ГЛАВА ШЕСТАЯ
На пути домой меня застигла смена. Улицы наполнились автомобилями. Над перекрестками повисли вертолеты-регулировщики, и потные полицейские, ревя мегафонами, разгоняли поминутно возникающие пробки. Автомобили двигались медленно. Водители высовывали головы, переговаривались, острили, орали, прикуривали друг у друга и отчаянно сигналили. Лязгали бамперы. Все были веселы, все были добры, все так и сияли дикарской восторженностью. Казалось, с души города только что свалился какой-то тяжелый груз, казалось, все были полны каким-то завидным предвкушением. На меня и на других пешеходов показывали пальцами. Несколько раз мне поддавали бампером на перекрестках - девушки, просто так, в шутку. Одна девушка долго ехала рядом со мной по тротуару, и мы познакомились. Потом по резервной полосе прошла демонстрация людей с постными лицами. Они несли плакаты. Плакаты взывали вливаться в самодеятельный городской ансамбль "Песни отечества", вступать в муниципальные кружки кулинарного искусства, записываться на краткосрочные курсы материнства и младенчества. Людям с плакатами поддавали бамперами с особенным удовольствием. В них кидали окурки, огрызки яблок и комки жеваной бумаги. Им кричали: "Сейчас запишусь, только галоши надену!", "А я стерильный!", "Дяденька, научи материнству!" А они продолжали медленно двигаться между двух сплошных потоков автомобилей, невозмутимо, жертвенно, глядя прямо перед собой с печальной надменностью верблюдов.
Недалеко от дома на меня напала толпа девиц, и, когда я выбрался на Вторую Пригородную, в петлице у меня была пышная белая астра, на щеках сохли поцелуи, и мне казалось, что я познакомился с половиной девушек города. Вот это парикмахер! Вот это мастер!
В моем кабинете в кресле сидела Вузи в пламенно-оранжевой кофточке. Ее длинные ноги в остроносых туфлях покоились на столе, в длинных пальцах она держала тонкую длинную сигарету и, закинув голову, пускала через нос к потолку длинные плотные струи дыма.
- Наконец-то! - вскричала она, увидев меня. - Где вы пропадаете, в самом деле? Ведь я вас жду, вы что, не видите?
- Меня задержали, - сказал я, пытаясь вспомнить, точно ли я назначил ей свидание.
- Сотрите помаду, - потребовала она. - У вас дурацкий вид. А это еще что? Книги? Зачем вам?
- Как зачем?
- С вами просто беда. Опаздывает, таскается с какими-то книгами… Или это порники?
- Это Минц, - сказал я.
- Дайте сюда. - Она вскочила и выхватила книги у меня из рук. - Боже мой, какая глупость! Все три одинаковые… А это что такое? "История фашизма"… Вы что, фашист?
- Что вы, Вузи! - сказал я.
- Тогда зачем вам это? Вы что, будете их читать?
- Перечитывать.
- Ничего не понимаю, - сказала она обиженно. - Вы мне так понравились сначала… Мама говорит, что вы литератор, я уже перед всеми расхвасталась, как дура, а вы, оказывается, чуть ли не интель!
- Как можно, Вузи! - сказал я укоризненно. Я уже понял, что нельзя допускать, чтобы тебя принимали за интеля. - Эти книженции мне понадобились просто как литератору, вот и все.
- Книженции! - Она расхохоталась. - Книженции… Смотрите, как я умею! - Она закинула голову и выпустила из ноздрей две толстые струи дыма. - Со второго раза получилось. Здорово, верно?
- Редкостные способности, - заметил я.
- А вы не смейтесь, попробуйте сами… Меня сегодня научила одна дама в Салоне. Всю меня обслюнявила, старая корова… Будете пробовать?
- А зачем это она вас слюнявила?
- Кто?
- Корова.
- Ненормальная. А может, грустица… Как вас зовут, я забыла.
- Иван.
- Потешное имя. Вы мне потом еще напомните… Вы не тунгус?
- По-моему, нет.
- Ну-у-у… А я всем сказала, что вы тунгус. Жалко… Слушайте, а почему бы нам не выпить?
- Давайте.
- Мне сегодня нужно крепко выпить, чтобы забыть эту слюнявую корову.
