В нескольких словах молодая женщина рассказала Аагу о том, что произошло после того, как вход в пещеру завалили красными камнями. Вся дрожа от мысли об ужасной смерти, уготованной напавшему на нее мужчине, Кристель взяла в библиотеке замка и унесла в свою спальню старые рукописи с чертежами и описанием древней усадьбы Скалдрупа.
Она надеялась найти в них указание на какой-нибудь потайной ход, достаточно хорошо сохранившийся для того, чтобы она могла в одиночку, не прибегая к чьей бы то ни было помощи, добраться до рейтара. Тщательные поиски увенчались успехом.
Хорошо запомнив каждое слово должного и полного всевозможных деталей описания, она спустилась среди ночи в подвалы замка, а там, поднявшись на цыпочки в нужном месте, нажала на невидимую пружину, спрятанную среди торчащих из темной и неровной стены камней.
Вслед за тем одна из плит пола, удерживаемая четырьмя массивными колоннами, стала вдруг подниматься и остановилась на некоторой высоте, открыв заполненное водой отверстие. Кристель нащупала правее, на том же участке стены, еще одну пружину, нажала ее, и вода стала убывать, обнажая ступени, ведущие в подземный коридор. Молодая женщина сошла по ступенькам вниз и оказалась в темном туннеле, по стенам которого сочились струйки ледяной воды, только что полностью заполнявшей этот проход.
Так она добралась до пещеры рейтара, как раз на обычном уровне озерца, вода которого после нажатия второй пружины освободила туннель. Осторожно ступая по внутреннему пологому карнизу, она зашла в саму пещеру, подошла к пленнику и разбудила его от тяжелого сна.
Потрясенный ее рассказом, Aaг был невольно поражен связью, возникшей в последние мгновения его сна между Кристель и белой голубкой, которая, как ему показалось, коснулась его, после чего он освободился от оков сна. II в сказке, и наяву вероломно преследуемая невинность пришла на выручку орудию, ставшему причиной нанесенного ей зла.
Пока он предавался этим размышлениям, Кристель позвала его жестом за собой и по тому же пологому склону снова вошла в туннель, отверстие которого виднелось прямо над озерцом.
Преодолев в молчании туннель, оба они вышли через потайной люк, спрятанный в подземельях замка. Теперь Кристель нажала по очереди в нижней части стены, справа и слева, две другие пружины, расположенные под двумя первыми. При этом сначала вернулась вода, и это значило, что озерцо в пещере снова наполнилось до краев, а затем на свое место легла плита, плотно закупорив невидимый узкий проход. Молодая женщина с благодарностью подумала о предусмотрительности, с которой зодчий когда-то устроил этот тайный ход на случай отчаянного бегства даже в те времена, когда пещеру от замка отделяла простая дверь - тогда еще не заваленная, но которую хитрые захватчики вполне могли перекрыть. Мысленно она возвращалась к скрытому механизму, устройство которого разгадала несколько часов назад, когда она изучила старинные книги с чертежами подземелья и подробным их описанием. Озерцо пещеры соединялось под землей с озером Мьозен, лежавшим на таком же уровне в трех километрах восточнее. Когда нажимали на вторую пружину и так держали ее, из некой трубы лилась вода в сосуд, наполняла его и он, опускаясь, действовал как противовес, приводивший в движение сложную систему шатунов и рычагов, чтобы перекрыть проход между пещерой и озером. Одновременно открывался водосток, пробуренный на двухметровой глубине в одной из стенок пещеры, заполненной водой, и тут же вода из озерца частью сливалась в этот колодец. Благодаря такому спаду воды можно было перейти из замка в пещеру. При сильном нажатии на третью пружину приоткрывался запорный механизм отверстия в дне сосуда, вода из него выливалась и он возвращался в первоначальное положение, тогда как шатуны и рычаги снова перекрывали колодец и освобождали проход, через который вода озера Мьозен вновь поступала в пещеру. По такому же принципу наполняемого водой и опорожняемого противовеса действовали первая и четвертая пружины, поднимавшие и опускавшие плиту.
Ведя рейтара темными лестницами, Кристель, заранее запасшаяся ключами, отперла дверь на террасу, а затем парковую калитку и наконец вернула своему обидчику полную свободу вместе с прощением.
Вместо того чтобы воспользоваться столь благоприятной возможностью и совершить похищение, которое должно было принести ему целое состояние, Aar, на которого подействовало раскаяние одиннадцати братьев из прочитанной им легенды, бросился к ногам Кристель, чтобы выразить ей свое раскаяние от содеянного и благодарность.
