В общем, я спешил в Мемориальный парк на бесплатный киносеанс. Единственный элмвудский кинотеатр - с залом на сорок шесть мест - летом не работал, поскольку Дон и Диди Эвалты, владельцы, всегда уезжали на лето в свой домик на озере Биг-Пайн в Миннесоте. Но их сын Хармон - хотя он был успешным дантистом в Пеории, находившейся почти в часе езды от нашего городка, - завел традицию приезжать с 16-миллиметровым проектором и новыми фильмами и бесплатно показывать кино на белом полотняном экране, натянутом над эстрадой в Мемориальном парке. Зрители сидели семьями на расстеленных на траве покрывалах или в автомобилях, припаркованных у тротуара, и смотреть фильмы в такой обстановке бесконечно приятнее, чем в маленьком кинотеатре Эвалтов.
То был последний летний бесплатный сеанс, и я бежал в парк после медосмотра, уколов и всего прочего, когда мне вдруг стало ясно, что я умру.
Не сейчас. Не сегодня вечером. Но когда-нибудь. Неминуемо. Безвозвратно.
У меня перехватило дыхание, как от удара под дых. Я резко остановился, попятился и уселся на каменный поребрик между газоном и тротуаром на Третьей улице. Я слышал звуковую дорожку мультфильма, который показывали в квартале отсюда.
Смерть реальна. Она неизбежна. Мы все знаем это и притворяемся, будто миримся, но по-настоящему никто в это не верит. Я не верю. Мы гоним мысли о смерти прочь, как гоним прочь мысли о предстоящем походе к дантисту или о возвращении в школу после летних месяцев свободы. Что-то произойдет, и ситуация изменится… визит к дантисту отложится по каким-нибудь причинам… будут еще другие каникулы.
Но смерть реальна и неизбежна. Я опустил голову к самым коленям, уставился на тенниски и попытался продохнуть.
Один из дней такой же точно недели, сквозь которую я беспечно шагаю сейчас, однажды станет тем самым днем. Днем моей смерти. Это непременно будет один из этих вот семи дней. Но какой? Суббота? Умирать в субботу казалось неправильным и нелепым. Воскресенье? Понедельник? Вторник? Среда? Среда… моя любимая телепрограмма "Человек в космосе" с Уильямом Ландиганом выходила по средам вечером. Четверг? Пятница?
Склад технического имущества и штаб нашего батальона находились на одной стороне летного поля, а гражданские и военные терминалы - на другой. "Геркулесы" внешних рейсов выруливали из главного ангара к взлетной полосе, а оттуда выворачивали к нашей стороне поля, где принимали на борт груз.
В складе всегда стояла страшная жара. Хотя цинковые контейнеры считались герметично закрытыми, в воздухе там всегда висел сладковатый запах разложения. Он вызывал у меня в памяти мусоровоз, вечерами проезжавший по улицам Элмвуда.
Спустя много лет я начал думать о Вьетнаме в терминах ДТП. Скажем, США были "Фордом Фарлайн" или "Бьюиком Регал", а Вьетнам - стеной или деревом, оказавшимися на пути, когда водитель отвлекся. А возможно, то была "пьяная авария". Кто знает? Легкие повреждения. Черт, да ведь всем известно, что каждый год на дорогах Америки погибает столько человек, сколько мы при всем старании сумели положить за неполных десять лет во Вьетнаме. Только никто не воздвигает черные стелы в память о жертвах ДТП. И не стаскивает все тела в один склад.
Тем вечером в Элмвуде, за двенадцать лет до СТИ-1, я сидел на каменном поребрике, пока не прошло давящее ощущение в области солнечного сплетения. Но чувство, что что-то во мне бесповоротно изменилось, так никуда и не исчезло.
Наконец я встал, отряхнул джинсы, потер ноющие от уколов предплечья и уже не побежал, а пошел в парк, на последний бесплатный киносеанс лета.
Когда мы поднимались по канатной дороге во второй раз, Кэролайн спросила:
- Пап, ты веришь в Бога?
