Не ожидая специального приглашения и ведя себя в доме "Модильяни" вполне по-хозяйски, Саша прошла к столу, приняла из рук кого-то из мужчин стакан вина и принялась наваливать на разовую тарелочку в изобилии расставленные мясные закуски. Видимо, в этой компании еде предпочитали вино, впрочем, и в нем нехватки не наблюдалось.
Хозяин дома начал говорить, повышенным тоном стараясь привлечь всеобщее внимание, какой-то длинный, затейливый и витиеватый тост в честь Александры, но сбился и дважды успел выпить пока кое-как закончил речь. Пристроившись за спиной Саши на колченогом подобии стула, Мишель изображал чуть подгулявшего, но совсем не случайного в этой компании человека, и тоже старательно отдавал дань мясному. Но потом непринужденный разгул увлек и его, впрочем, без потери контроля над собой, просто Мишель, ощутив что в этом доме ему и Саше ничто и никто не угрожает, позволил себе слегка расслабиться, не вслушиваясь в несомый со всех сторон бред про гениальность, видение художника, препоны и рогатки официальной и неофициальной цензуры, про извращения и развращения, позволяемые себе присутствующими и отсутствующими общими для компании знакомцами.
К Мишелю подсела голенькая шлюха и принялась, подливая в стакан коньяк, выспрашивать, чем он занимается, откуда родом, чего в этой компании делает, напирая, вообщем-то, на его финансовое состояние. "Вот ведь глаз-алмаз у девочки, – подумал Мишель, спокойно выпивая дозу за дозой, – пьяная в стельку, совокупилась уже с двумя гостями на моих глазах, а все равно выбирает того, кто покредитоспособнее…" В это время насытившаяся Саша с ранее данного позволения Мишеля обольщала хозяина, стараясь не очень явно узнать у него адрес полицейского, который когда-то помог ей.
– Деточка моя, – пьяно бормотал художник, – ну, я же ему завтра же позвоню, он прилетит к тебе, как миленький, на крыльях половой любви и сделает яростный кунилингус…
– Я сейчас хочу, – капризничала Саша в привычной для богемы манерности.
– Кунилингус? – встряхнул пьяной головой хозяин.
– Ох, божечки, зачем мне твое лизание, мне его адресок нужен… только и всего-то…
– Александра, ты хочешь мне изменить, и прямо сейчас! А главное, с кем!!!
Мишелю показалось, что хозяин разрыдался в искреннем, пьяном горе, но уже спустя секунду художник шептал Саше, задевая ее ушко мокрыми от вина губами:
– …там дворик такой, маленький, и домик совсем одноэтажный… я и был-то всего разок… но память! моя память меня никогда не подводила… на мою память всегда можно положиться… положись на мою память и…
Потом как-то все смешалось в комнате, музыка сменилась на более бодрую, ритмичную и громкую, странно замигал свет, и праздничную вакханалию накрыл чей-то мощный бас: "Оргия! Дамы и господа! Оргия! Живем один раз!!!"
Зазвенели в который уже раз стаканы, грохнулся в углу на сваленный реквизит кто-то из гостей, подняв тучу пыли, остальные повскакали с мест, допивая вино и коньяк, и перемещаясь к центру студии, в котором парочки, троечки, четверочки уже начинали, то ли танцевать что-то непристойно-развратное, то ли пытаться пристойно и благонравно совокупиться стоя.
Крепко вцепившись в рукав куртки, Саша вытащила из этого смятения чувств и тел Мишеля, протолкнула его через всю студию к выходу и принялась шарить по замкам, обильно украшающим дверь с внутренней стороны. "Открывай, я сейчас", – Мишель снова нырнул в круговорот обнаженных, полуобнаженных, и полностью одетых тел и через пару десятков секунд вернулся с какими-то тряпками в руках, но Саша не успела разглядеть их, потому что в этот момент наконец-то нашла тот единственный закрытый замок и выпустила себя и Мишеля на свободу.
