Слушая журчащую речь Эмиля, я думал о том, что он - самый близкий мне человек в этом замкнутом мире. Нас связывали не только проведенные вместе полгода. Да, "там" мы не были закадычными друзьями, но все же наше общение было достаточно тесным. Лекции Катру, веселые разговоры в кафетерии, бесчисленные попытки сдать экзамен - все это теперь сплеталось вместе, порождая то теплое чувство, которое испытываешь к старому другу. Ну а кроме того, он знал Мари. И хотя я не мог говорить с ним о ней, уже одно сознание того, что они знакомы, делало его ближе всех остальных людей, с которыми я мог общаться. "Хорошо бы, - думал я, - пойти вместе ко мне, забыть обо всем и всласть поболтать о былых временах. И о ней". В этот момент Эмиль упомянул мою книгу. И тут хитрый бес ткнул меня острым локотком куда-то в область печени. Это был превосходный предлог. Замирая от собственной мысли, я быстро стрельнул глазами по сторонам. Мы находились недалеко от моего жилища. Поблизости никого не было. И я решился.
- А хочешь, я тебе почитаю свои наброски? - спросил я, стараясь не менять тона.
Он посмотрел на меня вполоборота. Мне показалось, что на его лице мелькнула понимающая полуулыбка.
- А ты уверен, что это удобно? - спросил он.
- Конечно, - ответил я, поддерживая игру.
- Ну пошли, - сказал Эмиль.
Через минуту мы были у меня. Опустившись в мягкие кресла, мы некоторое время по инерции продолжали обсуждать новости. Затем я решил брать быка за рога и предложил, указывая на дверь в спальню:
- Может, пройдем туда? Там и почитаем.
На лице Эмиля возникло какое-то то ли, виноватое, то ли удивленное выражение. Он посмотрел на меня, затем на дверь, потом опять на меня.
- Но ведь туда нельзя, - ответил он наконец.
Я поджал губы. Разумеется, поход в чужую спальню являлся серьезным нарушением приличий, но ведь это был единственный способ поговорить, не опасаясь свидетелей. "А может, он не знает о том, что там нет камер?" - неожиданно подумал я и сказал, делая ударение на последние слова:
- Там читать гораздо удобнее, поверь мне.
- Но ведь туда нельзя, - повторил он, глядя на меня с этим неопределенным выражением.
- Ты не понимаешь, - сделал я последнюю попытку. - Там разговор будет иным.
Он как-то растерянно поморгал. И как заведенный повторил:
- Но туда ведь нельзя.
Я не стал спорить. Он был абсолютно прав. И все-таки я так надеялся на то, что он пойдет. Мой план рушился на глазах, и тем менее из какого-то непонятного упрямства я тщился поговорить не с Десятым, а с Эмилем. Я уже понял, что никакой откровенной беседы у нас не получится, но все равно пытался вытянуть из него хоть одно слово, напоминающее о прежней жизни. Это была странная, нелепая атрофия воли, действие во имя действия. Я шел на поводу у своего абсолютно неоправданного желания, отлично сознавая, что подвергаю себя никчемному риску. Пока эти мысли проносились в моей голове, возникла неловкая пауза.
- А о чем твоя новая книга? - спросил Эмиль, нарушая ее.
И лукавый бес опять тихо толкнул меня в бок. Чувствуя, что совершаю невероятную глупость, я наклонился к Эмилю и тихо сказал:
- О Париже.
Он удивленно взглянул на меня и недоуменно повторил:
- О Париже?
Я кивнул, довольный своей выдумкой. Разве писатель не имеет права выдумывать новые слова? Вот я и придумал отличное словечко. Теперь, дорогой Эмиль, пришла твоя очередь показать, что ты помнишь тот старый добрый мир. В конце концов, что это за упрямство? Давай, скажи хоть одно слово, и я отстану от тебя… Улыбка осталась на его лице как приклеенная.
- А что такое Париж? - медленно спросил.