Мгновение спустя он скрылся во тьме ночи, а молодая женщина тихо прошла к себе.
Остановившись на этом сюжете, благо в нем фигурировала желанная мрачная пещера, Кантрель выбрал в своем парке очень открытое место, отличавшееся частой сменой направления продувавших его воздушных потоков. Такое постоянное изменение ветра могло лишь способствовать активному перемещению взад и вперед бабы при создании картины. Он выровнял с большой точностью весь участок, намеченный им для работы, а затем стал терпеливо ждать наступления периода в двести сорок часов, когда, согласно его прогнозам, после одного из закатов не будет ни дождя, ни непогоды. Задуманное им и в самом деле нельзя было выполнять при сильном ветре, а более или менее густой ливень нарушил бы многие композиции, утяжелил бы оболочку аэростата и от него потускнели бы зеркала и линза.
Когда настало время, он вывел на продуваемую ветерком площадку воздушный копер и доставил туда же громоздкий ящик с зубами, вырванными им после изобретения двух металлов с необычными магнитными свойствами.
После этого, полагаясь на свой прогноз, он провел всю ночь в неуемных трудах, безошибочно сортируя свой зубной материал по разнообразным тонким оттенкам, пользуясь для этого необычным и чудесным светом особого, им же самим недавно изобретенного прожектора, произведшего революцию в мире студий и академий, ибо он позволял художникам работать после появления на небе звезд с такой же уверенностью, что и средь бела дня. Он нарочно выбрал именно вечер для начала отсчета двадцати провидческих оборотов часовой стрелки, чтобы оставить для своих сложных приготовлений долгие часы темноты, когда баба вынуждена будет простаивать. Начав же свою работу с рассвета следующего дня, она будет трудиться до заката десятого дня, полностью используя все до минуты светлое время, намеченное его прогнозом.
Бережно расходуя каждое мгновение, он старательно готовил свое будущее произведение, посматривая время от времени на шаблон, выполненный маслом по его указаниям маститым портретистом, положившим столько оттенков, сколько имелось зубов и корней соответствующего цвета. Оставив свободным место будущей мозаики, он сеял вокруг него готовые к ее заполнению зубы, которые должен будет подбирать копер во время своих перелетов.
Зубы заранее укладывались на землю так, как им предстояло лечь затем на картину сообразно их форме. Корни здесь же отделялись от верхней части специальной пилкой. Одновременно с этим скрупулезным посевом Кантрель регулировал с точностью до тысячной доли секунды будущие тончайшие детали некоего дополнительного механизма и моторчика, которым он снабдил каждый из девяти хронометров, а те, когда их заведут, должны были идти в течение двухсот тридцати трех полных часов, что было даже несколько больше, если учесть положение солнца в этот период года, чем время, которое должно было длиться все это приключение от первого рассвета и до последнего заката.
Когда в точно рассчитанную долю секунды подует в точно известном направлении ветерок, линза, движимая своим собственным часовым механизмом, направит пучок солнечных лучей на желтое вещество и задержится в этом положении более или менее надолго в зависимости от прозрачности атмосферы и излучаемого светилом тепла, пропорционально дуге его движения и, главное, в зависимости от относительной плотности того или иного облачка и времени, в течение которого оно будет закрывать пылающий солнечный диск. Трудясь над линзой, метру пришлось учесть и влияние тонких линий тени, ложащихся на желтую массу от шелковых нитей сетки.
Немалого тщания требовала хронометрическая настройка клапана. Резкие порывы ветра могли отнести копер в те моменты, когда он не работал, и на этот случай нужно было время от времени выпускать воздух из аэростата, невзирая на его воздушные странствия, с единственной целью утяжелить все устройство и сделать его тем самым более устойчивым. Но эта мера прямо влияла на работу линзы, которой нужно было впоследствии дольше освещать желтую смесь, дабы восполнить потери воздуха в оболочке.
Что касается нижней части, то задачу, выполняемую двумя дисками, служившими для захвата и сбрасывания зубов, решить было легче. II напротив, настройка трех хронометров, управляющих внутренними удлинителями ножек, вынудила Кантреля заняться труднейшими расчетами. С зеркалами дело обстояло яснее: их идеально равномерное движение имело целью только точно следовать за солнцем. Общее направление зеркал должно было немного меняться каждый день по причине ежедневных изменений, привносимых в видимый путь светила наклоном плоскости экватора к плоскости эклиптики.
Аппарат должен был оставаться совершенно неподвижным от захода солнца и до рассвета, причем к нему нельзя было даже прикасаться, ибо хронометры будут настроены с начала и вплоть до самого последнего дня. Их циферблаты, специально оставленные на виду, позволят знать в любой момент, все ли они показывают одинаковое и точное время, что достигалось отсутствием малейших нарушений их хода.
