- И это тоже, - спокойно кивнул Старыгин. - В общем, мы переходили из зала в зал и не подозревали, что нас уже ищут.
- Значит, все-таки сработала сигнализация?
- Какая там сигнализация! - отмахнулся Старыгин. - Просто мы не учли одного существенного момента. Дело было зимой, мы, естественно, пришли в пальто и сдали эти самые пальто в гардероб. И представьте себе ужас гардеробщицы, когда после закрытия музея у нее на вешалке остались висеть три детских пальтишка! Что она могла подумать? Трое детей потерялись в музее, с ними произошло какое-то несчастье! Она позвала свою знакомую, работавшую ночной дежурной, и рассказала ей о происшествии. Та, понятное дело, тоже перепугалась, но только уже больше из-за того, что в музее находятся посторонние люди. Время было суровое, и ей, среди прочих, могло за такое нарушение здорово попасть. В общем, несколько ночных дежурных посовещались и решили, не сообщая ничего начальству, своими силами изловить злоумышленников и выдворить из музея. Тем более что размеры пальто явственно говорили о малом возрасте этих самых злоумышленников и о том, что справиться с ними легко.
А мы в это время добрались до самого интересного места, по крайней мере, как нам тогда казалось, - до Рыцарского зала. Старинное разукрашенное оружие, рыцари в настоящих сверкающих доспехах, огромные кони, совершенно как живые… Я попытался вытащить рыцарский меч из ножен, к счастью, сил на это не хватило. Тогда Борька, чтобы не уступить мне в лихачестве и молодечестве, решил взобраться на лошадь. И только было он приступил к исполнению этой задачи, как из соседнего зала донеслись приближающиеся шаги и голоса дежурных. Мы, понятное дело, ужасно перепугались, решили, что нас тут же арестуют, и спрятались в самый укромный уголок - за ту самую лошадь, которую так и не успел покорить Борька.
Старыгин снова на мгновение замолчал, как будто перед его глазами ожили те давние воспоминания.
- В зал вошли несколько женщин, они громко переговаривались и заглядывали во все углы. И тут Ленка от страха громко заревела… в общем, нас вытащили из укрытия и с позором выпроводили из Эрмитажа. Пообещали сообщить в школу, но дальше обещания дело, разумеется, не пошло - ведь дежурным самим совершенно ни к чему был скандал.
- В общем, та ночная встреча определила весь ваш дальнейший жизненный путь, - насмешливо подытожила рассказ Маша. - Именно тогда вы решили стать реставратором.
- Нет, не тогда, - возразил Дмитрий Алексеевич, - гораздо позднее. Впрочем, вы совершенно правы, я слишком увлекся своими детскими воспоминаниями.
Кофе был выпит, Маша посидела еще немного, глядя, как Старыгин склонился над картиной, и решила, что пора уходить. Вряд ли она еще что-нибудь выяснит, сидя в лаборатории рядом со Старыгиным. Конечно, насчет четырех семерок и пентагондодекаэдра все очень таинственно и интересно, но ни на миллиметр не приближает ее к решению задачи. А задача перед всеми сейчас стоит только одна: определить, что случилось с "Мадонной Литта". Куда делась картина, что с ней случилось и как ее вернуть? То есть поисками пусть озаботятся другие, а Машино дело - осветить происходящее, сделать шикарный репортаж. Очень скоро пропажа "Мадонны" Леонардо станет достоянием гласности. И тогда по горячим следам нужно быстро сообщить людям информацию, причем как можно более подробную.
Пока она знает одно: картину заменили на точно такую же, только вместо младенца на этом холсте мадонна держит на руках маленькое чудовище. И еще Старыгин показал ей на картине надпись - четыре семерки. Надпись эта как-то связана с ней, с Машей, потому что покойный дед тоже что-то бормотал про четыре семерки. Маша была не настолько мала, чтобы это не запомнить.
Возвращаться сейчас на работу Маша не хотела - там все в растрепанных чувствах, переживают из-за Мишки, готовятся к похоронам. Мишке все равно уже ничем не поможешь, а коллеги прекрасно управятся и без нее.
