- А Эльза что? - с любопытством спросил Андрей. - Она-то ведь не сумасшедшая?
Отто залился пунцовым румянцем и зашевелил ушами.
- Эльза… - он откашлялся. - Тоже работаю, как лошадь. Ей-то ведь все равно: Фриц, Отто, Иван, Абрам… Тридцать лет девке, а Гофштаттер к ней подпускает только Фрица да меня.
- Ну и сволочи же вы с Фрицем, - сказал Андрей искренне.
- Дальше некуда! - согласился Отто печально. - И ведь что самое ужасное: совершенно я не представляю, как мы из этой истории выпутаемся. Слабый я, бесхарактерный.
Они замолчали, и до самого дома Отто только пыхтел, меняя руки над корзиной. Подниматься наверх он не стал.
- Ты это отнеси и поставь воду в большой кастрюле, - сказал он. - А мне давай деньги, я смотаюсь в магазин, может, консервов каких-нибудь достану. - Он помаялся, отводя глаза. - И ты, это… Фрицу… не надо. А то он из меня душу вытрясет. Фриц, он знаешь какой, - любит, чтобы все было шито-крыто. Да и кто не любит?
Они расстались, и Андрей попер корзинку и кошелку по черной лестнице. Корзина была такая тяжеленная, словно нагрузил ее Гофштаттер чугунными ядрами. Да, брат, думал Андрей с ожесточением. Какой уж тут Эксперимент, если такие дела делаются. Много ты с этим Отто, с этим Фрицем наэкспериментируешь. Надо же, суки какие - ни чести, ни совести. А откуда? - подумал он с горечью. Вермахт. Гитлерюгенд. Шваль. Нет, я с Фрицем поговорю! Этого так оставлять нельзя - морально же гниет человек на глазах. А человек из него получиться может! Должен! В конце концов, он мне тогда, можно сказать, жизнь спас. Ткнули бы мне перышко под лопатку - и баста. Все обгадились, все лапки кверху, один Фриц… Нет, это человек! За него драться надо…
Он поскользнулся на следах павианьей деятельности, выматерился и стал смотреть под ноги.
Едва очутившись на кухне, он понял, что в квартире все изменилось. В столовой гундел и сипел патефон. Слышался звон посуды. Шаркали ноги танцующих. И покрывая все эти звуки, раскатывался знакомый басовитый голос Юрия свет-Константиновича: "Ты, браток, насчет экономии всякой и социологии - не нужно. Обойдемся. А вот свобода, браток, это другой разговор. За свободу и хребет поломать можно…"
На газовой плите уже била ключом вода в большой кастрюле, на кухонном столе лежал готовый, заново отточенный нож, и упоительно пахло жареным мясом из духовки. В углу кухни стояли, оперевшись друг на друга, два тучных рогожных мешка, а сверху на них - промасленный, прожженный ватник, знакомый кнут и какая-то сбруя. Знакомый пулемет стоял тут же - собранный, готовый к употреблению, с плоской вороненой обоймой, торчащей из казенника. Под столом масляно поблескивала четвертная бутыль с приставшей кукурузной шелухой и соломинками.
Андрей бросил корзину и кошелку.
- Эй, бездельники! - заорал он. - Вода кипит!
Бас Давыдова смолк, а в дверях появилась раскрасневшаяся, с блестящими глазами Сельма. За ее плечом верстой торчал Фриц. Видимо, они только что танцевали, и ариец пока не думал снимать здоровенные свои красные лапищи с талии Сельмы.
- Привет тебе от Гофштаттера! - сказал Андрей. - Эльза беспокоится, что ты не заходишь… Ведь ребеночку уже скоро месяц!
- Дурацкие шутки! - объявил Фриц с отвращением, однако лапы убрал. - Где Отто?
- И правда, вода кипит! - сообщила Сельма с удивлением. - Что теперь с ней делать?
- Бери нож, - сказал Андрей, - и начинай чистить картошку. А ты, Фриц, по моему, очень любишь картофельный салат. Так вот займись, а я пойду выполнять роль хозяина.