Она выскочила в гостиную и вернулась с подносом. Мы выпили немного бренди, посмотрели друг на друга, не нашли что сказать и выпили еще немного бренди. Я чувствовал себя как-то неловко. Не знаю, в чем здесь было дело, но она мне нравилась. Что-то чудилось мне в ней, я сам не понимал, что именно; что-то отличало ее от длинноногих, гладкокожих красоток, годных только для постели. И по-моему, ей во мне тоже что-то чудилось.
- Прекрасная погода сегодня, - сказала она, отведя глаза.
- Жарко немного, - заметил я.
Она отхлебнула бренди, я тоже. Молчание затягивалось.
- Что вы больше всего любите делать? - спросила она.
- Когда как, а вы?
- Я тоже когда как. Вообще я люблю, чтобы было весело и ни о чем не надо думать.
- Я тоже, - сказал я. - По крайней мере, сейчас.
Она как-то подбодрилась. А я вдруг понял, в чем дело: за весь день я сегодня не встретил ни одного по-настоящему приятного человека, и мне это просто надоело. Ничего в ней не было.
- Пойдем куда-нибудь, - сказала она.
- Можно, - сказал я. Мне никуда не хотелось идти, хотелось немного посидеть в прохладе.
- Я вижу, вам не очень-то хочется, - сказала она.
- Откровенно говоря, я предпочел бы немножко посидеть.
- А тогда сделайте, чтобы было весело.
Я подумал и рассказал про коммивояжера на верхней полке. Ей понравилось, хотя соли она, по-моему, не уловила. Я ввел поправку и рассказал про президента и старую деву. Она долго хохотала, дрыгая чудными длинными ногами. Тогда я хватил бренди и рассказал про вдову, у которой на стенке росли грибы. Она сползла на пол и чуть не опрокинула поднос. Я поднял ее под мышки, водворил в кресло и выдал свою коронную историю про пьяного межпланетника и девочку из колледжа. Тут прибежала тетя Вайна и испуганно спросила, что делается с Вузи, не щекочу ли я ее. Я налил тете Вайне бренди и, обращаясь персонально к ней, рассказал про ирландца, который пожелал быть садовником. Вузи совсем зашлась, а тетя Вайна, грустно улыбнувшись, поведала, что генерал-полковник Туур любил рассказывать эту историю, когда был в хорошем настроении, только там фигурировал, кажется, не ирландец, а негр, и претендовал он на должность не садовника, а настройщика пианино. "И вы знаете, Иван, у нас эта история кончалась как-то не так", - добавила она, подумав. В этот момент я заметил, что в дверях стоит Лэн и смотрит на нас. Я помахал и улыбнулся ему. Он словно не заметил этого, и тогда я подмигнул ему и поманил его пальцем.
- С кем это вы там перемигиваетесь? - спросила Вузи ломаным от смеха голосом.
- Это Лэн, - сказал я. Все-таки смотреть на нее было одно удовольствие, люблю смотреть, когда люди смеются, особенно такие, как Вузи, красивые и почти дети.
- Где Лэн? - удивилась она.
Лэна в дверях не было.
- Лэна нет, - сказала тетя Вайна, которая одобрительно нюхала свою рюмочку с бренди и ничего не заметила. - Мальчик сегодня пошел к Зирокам на день рождения. Если бы вы знали, Иван…
- А почему он говорит - Лэн? - спросила Вузи, снова оглядываясь на дверь.
- Лэн был здесь, - объяснил я. - Я помахал ему рукой, а он убежал. Вы знаете, он мне показался немножко диковатым.
- Ах, он у нас очень нервный ребенок, - сказала тетя Вайна. - Он родился в тяжелое время, а в этих нынешних школах совершенно не умеют подойти к нервным детям. Сегодня я отпустила его в гости.
- Мы сейчас тоже пойдем, - сказала Вузи. - Вы меня пров`одите. Я только подмалююсь, а то из-за вас у меня все размазалось. А вы пока наденьте что-нибудь приличное.
Тетя Вайна была не прочь остаться, рассказать мне еще что-нибудь и, может быть, даже показать фотоальбом Лэна, но Вузи утащила ее с собой, и я слышал, как она спрашивает мать за дверью: "Как его зовут? Все не могу запомнить… Веселый дядька, правда?" - "Вузи!.." - укоризненно внушала тетя Вайна.