Настал момент узнать, что же дед имел в виду, когда подарил ей кулон. И единственный человек, который может пролить на это свет, - это Машин отец.
- Дмитрий Алексеевич, мне пора, - сказала Маша в спину, обтянутую запачканным рабочим халатом.
- Да-да, - рассеянно отозвался Старыгин, - разумеется…
Маша обиделась: мог бы хотя бы из вежливости ее удержать - мол, посидите еще, куда же вы так быстро… Сам, между прочим, ее вызвал, а сам не желает знаться!
Но Старыгин так глубоко погрузился в работу, что флюиды Машиной обиды отскочили от него, как теннисный мячик.
- Если я вам понадоблюсь… - язвительно начала Маша, - или захотите полюбоваться на пентагондодекаэдр, звоните!
- Всенепременнейше! - Он оторвался от картины и смотрел вежливо, но в глубине глаз просвечивало нетерпение - уходи, мол, скорее, не мешай заниматься любимым делом. Сарказма в Машином голосе он совершенно не уловил.
Маша пожала плечами и вышла.
На улице она тяжко вздохнула. Очень не хотелось звонить отцу. Но не такой Маша была человек, чтобы из-за своих личных отношений пренебрегать работой. Раз надо - значит, надо. И сделать это нужно поскорее.
К телефону подошла его жена. Маша мысленно посетовала на свое невезение. Отцу явно не везло в семейной жизни. После Машиной матери у него было еще две жены. Судя по тому, как мама отзывалась о своем бывшем муже, расстались они очень плохо. Маша совершенно не хотела разбираться, кто уж там был виноват. Но в детстве они с отцом виделись крайне редко, раза два в год. Потом Маше стало неинтересно - жила без отца в детстве, а уж во взрослом состоянии и подавно прожить можно. Отец тоже не очень настаивал - он разводился со своей второй женой и женился на третьей. И уж эта, последняя, оказалась такой уникальной стервой, каких поискать. Машу она на дух не переносила, причем непонятно за что. Виделись они с отцом очень редко, Маша никогда не просила у него ни денег, ни другой помощи.
Отец оказался дома, но был болен и не расположен говорить по телефону. Однако Маша заявила, что у нее очень срочный разговор, дело не терпит отлагательств.
- Что случилось? - послышался в трубке встревоженный голос. - Что-нибудь с мамой?
- Успокойся, - ответила Маша, - с мамой все в порядке, она отдыхает в Турции. Мне нужно поговорить с тобой насчет… дедушки.
- Дедушки? - изумился отец.
- Ну да, профессора Магницкого, а почему ты так удивился? - раздраженно спросила Маша. - В конце концов, я имею право знать, как он умер и чем занимался при жизни.
В трубке долго молчали, очевидно, отец переваривал услышанное.
- Так я могу приехать? - осведомилась Маша, не дождавшись вразумительного ответа.
Отец понял, что она не оставит его в покое, и неохотно согласился. Маша удовлетворенно поглядела на телефон. Любое дело, хотя бы самое пустяковое, нужно доводить до конца. А если встреча неприятная, то тем более нужно устроить ее как можно быстрее.
Когда Маша решила, что станет журналистом, она выработала для себя ряд правил, которым неуклонно следовала в работе и в жизни. Покойный Мишка слегка подсмеивался над ней, называл не женщиной, а машиной…
"Не думать больше о Мишке! - приказала себе Маша. - А то у меня ничего не получится при встрече с отцом!"
Закончив работу в зале Леонардо, обследовав в нем каждый сантиметр стены, каждый фрагмент паркетного пола, подчиненные Евгения Ивановича Легова расширили зону поиска и перешли в соседние помещения. Здесь работать оказалось не в пример сложнее, потому что залы были полны посетителями. Чтобы не порождать распространение ненужных слухов, музейным служительницам сказали, что проходит плановая проверка электропроводки, и сотрудники службы безопасности усиленно изображали электриков. Правда, получалось это у них не очень похоже.