- М-м-м? - Я наблюдал, как над Пиком восемь сгущаются и быстро разрастаются темные кучевые облака.
- Ты веришь в Бога? Мама, по-моему, не верит, а вот Кэрри с нашей улицы верит.
Я откашлялся. Последние несколько лет со страхом ждал этого вопроса и так основательно к нему подготовился, что полный ответ в напечатанном виде мог бы послужить учебным планом для семестрового курса философии, совмещенного со сравнительным курсом религиоведения.
- Нет, пожалуй, не верю.
Кэролайн кивнула. Наш подъем подходил к концу.
- Я тоже… по крайней мере в такого Бога, про какого Кэрри рассказывает. Но иногда думаю об этом.
- О Боге?
- Не совсем. Думаю, что вот если Бога нет, значит, и царства небесного нет, а если нет царства небесного - тогда где сейчас Скаут?
Мы приближались к верхней площадке. Мальчишка-служащий увлеченно болтал с двумя девчонками-служащими.
- Ну, давай руку, - сказал я, когда подошел ответственный момент. - Держись крепче.
В этом случае никакого страхового требования не было, но давайте не будем менять манеру повествования. Назовем их Семейством Икс. Мистер и миссис Икс, сын пяти с половиной лет и дочь, которой еще не исполнилось четырех.
Переезд из Индианаполиса в Орегон открывал перед мистером и миссис Икс самые приятные перспективы. Отец семейства, не один год проработавший на крупную компанию, решил стать независимым страховым оценщиком. Мать получила очередную степень и теперь собиралась преподавать в местном колледже, а не в школе. Дети радовались огромному двору, близости леса и озера, скорому знакомству с новыми друзьями - всему, чему радуются дети.
Новый дом находился в городке Лейк-Освего под Портлендом. И дом, и городок были очаровательные. Благоустроенный двор с пышной тропической растительностью казался райским уголком после нескольких лет жизни в колорадской полупустыне. За домом стояла хозяйственная постройка, где мистер Икс намеревался устроить офис. Он так никогда ею и не воспользовался.
Как всегда в таких случаях, отмена одного из сотни мелких решений предотвратила бы несчастье. Как всегда в таких случаях, этого не произошло.
Мистер Икс был занят с грузчиками, заносившими мебель в дом, но между делом разрешил детям поиграть в садике на заднем дворе, только велел держаться подальше от грузового фургона. Миссис Икс находилась в спальне в дальнем конце дома, следила за распаковкой вещей. Впоследствии она сказала, что была уверена, что дети играют на переднем дворе.
В предыдущую ходку один из грузчиков вытащил из фургона новый велосипед маленького сына мистера и миссис Икс и оставил возле крыльца. Мальчику совсем недавно купили "двадцатидюймовый" велик, потому что из "шестнадцатидюймового" он вырос. Мальчик был прирожденным гонщиком. Друзья говорили, что глаза и волосы у него отцовские. Но безрассудная отвага - собственная.
Дети вышли из садика, и мальчик увидел новенький двухколесный велик, стоящий за крыльцом. Он бросился к нему, и в тот же момент водитель сдал фургон назад - всего на ярд-полтора, - чтобы удобнее выгружать и заносить пианино.
Я выбежал из дома на пронзительный визг Кэролайн и в первый момент решил, что что-то стряслось с шофером - он стоял на коленях сбоку от грузовика и рыдал почти истерически. Кэролайн к тому времени уже умолкла, но я посмотрел в направлении ее взгляда, полного ужаса, и увидел, что произошло.
Грузовик не переехал Скаута, лишь слегка задел задним бортом - во всяком случае, мне так показалось поначалу, пока я не нащупал под волосами в основании черепа до жути мягкую впадину. Ничего не соображая, поднял сына с земли, повернулся к дому, потом развернулся кругом, будто собираясь броситься за ворота и бежать с ним на руках до самой больницы. Я держал Скаута на руках, когда Кей подбежала, увидела, насколько все серьезно, кинулась обратно в дом звонить в службу спасения, потом вышла обратно и стала убирать волосы с его лица, а я все стоял на одном месте. Я все еще держал Скаута на руках, качал, баюкал, когда приехала "Скорая помощь".
Помню, в какой-то момент Кей обняла за плечи шофера, словно в утешении нуждался он. На секунду я возненавидел ее за это. До сих пор ненавижу.
Позже страховщик фирмы-перевозчика предложил компенсацию наличными. Деньги перешли из рук в руки. Как будто это имело значение.
- Можно я одна спущусь?
- Не знаю, малыш. Когда сани разгоняются, нужно очень сильно тянуть ручку на себя, чтобы притормозить. Не уверен, что у тебя получится.
- Ну пожалуйста, пап. Я тихонько поеду.
- Погоди, дай подумать, Кэролайн.
- Давайте поживее, а? - крикнул паренек на стартовой площадке. За нами никого не было. Я только сейчас заметил, что подъемник перестал подвозить наверх людей - вероятно, из-за темных туч, нависших над горой.
- Па-ап?
- Ну ладно.
Я усадил Кэролайн в синие санки - она казалась очень маленькой в них, - потом установил в желоб оранжевые санки и уселся сам. Паренек скучным голосом отбарабанил инструкцию и хлопнул Кэролайн по спине. Она разок оглянулась на меня и тронулась вниз по крутому скату. Я запоздало сообразил, что мне следовало ехать первым, чтобы притормозить ее санки, если вдруг она потеряет управление.
С громко стучащим сердцем я подался вперед и покатился следом.
В клинике мне почти каждую ночь снился один и тот же сон. Возможно, из-за лекарств.
Мне снилось, будто я веду урок геометрии и что-то объясняю ученикам, показывая на рисунок, начерченный на красной стене. Рисунок перевернутого конуса. Указываю на круглое основание, находящееся вверху. "Диаметр круга выражается числом потенциальных возможностей, - говорю я. - Длина окружности выражается числом доступных вариантов выбора. В момент рождения человека оба числа практически бесконечны".
Рисую указкой нисходящую спираль на стенке конуса. "Представьте, что по вертикали отложено время, а длины уменьшающихся окружностей соотносятся с числом доступных вариантов выбора. Видится очевидным, что с течением времени и увеличением количества сделанных выборов исключается почти бесконечное количество альтернативных выборов".
Кончик указки продолжает спускаться по спирали вниз. "Прошу обратить внимание, - продолжаю, - как в результате нисходящего движения по времени и сокращения числа доступных вариантов выбора человек оказывается здесь. - Я стучу указкой по точке в вершине перевернутого конуса. - Оставшееся время - ноль. Оставшиеся варианты выбора - ноль. Потенциальные возможности - ноль. - Делаю паузу. - Это схема человеческой жизни".
Ученики кивают и сосредоточенно пишут в тетрадях. Все ученики - это Скаут. Все до единого.
Кэролайн не особо усердствует с тормозами. Мы катимся гораздо быстрее, чем в первый раз. Я кричу ей сбросить скорость. Где-то позади сверкает молния. Из-за грохота наших саней треск грома почти не слышен. Я пытаюсь догнать Кэролайн.
Она едет слишком быстро.
Многие необъяснимые смертельные ДТП с участием одного автомобиля - это самоубийства. В полицейских рапортах пишут, что водитель потерял управление "по непонятной причине" или "предположительно из-за насекомого, залетевшего в салон", но я подозреваю, что чаще всего дело просто в сочетании высокой скорости, бетонной стены впереди и внезапного осознания представившейся возможности. Убийства тоже не редкость. Немало кровавых автокатастроф, которыми занималась "Прери Мидланд", являлись недоказанными транспортными убийствами.
Моим последним делом в Орегоне стало дело одной женщины, которая проследила за мужем до дома любовницы, прождала там всю ночь, а потом поехала за ним на работу. Когда он вышел из здания в обеденный перерыв, она с ревом пронеслась на своем "Таурусе-87" через парковку и улицу с двухполосным движением, намереваясь переехать изменника.