Я выложил на постель весь свой гардероб и попытался сообразить, как Вузи представляет себе прилично одетого человека. До сих пор мне казалось, что я одет вполне прилично. Вузины каблучки уже выбивали в кабинете нетерпеливую чечетку. Ничего не придумав, я позвал ее.
- Это все, что у вас есть? - спросила она, сморщив нос.
- Неужели не годится?
- Да ладно, сойдет… Снимайте пиджак и надевайте вот эту гавайку… или лучше вот эту. Ну и одеваются у вас в Тунгусии… Давайте побыстрее. Нет-нет, рубашку тоже снимайте.
- Что, на голое тело?
- Знаете, вы все-таки тунгус. Вы куда собираетесь? На полюс? На Марс? Что это у вас под лопаткой?
- Пчелка укусила, - сказал я, торопливо натягивая гавайку. - Пошли.
На улице было уже темно. Люминесцентные лампы мертво светили сквозь черную листву.
- Куда мы направляемся? - спросил я.
- В центр, конечно… Не хватайте меня под руку, жарко… Драться вы хоть умеете?
- Умею.
- Это хорошо, я люблю смотреть.
- Смотреть я тоже люблю…
Народу на улицах было гораздо больше, чем днем. Под деревьями, среди кустов, в воротах группами по нескольку человек торчали какие-то неприкаянные люди. Они остервенело курили трещащие синтетические сигареты, гоготали, небрежно и часто отплевывались и громко разговаривали грубыми голосами. Над каждой группой висел гомон радиоприемников. Под одним фонарем стучало банджо, и двое подростков, корчась и изгибаясь, отчаянно вскрикивая, плясали модный фляг, танец большой красоты, когда умеешь его танцевать. Подростки умели. Вокруг стояла компания, тоже отчаянно вскрикивала и ритмично била в ладоши.
- Может быть, станцуем? - предложил я Вузи.
- Нет уж… - прошипела она, схватила меня за руку и пошла быстрее.
- А почему нет? Вы не умеете фляг?
- Я лучше с крокодилами буду плясать, чем с этими…
- Напрасно, - сказал я. - Ребята как ребята.
- Да, каждый в отдельности, - сказала Вузи с нервным смешком. - И днем.
Они торчали на перекрестках, толпились под фонарями, угловатые, прокуренные, оставляя на тротуарах россыпи плевков, окурков и бумажек от конфет. Нервные и нарочито меланхоличные. Жаждущие, поминутно озирающиеся, сутуловатые. Они ужасно не хотели походить на остальной мир и в то же время старательно подражали друг другу и двум-трем популярным киногероям. Их было не так уж и много, но они бросались в глаза, и мне казалось, что каждый город и весь мир заполнены ими, - может быть, потому, что каждый город и весь мир принадлежали им по праву. И они были полны для меня какой-то темной тайны. Ведь я сам простаивал когда-то вечера с компанией приятелей, пока не нашлись умелые люди, которые увели нас с улицы, и потом много-много раз видел такие же компании во всех городах земного шара, где умелых людей не хватало. Но я так никогда и не смог понять до конца, какая сила отрывает, отвращает, уводит этих ребят от хороших книг, которых так много, от спортивных залов, которых предостаточно в этом городе, от обыкновенных телевизоров, наконец, и гонит на вечерние улицы с сигаретой в зубах и транзистором в ухе - стоять, сплевывать (подальше), гоготать (попротивнее) и ничего не делать. Наверное, в пятнадцать лет из всех благ мира истинно привлекательным кажется только одно: ощущение собственной значимости и способность вызывать всеобщее восхищение или, по крайней мере, привлекать внимание. Все же остальное представляется невыносимо скучным и занудным, и в том числе, а может быть, и в особенности, те пути достижения желаемого, которые предлагает усталый и раздраженный мир взрослых…
- А вот здесь живет старый Руэн, - сказала Вузи. - У него каждый вечер новая. Устроился так, старый хрыч, что они к нему сами ходят. Во время заварушки ему оторвало ногу… Видите, у него света нет, радиолу слушают. А ведь страшный как смертный грех!