– Уф, – выдохнула она, быстро спустившись вниз, на площадку второго этажа, которая из дверей художника не просматривалась, и прислонившись к перилам. – Весело, конечно, но утомительно… А что ты взял, Миша?
– Штаны тебе, – протянул ей чьи-то темные брюки Мишель.
– Ты думаешь, я буду ходить в чьих-то трипперных штанах? – брезгливо уточнила Саша, нехотя принимая из рук Мишеля украденное.
- Ну, уж прямо и трипперных, – усмехнулся Мишель. – А что касается веселья, всегда у них так?
– Так – это очень скромно, – вертя так и сяк мужские брюки на пару размеров больше, чем нужно было для Александры, ответила блондинка. – Иногда такое заворачивают, что сами вспомнить не могут, что было и с кем…
– И ты в таком тоже участвовала? – смеясь, уточнил Мишель.
– Вот хорошо, что ты со мной сюда зашел, – серьезно сказала Саша. – Когда после таких вечеринок кому-то начнешь говорить, что ты там только пила и закусывала, то на тебя смотрят, как на сумасшедшую, дескать, совсем завернулась на фантазиях девка, как же можно в такой оргии главного-то избежать… А в самом деле избежать очень просто, я так и делала, когда приглашали…
– Ну, тебе-то я верю и без показательных выступлений, – тоже серьезно ответил Мишель. – А теперь – к полицейскому знакомцу?
– Да, – согласилась Саша, – только вот в штаны эти влезу… подержи…
Она протянула Мишелю свою короткую юбочку и стала пытаться изобразить что-то удобоносимое из трофея.
– Как же ты ухитрился такое выбрать?
– Если б выбирал, – вздохнул Мишель, наблюдая, как пояс штанов подбирается к груди девушки. – Не до выбора было, так – схватил первое попавшееся…
– Ты никому не говори, что я такое носила, – строго попросила Саша, уворачивая пояс в толстый валик и крепя его у себя на талии ремнем. – Мне потом стыдно будет… ведь не спьяну же…
– Для дела, верно, – вздохнул Мишель. – И я буду молчать и никогда не вспомню про них… считай, что уже забыл…
…Идти по улицам стало чуток полегче, хотя по-прежнему удары каблучков Саши разносились далеко и звонко, но теперь ее голые белые ноги не сверкали в темноте плохо освещенных улиц и переулков, привлекая внимание военных патрулей.
Еще пробираясь по Городу к "Модильяни", Мишель обратил внимание, что полицейских на улицах нет совсем, только военные, и в основном – парашютисты, и воспринял это, как хороший знак. Может быть, комиссар так и не сговорился с контрразведкой и военными по поводу его розыска? Это могло сильно облегчить жизнь и ему и Саше.
Осторожно, но быстро перемещаясь между домами, стараясь не высовываться на центральные улицы кварталов и пользуясь проходными дворами и подъездами старинных, средневековых домов, Саша и Мишель во второй раз за эту ночь удачно избежали непременных неприятностей при возможной встрече с патрулем в комендантский час.
И к разведанному на оргии у "карандаша" дому они вышли в предрассветный час, когда и патрулирование утихло, и мирные обыватели досматривали сладкие предутренние сны в теплых постельках рядом со своими неизменными половинками.
Прикинув, куда выходят окна из квартиры полицейского, Мишель решительно посадил в засаду под грибочек детской площадки Сашу, посоветовав ей прикинуться забытой формочкой, не курить и не спать.
– Ты чего, – слегка даже обиделась блондинка, – совсем меня малышкой считаешь? и почему здесь оставляешь?
– Это на нервной почве, – пояснил в оправдание Мишель. – Полицейский из спецотдела – это тебе не пьяный художник, не приведи боги, сопротивляться будет, стрельбу еще подымет…
– Тогда, может мне с тобой лучше? – обеспокоилась Саша за вожака, видимо, в этой жизни художника от полицейского отличая только по одежде.