У мужа оказалась на удивление хорошая реакция. Он увидел летящий автомобиль и отскочил назад во вращающиеся двери. Жена не успела затормозить, и "Таурус" на полном ходу врезался в стену.
Ни наш клиент, ни его жена не пострадали. В суд подал сорокашестилетний программист, работавший в подвальном офисе. Один кирпич из разрушенной стены пробил звукоизолирующую плитку и долбанул программиста прямо в лоб. Мужик потребовал компенсацию в размере 1,2 миллиона. Если разбирательство будет происходить в присутствии присяжных, он наверняка получит изрядную часть запрошенной суммы. Те, кто говорит, что Америка никогда не станет социалистической страной, упускают из внимания тот факт, что наша судебная система уже нашла способ перераспределения богатства.
Первые несколько месяцев все было терпимо - по крайней мере Кэролайн нуждалась во мне, когда с плачем просыпалась по ночам, - но в конце концов я понял, что мне надо уйти.
Я провожал Кэролайн в школу по утрам, хотя больше не жил дома. Иногда я сидел в парке напротив школы и смотрел на окна ее класса, пытаясь разглядеть знакомую макушку. Каждый день я встречал Кэролайн после уроков и отвозил домой, а позже вечером приезжал на машине и наблюдал за домом с противоположной стороны улицы. Иногда я возвращался и оставался с ними на несколько дней, на неделю, но я понимал, что не могу по-настоящему защитить их, пока нахожусь там. Чтобы видеть ситуацию, нужно находиться в стороне - рядом, но в стороне.
Мы с Кэролайн одни на бобслейной трассе. Она не притормаживает, и я изо всех сил стараюсь догнать ее. На самом деле я ничем не смогу помочь, случись что. Мы на разных санках. Но если она перевернется, если вылетит с трассы на вираже, я должен быть рядом, чтобы последовать за ней.
Кэролайн оглядывается, когда мы выносимся из рощицы осиновых деревьев с мерцающими на фоне черного неба листьями. Я кричу ей притормозить, хотя знаю, что мои слова теряются в шуме ветра.
Незадолго до того, как мне все стало предельно ясно, я пошел с Кей на преподавательскую вечеринку. Всегда недолюбливал ее коллег по школе, а по колледжу просто на дух не переносил.
Тем вечером какой-то придурок в уставной форме - то есть твидовом пиджаке с кожаными заплатками на локтях - спросил меня, чем я занимаюсь, и я ответил: "Энтропией".
- Интересно, - сказал придурок, поправляя старушечьи очки. - Я преподаю физику. Возможно, у нас есть общие интересы.
- Вряд ли. - Я уже успел выпить несколько двойных виски, но не чувствовал ни малейшего опьянения. - Меня занимает только полночный час, когда энтропия бодрствует.
К нашему разговору без приглашения присоединился второй придурок, в котором я смутно опознал заведующего кафедрой, где работала Кей.
- Какая интересная фраза! - Его акцент наводил на мысль о бруклинце, много лет прожившем в Лондоне. - Ваша?
- Нет, - сказал я, радуясь возможности уличить собеседников в невежестве. - Шекспира. - Эту фразу слышал в какой-то шекспировской пьесе, на которую ходил еще в колледже, и она врезалась в память. Был уверен, что это Шекспир.
- О, сомневаюсь, - с вежливым смехом сказал придурок номер два.
- Да сомневайтесь на здоровье, - выпалил я, внезапно разозлившись. - Если вы не знаете классику - ничем не могу вам помочь.
Физик снова поправил очки. Его голос звучал мягко, но явственно различались нотки превосходства:
- Фраза хороша, но едва ли принадлежит Шекспиру. В шестнадцатом веке понятия "энтропия" еще не существовало.
- Может, там было другое слово? - спросил придурок с кафедры английской литературы.
