Симэнь Нао, помещик, известный своей щедростью и добротой, был лишен земли во время Земельной Реформы Мао 1948 года и жестоко казнен, несмотря на его невиновность. Он попадает в Ад, где царь загробного мира подвергает Симэнь Нао бесконечным пыткам, пытаясь заставить его признать свою вину. Не добившись результата дьявол позволяет Симэнь Нао вернуться на землю, на свою собственную ферму, где он рождается не человеком, но сначала как осел, затем бык, свинья, собака, обезьяна, и, наконец, мальчик с большой головой по имени Lan Qiansui. Глазами этих животных, Симэнь Нао повествует пятьдесят лет современной китайской истории, заканчивая накануне нового тысячелетия.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТЯГОТЫ ОСЛА - Глава 1. - Пытки и отстаивание невиновности в суде Янь-вана, повелителя Ада. - Обман и перевоплощение в осла с белоснежными копытами. 1
Глава 2. - Симэнь Нао делает доброе дело – спасает Лань Ляня. - Бай Инчунь охотно ухаживает за ослом-сиротой 3
Глава 3. - Хун Тайюэ теряет терпение и грубо ругает Лань Ляня. - Осел устраивает скандал, обгрызая кору абрикосового дерева 5
Глава 4. - Под громкие звуки гонгов и барабанов народные массы вступают в кооператив. - Подкованный осел с четырьмя белоснежными копытами оставляет следы на снегу . 8
Глава 5. - Симэнь Бай допрашивают о выкопанных драгоценностях. - Осел устраивает переполох во время допроса и прыгает сквозь ограду. 10
Глава 6. - Нежность и искренняя приязнь – основа счастливой пары. - Ум и отвага вместе преодолевают хищных волков 14
Глава 7. - Хуахуа боится трудностей и нарушает торжественную клятву. - Наонао проявляет мужество и кусает охотника 15
Глава 8. - Осел из рода Симэнь страдает из-за потери одного яичка. - В усадьбу наведывается герой войны Пан Ху 18
Глава 9. - Осел из рода Симэнь во сне встречает Симэнь Бай. - Народная милиция получает приказ арестовать Лань Ляня 21
Глава 10. - Осел удостаивается чести возить верхом главу уезда, - но случайно терпит несчастье – ломает переднюю ногу 23
Глава 11. - Герой войны помогает изготовить искусственное копыто. - Голодные крестьяне убивают и съедают осла 26
Как сказал Будда:
Человеческая жадность – причина мучительных перерождений.
Отказ от неё и согласие с естественным ходом событий
приносит душевное спокойствие.
МО ЯНЬ
МУЧИТЕЛЬНЫЕ ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ СИМЭНЬ НАО
перевод с китайского на украинский – Иван Дзюб
перевод с украинского на русский – Юрий Калмыков
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТЯГОТЫ ОСЛА
Глава 1.
Пытки и отстаивание невиновности в суде Янь-вана, повелителя Ада.
Обман и перевоплощение в осла с белоснежными копытами.
Мой рассказ начинается с первого января 1950 года.
А перед этой датой я более двух лет подвергался бесчеловечным пыткам в Аду, в суде Янь-вана. Каждый раз, когда меня допрашивали, я заявлял, что ни в чем не виноват. Мой голос, печальный и в то же время непокорный, отражался многократным эхом и долетал до всех закоулков дворца Янь-вана, властителя Ада. Несмотря на страшные муки, я ни разу не оговорил себя и поэтому снискал себе славу несокрушимого человека. Я знал, что немало адских слуг втайне восхищаются мной, а вот самому Янь-вану я уже просто надоел. Чтобы заставить меня признаться и сдаться, они даже применили ко мне самое страшное в аду наказание – бросили в котел с кипящим маслом, в котором меня в течение часа поджаривали словно тушку цыпленка. Нет слов, чтобы описать страдания, которые я тогда испытывал. В конце концов, слуга проколол меня вилами, поднял вверх и через пронзительно визжащую, будто летучие мыши-кровососы, толпу служителей, медленно направился по ступеням к трону повелителя Ада. Горячее масло стекало каплями с моего тела и капало на лестницу, вспыхивая и клубясь желтым дымом... Слуга осторожно положил меня на каменную плиту перед престолом Янь-вана, Князя Тьмы, опустился на колени и, низко поклонившись, доложил:
– Повелитель! Он готов.
