Корреспондент вытащил из кармана платок и вытер вспотевшее лицо. Сотрудники, которые находились в комнате, сначала с интересом наблюдали за странной посетительницей, но потом им надоели её бестолковые речи, и они разошлись кто куда.
– Слава богу, все ушли! – облегчённо вздохнула Катя. – Теперь и поговорить можно.
– Как, опять?! – взмолился корреспондент.
– Не опять, а снова, – сказала Катя.
Девушка ещё раз осмотрелась и, убедившись, что в комнате кроме корреспондента и её никого нет, достала из сумочки пачку ассигнаций и положила её на стол корреспонденту. Пот моментально высох. Мужчина непроизвольно встал. От удивления Катин собеседник не мог выговорить не слова.
– Что это? – наконец выдавил он из себя.
– Деньги. А вы разве их не узнали?
– Уберите немедленно!
– Как бы не так!
Катя достала из сумочки вторую пачку и положила её рядом с первой.
Взгляд корреспондента почему-то прилип к этим пачкам. Он хотел посмотреть на Катю, но никак не мог оторвать взгляда.
– Так делают за границей? – спросила Катя и положила на стол третью пачку. – Это для ваших начальников, чтобы они не мешали вам работать.
Корреспондент сел на своё место, одним движением руки смахнул деньги в ящик письменного стола и преданным взглядом уставился на свою посетительницу.
– Я слушаю вас, – сказал он.
– Понимаете, – начала Катя, – нам нужен скандал.
– Какой скандал?
Катя посмотрела на своего собеседника, как на дурака.
– Какой, какой? Грандиозный.
– Виноват, я уже всё понял, – исправился корреспондент.
– Мне надо, чтобы название этой книги звучало по радио, по телевидению…
– Но у нас же газета!
Катя опять испепелила взглядом своего собеседника.
– Сделаем, даже не сомневайтесь.
Собеседница даже и не думала сомневаться в чём-либо. Но она так долго изображала из себя дуру, пока ждала момента, чтобы остаться наедине с корреспондентом, что ей просто необходимо было реабилитироваться, или, на худой конец, просто выговориться. Корреспондент понял это, поудобнее устроился в своём кресле, и стал терпеливо ждать. Ждать пришлось достаточно долго. Девушка высказала своё не совсем лестное мнение обо всех сотрудниках, которые так долго торчали в комнате и не давали поговорить, а потом вполне приятно отозвалась о корреспонденте, намекнув, что если он и дальше будет таким же понятливым, то не пожалеет об этом. Катя, наверное, говорила бы и дальше, но бестолковые сотрудники снова вернулись на свои места, и оратору пришлось прекратить свою пламенную речь.
– Я надеюсь, мы поняли друг друга? – спросила она.
– В этом нет никакого сомнения.
– Вот моя визитка. Не стесняйтесь, звоните в любое время.
– В любое? – корреспондент сделал слащавую физиономию.
– В любое. Я отвечаю за свои слова.
– А если серьёзно?
Вместо ответа Катя помахала корреспонденту с сотрудниками газеты ручкой и вышла из кабинета.
В приведённых выше событиях не хватает одного звена. Не хватает ведомства, с которого всё и началось. Именно оно придало злополучному сочинению официальный статус, именно оно подняло шум там, где его не было, и именно оно, как ни в чём не бывало, закрыло дело, которое и открывать-то никто не просил. И не приведено это звено здесь потому, что основной задачей этого ведомства является не решение задач, которые возложены на него, а отпихивание от себя этих задач всеми возможными и невозможными способами.
Попробуйте прийти в милицию и подать дежурному заявление. Первое, что он сделает, это объяснит, что никаких заявлений подавать вам не надо. Он направит вас к оперативнику, который внимательно выслушает вас. Посочувствовав вам, он объяснит, что во всём случившемся виноваты вы сами, и что помочь себе сможете только вы. Поэтому вам следует идти домой и поскорей забыть о случившемся. И только после того, как вы начнёте ругаться, и из ваших уст вырвутся слова: "Я буду жаловаться в прокуратуру!", оперативник с недовольной гримасой вытащит из стола чистый лист бумаги и предложит вам написать заявление. Однако это ещё не значит, что милиция начнёт искать преступника. Первое, что она начнёт искать, так это основания для закрытия только что открытого дела.
Другое дело – прокуратура. Они ничего не отпихивают от себя. А зачем? Ведь им не надо будет искать преступника – дал команду милиционерам, вот и всё. А если команда поступила из прокуратуры, милиции ничего не остаётся, как защищать законные интересы граждан, то есть, выполнять те обязанности, которые на них и возложены.
Начальник следственного отдела (уже четвёртый за последние семь лет) проводил совещание со своими сотрудниками. Распекая своих "бездельников", он так увлёкся, что совсем забыл про время. Стоит отметить, что распекать их было совсем не надо, ибо сотрудники и так изо всех сил отбивались от уголовных дел, как только могли, и закрывали их при малейшей возможности, но порядок есть порядок. Если сотрудников не распекать, то для чего же тогда на службу ходить? Сегодня я начальник, значит, я их распекаю, завтра они будут начальниками – они распекать начнут. Так положено. Это чтобы порядок был. Чтобы служба мёдом не казалась. Начальник хотел ещё раз обложить своих сотрудников крепким словом, но, взглянув на часы, осёкся. Ему самому надо было ехать в управление на совещание, где генералы будут вытирать об него ноги. Не потому, что он плохо работает, не потому, что произошло что-то из ряда вон выходящее, а потому, что так положено, такой порядок, чтобы служба мёдом не казалась.
– Одним словом, плохо работаете, товарищи, – заключил он.
Начальник взял со стола книжку, к которой был подколот какой-то листок и потряс ей в воздухе.
– Вот ещё на нашу голову свалилось! Кто у нас читать любит? Какой-то Чернокнижник. Надо проверить, соответствует ли написанное действительности.
– Чернокнижник? Так ведь мы проверяли, – раздался удивлённый голос сотрудника.
– Когда?
– А это ещё до вас было. Проверял этого Чернокнижника Андрей Андреевич, а Вихарев закрыл это дело.
– А где у нас сейчас Андрей Андреевич?
– У него после этого дела что-то с мозгами стряслось, и его уволили.
– Ну тебе то, Семёнов, нечего бояться. Твоей голове только кариес страшен. Так что бери этот материал и проверяй.
Семёнов, пожалев, что ляпнул языком, взял злополучную книжку у полковника. На этом совещание было закончено.
Первым желанием Семёнова было закрыть дело. Якобы проверил и ничего не нашёл. Информация проверена, но она не имеет никакого отношения к действительности. Однако следователь вспомнил, что с этим делом уже так поступали, и оно всё равно всплыло на поверхность. Семёнов взял из архива дело о похищении ребёнка, изучил его и отправился в РОНО. Следователь решил сначала действовать так, как и его предшественник.
В просторном и уютном кабинете следователь сидел и смотрел на заведующего РОНО, которого то кидало в холодный пот, то пунцовая краска заливала всё лицо. К моменту прихода милиционера начальник уже разобрался в этом непростом деле и, что называется, владел вопросом. Им руководило два чувства: с одной стороны, надо было любыми путями спасать честь мундира, а с другой, если пришли органы, то всё равно докопаются, хоть скрывай от них, хоть нет. Был и ещё очень деликатный аргумент: в управлении по образованию до сих пор не улеглись слухи о том, как нынешний начальник РОНО оговорил своего предшественника и занял его место. Если сейчас информации, которую вытягивал из него следователь, будет дан ход, то разговоры о якобы невинном и несправедливо смещённым начальнике РОНО тут же прекратятся. И чем страшнее, чем грязнее будет информация, тем прочнее будут позиции его – нынешнего начальника районного отдела народного образования.
Будто прочитав мысли начальника, следователь спросил:
– Да что вы так переживаете? В то время начальником был совсем другой человек. Вам за него отвечать не придется.
Этот аргумент оказался той каплей, которая сдвинула с места нерешительного начальника. Он принял решение и спокойно посмотрел на следователя.
– Начнём с самого начала, – сказал следователь. – Вы отправляли в пионерский лагерь Бахметьеву Татьяну Александровну?
– Я её туда не отправлял.
– Хорошо, зададим вопрос по-другому: РОНО посылал Бахметьеву Татьяну Александровну в пионерский лагерь "Буревестник"?
– Да, два раза, – сказал начальник.
– Факты, описанные в книге "Лагерный роман", имели место быть?
– Я не читаю таких книг.
– Хорошо, зададим вопрос по-другому. У вас в лагере вожатые занимались развратом несовершеннолетних?
– У нас – нет.
– Я имел в виду не вас, а лагерь "Буревестник".
– В Буревестнике – да.
– Какие меры принял РОНО к виновникам этого преступления?
– Троим учителям было предложено уволиться по собственному желанию.
– Только и всего?! – не смог сдержать своего удивления следователь.
– Я в то время не…
– Я знаю, знаю. Просто удивляет, что столь солидное учреждение вместо того, чтобы ходатайствовать о возбуждении уголовного дела на преступников, предлагает им уволиться по собственному желанию.
– Я сам этого не понимаю. Скажу более: преступников было четверо, а предложено было уволиться только троим.
– Почему четверо? В романе было только двое: это Лена и Татьяна Александровна Бахметьева.
– Я же вам сказал, что таких книг не читаю. Откуда я знаю, почему автор решил вместо четверых показать двоих? На самом деле, их было четверо.
– Но вы же сказали, что троим было предложено уволиться по собственному желанию! Выходит, что один человек работает учителем до сих пор?
– Да. Это Соколова Татьяна Александровна.
– Но как вы её могли оставить?
– Не я, а…
– Нет уж, теперь именно вы, милостивый государь! Что было с вашим предшественником, то было. Но теперь вы на этом посту и защита нравственности детей на вашей совести.
– А от уголовных элементов – на вашей.
"Этому чиновнику палец в рот не клади", – отметил следователь про себя.
– Я, собственно говоря, именно с этой целью и беседую с вами, – отбил атаку противника следователь.
– Вот когда вы осудите преступницу, тогда у нас будут основания уволить её, – снова пошёл в атаку начальник.
– Вы работы Владимира Ильича Ленина хорошо изучали? – спросил милиционер.
Начальник РОНО изменился в лице. К игре на этом поле он явно был не готов. Как коммунист, начальник районного отдела народного образования был просто обязан знать работы вождя чуть ли не наизусть, но также как и все советские люди, он никогда не читал их. Исключение составляли те случаи, когда ему приходилось готовиться к докладам для проведения политинформаций. Однако это было в молодости. Занимая такой солидный пост, начальник уже давно не заглядывал в труды основоположников марксизма-ленинизма, в результате чего в голове вообще ничего не осталось, кроме лозунгов, развешанных, где только можно. Однако признаться в этом означало то же самое, что и подписать себе смертный приговор.
– Ну и вопросики у вас! – сказал он, вытирая внезапно выступивший пот.
– Бюрократ тем и опасен, что формально он прав! – процитировал милиционер вождя, не уточнив при этом, где именно и в каком контексте Ленин говорил эту фразу.
Борьба двух интеллектуалов была закончена. Победу одержал представитель социалистической законности.
Глава 13
Татьяна Александровна зашла в класс, кивком головы поприветствовала учеников и села за свой стол. За годы работы в школе она научилась чувствовать настроение детей безошибочно. Стоило только войти в школу, как человека окружал гул. Этот звук можно было сравнить с гулом роя пчёл, летающим над своим ульем. Опытный пчеловод по этому звуку легко определяет, в каком настроении находятся его подопечные. Ему сразу ясно: надо ли надевать маску, чтобы подойти к своим любимицам, или можно обойтись без неё. Бывали случаи, когда пчеловод, уловив в гуле тревожные нотки, вовсе отказывался от планов и оставлял свои мероприятия до лучших времён. Нечто подобное наблюдается и в школе. Даже когда прозвенит звонок, гул не прекращается. Он становится тише, но он всё равно есть. Даже когда учитель входит в класс и здоровается со школьниками, класс продолжает гудеть. Вернее сказать, это уже не гул, а лёгкий шелест, будто свежий ветерок тревожит застывшие в неподвижности листья. Детский коллектив, этот макет вечного двигателя, никогда не может пребывать в состоянии покоя. Всегда кто-то кому-то что-то шепчет на ухо, кто-то толкает кого-то, кто-то над кем-то смеётся…
Сегодня, сев на свои места, школьники молчали. Молчали так, будто в природе вовсе отсутствовали звуки, молчали так, будто и сердца и лёгкие разом перестали функционировать. Так, вероятно, молчали зрители Колизея, предвкушая кровавый финал схватки гладиаторов. Молчали, сжав кисть правой руки в кулак, оттопырив большой палец, чтобы в любой момент вытянуть руку с кулаком вперёд так, чтобы палец непременно указывал вниз.
Татьяна Александровна кожей почувствовала недоброе. Она всматривалась в лица ребят, но на этот раз ничего в них прочесть не могла – одна тишина.
Однако урок надо начинать. Учительница ещё раз осмотрела класс и открыла классный журнал.
К страничке русского языка канцелярским клеем был приклеен белый лист бумаги, на котором было написано всего одно слово: "Проститутка".
Вначале у учительницы русского языка перехватило дух и остановилось дыхание. Она пыталась набрать в лёгкие воздух, но у неё ничего не получалось. Наконец ей удалось сделать это, и она глубоко вздохнула. Кровь, прихлынувшая к голове и стучавшая в висках барабанным боем, отошла, и пурпурно-красное лицо учительницы окрасилось в белый, как снег, цвет. Рука машинально ухватила белый лист и попыталась сорвать его. Клей уже схватился, и лист не поддавался. Тогда рука дёрнула его сильнее, но тот опять устоял. Татьяна Александровна дёрнула в третий раз, уже не сдерживая силу. Лист не выдержал и поддался. Взглянув на ненавистный лист, учительница обнаружила, что вместе с ним её кулак сжимал и лист физики и лист математики. Не зная, что делать, несчастная женщина выбежала из класса в коридор, сжимая в одной руке классный журнал, а в другой вырванные листы. Голова слегка закружилась, и она прислонилась к прохладной стене. Класс, который только что не издавал ни звука, вдруг разразился гомерическим хохотом.
"Проститутка!" – неслось из класса. К выкрикам прибавилось топанье ног и свист. Татьяна Александровна, как опытный педагог, знала, что дети отличаются от взрослых своей жестокостью, но ей впервые пришлось столкнуться с этим.
Директор школы ещё не успела привыкнуть к своей новой должности. Когда она была завучем, у неё не было своего персонального кабинета. Подчинённые хоть и побаивались её, но не смотрели ей в рот с раболепской покорностью. Тогда, во времена совсем недалёкие она более смело принимала решения. Это происходило потому, что над ней всегда был директор, который, выслушав мнения своих сотрудников, сам расставлял все точки над "i". Теперь она сама была директором и кроме неё никто никаких точек расставлять не будет.
Перед директором на столе лежал классный журнал, а на журнале комок смятых листов. Рядом на стуле, опустив голову, сидела Татьяна Александровна. Взгляд директора, до этого неподвижно смотревший на журнал, оставил его и перешёл на учительницу.
– Я понимаю, что в каждом коллективе есть хулиганы, но всему же должна быть граница! Меня поразило то, что в этом участвовал весь класс без исключения, – сказала учительница.
