один раз послышались короткие, отрывистые звуки, как будто звуки ударов и резкий крик отдаленных голосов, потом что-то щелкало и трещало, точно ломали сухие прутья или хлопали бичом. Грехэм тщетно напрягал слух, стараясь что-нибудь понять в этом гаме.
Но вот он уловил целую фразу, повторенную много раз. Что это? Не может быть! Он не верил ушам…
Но нет, он не ошибся. Там кричали: "Покажите нам Спящего! Покажите нам Спящего!"
Толстяк бросился к арке.
- Безумцы! - закричал он. - Как они узнали? Кто им сказал?.. Да знают ли они, или только догадываются?
Должно быть, ему что-то ответили, потому что он продолжал:
- Я не могу выйти. Мне за ним надо смотреть. Крикните им с балкона.
Опять последовал какой-то ответ.
- Скажите им, что он и не думал просыпаться. Скажите что-нибудь, что хотите! - Он поспешно вернулся к Грехэму. - Вам надо поскорее одеться. Вам здесь нельзя оставаться. Невозможно будет…
И он выбежал вон, не отвечая на вопросы, которыми Грехэм его осыпал. Через минуту он опять вернулся.
- Не спрашивайте. Я ничего не могу вам сказать. Объяснять слишком сложно. Узнаете потом. Сейчас вы получите платье, сию минуту. А потом вы пойдете со мной…Здесь вам быть нельзя. У нас свои неприятности… Вы скоро поймете, в чем дело… слишком скоро, может быть.
- Но что это за голоса? Они кричат…
- О Спящем? Это вы. Они забрали себе в голову…. Впрочем, я и сам хорошенько не знаю. Я ничего не знаю. Я…
В комнате раздался резкий звонок, покрывший своим треском долетавший снаружи смешанный шум. Толстяк сломя голову бросился к батарее каких-то приборов, стоявших в углу. С минуту он внимательно слушал, уставившись глазами на какой-то хрустальный шарик, потом кивнул головой, пробормотал невнятно несколько слов и подошел к стене, через которую ушли те двое. От стены опять отделилась средняя полоса и закатилась вверх, как штора. Толстяк стоял, чего-то ожидая.