Кантрель закончил приготовления с первыми петухами и наполнил аэростат запасенным заранее, без применения желтой массы, нужным количеством водорода. Пользуясь всеми возможными капризами ветра, копер должен был закончить мозаику под вечер десятого дня. К этому времени будет точно, но в большем размере, воспроизведен написанный маслом шаблон, за исключением четырех тонких внешних каемок, обрамлявших модель, хотя их ничего не значащее отсутствие, ставшее предметом сознательного выбора, остановленного именно на этих местах, никак не вредило картине в целом. Оказавшиеся ненужными зубы, предназначавшиеся первоначально для внешней рамки картины, были выброшены на свалку. Кантрель, ранее уже объявивший публично о своих планах, открыл ворота своего имения, чтобы посетители могли в любое время наблюдать за воздушными прогулками аппарата и подтвердить отсутствие какого бы то ни было обмана. Вокруг привлекавшего внимание места на низких колышках была натянута веревка, удерживавшая любопытных на достаточном расстоянии, чтобы не создавать сколь-нибудь серьезных препятствий дуновениям ветра. Наконец бабу установили над одним из глазных зубов в ожидании того момента, когда можно будет воспользоваться в полном смысле слова первым благоприятным ветерком.
Теперь же дело близилось к завершению, так как шел уже восьмой день работы, и до сего времени движущийся аппарат благодаря прекрасно настроенным часовым механизмам переносил все зубы и корни на нужное место. Иногда в силу постоянной изменчивости ветра перелеты совершались довольно быстро, но часто также ветер дул, казалось, бесконечно в одну и ту же сторону, и тогда прибор часами ждал возможности снова взлететь. Время от времени небольшими группами появлялись иностранцы. Пока Кантрель говорил, несколько человек тихонько подошли посмотреть, как отправится в очередную ходку аэростат.
Метр почти заканчивал свою импровизированную лекцию, когда уже знакомый сухой щелчок привлек наше внимание к ножкам бабы. Под действием штока, перемещаемого дополнительным часовым механизмом, встроенным в нижнюю часть стойки, серый диск опустился и приник к синему, а к нему снизу прилип резко поднятый магнитной силой корень зуба, служивший целью аппарата.
Как положено, повернулась линза, чтобы пополнить воздухом оболочку, затем сделала следующий поворот, и копер поднялся в воздух, унося с собой корень.
Чуть заметный ветерок повлек бабу к перу, украшавшему шляпу рейтара; в нужный миг сработал клапан, и аппарат пошел к земле, диски расцепились, отпустив свою легкую жертву, завершившую бледно-розовый рисунок, добавив последнюю точку в кончик пера, чье среднее ребро было выполнено из кроваво-красных корней. Ножки аппарата опустились на три кораллового цвета корня одинаковой высоты, и выпускать ни один из удлинителей им не потребовалось.
Почти тотчас же линза выполнила свой поворот, создающий подъемную силу аэростата, и вернулась на место. Движения свои она совершала неизменно по направлению часовых стрелок.
Копер пролетел по той же прямой и опустился благодаря клапану над прекрасным клыком белее жемчуга, украшавшим еще не так давно, по словам Кантреля, ослепительную улыбку одной очаровательной американки.
В момент возникновения магнитной силы от сближения двух кружков металла легкое облако закрыло собой весь солнечный диск и вызвало различные пертурбации в слоях воздуха, где возникли новые потоки. Линза немедленно перешла в рабочее положение.
Появление облачной завесы было с самого начала предусмотрено Кантрелем, и он соответственно отрегулировал механизм нужного хронометра. Поэтому напряженное состояние собирающего лучи стекла длилось гораздо дольше, чем два предыдущих раза, когда пылающее солнце не закрывали никакие облачка и для порождения обильной порции водорода хватило нескольких секунд.
По завершении операции облегченная баба бесшумно взлетела и, влекомая сильным порывом ветра, нацелилась на голубку из сна, заполнив кончик одного из ее крыльев белым клыком, уложенным точно в предназначенное ему место. На этот раз, подчиняясь своему часовому механизму, внутренний шток одной из ножек при приземлении вытянулся далеко вперед и опустил свое безобидное острие на землю, сохранив таким образом равновесие всего устройства, тогда как две другие ножки оперлись о два зуба одинаковой высоты.