Обожженный до хрустящей корочки кожи я чувствовал, что могу рассыпаться на куски от малейшего прикосновения. И вот тогда сверху, с той высоты, откуда лился свет свечей, до меня донёсся почти насмешливый вопрос Янь-вана:
– Симэнь Нао, ты все еще сопротивляешься?
Искренне признаюсь, что в этот миг, когда я зажаренный лежал в луже масла, а моя кожа громко потрескивала, я действительно испугался. Мне было понятно, что способность терпеть боль и муки уже достигла предела, и если я не соглашусь с обвинениями, то неизвестно, какие еще пытки применят ко мне. Но если я сдамся, то неужели мои прежние страдания окажутся напрасными? Я с трудом приподнял голову, которая, казалось, вот-вот оторвется от шеи, и всмотрелся в освещенного свечами Янь-вана и хитро улыбающихся судей возле него. От яростного гнева в душе я вдруг встрепенулся. "Будь что будет! – подумал я, – пусть они меня сотрут в порошок жерновами, пусть разотрут в пыль в ступе, но я опять скажу о своей невиновности!".
Из моего рта брызнули капли вонючего масла, когда я выкрикнул эти слова.
– Я невиновен!
– Я, Симэнь Нао, в течение тридцати лет жизни в мире людей любил физическую работу. Тяжким трудом и бережливостью содержал свою семью. Чинил мосты и заново прокладывал дороги. И не был чужд благотворительности. Благодаря моим щедрым денежным вкладам были восстановлены скульптуры Будды в храмах волости Северо-Восточная Гаоми. Рисом из моих запасов были спасены от голодной смерти многие бедняки. Каждая крупинка риса в моих кладовых пропитана моим потом, каждый медяк в моих семейных сбережениях заработан тяжелым трудом. Я разбогател только благодаря неустанной работе и достиг денежного достатка лишь благодаря собственному уму. Я уверен, что не сделал в жизни ничего такого, чтобы чувствовать угрызения совести.
– Однако, – на этой фразе мой голос стал резким, – такого доброго, честного и порядочного человека как я, они связали, словно преступника, привели к мосту и расстреляли!.. Стоя рядом, они выстрелили в меня в упор из старого огромного ружья, заряженного порохом и картечью. Одним оглушительным выстрелом они превратили мою голову в кровавое месиво, забрызгав мост и белые огромные круглые валуны под ним...
– Я не сдамся, я невиновен, и прошу отпустить меня обратно, чтобы я мог спросить у тех людей, глядя им в глаза, в чём я перед ними виноват?!
Мне было видно, как во время моего яростного монолога хитрый лик Янь-вана беспрестанно морщился, а судьи отворачивали головы, так как не смели взглянуть мне в глаза. Я не сомневался, что они хорошо знают о моей невиновности, о фальшивости обвинения, но по каким-то неизвестным мне причинам делают вид, что ничего не слышат и ничего не видят. Я не переставал кричать, каждый раз повторяя одни и те же слова до тех пор, пока Янь-ван, после недолгого перешептывания с судьями, не ударил деревянным молоточком и произнёс:
– Хорошо, Симэнь Нао, мы признаем, что ты невиновен. В том мире живет немало людей, которые заслуживают смерти, и в то же время, наоборот, многие другие, достойные жизни, умирают. Такие факты наше царство не может изменить. Но на этот раз мы сделаем исключение – помилуем и вернем тебя обратно.