– Одному проще будет, – успокоил ее Мишель. – Да и про стрельбу я погорячился, не успеет он ничего сделать, главное, что б не почуял неладное и не решил уходить через окно, но вот тут ты его и встретишь…
Мишель еще разок внимательно осмотрел окна, потрепал на прощание Сашу по голове и исчез за поворотом маленького одноэтажного домика-особнячка. Саша, подтянув на поясе в очередной раз чужие штаны, присела на краешек песочницы, в центре которой возвышался деревянный грибочек, и задумалась. Как-то так всего лишь за неполные сутки из обычной (ну, не совсем обычной) девчонки, круг интересов которой ограничен киношкой, танцами, вечеринками с вином, иной раз мальчиками, она превратилась в подругу иноземца, такого же необычного, как она сама, то ли шпиона, то ли простого бандита, ставшего ее самцом, старшим другом и вожаком в их маленькой стае. Впрочем, привычно подчиняясь инстинктам, не раз выручавшим ее в трудных жизненных ситуациях, Саша решила не мучиться сомнениями и дальше прислушиваться к тому, что она считала внутренним голосом.
Изредка поглядывая на окна своего знакомца, она не уловила за ними никакого движения, свет не включали, посуду не били, и выстрелов никаких не прозвучало. Но тем не менее, минут через двадцать из предрассветной мглы появился Мишель, спокойный, сосредоточенный деловитый.
– Ну, как? – вскинулась ему навстречу Саша.
– Порядок, порядок, – поспешил успокоить он девушку. – Поупрямился, конечно, немного мужичок, но куда ему деваться-то, слабому человечку? тем более, что не из какой он не спецполиции… Ладно, сейчас заглянем к Мироничу и – в Сибирь, на свободу…
Уточнять, как Мишель добился от теперь уже не спецполицейского признательного, откровенного разговора и адреса Миронича, Саша не стала… Тем более не стала спрашивать, каким образом они вот так сразу, после разговора с загадочным Мироничем, попадут в Сибирь прямо из Города…
9
Если кто-то считает, что должность старшего безопасника регионального отделения "Биотеха" – это сплошной праздник, то сам обладатель вожделенного для многих кабинета на двенадцатом этаже роскошного небоскреба в центре Города так не думал никогда. В первую очередь ему приходилось заниматься множеством рутинных дел, писать охапками докладные и служебные записки, запросы в различные ведомства и департаменты, принимать от подчиненных и просматривать вдесятеро большую кучу бумаг. Ладно бы, будь все эти бумаги по делу, так половина была обычными доносами друг на друга, да еще и такими, которые никак к настоящему, достойному его делу не приспособишь.
Еще в обязанность старшего безопасника входила и логистика, как по-модному называли в последнее время организацию доставки всяческих биоматериалов для работы лабораторий "Биотеха" из соседних стран и рискованных зон эпидемий и новых, неизвестных заболеваний. И тут бумаг было еще больше: железнодорожные накладные, авиабилеты для сопровождающих, разрешения от государственных органов, таможенные декларации, письма от Академии Наук, финансовые отчеты по расходу денег, как на официальную перевозку, так и на бесконечные и бесчисленные взятки начальникам станций, таможенникам, машинистам, сцепщикам и даже стрелочникам. Ну, и контроль за движением, потому как большинство грузов шло по железной дороге, а тут надо было всегда держать ухо востро.
Но больше всего в работе бесило Миронича поведение президента регионального отделения корпорации британца Вильямса. Сухощавый, высокий и рыжеватый, надутый, как индюк, априори считающий всех небританцев существами низшей расы, он был упрям и настойчив, как истинный островитянин, из тех, чьи предки выбрали своей эмблемой бульдога. Столкнувшись раз-другой с его фанатичным упрямством и бешеным высокомерием, старший безопасник не стал в будущем нарываться на скандалы и предпочел работать с заместителем Вильмса, немцем Клаусом Берком, хоть и тот был далеко не подарком.
Берк не был ни высокомерным, ни упрямым, но никогда и пальцем не шевелил, даже исполняя свои прямые обязанности, предписанные контрактом, если не видел своего личного гешефта в том или ином деле. Причем, гешефт мог быть любым, от серебряных талеров и бумажных британских фунтов до бесплатного обеда в ресторанчике средней руки и дармового обслуживая профессионалкой.
Но все-таки с Клаусом работать было можно. Ведь понимая везде собственный гешефт, он понимал и то, что у других могут быть свои гешефты или слабости, и не мешал сотрудникам корпорации соображать эти гешефты, не обращая особого внимания на то, что иной раз и были они в ущерб самой корпорации. Про прямой ущерб, конечно, речь не шла, такого никто и никогда не стал бы терпеть, но вот вопрос упущенной выгоды, вопрос скользкий, особенно в тех случаях, когда упущенная выгода корпорации оборачивалась выгодой конкретному ее сотруднику, которой этот сотрудник чаще всего делился и с непосредственным начальством, и с самим Клаусом Берком.
На втором году занятий ненавидимой им логистикой, возросший до своей должности из мелких чинов, Миронич неожиданно сообразил, что кроме утаивания толики денег, списываемых, как взятки железнодорожникам, таможне, пограничникам и муниципальным чиновникам, его работа вполне может приносить реальный доход и как прямо-таки неуязвимый канал контрабанды.
Вот после этого открытия работы у старшего безопасника прибавилось едва ли не вдвое. Ведь до поры, до времени его связи с гангстерами и полицейской верхушкой ограничивались в основном запросами по личным делам сотрудников, да конвертиками с купюрами по праздникам, адресованными и тем, и другим. Теперь приходилось вплотную взяться за грехи и грешки своих знакомцев, копаясь в их грязном белье, собирая пространные досье, мелкий и крупный компромат. Выручало только непрекращающееся ни на секунду финансирование "непредвиденных и неподотчетных расходов" корпорацией. Через эту статью, утвержденную давным-давно в самых верхах, Миронич пропускал и большинство личных трат, не совсем справедливо полагая, что на эти деньги он обеспечивает безопасность работы "Биотеха" в стране.
Таскать через границу сигареты, спиртное и презервативы Миронич посчитал слишком мелким и недоходным дело. Знакомства, "честное имя" и собранный компромат на многих известных людей сразу вывели его в верха уголовного бизнеса. Уже через год после отладки канала в запаянных цинковых гробах под видом инфицированных останков людей, погибших от экзотических болезней или смертельных вирусов, через многие границы начали перемещаться краденые произведения искусства, антиквариат, египетское золото, перуанское серебро…
Единственное, с чем Миронич категорически запретил сам себе связываться, были наркотики. Слишком хорошо старший безопасник знал, какие нечеловеческие нравы царят в среде наркоманов и их снабженцев, как за дозу дети калечат родителей, забывая себя и свою сущность, как легко и просто можно заставить заговорить наркомана со стажем, как от него по ниточке через дилеров и крупных поставщиков выйти на канал контрабанды. Сгореть или утонуть, по желанию заказчика, в этом бизнесе было гораздо легче, чем выплыть.
Где-то года два-три назад на Миронича вышли солидные, по его мнению, люди с не менее солидным предложением переправлять через границу якутские алмазы. Предложение было заманчивым, и Миронич его принял, несмотря на опыт работы в области безопасности, попавшись на простой и эффективный трюк. Впоследствии, вспоминая свое поведение при контактах с грузоотправителями и получателями, Миронич долго не мог понять, как же так сложилось, что к нему обратились некие господа с просьбой поделиться некоторыми данными из закрытых для общественности лабораторий "Биотеха".