- Хорошо тому живется, у кого одна нога… - рассеянно сказал я.
Она, конечно, захихикала и продолжала:
- А вот тут живет Сус. Он рыбарь. Вот это парень!
- Рыбарь? - сказал я. - И чем же он занимается, этот Сус-рыбарь?
- Рыбарит. Что делают рыбари? Рыбарят! Или вы спрашиваете, где он служит?
- Нет, я спрашиваю, где он рыбарит.
- В метро… - Она вдруг запнулась. - Слушайте, а вы сами не рыбарь?
- Я? А что, заметно?
- Что-то в вас есть, я сразу заметила. Знаем мы этих пчелок, которые кусают в спину.
- Неужели? - сказал я.
Она взяла меня под руку.
- Расскажите что-нибудь, - сказала она, подлащиваясь. - У меня никогда не было знакомых рыбарей. Вы ведь мне что-нибудь расскажете?
- А как же… Рассказать про летчика и корову?
Она подергала меня за локоть.
- Нет, правда…
- Какой жаркий вечер! - сказал я. - Хорошо, что вы сняли с меня пиджак.
- Все равно ведь все знают. И Сус рассказывает, и другие…
- Вот как? - спросил я с интересом. - И что же рассказывает Сус?
Она сразу отпустила мою руку.
- Я сама не слыхала… Девчонки рассказывали.
- И что же рассказывали девчонки?
- Ну… мало ли что… Может быть, они врут все. Может, Сус вовсе тут ни при чем…
- Гм… - сказал я.
- Ты только не подумай про Суса, он хороший парень и очень молчаливый.
- Чего ради я стану думать про Суса? - сказал я, чтобы ее успокоить. - Я его и в глаза не видел.
Она опять взяла меня под руку и с энтузиазмом сказала, что сейчас мы выпьем.
- Сейчас самое время нам с тобой выпить, - сказала она.
Она уже прочно была со мной на "ты". Мы свернули за угол и вышли на магистраль. Здесь было светлее, чем днем. Сияли лампы, светились стены, разноцветными огнями полыхали витрины. Это был, вероятно, один из кругов Амадова рая. Но я представлял себе все это как-то иначе. Я ожидал ревущие оркестры, кривляющиеся пары, полуголых и голых людей. А здесь было довольно спокойно. Народу было много, и, по-моему, все были пьяны, но все были отлично и разнообразно одеты, и все были веселы. И почти все курили. Ветра не было ни малейшего, и волны сизого табачного дыма качались вокруг ламп и фонарей, как в накуренной комнате. Вузи затащила меня в какое-то заведение, высмотрела знакомых и удрала, пообещав найти меня позже. Народ в заведении стоял стеной. Меня прижали к стойке, и я опомниться не успел, как проглотил рюмку горькой. Пожилой коричневый дядя с желтыми белками гудел мне в лицо:
- …Куэн повредил ногу, так? Брош пошел в артики и теперь никуда не годен. Это уже трое, так? А справа у них нет никого, Финни у них справа, а это еще хуже, чем никого. Официант он, вот и все. Так?
- Что вы пьете? - спросил я.
- Я вообще не пью, - с достоинством ответил коричневый, дыша сивухой. - У меня желтуха. Слыхали про такое?
Позади меня кто-то сверзился с табурета. Шум то стихал, то усиливался. Коричневый, надсаживаясь, выкрикивал историю про какого-то типа, который на работе повредил шланг и чуть не умер от свежего воздуха. Понять что-нибудь было трудно, потому что разнообразные истории выкрикивались со всех сторон.