Внезапная радость упала на меня, словно тяжеленный жерновой камень и, казалось, раздавила мое тело. Властелин Ада Янь-ван бросил на пол свой ярко-красный треугольный жезл и с явным нетерпением в голосе приказал:
– Коровья Голова и Лошадиная Морда, отошлите его обратно!
Властитель ада, встряхнув рукавами, покинул зал, за ним отправились и все судьи. Тени от пламени свечей качались от потока воздуха, вызванного взмахами крупных рукавов их мантий. С двух противоположных сторон ко мне подошло двое слуг Ада в черных одеждах, подпоясанных широкими красно-оранжевыми поясами. Один из них нагнулся, поднял с земли жезл Янь-вана и заткнул его за пояс, второй схватил меня за руку и попытался поставить на ноги. Я услышал сухой хруст – казалось, мои мышцы и кости лопнули – и вскрикнул от боли. Адский слуга с жезлом за поясом отодвинул держащего меня за руку слугу в сторону и тоном бывалого знатока с богатым жизненным опытом, назидательно, словно молодому – "зеленому"- новичку, сказал:
– Черт побери, чем забита твоя голова? Водой? Неужели орел выколол тебе глаза? Неужели ты не видишь, что его тело такое нежное, словно печеное мясо у торговцев на 18-й улице Тяньдзина?
Молодой слуга выпучил растерянно глаза, а опытный слуга продолжал поучать его.
– Чего ты всё еще стоишь? Беги и принеси ослиной крови!
Молодой слуга хлопнул себя по лбу, и на его лице появилось выражение, которое свидетельствовало, что наконец-то он все вдруг понял. Повернувшись, он выбежал из зала и вскоре вернулся с заляпанным кровью ведром. Было видно, что оно полное и тяжелое, так как сгорбленный слуга спотыкался, когда нёс его, и казалось, что он вот-вот упадёт. Он донёс тяжелое ведро и опустил его рядом со мной с таким стуком, что я вздрогнул. Я почувствовал тошнотворный запах крови, принесший с собой ощущение горячего тепла ослиного тела. В моей голове на мгновение появился и сразу исчез образ убитого осла. Слуга с жезлом за поясом вынул из ведра кисть из свиной щетины, истекающую густой и липкой темно-красной кровью, и провел ею по моей голове. Я невольно вскрикнул от странного ощущения уколов множества игл, боли и онемения кожи головы. Я почувствовал, как моя слегка потрескивающая сухая кожа, увлажненная кровью, вызывает в памяти образ долгожданного дождя на земле после длительной засухи. В этот момент в моей душе всплыли сотни мыслей и ощущений.
Слуга Ада продолжал. Он хорошо владел своим искусством – наносил кистью мазки умело и так ловко, что всего несколькими движениями покрыл меня ослиной кровью. Я почувствовал, что сила и мужество возвращаются ко мне. Я встал на ноги, больше не нуждаясь в помощи адских слуг.
Хотя служители Ада носили имена Коровья Голова и Лошадиная Морда, они не были похожи на людей с коровьими головами и лошадиными мордами, знакомыми нам по картинам персонажей подземного царства. Строением тела они не отличались от людей, но их кожа была словно пропитана магическим окрасом и отсвечивала синим мерцающим блеском. Такого благородного цвета в человеческом мире я почти не встречал ни на тканях, ни на деревьях, что-то подобное видел лишь в местности Северо-Восточная Гаоми на цветах, которые распускаются утром и вянут после полудня.
Вместе с двумя высокими слугами по обе стороны от меня я проходил темным и, казалось, бесконечным, тоннелем. На его стенах через каждые метров тридцать торчали причудливой формы коралловые опоры с подвешенными к ним похожими на тарелочки лампадами с соевым маслом. Сгорая, они распространяли вокруг себя то густые, то слабые ароматы, которые иногда то просветляли, то затуманивали голову. В их свете я заметил, что под сводом тоннеля висело множество гигантских летучих мышей, подмигивающих мне своими блестящими глазами. И не раз, и не два мне на голову падали комочки их вонючего помета.