– Шила в мешке не утаишь, – ответила директор.
Она выдвинула ящик стола и вытащила оттуда книжку в яркой обложке.
– Я тогда не читала его сочинения, а теперь…
– Столько лет прошло, кто бы мог подумать, что он на этой основе напишет целый роман?
– Он, по моим сведениям, сейчас за границей?
Татьяна Александровна молча кивнула головой.
– Значит, с него и взятки гладки. Я, Танечка, тоже была молодая и, признаюсь тебе, совсем не святая, но такое нам даже в голову прийти не могло!
Директор многозначительно посмотрела на роман и постучала по обложке пальцем.
– И название-то какое придумал – "Лагерный роман"!
Она сочувственно посмотрела на Татьяну Александровну и спросила:
– Ты сама-то читала?
– Читала, – еле слышно ответила учительница, – ещё тогда, когда сочинение забрали в РОНО.
– Я имею в виду книгу.
Татьяна Александровна отрицательно помотала головой.
– Я её не только читать, я её видеть не могу.
– Прочитай, коли так всё получилось.
Директор кончиками пальцев отодвинула от себя книжку. Таня взяла её и положила в сумочку.
– А что же мне с классом делать? Как я теперь в глаза им буду смотреть?
Директор молча положила на стол чистый лист бумаги.
– Что это?
– Это то, что ты не доделала тогда.
– Я должна написать заявление?
– Ты знаешь другой выход? – ответила вопросом на вопрос директор.
– Куда же мне идти? После такого меня ни в одну школу не возьмут!
– Надо было писать это заявление раньше, когда в РОНО предлагали. Страсти давно бы улеглись и всё быльём бы поросло. А теперь это единственный выход.
Татьяна Александровна написала заявление об увольнении по собственному желанию и пошла домой. Теперь ей не нужно было торопиться на работу, вечером она могла спокойно смотреть телевизор, а не проверять тетрадки. И, хотя муж давно советовал уволиться и заняться своим здоровьем, ей всё равно было грустно. Грустно из-за того, что какой-то мальчишка, хулиган, обидевшись на неё неизвестно за что, взял и исковеркал ей всю судьбу. Идя по улицам города, она вспомнила лицо своего ученика. "У него было доброе лицо, – думала она. – Он не мог этого сделать. А почему всё опять прилипло ко мне? Ведь он в своём сочинении назвал только её имя. Только имя – больше ничего. Мало ли на свете Татьян? Почему эта грязь всё время липнет ко мне"? Она подошла к своему дому и вдруг остановилась.
– А почему я написала заявление? – спросила она сама себя. – Только потому, что она попросила меня? Почему директор даже не попыталась защитить меня? Почему эти хулиганы не были выгнаны из школы? Почему никто не вызвал их родителей? Ведь он нигде не указал моей фамилии, нигде не было указано номера школы и названия лагеря! Она просто хочет избавиться от меня. Ну нет, этот номер не пройдёт! Я завтра же заберу своё заявление, а если не отдаст, то пусть всё решит суд.
Татьяна Александровна решительно поднялась по лестнице и остановилась у своих дверей. Она открыла сумочку, чтобы достать ключи и увидела злополучную книгу. "Чернокнижник", – прочитала она имя автора.
– Вот что с тобой сделала слава?! Вот в кого ты превратился? А ведь Бог дал тебе дар. Ведь ты мог быть писателем, а стал чернокнижником.
Татьяна Александровна осмотрелась и увидела открытую крышку мусоропровода. Она взяла книжку и занесла руку, чтобы швырнуть её туда.
– Да будь ты проклят, Иуда!
Неожиданно на лестнице раздались чьи-то шаги.
– Кого это ты проклинаешь? – услышала она голос мужа.
Рука, держащая книжку, дёрнулась вниз и быстро спрятала её в сумочке.
На площадку поднялся муж. Он подошёл к жене и нежно поцеловал её.
– Так кого же ты проклинаешь?