- …Он, дурак, успокоился и ушел, а она вызвала грузотакси, погрузила его барахло и велела свезти за город и там все вывалить…
- …А я твой телевизор к себе и в сортир не повешу. Лучше "Омеги" все равно ничего не придумать, у меня есть сосед, инженер, он так прямо и говорит. Лучше, говорит, "Омеги" ничего не придумать…
- …Так у них свадебное путешествие и закончилось. Вернулись они домой, отец его в гараж заманил - а отец у него боксер - и там его исхлестал, ну, до потери сознания, врача потом вызывали…
- …Ну ладно, взяли мы на троих… А правило у них знаешь какое: бери все, что захочешь, но сглотай все, что берешь. А он уже завелся. Берем, говорит, еще… А они уже ходят рядом и смотрят… Ну, думаю, хватит, пора рвать когти…
- …Деточка, да я бы с твоим бюстом горя бы не знал, такой бюст раз на тысячу встречается, ты не думай, что я тебе комплименты говорю, я комплиментов не люблю…
На опустевший табурет рядом со мной вскарабкалась поджарая девчонка с челкой до кончика носа и принялась стучать кулачками по стойке, крича: "Бармен! Бармен! Пить!" Гомон опять немного стих, и я услышал, как позади двое переговариваются трагическим полушепотом: "А где достал?" - "У Бубы. Знаешь Бубу? Инженер…" - "И что, настоящий?" - "Жуть, сдохнуть можно!" - "Там еще какие-то таблетки нужны…" - "Тихо, ты…" - "Да ладно, кто нас слушает… Есть у тебя?" - "Буба дал один пакетик, он говорит, этого в любой аптеке навалом… Во, смотри…" Пауза. "Де… Девон… Что это такое?" - "Лекарство какое-то, почем я знаю…" Я обернулся. Один был краснощекий, в расстегнутой до пупа рубашке, с волосатой грудью. А другой был какой-то изможденный, с пористым носом. Оба смотрели на меня.
- Выпьем? - предложил я.
- Алкоголик, - сказал пористый нос.
- Не надо, не надо, Пэт, - сказал краснощекий. - Не заводись, пожалуйста.
- Если нужен "Девон", могу ссудить, - громко сказал я.
Они отшатнулись. Пористый нос принялся осторожно озираться. Краем глаза я заметил, что несколько лиц повернулись в нашу сторону и выжидательно застыли.
- Пошли, Пэт, - сказал вполголоса краснощекий. - Пошли, ну его совсем.
Кто-то положил руку мне на плечо. Я оглянулся и увидел загорелого красивого мужчину с мощными мышцами.
- Да? - сказал я.
- Приятель, - сказал он доброжелательно, - брось ты это дело. Брось, пока не поздно. Ты "Носорог"?
- Я гиппопотам, - сострил я.
- Не нужно, я серьезно. Тебя, может, побили?
- До синяков.
- Ладно, не расстраивайся. Сегодня тебя, завтра ты… А "Девон" и все прочее - это дрянь, ты уж мне поверь. Много на свете дряни, а это уж всем дряням дрянь, понимаешь?
Девочка с челкой посоветовала мне:
- Тресни ему по зубам, чего он суется… Шпик паршивый…
- Налакалась, дура, - спокойно сказал загорелый и повернулся к нам спиной. Спина у него была огромная, обтянутая полупрозрачной рубашкой и вся в круглых буграх мускулов.
- Не твое дело, - сказала девочка ему в спину. Затем она сказала мне: - Слушай, друг, позови бармена, я никак не докричусь.
Я отдал ей свой стакан и спросил:
- Чем бы заняться?
- А сейчас все пойдем, - ответила девочка. Проглотив спиртное, она сразу осоловела. - А заняться - это как повезет. Не повезет, так никуда не пробьешься. Или деньги нужны, если к меценатам. Ты приезжий, наверное? У нас эту горькую никто не пьет. Как там у вас, рассказал бы… Не пойду я сегодня никуда, пойду в Салон. Настроение паршивое, ничего не помогает… Мать говорит: заведи ребенка. А ведь тоже скука, на что он мне сдался…
Она закрыла глаза и опустила подбородок на сплетенные пальцы. Вид у нее был какой-то наглый и обиженный одновременно. Я попытался ее расшевелить, но она перестала обращать на меня внимание и вдруг снова принялась орать: "Бармен! Пи-ить! Ба-армен!" Я поискал глазами Вузи. Ее нигде не было видно. Кафе стало пустеть. Все куда-то заспешили. Я тоже слез с табурета и вышел. По улицам потоком шли люди. Все они шли в одном направлении, и минут через пять меня вынесло на площадь. Площадь была большая и плохо освещенная - широкое сумрачное пространство, окаймленное световым кольцом фонарей и витрин. И она была полна людьми.