Наконец мы выбрались из тоннеля и поднялись на высокий помост. Седая старуха протянув свою гладкую тонкую руку, совсем не соответствующую её возрасту, зачерпнула черной деревянной ложкой черной вонючей жидкости из грязного железного горшка и вылила её в красную чашу. Слуга Ада передал ее мне. И с улыбкой на лице, в которой не было ни тени доброго намерения, сказал:
– Выпей! Если выпьешь жидкость из этой чашки, то сразу забудешь про свои страдания, заботы и ненависть.
Взмахнув рукой, я перевернул чашку и ответил:
– Нет, не выпью. Я хочу удержать в памяти все мои страдания, заботы и ненависть. Иначе у меня потеряется всякий смысл возвращения в человеческий мир.
Я гордо сошел с деревянного помоста, вздрагивающего под каждым моим шагом. Мне было слышно, как адские слуги, сбегая вниз, выкрикивают мое имя.
После этого мы прошли землями Северо-Восточная Гаоми, где я хорошо знал каждую гору и ручей, каждое дерево и травинку. Чужими для меня были только вбитые в землю белые столбики с написанными на них черными чернилами именами, хорошо знакомыми и совсем неизвестными. Торчало много таких столбиков и на плодородной земле, принадлежавшей мне. Лишь потом я узнал, что в то время, когда в подземном царстве я отстаивал свою невиновность, в человеческом мире началась земельная реформа – земли всех зажиточных землевладельцев поделили и раздали безземельным крестьянам. Естественно, и моя земля не была исключением. Конечно, прецеденты отбирания и наделения крестьян землёй в истории страны бывают, но зачем, перед тем, как поделить землю, расстреливать меня?
Видимо, опасаясь, что я убегу, служители Ада крепко держали меня своими холодными руками или, вернее, когтями, за предплечье. Солнце светило ярко, воздух был свежим и чистым; птицы пели в небе, зайцы бегали по земле. Снег, скопившийся на тенистых берегах реки и рвов, отражал свет и слепил глаза. Я взглянул на синие лица адских слуг и вдруг подумал, что они очень похожи на прихотливо одетых и тщательно загримированных артистов театра, но всё же отметил для себя, что такого благородного и изящного оттенка их лицам никогда не могла бы предоставить ни одна земная краска.
Мы шли вдоль реки по дороге мимо десятка деревень и встречались со многими людьми, которые двигались нам навстречу. Среди них были и хорошо знакомые мои друзья из соседнего села, но каждый раз, как только я пробовал открыть рот и поздороваться с ними, служители моментально сжимали моё горло так, что я даже не мог пискнуть. На такие действия я отвечал сильным недовольством – бил их ногами, но они оставались спокойными, словно их ноги ничего не чувствовали. Я ударял головой по их лицам, но они казались резиновыми. Их руки, что держали меня за горло, ослабляли своё давление и отпускали меня только тогда, как только мы оставались одни. Одна повозка на резиновом ходу, запряженная конем, промчалась мимо меня, вздымая пыль. Узнав знакомого родного коня по запаху его пота, я вгляделся в сидевшего на облучке с кнутом в руке извозчика Ма Вендоу. Он был в белой овчинной куртке. За спиной у него висела длинная трубка и табачный кисет. Кисет мотался, словно вывеска, зазывающая в пивнушку. Повозка была моей, конь – моим, а вот возница не был моим батраком. Я попытался броситься за ним, чтобы расспросить, что же, собственно, произошло, но служители обхватили меня цепко, как гроздь винограда, и не пустили. Я понял, что Ма Вендоу, скорее всего, увидел меня, вырывающегося со всех сил из рук адских слуг. И, наверное, услышал мой крик. И наверняка почувствовал неземной запах моего тела. Однако он промчался стремглав мимо меня так, будто хотел избежать какой-то катастрофы.