Он двинулся было в столовую, но в дверях его перехватил Изя Кацман. Физиономия его сияла от восторга.
- Слушай! - прошептал он, хихикая и брызгаясь. - Откуда ты взял такого замечательного типа? У них там на фермах, оказывается, настоящий Дикий Запад! Американская вольница!
- Русская вольница не хуже американской, - сказал Андрей с неприязнью.
- Ну да! Ну да! - закричал Изя. - "Когда еврейское казачество восстало, в Биробиджане был переворот-переворот, а кто захочет захватить наш Бердичев, тому фурункул вскочит на живот!…"
- Это ты брось, - сказал Андрей сурово. - Это я не люблю… Фриц, отдаю тебе Сельму и Кацмана под командование, работайте, да побыстрее, жрать охота - сил нет… Да не орите здесь - Отто будет стучаться, он за консервами побежал.
Поставив все таким образом на свои места, Андрей поспешил в столовую и там, прежде всего, обменялся крепким рукопожатием с Юрием Константиновичем. Юрий Константинович, все такой же краснолицый и крепко пахнущий, стоял посередине комнаты, расставив ноги в кирзовых сапогах, засунув ладони под солдатский ремень. Глаза у него были веселые и слегка бешеные - такие глаза Андрей часто наблюдал у людей бесшабашных, любящих хорошо поработать и крепко выпить и ничего на свете не страшащихся.
- Вот! - сказал Давыдов. - Пришел-таки я, как обещал. Бутыль видел? Тебе. Картошка еще тебе - два мешка. Давали мне за них, понимаешь, одну вещь, нет, думаю, на хрен мне все это. Отвезу лучше хорошему человеку. Они тут в своих хоромах каменных живут, как гниют, белого света не видят… Слушай, Андрей, вот я тут Кэнси говорю, японцу, плюньте, говорю, ребята! Ну чего вы здесь еще не видели? Собирайте своих детишек, баб, девок, айда все к нам…
Кэнси, все еще в форме после дежурства, но в мундире нараспашку, неловко орудуя одной рукой, расставлял на столе разнокалиберную посуду. Левая рука у него была обмотана бинтом. Он улыбнулся и покивал Давыдову.
- Этим и кончится, Юра, - сказал он. - Вот будет еще нашествие кальмаров, и тогда мы все как один подадимся к вам на болота.
- Да чего вам ждать этих… как их… Плюньте вы на этих комаров. Вот завтра поеду поутру порожняком, телега пустая, три семьи свободно можно погрузить. Ты ведь не семейный? - обратился он к Андрею.
- Бог спас, - сказал Андрей.
- А девушка эта кто тебе? Или она не твоя?
- Она новенькая. Сегодня ночью приехала.
- Так чего лучше? Барышня приятная, обходительная. Забирай, и поехали. У нас там воздух. У нас там молоко. Ты ведь молока, наверное, уже год не пил свежего. Я вот все спрашиваю, почему в магазинах у вас молока нет? У меня у одного три коровы, я это молоко и государству сдаю, и сам ем, и свиней кормлю, и на землю лью… Вот у нас поселишься, понимаешь, проснешься поутру в поле идти, а она тебе, твоя то, крынку парного, прямо из-под коровы, а? - Он крепко замигал обеими глазами по очереди, захохотал, ахнул Андрея по плечу и, твердо скрипя половицами, прошелся по комнате - остановил патефон и вернулся. - А воздух какой? У вас здесь и воздуха не осталось, зверинец у вас здесь, вот и весь вас воздух… Кэнси, да что ты все стараешься? Девку позови, пусть поставит посуду.
- Она там картошку чистит, - сказал Андрей, улыбаясь. Потом спохватился и стал помогать Кэнси. Очень свой человек был Давыдов. Очень близкий. Будто знакомы уже целый год. А что, если и верно - махнуть на болота? Молоко не молоко, а жизнь там, наверное, действительно здоровее. Ишь он какой стоит, как памятник!
