Сибил останавливает машину и глядит на мост "Золотые ворота", перекинутый через морской залив. Окрашенные в красный цвет конструкции эффектно смотрятся на фоне голубой воды, но Сибил не до красот, слёзы застилают глаза. Не прыгнуть ли ей с высоты двухсот двадцати футов – может быть, она окажется юбилейной, 1500-й по счёту?
Она слышит странный звук и не сразу понимает, что это стучат её зубы. Не только от отчаяния, но и от ярости. Но что она может сделать, заурядный доктор психологии против государственной машины, этого чудовищного Левиафана?
Слышится вкрадчивый шорох подъехавшей машины. Сибил торопливо вытирает платочком глаза и недовольно косится – опять туристы хотят сфотографироваться на фоне моста.
Но машина необычна для туристов: ярко-жёлтая, приземистая, с узкими окнами. Кажется, "Ламборгини" – нечастый гость в Америке. Ну и кто выложил за такую полмиллиона долларов?
Поднимаются клиновидные крылья, придавая машине вид зловещей птицы. Из неё выходит мужчина в белом костюме и смотрит на Сибил. Лицо смуглое, будто обожжённое, а глаза странного жёлтого цвета. "Как и машина, – автоматически отмечает Сибил. – Ну и пижон".
Мужчина заговаривает, и голос приятен – странная смесь вкрадчивости и лёгкой надменности:
– Здравствуйте, Сибил. Меня зовут Растус. Выражаю вам свои соболезнования.
ОТКУДА ОН ЗНАЕТ?
– Безмолвные вопли отчаяния разносятся далеко, – будто отвечая, говорит Растус. – Я слышу многое, чего не слышат другие. И знаю тоже. Я знаю, что вы ненавидите, и знаю, что чувствуете бессилие. Но вы сильная женщина, Сибил. Вы ещё не знаете, какая сильная. Вам не хватает только единомышленников.
У Сибил звенит в голове, будто её оглушили. Сумасшедший? Но откуда сумасшедший может знать, что она чувствует? И часто ли сумасшедшие разъезжают на "Ламборгини"? Сибил ощущает, будто ледяной холод мимолётно касается её волос.
– Что вам от меня нужно? – выдавливает она.
Растус оказывается рядом и кладёт ладонь ей на плечо. Сибил невольно дёргается, но от ладони исходит умиротворяющее тепло.
– Найдите старых друзей по университету, – почти в ухо шепчет он Сибил. – Найдите недовольных. Помогите обиженным, я оставляю вам деньги. Пока не будьте конкретны, но начните создавать организацию из лучших компьютерных специалистов. Небольшую и сугубо частную. Когда у вас получится, а у вас обязательно выйдет, я помогу. Вместе мы сломаем хребет Левиафану.
Даже про эти мысли он знает!
– А если я сообщу о вашем предложении… кому следует? – севшим голосом спрашивает Сибил.
– ФБР не сможет причинить мне вреда, – беззаботно отвечает Растус. – Они не подозревают о наших возможностях. А вы многое упустите. Но вас я не трону, делайте что хотите.
Как сквозь туман, она видит, как опускаются хищные крылья. Мягко рыкнув, "Ламборгини" срывается с места. Он что, собирается делать двести миль в час по обычному хайвэю?
Правой руки Сибил касается что-то твёрдое. Обычный дипломат, но только что его не было. Сибил механически открывает замки. Весь набит стодолларовыми купюрами! Как в фильмах про мафию.
Сибил закрывает дипломат и глядит на мост. Слёзы высохли, оставив сухое жжение в глазах. Мост красен, как кровь. Откуда ты, Растус? Не прямо ли из ада?
Но она пойдёт по этой дороге, куда бы она ни вела. Как её…
ЗАМОЛЧИ!
Всё меркнет, видимо мне показали достаточно.
3. Парк в сумерках
Дальнейшее надолго оставило меня в тоскливом недоумении. Я сидел на платформе, опираясь спиной на рюкзак, струйки пота щекотали спину, а я не мог оторвать глаз от надписи на здании вокзала – "Минеральные воды". Как я здесь оказался? Со страхом понял, что ничего не помню после этого чёртова Адишского ледопада.