Также, впоследствии, мы наткнулись на группу людей, идущих на высоких ходулях, словно они воспроизводили сцены путешествия монаха Сюаньцзана в эпоху Тан в поисках священных текстов Будды. В ролях обезьяны Сунь Укун и кабана Чжу Бацзе выступали мои деревенские знакомые. Из лозунгов на их транспарантах и их слов я догадался, что это был первый день 1950 года.
Внезапный приступ беспокойства и тревоги я почувствовал еще перед тем, как мы приблизились к каменному мосту на окраине моего селения. Вскоре я должен был увидеть камни, изменившие свою окраску под влиянием моей разбрызганной крови и кусков мозга. От камней, облепленных лоскутами ткани и грязными волосами, разило резким неприятным запахом крови. На полуразрушенном мосту находились три бродячие собаки: две лежали, одна стояла. Две были черными, одна – желтая. У всех шерсть была лоснящаяся, языки – ярко-красными, зубы – белыми, а глаза светились умом, как у совы.
В своем рассказе "Записки о желчном пузыре" Мо Янь описал этот каменный мост и собак, обезумевших от человеческих трупов. Он также написал о верном сыне, который вырезал из только что застреленного человека желчный пузырь, взял его домой, чтобы лечить зрение матери. Люди рассказывают о частых случаях лечения зрения с помощью медвежьего желчного пузыря, но никто не вспоминает ничего подобного о лечении с использованием человеческого желчного пузыря. Очевидно, рассказ о таком парне – смелая и нелепая выдумка. А история, которую написал Мо Янь – плод фантазии, которую ни в коем случае нельзя считать правдивой.
Пока мы шли от моста до моей усадьбы, в моей голове всплыла сцена моего расстрела. Тогда они связали мне шею и руки за спиной тонкой конопляной веревкой, а на затылок повесили табличку с оскорбительной надписью. Был двадцать третий день двенадцатого месяца по лунному календарю, за семь дней до Весеннего солнцестояния. Холодный ветер пронизывал тело до костей, небо плотно заволокли черные тучи. Ледяная крупа, словно белые крупинки риса, беспрестанно сыпались мне за воротник. Моя жена, из рода Бай, шла вслед за мной и рыдала, но я не слышал голосов моих любовниц – Инчунь и Цюсян. Инчунь была беременной и со дня на день собиралась родить ребенка, поэтому имела право не провожать меня. А вот Цюсян, младшая и небеременная, своим отсутствием меня обидно разочаровала.
Уже стоя на мосту, я резко повернул голову и с расстояния в несколько метров посмотрел на Хуан Туна и его отряд из десятка милиционеров. Я сказал: "Мы с вами, парни, живем в одном селе, не враждовали никогда – ни прежде, ни теперь. Братья, извините, если я вас чем-то обидел. Но скажите – чем?". Хуан Тун глянул на меня и сразу отвернулся. Его золотисто-желтые зрачки блеснули, словно звезды. "Хуан Тун, Хуан Тун... – сказал я, – твои родители дали тебе хорошее имя". – "Перестань болтать, – ответил Хуан Тун, – Это государственная политика". – "Братья, – оправдывался я, – если я должен умереть, то должен знать, за что? Скажите, какие законы я нарушил?". – "О причине спроси в Аду у властелина Янь-вана", – ответил Хуан Тун, поднимая свою старое ружье и приближая его дуло к моему лбу на расстояние пятнадцати сантиметров.
После этого я увидел огненную вспышку, услышал что-то похожее на очень далекий взрыв и учуяв, как в воздухе поплыл запах сожженного пороха, почувствовал, как моя голова отлетает...
Сквозь слегка приоткрытые ворота моего дома я увидел во дворе уйму людей. Как это они узнали, что я вернулся домой? Я обратился к своим спутникам: