Строфа 7
Вот только этого мне не хватало!
Девица падала прямо на меня, голая по пояс, с закрытыми глазами, выставив перед собой руки. Я едва успел подхватить ее за плечи. Никогда не терявшийся Камерзан с готовностью и восторгом схватил ее за ноги.
– Уносим! – радостно проорал он. – Пока не отобрали! Дорогу, судари мои, дорогу! Девушке плохо!
Он ринулся в проход, действуя ногами девицы как тараном, и мне, чтобы не разорвать ее пополам, пришлось бежать за ним.
– Черт знает, что творится! – ликовал Камерзан. – Басилевс молодчина! Один указ – и все заморское – фьюить! Бинокля, правда, жалко. Зато с барышней подфартило. Первым делом – искусственное дыхание, – бодро строил он планы. – Да пропустите же! Дышать придется мне, потому что ты куришь. Осторожно!
Девица в сознание не приходила. Мы прорвались в невообразимой кутерьме почти до выхода, но там стоял, загораживая проход, сохраняющий полное спокойствие Лумя Копилор. Всеми своими двадцатью четырьмя руками он сдерживал натиск паникующей толпы.
– Спокойствие! – кричал он, и голос его странным образом перекрывал вопли всех остальных. – Сохраняйте спокойствие! Исчезло только то, что было изготовлено в Заморье, то есть то, чего никогда не существовало. Да здравствует басилевс! Собрание продолжается. Сейчас мы как никогда раньше должны проявить единство и сплоченность и провести единодушное голосование. Не толпитесь, бюллетеней хватит на всех.
Камерзан взревел и ринулся вперед, поудобнее перехватив ноги девицы.
– Побереги-и-ись!!!
Пол ушел вдруг у меня из-под ног, я споткнулся и опрокинулся на спину, не выпуская девицу. Сверху посыпалась какая-то труха, многоголосый вопль ужаса взвился к потолку.
– Землетрясение!
– Землетрясение!!
– Землетрясение!!!
– На улицу!
– Окна, откройте скорее окна!
– Да пропустите же!
За первым толчком последовал еще один. Зазвенело стекло. Откуда-то доносился мощный низкий гул. На меня еще кто-то упал. Зажатый телами, я видел только дверь и размахивающего руками Лумю Копилора, которого не обескуражило даже землетрясение. В руках у Луми появился мегафон. Свет погас, и в тишине раздался многоваттный голос Копилора:
– Внимание! Толчки сейчас прекратятся, ничего не бойтесь, здание построено давно, еще до реформ.
Толчки и в самом деле прекратились, а голос Копилора звучал успокаивающе.
– Будьте патриотами, не жалейте о том, что потеряли то, чего у вас никогда не было. Голосуйте организованно, женщин пропустите вперед. Идите на мой голос.
Мимо меня, наступая на руки, потянулись к выходу люди. Говорили все почему-то шепотом. Когда зажегся свет, в зале осталось совсем немного народа. Со смущенными смешками проходя мимо невозмутимого вежливого Копилора, каждый опускал свой бюллетень в урну.
– Судари, за вас я брошу бюллетени сам, – заботливо предложил Лумя, когда мы с Камерзаном проносили мимо него девицу. – Где знахарская, не забыли?
– Не забыли, – проворчал Камерзан. – Ну жук! Ну ловчила!
И было непонятно, то ли осуждает он, то ли завидует. Наверное, завидовал.
В длинном институтском коридоре исчезли висящие под потолком заморские мониторы, остались лишь вбитые в стену ржавые отечественные костыли. Под ногами расползался и таял заморский линолеум.
Приговор девчушки-знахарки был прост и понятен:
– Голодный обморок. Сейчас нашатырь, а через полчаса – плотный обед и стакан красного вина. А вам, милейший, – обратилась она к сухонькому старичку в клетчатом костюме, с потерянным видом сидящему в углу на табуретке, – придется еще посидеть.
Клетчатый старичок обеспокоенно заерзал.
– Найн сидеть! Никак не можно. Тридцать пять лет тому давно я у вас уже сидеть три год. Мне надо на хаус, а ваш геноссе сказать, что мой хаус и мой страна никогда не существовать. Пфуй!
Не обращая на него внимания, знахарка занялась нашей девицей, сунула ей под нос ватку с нашатырем, тоже же ваткой протерла виски, заботливо прикрыла грудь простыней. Девица начала оживать, щеки порозовели, она открыла глаза и фыркнула.
– Может быть, искусственное дыхание? – деловито предложил Камерзан. – Я готов сделать, я умею.
– Доделались! Совсем человека загнали, – грозно рыкнула на него знахарка. – Ну, милая, сосчитай до десяти. Можешь?
Девица принялась послушно считать. Дверь распахнулась, и в знахарскую стремительно вкатился Лумя Копилор с избирательной урной подмышкой. Клетчатый старикашка обрадованно заблеял.
– Спиртику мне, спиртику, – скороговоркой проговорил Лумя Копилор, старательно избегая смотреть на суетящегося старикашку. – Такая нагрузка, такая нагрузка… Одну только стопочку, и ладненько будет.
Не выпуская урну из рук, он открыл стеклянный шкафчик, налил в мензурку спирта, опрокинул в рот, шумно выдохнул, чмокнул знахарку в щеку, от чего та сразу зарделась, и направился к выходу. Старикашка ухватил его за штанину.
– Айн момент!
– Не могу, не могу, занят, – бормотал Лумя Копилор, пытаясь высвободить штанину. – Да отпусти ты, я тебя знать не знаю!
– Как же так! – возмутился старикашка. – Фы меня встречать, мой чемодан носить, я вам валют давать за услуги, а фы меня не знать! Если фы человек честный, фы должен подтвердить, что я существуй, скажите фсем, что это есть нонсенс, и указ ваш басилевс тоже есть нонсенс…
– Что-о-о?! – страшным голосом спросил Лумя Копилор. – Что ты сказал?
Старикашка ойкнул и съежился. Пользуясь его замешательством, Лумя вырвал штанину, рявкнул:
– Сказано – не существуешь, значит, не существуешь! – и хлопнул дверью.
Старикашка обессиленно вздохнул.
– Мартышка макакская! Шимпанзанутая! – слабо выругался он. – Я имейт теоретический работ, я предсказывал все, что у фас случиться будет, и я не существуй! Фы только подумайте!
– Да успокойтесь вы в конце концов! – прикрикнула на него знахарка. – Сейчас за вами приедут и объяснят, существуете вы или нет.
Старикашка в ужасе взвизгнул:
– Найн приехать! За мной уже один раз приезжать на черный ворона и очень долго все объяснять. Я понял, я все понял! Я не существуй, я не существуй, я не существуй… Я не существуй? – с надеждой спросил он у Камерзана, занятого тем, что заботливо поправлял простыню на девице.
– Что? А, да, конечно не существуй.
– Я не существуй?
– Нет, – сказал я. – Ни капельки.
– Ну, милая, и как же тебя, бедненькую, зовут? – спросила знахарка у девицы.
– Да-да, и номер телефона, пожалуйста, – вклинился Камерзан.
– Вероника, – ответила девица и вдруг, указав пальцем за наши спины, со стоном вновь откинулась на кушетку.
А потом взвизгнула знахарка и хором выругались мы с Камерзаном.
Старикашка исчезал на глазах. Он стал вдруг прозрачным, сквозь него видна была обшарпанная стена, заколебался, как марево над раскаленным асфальтом, и пропал. Некоторое время еще была различима оправа очков, повисших в воздухе над табуреткой, чуть ниже – галстучная булавка и запонки, а у самого пола – молнии на башмаках, но скоро исчезли и они. Так что когда в знахарскую вломились двое в белых халатах поверх мундиров и грозно спросили:
– Где Трах-мать-вашу-бауэр?
Нам оставалось лишь указать на пустой табурет.
Строфа 8
Была тьма, и темной была улица, по которой я бежал.
Издалека раскатами грома доносился топот подкованных башмаков Дружины. В переулках звучно целовались, кто-то кого-то бил, избиваемый кричал. Били по почкам и по национальному признаку. С треском гнилой мешковины отделялись западные, северные, восточные и южные территории.
Я бежал по темной улице и одну за другой распахивал и захлопывал двери кинотеатров.
Я сидел в уютном кресле у камина и одну за другой выкладывал на инкрустированный столик карты, искал потерянную.
Все было не то, и все было не так. Я этого не хотел.
Я бежал по темной улице, а "Клюван" был уже высоко и взял курс на дзонг Оплот Нагорный. И я, сидящий в машине, не видел, как бронетранспортеры изродов подъехали к месту недавнего боя и остановились. Из них никто не вышел. А когда тени от холмов достигли разлома, из его глубины выплыло сизое облако, накрыло колышущейся густой пеленой машины и трупы изродов. К утру следы боя исчезли, а с первыми лучами солнца сытое облако медленно сползло обратно в разлом.
Лишь мой автомат остался ржаветь в бурой, похожей на колючую проволоку, траве.
Я поворачивал калейдоскоп, а принцесса Вероника, привычно опоив мужа и стражу сонным питьем, надела прозрачный пеньюар, зажгла свечу, поставила ее на край окна в угловой башенке замка Дорвиль и приготовила веревочную лестницу.
Она не знала, что муж заподозрил неладное, вылил питье собакам, а сам с верными друзьями в ожидании незваного гостя притаился за уступом стены. В самый интересный момент он ворвется в спальню, и мне не останется ничего, как сказать:
– Ну, здравствуй, дружище.
Я бежал по темной улице, а бриг "Летящий", потеряв в тайфуне мачты и паруса, выбросился на рифы острова Фео, и никто не добрался до берега.
Я поворачивал калейдоскоп, и Лумя Копилор принимал поздравления, расправлял на плечах мантию депутата Совета Архонтов и искал в справочнике телефон Сциллы-ламбады, которая, в свою очередь, искала телефон Луми Копилора. Они долго звонили друг другу, но телефоны были заняты.
…а на кухне у Вероники сидел несуществующий профессор Трахбауэр и давал интервью. Она поила его кофе, но кофе проливался сквозь несуществующего профессора и лужей собирался на полу. Профессор очень этим смущался и говорил, что тридцать лет назад, когда ему дверью зажимали пальцы, с ним такое уже бывало.
…а симпатичная школьница, щедро одарив подружек жевательной резинкой, говорила, что это совсем не больно, только мама предупредила ее, что если она и впредь будет сбивать цену, домой пусть лучше не приходит, потому что ей перед соседями стыдно.
…а красавица брюнетка из "Ночных новостей Армагеддона" между сюжетом о сумасшедшем, который отнес всю наличность в банк, и демонстрацией моделей сезона сообщила, что во время землетрясения никто не пострадал, зато остановились все ядерные реакторы, не взлетают ракеты и реактивные самолеты, а из вод Вечного Моря вышел Зверь и прибрежные дзонги уже ведут бои. Управление Неизбежной Победы отправляет на поле брани легионы добровольцев, все члены Союза обнаженной души, тела и мыслей вступили в Когорты Поддержания Боевого Духа и проходят специальное обучение.
…а еще шкворчали утюги в квартале закусочных и киосков с бижутерией, и сквозь вопли сладко пахло паленым мясом.
…а еще взлетали цены над управляемым базаром с рядами пустых прилавков.
…а еще…
Неужели Варланд прав, и все это мое? Неужели все это – я, и мерзость этого мира лишь оборотная сторона моего бегства в Дремадор? Что же со всем этим делать? Я хотел как лучше, я никого не трогал и не хотел, чтобы трогали меня, вот и все.
Я бежал из последних сил, а сзади накатывалось, захлестывало, и нигде не было Дома с шелковицей у порога и не шелестели уютно длинные зеленые листья над теплой землей.
Я распахнул дверь и, споткнувшись, рухнул на колени.
ЭПИСОДИЙ ТРЕТИЙ
Строфа 1
– Совсем забегался, – сказал дед Порота, помогая мне подняться. – Ну, ничего, там тебя живо приучат к порядку. Не ожидал я от тебя, парень, честно говоря, не ожидал. Я думал, ты так себе шалопут, а ты вон что оказывается. Молодец, хвалю.
Дед Порота расхаживал по квартире в высоких башмаках, пятнистых штанах военного образца и солдатской нательной рубахе и правил опасную бритву.
– Вот оно! Началось! – возбужденно говорил он, отрываясь время от времени от своего благородного занятия и размахивая бритвой у меня перед физиономией. – Я всегда знал, всегда верил, что настанет день, когда придется им туго с их новомодными штучками, басилевсами и управляемыми базарами. Вот тогда-то вспомнят они Пороту Тарнада и прибегут на цырлах. Мой час настал, мой!
В глазах его полыхал огонь сражений, дикая бородища торчала дыбом. Я осторожно вдоль по стеночке пробрался в свою комнату и только там обнаружил, что испачкал рубашку синей краской, которой были закрашены заморские страны на политической карте мира, висящей в коридоре. На Заморье мне, честно говоря, было наплевать, есть оно или нет, мне жарче или холоднее не станет, а вот рубашку жаль.
В комнате моей что-то неуловимо изменилось, будто побывал там в мое отсутствие кто-то чужой. В воздухе витал легкий запах кожи, гуталина и оружейной смазки, а на письменном столе, точно посередине, лежал серый бумажный прямоугольник с диагональной красной полосой.
"Басилевс и Управление Неизбежной Победы благодарят за проявленную сознательность и настоящим предписывают добровольцу… явиться с вещами… опоздание и неявка расцениваются как дезертирство… по закону военного времени…"
Я выпустил бумажку из рук, и она грохнулась на пол как пудовая гиря. Стекла задрожали. В дверь заглянул дед Порота.
– Фу-у-ух, – облегченно выдохнул он. – Я думал, опять землетрясение. Скверная это штука, терпеть их не могу.
Он прикрыл было за собой дверь, но снова распахнул и ткнул в мою сторону бритвой:
– Нет, ты скажи, во времена Крутого Порядка разве были землетрясения? Не было. Потому что – порядок. А сейчас?! А ведь я предупреждал, уж я-то знаю, что говорю. Не впервой это на моей памяти. У атлантов так начиналось, и в Лемурии, сам видел, своими глазами. Раз нет твердой руки, значит разброд и бардак, а где разброд и бардак, там вся грязь наружу прет, голову поднимает, а уж там и до изродов рукой подать. Ну уж тут-то я промаху не дам! Порота Тарнад свое дело знает. Да, все забываю тебе сказать, погорячился я тогда в харчевне старого Клита, ты зла не держи, сам на рожон полез. Такие вот, братец, дела.
Дед Порота грузно протопал по коридору, зашумела вода в ванной. Я опустился на жалобно скрипнувший диван и, дурак дураком, уставился в стену. Динозавр тихо умирал, девица зазывно улыбалась.
Такие вот, братец, дела.
Я ничего не понимал. Ну, хорошо, говорил я себе. Успокойся. Вот ты и узнал, что дед Порота тоже знает дорогу в Дремадор. Ты всегда это подозревал, а теперь узнал точно. Что от этого меняется? Ничего. Твои проблемы остаются только твоими проблемами, и решать их тебе.
Как же так? – спрашивал я у себя. – Варланд говорил, что все вокруг – это я. И я ему поверил. Весь мир вокруг меня – это я. И Порота Тарнад – это я. И Камерзан. И Дорофей. И Вероника. И даже Лумя Копилор – это тоже я. Я родился, и родился мир. Я исчезну, и… Я не верил в заморцев, и их больше нет.
Не так все просто, – возразил я. – Мир вокруг тебя – это ты. Ты выходишь на улицу в хорошем настроении, и все вокруг улыбается. Ты зол – и все готовы ринуться в драку. А потом? Что потом, когда ты сворачиваешь за угол? Они – это ты, но ты уходишь, а они продолжают жить. Но они – это ты!
– Я всегда знал, что проживу тысячи жизней, но одновременно?! Значит, все знают дорогу в Дремадор, но у каждого Дремадор – свой. И дремадоры эти пересекаются, объединяются, образуют сложнейшее кружево, которое и называется – жизнь.
Свеча меж двух зеркал. Зажги ее, и вспыхнут миллионы огней, погаси – и…
Я обхватил распухшую голову руками. Так можно сойти с ума, или я уже сошел с ума? Если взглянуть на то, что меня окружает, уже сошел. Сумасшедший бог, который отвечает за все, но не хочет отвечать ни за что? Ничтожный огонек в одном из тысячи зеркал, который хочет лишь одного – чтобы не подул ветер и не загасил?
Кто я? За что отвечаю, а мимо чего могу спокойно пройти, потому что это чужое?
Я вышел в коридор и позвал деда Пороту, у меня было что спросить. Он не отозвался. В ванной и на кухне его не было, я постучал в его комнату и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. Деда Пороты тут тоже не было, зато было много всего другого. Была здесь карта незнакомой местности с воткнутыми в нее черными флажками и огромный ящик с песком для тактических занятий. В углу грудой были свалены какие-то доспехи, мечи, щиты, поножи, топорщились пики и сариосы и что-то еще, названия чему я не знал, а островерхая побитая молью скифская шапка и черная рогатая каска с полуистлевшим ремешком венчали эту груду железного хлама. У стены стоял огромный оружейный шкаф и там жирно поблескивали смазкой пищали, мушкеты, карабины, автоматы и винтовки с лазерными прицелами, а на оцинкованном ящике рядом со шкафом стоял толстенький тупорылый пулемет с заправленной лентой. На другой стене висел большой, в рост, портрет. Дед Порота на портрете был в набедренной повязке из пятнистой шкуры, ликующе орал, запрокинув к небу лицо, и потрясал огромной дубиной. Ногами он попирал изувеченные тела.
Я вздрогнул и отвернулся.
За окном слышались командные голоса. Там маршировали по плацу и выполняли упражнения с оружием и без, а за серыми приземистыми бастионами тянулось выжженное солнцем холмистое плато с редкими чахлыми деревцами.