Научными разработками и исследованиями в своей корпорации Миронич никогда не интересовался, правда, для прикрытия таскал в кармане удостоверение сотрудника исследовательского отдела, но со смертной скукой в душе высиживал нечастные и обязательные для него общие совещания с руководителями научных подразделений.
Теперь пришлось обратить внимание на нескольких научников, давно попавшихся ему на крючок, но неиспользуемых до сей поры ввиду их ненужности. После долгого разбирательства и гадания на кофейной гуще, Миронич выбрал своим информатором белокурого гиганта-шведа, работавшего в лаборатории аномальной биологии. Красавец-швед, женатый и имеющий двух дочерей, тем не менее любил молоденьких чернявых мальчиков-подростков, цыганят и еврейчиков, и любил так сильно, что пару раз попался на банальном насилии. От полиции Миронич его прикрыл легко, да там особо не возражали, ибо желания преследовать богатенького по местным масштабам, культурного европейца ради беспризорного цыганенка никому не хотелось, ни денег, ни славы, ни высоких должностей такое расследование не сулило. И вот этого-то Самюэльсона старший безопасник решил сделать своим консультантом-источником. Справедливости ради, надо заметить, что при своеобразных половых интересах ученым швед был очень и очень неплохим, даже – известным в определенных кругах.
Тыкая пальцем в небо с выбором информатора, Миронич попал в десятку. Те солидные люди, что легко и непринужденно прищучили его на якутских алмазах, информации порадовались и начали задавать конкретные вопросы, услыхав которые Самюэльсон мгновенно сообразил, что попал в центр шпионских игр и хорошо, если только на уровне промышленного шпионажа.
Впрочем, Мироничу на переживания сексуально несдержанного шведа было наплевать. За передаваемую информацию неплохо платили, да и алмазный поток не оскудевал, теперь прикрытый и со стороны "солидных людей". Но все хорошее когда-то кончается. Беспроблемная кабинетная работа старшего безопасника завершилась после неожиданного рассказа его приятеля из полиции, познакомившегося с юной, но очень странной натурщицей в мастерской одного художника. "Карандаш" этот частенько приглашал полицейского расслабиться в богемной и сексуально-свободной компании просто так, из любви к искусству, впрочем, не забывая иной раз попросить отмазать его от ночевки в участке или от найденных в кармане нескольких граммах безобидного кокаина.
Все-таки безопасником Миронич с годами стал отменным, и чутьем обладал для такого дела нужным. Он постепенно сопоставил некоторые вопросы своих солидных алмазных друзей, некоторые ответы шведа и его же рассказы о лабораторных исследованиях биологических феноменов с поведением никому неизвестной девчонки из глухого уголка столичной губернии. А сопоставив, попросил друга-полицейского как-то познакомить его с ней.
Конечно, когда увлекающийся своей работой Самюэльсон начинал рассказывать сказки о возможностях человеческого организма на грани и за гранью фантастики, Миронич поддакивал, но в душе скептически улыбался. Даже и большую часть вопросов своих алмазных друзей он воспринимал, как блажь, но после информации от полицейского, а, главное, после личного знакомства с Александрой Айне безопасник понял, что стоит на самом краю великой тайны. А такие тайны не просто опасны, они сжигают летящих на их огонь людей беспощаднее, чем свеча сжигает ночных мотыльков, и сжигает также равнодушно и жестоко, просто за то, что подлетел слишком близко. И главная беда таких тайн в том, что степень близости к их огню можно определить только уже сгорая.
Притворяясь сексуально-озабоченным, увлеченным девчонкой, оказавшейся и в самом деле очень симпатичной, но человеком опасающимся за свое здоровье, Миронич пару раз взял у Александры кровь на анализ. Поработавший над этой кровью в свободное время, но на корпорационном оборудовании и реактивах, Самюэльсон взвыл от восторга и теперь при каждой встрече с Мироничем буквально требовал отдать ему девушку для дальнейших опытов.