Сам Евгений Иванович опрашивал одного за другим вахтеров и дежурных, находившихся в музее ночью. Тех, чья смена уже закончилась, попросили задержаться и перед уходом зайти в кабинет начальника службы безопасности.
Уже третий человек, явившийся в кабинет Легова, отставной военный, дежуривший ночью возле служебного выхода, расположенного непосредственно рядом с дирекцией, сообщил, что во втором часу ночи из музея вышел мужчина.
- Что за мужчина? - с плохо скрытым раздражением спросил отставника Евгений Иванович. - Почему он не записан в журнале посещений?
- Потому что предъявил постоянный пропуск, - преданно вытаращив на начальство блекло-голубые глаза, отчеканил дежурный. - Которые посетители, тех положено непременно записывать в журнал, когда пришел, когда ушел, а которые сотрудники, тех не положено. Я инструкцию досконально соблюдаю! Я в войсках связи двадцать лет отслужил, порядок знаю!
- А фамилию, фамилию его вы не запомнили?
- Никак нет! - ответил отставник с легким сожалением. - Память уже не та! Вот в молодости я устав строевой и караульной службы целыми страницами мог…
- Не надо про устав! - прервал его Легов. - Но хоть как он выглядел-то, вы можете сказать?
- Обыкновенно выглядел. Молодой такой, высокий… волосы немножко седоватые…
- Молодой - а волосы седоватые? - недоверчиво переспросил Евгений Иванович.
- Ну да, а что такого?
- Ну, молодой - это сколько примерно лет? Двадцать? Двадцать пять? Тридцать?
- Ну, допустим, примерно как вы… лет, может, сорок или чуть побольше…
- Ясно, - протянул Легов, не понять, то ли одобрительно, то ли насмешливо. - А опознать его в случае чего сможете?
- А как же! - радостно воскликнул отставник. - Я и фоторобот могу составить, в милиции один раз приходилось… когда к соседям в квартиру злоумышленник влез…
- Привлечем, - кивнул Легов.
Дверь кабинета приоткрылась, в щелку заглянул помощник Легова Севастьянов.
- Никита, я же, кажется, просил не мешать! - недовольно поморщился Легов.
- Евгений Иванович, ребята там кое-что нашли, вы бы взглянули! Может, это важно…
- Ладно. - Легов повернулся к дежурному. - Если еще что-то вспомните, непременно сообщите, а пока можете быть свободны. Спасибо за помощь.
- А как же насчет фоторобота? - огорчился отставник, почувствовав угасание интереса к своей особе.
- Ладно, пройдите в соседний кабинет, к Николаеву, скажете - я прислал!
Быстро пройдя вслед за Никитой по полупустым служебным коридорам, Легов через неприметную дверцу вышел в один из самых популярных залов Эрмитажа - Рыцарский зал. Перед закованными в сверкающую броню рыцарями на огромных конях, как всегда, толпились восхищенные мальчишки. Чуть в стороне стояли двое сотрудников службы безопасности.
- Евгений Иванович, - вполголоса сообщил один из них, шагнув навстречу начальнику, - мы это вот там нашли, в уголке… может, конечно, кто-то из посетителей обронил, а может, и нет… вещица необычная…
Он протянул Легову на ладони небольшой темный предмет, упакованный в прозрачный пластиковый пакетик, чтобы сохранить отпечатки пальцев. Евгений Иванович поднес пакетик к свету и рассмотрел его содержимое.
Это был старинный футляр из тисненой темной кожи с кое-где сохранившимися следами позолоты.
- Что за футляр такой? - поинтересовался Никита, заглядывая через плечо шефа. - От ручки, что ли?
- Нет, не от ручки. Где, говоришь, вы это нашли? - Легов снова повернулся к дожидающемуся приказа секьюрити.
- Вот там, в уголке, за лошадью…
- Ну-ка, встань на то место!
Парень послушно нырнул за мощный лошадиный круп и замер, мгновенно слившись с темнотой. Легов прошел через зал от двери до двери, то и дело взглядывая в сторону лошади. Спрятавшийся за ней парень не был виден.
- Вот где он прятался… - задумчиво протянул Евгений Иванович. - При вечернем обходе его и не заметили.
- Кто - он? - вполголоса поинтересовался Никита.
- Если бы я знал!
Он снова достал из кармана пакетик с вещественным доказательством и проговорил:
- Где-то я такой футлярчик уже видел! У кого-то из здешних корифеев! Вспомнить бы только, у кого!
Евгений Иванович чувствовал себя двойственно.
Как сотрудник Эрмитажа, он всячески хотел избежать скандала, сохранить незапятнанным имя музея и решить проблему собственными силами, не вынося сор из избы. Но как офицер ФСБ, он должен был держать в курсе свое непосредственное начальство и сообщать ему обо всех деталях расследования.
Дверь Маше открыл отец. Он очень постарел за те полтора года, что они не виделись, заметно прибавилось седых волос, лицо осунулось, глаза запали.
- Ты серьезно болен? - испугалась Маша.
- Да пустое! Простыл, понимаешь, в такую жару… - отмахнулся отец, - ты проходи, а то тут сквозняк…
Послышался стук каблуков, и в прихожей возникла его жена - эффектная брюнетка в красном открытом платье. Маша мгновенно определила и стоимость платья, и то, что маникюр и укладка совсем свежие, только что из салона красоты.
"Лучше бы за мужем поухаживала, - подумала она, - человек с температурой сам на звонки бегает…"
Маша знала, что третья жена моложе отца лет на пятнадцать. Видно было, что она тщательно поддерживает это временное расстояние и даже пытается его увеличить. Что-то буркнув в ответ на Машино приветствие, она зверем глянула на торт, который Маша купила в последний момент, вспомнив, что нехорошо приходить в дом с пустыми руками.
"На диете, наверное, - сообразила Маша, - вот и злится…"
- Что ты хочешь узнать о своем деде? - спросил отец. - Это нужно для очередного репортажа?
- Нет, это нужно лично мне, - твердо ответила Маша. - Чем он занимался и как погиб? Ведь он трагически погиб? Где это случилось? В экспедиции?
Они прошли в комнату, где, как Маша поняла, отец проводил время, когда болел. В комнате было душновато и не прибрано, пахло пылью. Отец торопливо убрал в ящик какие-то лекарства.
- Твой дед был крупным археологом, специалистом по древним религиям, - сказал он, сев на диван и обтерев лоб платком. - Даже в то время, когда с выездом было очень сложно, он много ездил, потому что его работы стали известны за границей.
- Как он погиб и где?
- В Риме, в восемьдесят втором году. Это была нелепая случайность, автокатастрофа. Грузовик потерял управление и врезался в такси, на котором твой дед ехал в аэропорт.
Маша быстро подсчитала в уме: в восемьдесят втором ей как раз было пять лет, стало быть, дед подарил ей пентагондодекаэдр накануне своей смерти.
- Больше ты ничего не знаешь?
Отец, не отвечая, рылся в ящиках письменного стола. Открылась дверь, и его жена внесла поднос, на котором стояли две кружки с чаем и два неправдоподобно больших куска торта на простых фаянсовых тарелках. Она молча плюхнула поднос на письменный стол и вышла. Маша мгновенно озверела.
"Чашки нарочно самые простые, чуть не с отбитыми краями, ложки тоже из нержавейки, как будто серебряных в доме нету. И кусище торта такой, что ни за что не съесть. А больше ничего, хоть бы конфет поставила! Это она хочет показать, что я для нее не гостья. Сама, мол, торт принесла, сама его и ешь, а нам твоего ничего не надо!"
Отец пытался делать вид, что ничего не случилось. Маша улыбнулась ему и подумала, что его семейная жизнь ее совершенно не касается. Она пришла сюда по делу, сейчас быстренько выяснит все про деда и уйдет.
Отец отставил чашку и снова углубился в ящики письменного стола. Наконец он с торжествующим возгласом достал оттуда потертую кожаную папочку. В ней лежала вырезка из газеты.
- Это по-итальянски, - сказал отец, - в свое время я сделал перевод, - он протянул Маше машинописный листочек.
В заметке сообщалось про аварию на шоссе, ведущем от Рима к аэропорту. Шофер грузовика не справился с управлением, грузовик занесло на повороте, и он столкнулся с такси. Водитель такси выжил, а пассажир - профессор из России погиб на месте.
- Это не все, - отец смотрел очень серьезно, - раз уж ты проявила такой интерес… Вот у меня есть письмо. Его прислал вместе с вырезкой коллега твоего деда, профессор Дамиано Манчини.
Профессор писал по-английски, так что перевода не потребовалось. Профессор выражал синьору Магницкому глубокие соболезнования в связи со смертью его отца, известного и глубоко им почитаемого ученого из старинного рода Бодуэн де Куртенэ, и далее в очень осторожных выражениях сообщал, что насчет аварии все не так просто, у властей и полиции есть некоторые сомнения, возможно, авария подстроена. Ведется расследование, и он, профессор Манчини, обещает держать синьора Магницкого в курсе дела.
- Больше писем не было, - сказал отец, когда Маша поглядела на него после чтения, - очевидно, расследование ничего не показало. Но я, как ты понимаешь, не очень ждал, да и не мог вступать в переписку. Тогда было такое время… не то, что сейчас. Тем более что моего отца, твоего деда, все равно не вернуть.
- А почему он пишет - дед из старинного рода Бодуэн де Куртенэ? Это еще при чем?
- А ты не знала? - отец грустно улыбнулся. - Это настоящая фамилия твоего деда - Бодуэн де Куртенэ. Очень старинный род, их предок, герцог Болдуин, участвовал в Крестовых походах и в двенадцатом веке был королем Иерусалима.
- Какое в Иерусалиме могло быть королевство? - фыркнула Маша. - Ты ничего не путаешь? Это звучит, как новоржевская империя!
- Это у тебя в голове сплошная путаница! - рассердился отец. - Я всегда говорил, что нынешнее журналистское образование ничего не стоит. Чему вас там учат? Ты хоть слышала что-нибудь о Крестовых походах?
- Конечно! - Маша тоже повысила голос. - Рыцари Западной Европы вдруг подхватились и решили освобождать христианские святыни от мусульман! В двенадцатом веке!
- Ну так вот, возглавлял их Годфрид Бульонский, а герцог Фландрии Болдуин - это его родной брат. Сколько, по-твоему, было всего Крестовых походов?
- Ну… три.
- Гораздо больше! И четвертый возглавлял Болдуин, потому что Годфрид Бульонский к тому времени уже умер. Они таки завоевали Иерусалим, и тогда образовалось христианское Иерусалимское королевство, которое продержалось больше ста лет, потом мусульмане окончательно разбили христиан и прочно утвердились на Святой земле.
- Теперь ясно. Неясно только, какое отношение к этому имеет мой дед, - насмешливо сказала Маша.
- Потомки короля Болдуина разбрелись по свету. Как уж они дошли до России - понятия не имею. В девятнадцатом веке в университете работал известный профессор с такой фамилией, потом - еще один, филолог, наверное, его сын.
- Тоже наши родственники? - усмехнулась Маша.
- Про это ничего не знаю, - отец был серьезен, - знаю только, что твой дед много претерпел в молодости из-за своей чересчур звучной фамилии и когда женился, то решил взять фамилию жены - Магницкий. В то время, сама понимаешь, так было спокойнее. С такими аристократическими предками у него просто не было шансов чего-либо достичь в науке!
Дверь распахнулась резко, как будто пнули ногой. Вошла жена, собрала чашки с недопитым чаем.
- Тоже мне, родовая аристократия! - прошипела она сквозь зубы, так, чтобы слышала Маша.
- Жаль, что ты так мало знаешь о деде, - грустно сказал отец.
- А ты мне рассказывал? - вскипела Маша. - Что-то я не помню, чтобы ты со мной часто общался в детстве.
Она тут же пожалела о своих словах, потому что отец сгорбился и сразу постарел лет на десять.
- Ну ладно, - примирительно сказала она, - вряд ли происхождение моего деда имеет отношение к его смерти. А ты веришь, что гибель его не случайна?