- Стучит там кто-то, - сообщил Давыдов. Открыть, или сам откроешь?
- Сейчас, - сказал Андрей и пошел к парадному. За дверью оказался Ван - уже без ватника, в синей саржевой рубахе до колен и с вафельным полотенцем вокруг головы.
- Баки привезли, - сказал он, радостно улыбаясь.
- Ну и хрен с ними, - ответствовал Андрей не менее радостно. - Баки подождут. Ты почему один? А Мэйлинь где?
- Она дома, - сказал Ван. - Устала очень. Спит. Сын немного захворал.
- Ну заходи, чего стоишь… Пойдем, я тебя с хорошим человеком познакомлю.
- А мы уже знакомы, - сказал Ван, входя в столовую.
- А, Ваня! - обрадованно закричал Давыдов. - И ты тоже тут! Нет, - сказал он, обращаясь к Кэнси. - Знал я, что Андрей - хороший парень. Видишь, все у него хорошие люди собираются. Тебя вот взять, или еврейчика этого… как его… Ну, теперь у нас пойдет пир горой! Пойду посмотрю, чего они там копаются. Там и делать то нечего, а они, понимаешь, развели работу…
Ван быстро оттеснил Кэнси от стола и принялся аккуратно и ловко переставлять приборы. Кэнси свободной рукой и зубами поправлял повязку. Андрей сунулся ему помогать.
- Что-то Дональд не идет, - сказал он озабоченно.
- Заперся у себя, - отозвался Ван. - Не велел беспокоить.
- Чего-то он хандрит, ребята, последнее время. Ну, и бог с ним. Слушай, Кэнси, что это у тебя с рукой?
Кэнси ответил, слегка скривив лицо:
- Павиан цапнул. Такая сволочь - до кости прокусил.
- Ну да? - поразился Андрей. - А мне показалось, они, вроде, мирные…
- Ну, знаешь, мирные… Когда тебя поймают и начнут тебе ошейник клепать…
- Какой ошейник?
- Приказ номер пятьсот семь. Всех павианов перерегистрировать и снабдить ошейником с номером. Завтра будем раздавать их населению. Ну, мы штук двадцать окольцевали, а остальных перегнали на соседний участок, пусть там разбираются. Ну, чего ты стоишь с открытым ртом?… Рюмки давай, рюмок не хватает…
Когда выключили солнце, вся компания была порядочно уже на взводе. В мгновенно наступившей темноте Андрей вылез из-за стола и, сшибая ногами какие-то кастрюли, стоящие на полу, добрался до выключателя.
- Н-не пугайтесь, милая фрейлейн, - бубнил у него за спиной Фриц. - Это здесь всегда…
- Да будет свет! - провозгласил Андрей, старательно выговаривая слова.
Под потолком вспыхнула пыльная лампочка, свет был жалкий, как в подворотне. Андрей обернулся и оглядел собрание.
Все было очень хорошо, Во главе стола на высокой кухонной табуретке восседал, слегка покачиваясь, Юрий Константинович Давыдов, полчаса назад ставший для Андрея раз и навсегда дядей Юрой. В крепко сжатых зубах дяди Юры дымилась атлетическая козья нога, в правой руке он сжимал граненый стакан, полный благородного первача, а заскорузлым указательным пальцем левой водил перед носом сидящего рядом Изи Кацмана, который был уже вовсе без галстука и без пиджака, а на подбородке и на груди его сорочки явственно обнаруживались следы мясного соуса.
По правую руку от дяди Юры скромно сидел Ван - перед ним стояла самая маленькая тарелочка с маленьким кусочком и лежала самая щербатая вилка, а бокал для первача он взял себе с отбитым краем. Голова его совсем ушла в плечи, лицо с закрытыми глазами было поднято и блаженно улыбалось: Ван наслаждался покоем.
Быстроглазый разрумянившийся Кэнси с аппетитом закусывал кислой капустой и что-то живо рассказывал Отто, героически сражавшимся с осоловением и, в минуты одержанных побед, громко восклицавшему: "Да! Конечно! Да! О, да!"
Сельма Нагель, шведская шлюха, была прямо-таки красавица. Она сидела в кресле, перекинув ноги через мягкий подлокотник, и сверкающие эти ноги находились как раз на уровне груди бравого унтера Фрица, так что глаза у Фрица горели, и весь он шел красными пятнами от возбуждения. Он лез к Сельме с полным стаканом и все норовил выпить с нею на брудершафт, а Сельма отпихивала его своим бокалом, хохотала, болтала ногами и время от времени стряхивала волосатую ласковую лапу Фрица со своих коленок.
Только стул Андрея по другую сторону от Сельмы был пуст, и был печально пуст стул, поставленный для Дональда. Жалко как - Дональда нет, подумал Андрей. Но! Выдержим и это! И не с таким нам приходилось справляться… Мысли его несколько путались, но общий настрой был мужественный, с легким налетом трагизма. Он вернулся на свое место, взял стакан и заорал:
- Тост!
Никто не обратил на него внимания, только Отто дернул головой, словно кусаемая слепнями лошадь, и отозвался: "Да! О, да!"
- Я сюда приехал, потому что поверил! - громко басил дядя Юра, не давая хихикающему Изе убрать его сучковатый палец у себя из-под носа. - А поверил потому, что больше верить было не во что. А русский человек должен во что-то верить, понял, браток? Если ни во что не верить, ничего, кроме водки, не останется. Даже чтобы бабу любить, нужно верить. В себя нужно верить, без веры, браток, и палку хорошую не бросишь…
- Ну да, ну да! - откликался Изя. - Если у еврея отнять веру в бога, а у русского - веру в доброго царя, они становятся способны черт знает на что…
- Нет… Подожди! Евреи - это дело особое…
- Главное, Отто, не напрягайтесь, - говорил в то же время Кэнси, с удовольствием хрустя капустой. - Все равно никакого обучения нет и просто быть не может. Сами подумайте, зачем нужно профессиональное обучение в городе, где каждый то и дело меняет профессию.
- О да! - ответствовал Отто, на секунду проясняясь. - То же самое я говорил господину министру.
- И что же министр? - Кэнси взял стакан первача и сделал несколько маленьких глотков - словно чай пил.
- Господин министр сказал, что это чрезвычайно интересная мысль, и предложил мне составить разработку. А я вместо этого пошел к Эльзе…
- …И когда танк оказался на расстоянии двух метров от меня, - гундел Фриц, проливая первач на белые ноги Сельмы, - я вспомнил все!… Вы не поверите, фрейлейн, все прожитые годы прошли передо мною… Но я - солдат! С именем фюрера…
- Да нет давно вашего фюрера! - втолковывала ему Сельма, плача от смеха. - Сожгли его, вашего фюрера!…
- Фрейлейн! - произнес Фриц, угрожающе выпячивая челюсть. - В сердце каждого истинного немца фюрер жив! Фюрер будет жить века! Вы - арийка, фрейлейн, вы меня поймете: когда р-русский танк… в трех метрах… я, с именем фюрера!…
- Да надоел ты со своим фюрером! - заорал на него Андрей! - Ребята! Ну, сволочи же, слушайте же тост!
- Тост? - спохватился дядя Юра. - Давай! Вали, Андрюха!
- За псютздесдам! - вдруг выпалил Отто, отстраняя от себя Кэнси.
- Да заткнись ты! - гаркнул Андрей. - Изя, перестань ты скалиться! Я серьезно говорю! Кэнси, черт тебя побери!… Я считаю, ребята, что мы должны выпить… мы уже пили, но как-то мимоходом, а надо основательно, по-серьезному выпить за наш Эксперимент, за наше благородное дело и в особенности…
- За вдохновителя всех наших побед товарища Сталина! - заорал Изя.
Андрей сбился.
- Нет… слушай… - пробормотал он. - Чего ты меня перебиваешь? Ну, и за Сталина, конечно… Черт, сбил меня совсем… Я хотел, чтобы мы за дружбу выпили, дурак!
- Ничего, ничего, Андрюха! - сказал дядя Юра. - Тост хороший, за Эксперимент надо выпить, за дружбу тоже надо выпить. Хлопцы, берите стаканы, за дружбу выпьем и чтобы все было хорошо.
- А я за Сталина выпью! - упрямилась Сельма. - И за Мао Цзе-дуна. Эй, Мао Цзе-дун, слышишь? За тебя пью! - крикнула она Вану.
Ван вздрогнул, жалобно улыбаясь, взял стакан и пригубил.
- Цзе-дун? - спросил Фриц угрожающе. - К-то такой?
Андрей залпом осушил свой стакан и, слегка оглушенный, торопливо тыкал вилкой в закуску. Все разговоры доносились сейчас до него, словно из другой комнаты. Сталин… Да, конечно. Какая-то связь должна быть… Как это мне раньше в голову не приходило? Явление одного масштаба - космического. Должна быть какая-то связь и взаимосвязь… Скажем, такой вопрос: выбрать между успехом Эксперимента и здоровьем товарища Сталина… Что лично мне, как гражданину, как бойцу… Правда, Кацман говорит, что Сталина не стало, но это не существенно. Предположим, что он жив. И предположим, что передо мной такой выбор: Эксперимент или дело Сталина… Нет, чепуха, не так. Продолжать дело Сталина под сталинским руководством или продолжать дело Сталина в совершенно других условиях, в необычных, в не предусмотренных никакой теорией - вот как ставится вопрос…
- А откуда ты взял, что Наставники продолжают дело Сталина? - донесся вдруг до него голос Изи, и Андрей понял, что уже некоторое время говорит вслух.
- А какое еще дело они могут делать? - удивился он. - Есть только одно дело на Земле, которым стоит заниматься - построение Коммунизма! Это и есть дело Сталина.
- Двойка тебе по "Основам", - отозвался Изя. - Дело Сталина - это построение коммунизма в одной отдельно взятой стране, последовательная борьба с империализмом и расширение социалистического лагеря до пределов всего мира. Что-то я не вижу, как ты можешь эти задачи осуществить здесь.
- Ску-учно! - заныла Сельма. - Музыку давайте! Танцевать хочу!
Но Андрей уже ничего не видел и не слышал.
- Ты догматик! - гаркнул он. - Талмудист и начетчик! И вообще метафизик. Ничего, кроме формы, ты не видишь. Мало ли какую форму принимает Эксперимент? А содержание у него может быть только одно, и конечный результат только один: установление диктатуры пролетариата в союзе с трудящимися фермерами…
- И с трудовой интеллигенцией! - вставил Изя.
- С какой там еще интеллигенцией… Тоже мне говна-пирога - интеллигенция!…
- Да, правда, - сказал Изя. - Это из другой эпохи.
- Интеллигенция вообще импотентна! - заявил Андрей с ожесточением. - Лакейская прослойка. Служит тем, у кого власть.
- Банда хлюпиков! - рявкнул Фриц. - Хлюпики и болтуны, вечный источник расхлябанности и дезорганизации!
- Именно! - Андрей предпочел бы, чтобы его поддержал, скажем, дядя Юра, но и в поддержке Фрица была полезная сторона. - Вот, пожалуйста: Гейгер. Вообще-то - классовый враг, а позиция полностью совпадает с нашей. Вот и получается, что с точки зрения любого класса интеллигенция - это дерьмо. - Он скрипнул зубами. - Ненавижу… Терпеть не могу этих бессильных очкариков, болтунов, дармоедов. Ни внутренней силы у них нет, ни веры, ни морали…
- Когда я слышу слово "культура", я хватаюсь за пистолет! - металлическим голосом провозгласил Фриц.
- Э, нет! - сказал Андрей. - Тут мы с тобой расходимся. Это ты брось! Культурность есть великое достояние освободившегося народа. Тут надо диалектически…