- Или другой драматург? - добавил физик.
- Это Шекспир, - сказал я, пытаясь придумать какое-нибудь по-настоящему остроумное - на университетском уровне - убийственное замечание напоследок. Но удовольствовался тем, что швырнул на пол стакан с виски и стремительно вышел прочь.
Около четырех месяцев я провел за чтением шекспировских пьес. Начал с "Гамлета" и "Макбета", которые проходил по литературе в колледже и видел в театре, а потом стал читать остальные. Почти во всех так называемых комедиях содержались трагические эпизоды, а в самых страшных трагедиях - эпизоды явно комические, пускай сколь угодно короткие.
Наконец я нашел. Строчка была из "Короля Генриха IV", часть 1, акт II, сцена 4. Только она гласила: "Зачем же почтенная старость бодрствует в полночный час?" (What doth gravity out of his bed at midnight?)
"Ну и черт с ним", - решил я, постаравшись настроиться на философский лад.
Мы почти на середине трассы, а Кэролайн даже не думает тормозить.
Мы взлетаем высоко на стенку желоба на поворотах, с грохотом скатываемся вниз на выходе из них, потом взлетаем еще выше на более крутых виражах. Все равно что катиться на тобогане по бетону.
Наша скорость возрастает по мере спуска. Я с ужасом думаю о последнем участке трассы.
Оранжевая Папка появилась в Индианаполисе, когда я искал, куда положить дело Джонсонов и несколько других дел, которые вел тогда. Какая-то временная секретарша - кажется, Гвен - заказала в контору дурацкие оранжевые папки, и я вытащил одну такую из мусорной корзины и положил к себе в стол.
Теперь она очень толстая.
Две недели назад - еще до того, как я уехал из Орегона, чтобы попробовать начать все сначала в Колорадо, - два автомобиля ехали навстречу друг другу по узкой дороге вдоль побережья. Сгущался туман. Разделительная разметка отсутствовала. Водитель "БМВ-88", следующего в южном направлении, опустил окно и высунул голову наружу, чтобы лучше видеть дорогу, а водитель "Ауди-87", следующего в северном направлении, решил сделать то же самое…
На прошлой неделе Том занес мне дело дантиста по имени доктор Болт, который в обеденный перерыв поехал прокатиться с любовницей на своем новеньком "Ягуаре" с откидным верхом и кожаным салоном…
Черт.
Большинство дорожных аварий похожи на ту, что едва не произошла на наших с Кэролайн глазах вчера. Осколки стекла, сверкающие в свете фар. Разбросанные по откосу вещи. Тела, накрытые простынями, или все еще зажатые в груде искореженного металла, или лежащие в бурьяне с неестественно вывернутыми конечностями. Гораздо больше крови, чем можно представить. В случае со Скаутом крови почти не было. Поэтому я продолжал надеяться, что все обойдется, даже когда он начал остывать у меня на руках.
Кэролайн катится очень, очень быстро, но я тяжелее, а потому в конце концов догоняю и иду вплотную за ней. Она предельно сосредоточена на своих действиях, захвачена головокружительной радостью управляемой скорости. Она вся собирается перед очередным поворотом. Когда мы проходим вираж, наши санки разделяют лишь несколько дюймов, и я вижу, что Кэролайн улыбается, с разрумянившимися щеками.
Несчастные случаи - как смерть. Они подстерегают нас повсюду. Они неотвратимы. Неизбежны. Какие планы ни строй, они их разрушат.
Но я начинаю видеть разницу между гравитацией и энтропией. Все случаи, собранные в Оранжевой Папке, - правда, но сама Оранжевая Папка - ложь. Моя ложь.
- Привет, па! - Кэролайн оглядывается через плечо и машет рукой, а потом снова сосредоточивает все свое внимание на тормозном рычажке и готовится к следующей серии виражей. Я уже давно не видел дочку такой счастливой.
Машу в ответ, когда она уже не смотрит, и слегка притормаживаю. Расстояние между нашими санками увеличивается.