Тем временем аэростат освободился с помощью клапана от лишнего газа, затем был снова наполнен им после продолжительной работы линзы, поднялся в воздух, и, пока шток-удлинитель втягивался в свою ножку, аппарат направился по прежней линии в дальний конец площадки и выудил там голубой зуб весьма правильной формы, похожий на тот, который, судя по хроникам Второй империи, неприятно выделялся в великолепном жевательном аппарате графини Кастильоне, будучи единственным и оригинальным изъяном этой несравненной красоты.
В этот миг облачко быстро соскользнуло с солнца, вернув ему всю его мощь. С выходом светила из тени прекратились и воздушные потоки противоположного направления, возникшие во время этого краткого затмения, и ветерок задул примерно в ту же сторону, что и до этого. Линзе не пришлось долго работать, чтобы кочующая машина вновь взлетела и грациозным прыжком переместилась к штанам рейтара, а там резкое открытие клапана принудило ее приземлиться.
На земле ножки аппарата ждали три точки опоры весьма разной высоты: сама земля и два заморских зуба неодинаковой величины, но еще заранее под действием своих часовых механизмов два штока выдвинулись на нужную длину так, что самый длинный из них уперся в землю, а второй - в меньший зуб.
Новая добавка цвета индиго упала там, где надо, и быстро надувшийся аэростат продолжил полет по прямой линии до черного огромного и уродливого коренного зуба, на который и опустилась баба, мягко коснувшись своими ножками земли вокруг него и не прибегая к помощи удлинителей.
Тут Кантрель объявил нам, что, по его подсчетам, следующего автоматического перелета аппарата ждать придется бесконечно долго, и предложил не торопясь последовать за ним к другому участку громадного парка.
Глава третья
Метр направился в сторону гигантского, похожего на алмаз камня, возвышавшегося в конце террасы и уже не раз успевшего обратить на себя наше внимание своим необычным блеском.
Размером два на три метра чудовищная драгоценность, обточенная в форме эллипса, отбрасывала под лучами солнца почти непереносимые глазом огненные отблески, отходившие от нее во все стороны, подобно нескольким коронам. Прочно укрепленный в искусственной каменной глыбе небольшой высоты, в которую было заделано его относительно малое основание, камень был огранен, как настоящий драгоценный алмаз, и, казалось, содержал внутри различные подвижные предметы. По мере того как мы постепенно приближались к нему, слышалась неясная музыка, производившая чудесное впечатление мелодии, составленной из непривычной череды рулад, переливов, гамм, игравшихся в обе стороны.
На самом же деле, как в этом легко можно было убедиться вблизи, "алмаз" представлял собой всего лишь огромный сосуд, наполненный водой. Не приходилось сомневаться, однако, что в состав жидкости входили какие-то особые элементы, так как лучи исходили именно из нее, а не от стеклянных граней, пронизываемых ими повсеместно.
Стоило приблизить глаза к любой грани, как взгляд охватывал все внутреннее пространство сосуда.
В сосуде находилась прелестная стройная молодая женщина в купальнике телесного цвета, стоявшая на самом дне и полностью погруженная в воду. Она совершала грациозные телодвижения, плавно покачивая головой.
На устах ее играла нежная улыбка, и она свободно дышала в окружавшей ее со всех сторон жидкой стихии. Прекрасные светлые волосы свободно колыхались над ней, но не доходили до поверхности. При малейшем движении каждый волос, как бы помещенный в тонкую оболочку, вибрировал при прохождении волн, и образованные таким образом струны издавали более или менее высокий звук в зависимости от длины волоса. Так рождалась завораживающая музыка, которую слышно было при приближении к "алмазу". Умело изменяя силу и быстроту движений шеи и головы, молодая женщина увеличивала или уменьшала громкость производимых ею музыкальных звуков. Гаммы, трели, рулады, мелодично поднимавшиеся вверх или опускавшиеся вниз, покрывали не меньше трех октав. Часто музыкантша совершала лишь слабое движение головой, и диапазон звуков при этом оставался весьма сокращенным. Но затем она принималась раскачивать нижнюю часть тела, от чего торс ее начинал ходить из стороны в сторону, и этот странный инструмент обретал всю свою мощь и гибкость.
Такое таинственное сопровождение прекрасно гармонировало с пластичными позами молодой женщины, походившей на волнующую воображение русалку. Исходившие от нее звуки отличались необычным наполнением благодаря жидкой среде, в которой они распространялись.
Время от времени рядом с ней в огромном резервуаре живо проплывало странное животное - наверняка земного происхождения, о чем свидетельствовали четыре лапы с когтями. С толку сбивала розовая шкура, начисто лишенная шерсти. Впрочем, о породе недвусмысленно говорили его глаза, которые могли принадлежать только кошке.