И тут мне вдруг стало не по себе. На меня как будто дохнуло ледяным холодом посреди жаркого летнего дня. Не Эмиль сидел напротив меня. Нет, это Десятый, вечноживущий и спокойный, непонимающе смотрел мне в глаза. Странные слова произносил его давний знакомый Пятый, и вот он сидел и вглядывался и пытался понять, что за блажь взбрела в голову его собеседнику. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Затем я поднялся и сказал:
- Париж - это просто моя выдумка. Секция, которая не существует. Мне казалось, что я говорил тебе об этом раньше.
Он неловко улыбнулся.
- Нет, я никогда не слышал этого слова. Хотя оно мне нравится.
- Знаешь, мне, пожалуй, не стоит пока читать тебе эту книгу, - ответил я. - Ведь это еще черновик. И я даже не дошел еще до описания Парижа.
- Тебе виднее, - легко согласился он. И вдруг заторопился. - Пойду посмотрю, какая еда у нас сегодня на обед. Хочешь взглянуть?
- Нет, спасибо, - грустно ответил я, - у меня сегодня был поздний завтрак.
- Тогда до встречи, - весело сказал Эмиль и ушел.
И я остался один. Вся безрассудная глупость моей нелепой попытки стала теперь очевидна. Если наш разговор был замечен, я рисковал остаться без единого сантима. И все ради чего? Ради того, чтобы заставить Эмиля совершить такую же глупость и на мгновение сдвинуть свою маску? Что за блажь взбрела мне в голову? Хорошо хоть, на нас никто не смотрел, иначе мои поползновения были бы пресечены в самом начале. Но ведь я просто рисковал всем, ради чего полгода отказывался от нормальной жизни. Никогда еще я не был так зол на себя. Остаток дня я провел у себя в комнате, не рискуя показываться на свет в таком раздосадованном состоянии. Я боялся, что капля недовольства может просочиться даже сквозь мою закаленную психологическую броню.
Ночью мне привиделся возникший посреди комнаты Тесье. Держа руки по швам и неестественно качаясь из стороны в сторону, будто воздушный шарик на ветру, он грозно гудел:
- Пятый, проснитесь! Пятый, проснитесь!
- Отстань, зануда, - отмахнулся я от него, ощущая ту нелепую смелость, которая часто сопутствует нам в наших снах.
Но он не отставал, а лишь продолжал свое угрожающее бормотание. Затем он вдруг склонился ко мне, заслонил своим холеным лицом всю комнату и рявкнул:
- Да проснитесь же!
И я действительно проснулся. В моей сонной голове стоял невообразимый шум. Там кто-то громко и со вкусом ругался.
- Спит, мерзавец! - восклицал голос. - Он, видите ли, спит!
Дальше последовало смачное ругательство. Страдальчески морщась и протирая глаза, я пытался понять, что происходит. Наконец, восстановив некоторую способность мыслить, я с удивлением узнал голос Тесье. Вальяжный, аристократичный психолог бушевал, словно грузчик. Тараща глаза в темноту и продолжая слушать этот концерт, я добрался до стола, на ощупь нажал кнопку микрофона и недовольно осведомился:
- В чем дело?
Концерт тут же прекратился.
- Здравствуйте, Пятый, - произнес Тесье после недолгой паузы. Теперь он был сама любезность. - Мы вас не сильно потревожили?
Я ничего не понимал, но не считал нужным скрывать свое недовольство.
- Несильно? Да вы мне своими криками обеспечили на завтра головную боль.
- Ой, простите, пожалуйста, - вкрадчиво сказал он. - Так вы спали?
- Конечно, спал, - хмуро ответил я. - Что еще я должен делать посреди ночи?
- Например, обдумывать очередную провокацию, - сказал он тем же елейным тоном.
- Какую еще провокацию? - начал было я и запнулся.
- Очередную, - вкрадчиво повторил Тесье.
Только теперь я понял, чем был вызван этот ночной подъем. Они знали о моем идиотском поступке! Я изо всех сил закусил губу. Доигрался, умник?! Как теперь быть? Понимая, что молчать нельзя, я медленно произнес, старательно подбирая слова:
- Нет, я действительно спал и ничего не обдумывал.
Мозг лихорадочно работал. Что именно им известно? В какой момент кто-то из них взглянул на экран? Запираться было бесполезно и даже опасно, но я боялся сказать что-нибудь, что могло дать им дополнительную информацию. Однако Тесье разом ответил на все вопросы:
- Мы тоже считаем, что настойчивого приглашения в спальню и игры со словом "Париж" более чем достаточно. Для того чтобы разорвать контракт, большего и не требуется.
Я похолодел. Неужели это все?
- Вы собираетесь разрывать мой контракт?
- Нет, что вы, - ответил Тесье, - мы собираемся вынести вам благодарность. Ведь вы могли натворить гораздо больше бед.
- Я… Я больше не буду, - робко сказал я, понимая, как неубедительно это звучит.
- Конечно, не будете, - ласково согласился Тесье. - Уж мы об этом позаботимся.
Мне стало ясно, что он говорит всерьез. Проклиная свое легкомыслие, я повторил:
- Но я действительно больше не буду. Это была глупость, глупая шутка, она больше никогда не повторится. Я очень жалею об этом.
- В вашей работе нет места глупым шуткам, - сказал Тесье уже другим тоном.
Всю его любезность как рукой сняло. Теперь его голос был полон холодной, еле сдерживаемой ярости.
- Вас наняли для того, чтобы вы были Пятым. И никем иным. Ни на миг, нигде, ни с кем вы не имеете права быть Андре Рокруа.
В первый раз за все время нашего знакомства он произнес мое старое имя.
- Нарушая это условие, вы подвергаете риску весь эксперимент, многолетнюю работу сотен людей. Контракт четко оговаривает ваши обязанности, и тем не менее вы позволили себе эту возмутительную выходку. Понимая, что мы не следим постоянно за каждым человеком, вы не только вышли из своего образа, но еще и пытались спровоцировать на это другого актера. Хорошо еще, что Десятый оказался сознательней вас. Если бы не он, мы бы так и не узнали о вашей эскападе.
Я слушал, угрюмо глядя в темноту.
- Мы могли бы заменить вас прямо сейчас. Нам ничего не стоит позвать вашего бывшего конкурента или просто предыдущего Пятого. Но, принимая во внимание ваше раскаяние, мы вас прощаем. В первый и последний раз. Ваше вознаграждение уменьшается ровно на четверть. Если вы нарушите условия контракта еще раз, мы распрощаемся с вами навсегда.
В моей голове наступила тишина. Я обессиленно откинулся на спинку стула. Произошедшее было настолько нелепо, что у меня даже не было желания себя ругать. Четверть моих денег улетели на ветер из-за нескольких дурацких слов! Я встал и бесцельно прошелся по комнате. Четверть вознаграждения! Нет, каким сумасшедшим надо быть для того, чтобы выкинуть такую сумму! Повторяя про себя эти слова, я сел на кровать и прижался щекой к ее холодной спинке. И только тогда понял, что еще сказал мне Тесье.
Медленно, словно опасаясь, что фраза рассыплется при мысленном прикосновении, я повторил про себя: "Десятый оказался сознательней вас". И подумал: этого не может быть. "Если бы не он, мы бы так и не узнали о вашей эскападе". Нет, этого просто не может быть. "Если бы не он…" И тем не менее это так, Эмиль донес на меня. Настучал. Заложил. Накапал. Предал. Не снял передо мной маску только для того, чтобы снять ее у себя комнате. А может, я что-то не так понял? Хотя что тут понимать. А все-таки? Что, если эти расплывчатые слова обозначают совсем другое? Я встал и снова направился к столу. Гордиевы узлы надо разрубать не думая.
Некоторое время никто не откликался.
- Николь… Николь, - настойчиво продолжал твердить я в микрофон.
Наконец в голове послышался слабый шум.
- Пятый? - спросил полузнакомый мужской голос.
- Кто это? - вопросом на вопрос ответил я.
- Это Катру, - вежливо сказал он.
Я немного растерялся. Вот уж кого не ожидал услышать.
- Чем могу помочь? - спросил он тем временем.
- Я не уверен, что вы в курсе дела, - сказал я, прикидывая, можно ли с ним откровенничать.
Он усмехнулся.
- Я в курсе всех ваших дел.
- А где Николь?
- Мадемуазель Луазо не работает по двадцать четыре часа в сутки. Так же как и другие наблюдатели. По ночам их присутствие не так необходимо. А я иногда прихожу сюда вечерами. Порой тут бывает очень интересно. Например, сегодня.
Я понял, что он осведомлен о моем проступке. Скорее всего, он даже был свидетелем головомойки.
- Скажите, Эм… Десятый в самом деле донес на меня? - спросил я, решив называть вещи своими именами.
Катру помолчал. Слышно было, как он вздохнул. Потом сказал:
- Ну зачем же так - "донес". Не надо придавать его действиям личный характер. Десятый просто сообщил нам о потенциальной угрозе, нависшей над экспериментом.
- Сообщил все подробности? - уточнил я.
- Все, - лаконично ответил он.
Больше говорить было не о чем.
- Спасибо. Спокойной ночи.
- Я надеюсь, вы не собираетесь делать глупости? - встревоженно спросил он.
- Нет, все глупости уже сделаны, - тихо ответил я и нажал кнопку.
- Спокойной ночи, Пятый, - сказал он, когда я уже брел обратно в кровать. Мне показалось, что в его голосе промелькнуло сочувствие.
Я чувствовал, как во мне начинает подниматься мутная волна ненависти. Мысли метались. Вот ведь подлец. Сидел, говорил, моргал своими глазенками. Понимающе улыбался. А затем пошел и все подробно изложил кому надо. До последнего слова все пересказал, память у него хорошая. Отличился, ничего не скажешь. Далеко пойдешь, парень. С такими лояльными осведомителями им действительно не надо за всеми следить. Ну, сволочь, я тебе завтра устрою! Мы с тобой побеседуем… Тут я вдруг понял, до чего довело меня сообщение Тесье. Кому я собрался что-то завтра устраивать? Зачем? Чтобы меня выставили за дверь? Хватит, один раз я уже не сумел рассуждать трезво. Эмиль оказался подлецом, но это не значит, что из-за него надо все терять.
Сам не зная зачем, я помассировал виски. Нелепое движение, почерпнутое из кино. Все, что мне сейчас надо делать - это взять себя в руки, перестать искать приключений на свою голову и быть Пятым. Им, и только им. А что должен делать Пятый посреди ночи? Правильно, спать и видеть седьмой сон. А вовсе не скрежетать зубами от бешенства. Я принял горизонтальное положение и натянул мягкое одеяло. Вот так-то лучше. А теперь Пятый закроет глаза и заснет. Потому что нет у него никакой причины бодрствовать. И хотя за ним никто не следит, ему надо спать. А то потом он выходит из этой комнаты и творит неизвестно что, забыв, что за ним наблюдают. Почему творит? А потому что человек, который его играет - и-ди-от. Кретин. Но даже он может заснуть, для этого мозги не нужны. Хотя, как говаривал кто-то, "обстановка к этому не располагает". Где я слышал эту фразу? Не помню. Глаза слипаются. Вот странно - потерял кучу денег, друг оказался доносчиком, а все равно тянет в сон. Веки уже не поднять. Кстати, чего ради Тесье, с его психологическим образованием, сообщил мне о своем источнике информации? Я бы на его месте дал понять, что Старший Брат никогда не дремлет. А он вместо этого прямым текстом рассказал, что за мной уже не следят днем и ночью. Точнее, не следили. Теперь, наверное, опять будут. Но зачем он мне это рассказал? Я ведь теперь всех бояться буду.
Я широко открыл глаза, чувствуя, как начинавший было подкрадываться сон мгновенно улетучился. Зачем? А именно затем. Чтоб неповадно было. Чтобы не лез больше к Эмилю. Чтобы не смел даже подумать о подобном разговоре с другими. Чтобы был Пятым. Может, они все видели сами, а Эмиля приплели именно благодаря своему психологическому образованию. А бедный Эмиль вообще ни при чем. Поговорил со мной, поосторожничал как мог и пошел себе, сетуя на странные запреты, которые не дают пообщаться со старым товарищем. Если это все так, то кто поручится за то, что через неделю он сам не сглупит и не размякнет при очередной встрече с подлым Пятым? А подлый Пятый хитро посмотрит по сторонам и опять начнет бубнить о Париже и старых временах. А тут еще рядом окажется Зритель, и весь эксперимент пойдет прахом. Зато если мы подлому Пятому расскажем о том, что его друг - доносчик, он от этого друга отшатнется как от чумы. "Разделяй и властвуй" - старый испытанный метод. Вот мы и разделим и повластвуем.
Мне стало стыдно и досадно. Чем больше я думал о разговорах с Тесье и Катру, тем очевиднее мне становилось, что моя недавняя реакция была точно просчитана. "Эмиль невиновен, - думал я. - Им манипулируют точно так же, как мной. Завтра мы встретимся, и я прочту в его глазах правду". Возвышенно звучит: "Прочесть в глазах правду". Надо будет не забыть эту фразу, когда буду писать книгу. Если буду писать… Отлетевший было сон подкрался опять и на этот раз победил.
Глава девятая
Следующим утром встретиться с Эмилем мне не довелось. Я завтракал дольше чем обычно, надеясь на его появление, однако он так и не пришел. После еды я провел несколько часов, слоняясь по секциям, но все безрезультатно. Эмиль исчез. Обед тоже прошел без него. Гадая, куда он запропастился, я не забывал оставаться веселым и общительным. Сегодня мне как никогда было необходимо продемонстрировать свою лояльность невидимым наблюдателям. Видимо, я даже немного перегнул палку, потому что Вторая заметила, что давно не видела меня таким радостным. Пришлось на ходу изобретать правдоподобную причину, и я не придумал ничего лучше, чем сослаться на злосчастную мифическую книгу. Услышав о том, что я закончил первую главу, заботливая родительница воспылала энтузиазмом и изъявила горячее желание ознакомиться с рукописью. Я мялся, изображал смущение и ломал голову над тем, что же мне теперь делать. В конце концов мы разошлись на том, что я еще немного поработаю над текстом, но Вторая будет первой читательницей. Избавившись от назойливой мамаши, я пошел в Секцию Встреч и засел в засаде в своем кресле. Диван в углу предоставлял более широкий обзор, но я не рискнул изменять в этот день своим привычкам. Прикрывшись книгой, я следил за проходящими людьми, справедливо полагая, что если Эмиль покажется сегодня на свет, то, скорее всего, продефилирует в этом зале.
Вокруг вяло бурлила бессмертная жизнь, после ночных событий казавшаяся какой-то фальшивой и бутафорской. Теперь искренность этих сияющих улыбок представлялась по меньшей мере сомнительной. Постепенно ожидание становилось невыносимым. Я чувствовал, что мне просто необходимо увидеть Эмиля. К счастью, воспоминание о потерянных деньгах помогало сохранять внешнее спокойствие. Конечно, надежнее всего было бы устроиться в каком-нибудь месте, откуда был виден вход в его комнату. Однако исполнению этого плана мешало два обстоятельства. Во-первых, я до сих пор не имел ни малейшего понятия о том, где эта комната находится. Во-вторых, даже если бы мне это было известно, я не стал бы искушать судьбу, сверля взглядом дверь Десятого на глазах у Николь. День тянулся невероятно медленно, но все-таки подошел к концу. Эмиль не пришел. Питая слабую надежду на вечернюю встречу, я долго ужинал в компании Двадцатого и Адада. Они занудно излагали друг другу свои соображения по поводу какой-то новой игры. Вообще-то мне полагалось проявить интерес к этому новшеству, но я не мог заставить себя это сделать. Постепенно их разговор перешел в спор о том, кто станет лучшим игроком. Было невероятно тоскливо слушать это бессмысленное препирательство, перемежаемое радостными бараньими улыбками. Наскоро дожевав еду, я распрощался и ушел. Эмиля в этот день я так и не увидел.