Перед глазами замаячило тёмное – это оказался Симон в неизменном подряснике. Присев на корточки, протянул мне паспорт.
– Кажется, приходишь в себя, – одобрительно усмехнулся он. – Бери, я взял тебе билет до Москвы.
– А как?.. – еле выдавил я.
– Как сюда добрались? – зелёные глаза монаха скользнули по моим. – Ну, наверху ты простыл. Когда спустились на Безенгийский ледник, плохо соображал. Хорошо, встретились пограничники и помогли дотащить до заставы. А как тебе стало лучше, я нанял машину…
– Спасибо, – пробормотал я. – Возьмите деньги, если в бумажнике остались.
Симон отмахнулся:
– Бескорыстная помощь благотворно влияет на карму. Это я должен быть благодарен.
Карма? Странные слова для православного монаха…Но тут Симон вздёрнул меня на ноги.
– Пошли, посадка уже объявлена.
Ноги в самом деле еле держали, я доехал до Москвы как пришибленный. На Курском вокзале первым делом зашёл в Интернет-кафе и набрал в поисковой строке "Новый Афон". Вывалилась куча ссылок: история монастыря, прейскуранты пансионатов, рассказы туристов, фотографии…
Моя догадка подтвердилась: когда-то монастырь и в самом деле был великолепным, но долгое время оставался в запустении, и лишь недавно его начали восстанавливать. А пока над буйной зеленью поднимались облезлые стены собора, торчали какие-то ржавые трубы, монастырских виноградников не было и в помине, и туристы делились впечатлениями только о знаменитых новоафонских пещерах. Водопад сохранился, и падающая вода действительно походила на кудри девушки (опять, странное сравнение для монаха), но вокруг царило запустение…
Кто же ты, Симон? Если не монах, то и не сотрудник спецслужб – иначе меня задержали бы для допроса. С тяжёлым сердцем я вышел из Интернет-кафе и поехал в общежитие.
Некоторое время думал, не заявить ли в полицию, но отказался от этой мысли – будут смотреть как на психа. В сопровождении странного монаха перемахнул через Безенгийскую стену, а потом начисто забыл, как это сделал…
Последний год в университете прошёл скучно. В аспирантуру меня не взяли, не было денег заплатить, кому следует, но пригласили и дальше посещать заседания рабочей группы по футурологии. И на том спасибо. Работу преподавателя подыскал в институте подмосковного города Р. Платили там немного, но я надеялся подрабатывать в Москве, а потом и совсем туда перебраться.
Зимой получил "мыло" от той же сомнительной организации под громким названием "Международный фонд изучения будущего" – с предложением поехать на другой семинар, в этот раз на Украину. Словно меня не держали в тюрьме, а потом не пытались убить…
Я не стал отвечать, и вскоре про это предложение позабыл…
Последний год в университете работал над дипломной работой о вариантах будущего развития России. Со своими мнениями не лез, просто старался перечислить имеющиеся сценарии, а их хватало. Обзор начал с планов, а скорее мечтаний российской политической элиты.
Естественно, преобладал административный восторг. Предполагалось, что Россия на равных войдёт в мировое разделение труда и отвоюет долю рынка высоких технологий. Вооружённые силы останутся надёжным щитом от враждебных посягательств, население будет расти, а республики бывшего СССР в основном перейдут на дружеские позиции.
Американские исследователи относились к этой возможности скептически. Как Россия, отставая в экспорте высокотехнологичной продукции в 14 раз от маленькой Кореи, сможет хотя бы сократить этот разрыв? Догнать Францию, Германию и тем более США, представлялось вообще утопией. Поэтому прогнозировалось, что из-за всевластия бюрократии и размаха коррупции планы развития высоких технологий останутся на бумаге, и Россия останется сырьевым придатком развитых стран. А поскольку коррупция будет по-прежнему разъедать страну, и этот вариант представлялся американским футурологам лишь сползанием к полному краху. Контроль над богатыми сырьём Сибирью и Дальним Востоком будет утерян, и они войдут в сферу влияния Китая. Чтобы предотвратить столь нежелательное усиление Китая, США должны принять меры для укрепления своих позиций в Сибири. Вкладывать капиталы в добычу сырья и подкуп тамошней элиты, а в перспективе объявить Сибирь общим достоянием человечества и ввести международное (читай, американское управление)…
Работая, я вспоминал сумеречную Москву – а вдруг там было применено неизвестное оружие? – но в дипломе об этом не написал. Не хватало прослыть сумасшедшим.
Защита прошла успешно: учёные мужи покивали, хотя не обошлись без каверзных вопросов. Хоть студентам можно продемонстрировать, что с мнением учёных в России ещё надо считаться. Получив диплом, я покинул Alma mater. А чтобы отдохнуть, договорился с приятелем о поездке на юг. Только на сей раз в Крым, хватит с меня Кавказа.
Мы зря думаем, что сами выбираем путь…
Вещи отвёз к дальним родственникам, которые снисходительно терпели мои редкие визиты, а деньги и паспорт переложил из барсетки в старый бумажник, что брал ещё на Кавказ – удобнее в дороге.
Заехал за Малевичем, и отправились в аэропорт.
В Грузию я летел ночью и ничего не увидел, так что теперь приник к иллюминатору. Чудесной показалась облачная страна внизу: белоснежные замки, фантастические ватные звери, и над всем – тёмная синева небосвода. Странно манила эта синева, но одновременно и пугала, неземным холодом тянуло от неё.
Я прикрыл глаза и вскоре задремал, убаюканный гулом моторов…
И привиделся другой пейзаж: снежные горы над заиндевелым лесом. Что-то упорядоченное виднелось у их подножья – на открытой площадке среди леса рядами стояли металлические мачты. Надо всем тоже висела тёмная синева небосвода. Вдруг в ней появилось голубоватое свечение и быстро охватило полнеба. Словно громадная птица била призрачными крыльями над горами, и волны голубого пламени бежали по белым склонам…
Я вздрогнул и проснулся. Сердце сильно билось: что я видел?.. Но самолёт уже проваливался в воздухе, мы прилетели. В Симферополе обменяли рубли на местную валюту, цены показались соблазнительно низкими, и к морю поехали на такси.
Когда въехали на перевал, голубой туман охватил полнеба, и я не сразу догадался, что вижу море. Вспомнилось:
"Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!". [1]
Свобода… Мы мечтаем о свободе, только есть ли она?
Белая дорога среди гор, каменный медведь Аю-Дага пьёт синюю воду, зелёная чаша с россыпью белых зданий – Ялта. И тут я испытал странное беспокойство: будто кто-то постучал в невидимые стены сознания. Словно опять явился тот проводник…
Камни, сосны, горячий блеск воды. Никого…
Город объехали стороной, ощущение пропало, и я забыл о нём. А ещё считал себя наблюдательным.
За Ялтой шофёр показал на белеющий среди зелени царский дворец – Ливадия. Более двух веков назад Россия пришла на эти берега, но, не сумев связать концы огромной империи воедино, отступила от тёплого моря на хмурый север.
Наконец приехали.
Искать жильё не пришлось. Едва такси остановилось, вокруг собралась кучка людей – предлагали квартиры, комнаты, веранды. Мы растерялись и быстро капитулировали перед напористой женщиной с большим носом и чёрными волосами.
Женщина забралась в такси и стала по-хозяйски показывать, куда ехать. Остановились перед двухэтажным домом: внизу ворота гаража и входная дверь, наверху веранда, за садом блеск моря.
Выскочила большая чёрная собака и молча обнюхала нас. Следом появился хозяин: среднего роста, тоже горбоносый, с густой проседью в чёрных волосах.
– Гела, лежать! – приказал он.
Собака легла, продолжая разглядывать нас. Мужчина белозубо улыбнулся и протянул руку.
– Нестор. А это моя жена Зинаида. На собаку не обращайте внимания, своих не тронет.
Мы тоже представились, и хозяин показал нам жильё – опрятную белую постройку в саду. На ведущей к ней дорожке валялись спелые вишни, к стене был прикреплён рукомойник, а внутри стояли две кровати, стол и кое-что из столярного оборудования.
– Если хотите, можете занять комнату наверху. – Нестор махнул рукой в сторону дома. – Но тут свободнее, никто мешать не будет. – И подмигнул.
Жильё показалось подходящим, мы договорились о цене и заплатили за две недели вперёд. Довольный хозяин разрешил рвать вишен, сколько захотим, и ушёл. Мы побросали вещи и отправились к морю.
Вода была голубой и вначале показалась холодной, но потом стала обнимать тело с такой лаской, что долго не хотелось выходить на берег. Мы купались и загорали до одури, а потом побрели по каменной лестнице вверх. С веранды помахал Нестор:
– Эй, ребята, поднимайтесь! Вином угощу.
Мы ополоснулись под летним душем, и пошли к дому. Навстречу вышла собака и, проводив через двор на веранду, легла на дощатом полу.
– Гела вам ещё не доверяет. – Нестор был в майке, курчавые волосы на груди тоже тронула седина. Кивнул на стулья вокруг покрытого клеёнкой стола:
– Усаживайтесь.
Ловко разлил из кувшина огненно-красное вино по стаканам:
– С приездом в Крым. И с днём военно-морского флота. Сегодня будет праздничный салют в Севастополе. Когда-то и я в советском флоте служил.
– А кем? – вежливо поинтересовался я, пробуя вино, оказалось нежным и сладким на вкус.
– Подводником. – Нестор выпил стакан до дна и поставил на стол. – Нам тоже вино давали, только сухое. Такое полагается на атомных подлодках, а я служил на дизель-электрической. Такие трудно обнаружить, почти бесшумны. Ходили к берегам Америки, там ложились на дно и дежурили с ракетами наготове. По лодке передвигались в войлочных тапках, чтобы американцы по звуку не засекли. Отбывали дежурство и уходили, а на грунт ложилась другая подлодка. Интересно, сейчас туда ходят?
– Вряд ли, – сказал я, чувствуя сонливость, в голове словно отдалённо шумело море. – Не на что, все деньги разворовали.
– Да, – усмехнулся Нестор. – Это раньше американцы нас опасались. Мне замполит по секрету сказал, что если начнётся война и нас подобьют, то у него и командира есть приказ – взорвать ядерные боеголовки. Пол-Америки смыло бы к чертям собачьим. Хотя, наверное, травил – боеголовки на ракетах так устроены, что если и подорвать, ядерного взрыва не получится. Сначала взрыватели должны стать в боевое положение при запуске… А может, проверял: не сболтну ли кому? Любили у нас проверки устраивать.
Стёкла веранды были горячими от солнца, но из открытого окна вдруг словно потянуло морозным воздухом. На миг мне сделалось зябко, представилась сцена из американского же фильма: гигантская волна, рушащаяся на небоскрёбы. Но я отогнал видение прочь.
Не знал ещё, что таким холодом веет ветер из будущего…
Вино разморило, и мы подремали в своём сарайчике. Проснулись к вечеру – на тёмно-синем небе появились звёзды, а море спряталось в темноту. Мы приоделись и вышли, приятелю не терпелось завести знакомство с девушками.
В парке горели фонари, гремела музыка. Мы сели на скамейку возле танцплощадки, и я вдруг испытал странное чувство – не то ожидание, не то страх… В темноте светились красные огоньки. Цветы?
На соседней скамье сидели две девушки, одна временами покашливала, и Малевич оживился.
– Знак подаёт, – прошептал он.
Поднялся, подошёл к девушкам и о чём-то спросил. Послышался смех, одна из девушек ответила. Вскоре Малевич обернулся и махнул мне рукой.
Одна девушка оказалась брюнеткой, а другая блондинкой. Надо было разговаривать, но я не мог ничего придумать и спросил о красных огоньках. Светлая – оказалось, что её зовут Кира [2] – несколько надменно ответила, что это цветут кактусы.
Мы отправились танцевать. Малевич не отходил от брюнетки, та была развязнее и казалась легко доступной, а мне досталась блондинка. Она танцевала слишком хорошо для меня: светлые волосы метались в такт движениям гибкого тела, серые глаза смотрели насмешливо, и я чувствовал себя неловко.
После танцев пошли гулять. Парк был разбит вокруг старинного дворца не то восемнадцатого, не то девятнадцатого века. Тонко пахли цветы, из-за чёрных ветвей блестела луна.
Мне не хотелось разговаривать, Кира тоже молчала. Мы шли по тропке меж кустов роз, и неожиданно просветлело – мы оказались на верху мраморной лестницы.
Лестница спускалась во мрак, словно земля тут обрывалась в темноту космоса. Над белыми ступенями высились чёрные кипарисы, а по сторонам лежали и сидели, глядя на серебряную луну, мраморные львы.
Мы остановились…
И вдруг я испытал странное чувство: мне почудилось, будто мы оказались в заколдованном саду на краю земли, где никогда не бывает дня. Вечно луна сияет над белым каскадом ступеней, и вечно на неё глядят мраморные львы…
Кира вздохнула, наваждение исчезло, и мы продолжили прогулку. Вскоре парк остался позади, вокруг засияли огни, у входа на полутёмную улочку девушки остановились – они были из пансионата неподалёку. Мы с блондинкой простились довольно сухо, а Малевич возвращался домой взбудораженный, явно получил от брюнетки какие-то авансы.
На следующий день мы долго лежали на пляже, а потом до вечера отсыпались. На улицу вышли, когда закат уже розовел на белых утёсах Ай-Петри. Скоро угас, и сумерки накрыли серым пологом причудливые башни дворца.
Малевич потащил меня к пансионату. Я не особо хотел снова видеть девушек, но вышло так, что светловолосая Кира опять оказалась рядом со мной, а Малевич со своей более податливой спутницей скрылись в тёмной глубине парка.
Мы пошли гулять по оживлённым улицам. Я купил Кире мороженое и, когда вытрясал мелочь, на ладонь случайно вывалился фиолетовый цветок – так и пролежал всё это время в бумажнике. Кира склонилась к моей руке и осторожно взяла засохший цветок, волосы мимолётно пощекотали мою ладонь.
Лёгкий электрический ток…
– Какой красивый. Где ты его нашёл?
– Подарили, – неуклюже ответил я, думая, что последуют расспросы, но Кира молча разглядывала цветок.
Он хорошо сохранился, и мне показалось, что лепестки замерцали, а на лицо Киры упал слабый свет, но, скорее всего, это рядом вспыхнул фонарь.
Кира вернула цветок и после неловкого молчания предложила пойти за алычой в заброшенный сад. Мы поднялись по тёмной улице, калитка оказалась запертой, и надо было перелезать через полуразрушенную стену. Я перепрыгнул первым, подал девушке руку и с досады на бездарно потраченное время дёрнул Киру так, что она ударилась коленкой о камень.
– Ой! – вскрикнула она, присев на корточки и обхватив колено руками.
Я нехотя открыл рот, чтобы извиниться…
И замер.
Свет фонаря едва пробивался сквозь листву над нами, но лицо Киры словно озарилось. Непонятно, откуда взялся этот свет – в темноте тонула земля, стволы деревьев, даже платье девушки, и только её лицо казалось светоносным овалом. И в глазах возник таинственный блеск – то ли выступили слёзы, то ли в глубине замерцали огни…
Моё сердце захолонуло. С непонятным чувством я тоже опустился на корточки, опёрся рукой на землю и ощутил упавшие с дерева круглые плоды алычи.
– Какой ты жестокий, – сказала Кира. Но в её голосе не было раздражения, лишь нездешней красотой светилось её лицо в этом тёмном саду, куда больше ни на что не падал свет…
Я тогда не знал, что впервые увидел свет Сада. Тому, кто увидит его, никогда не стать прежним – даже если захочет. Отныне ему идти по иным дорогам, где будут странные встречи. И путь он закончит не скоро.
Но ничего этого я тогда не знал…