- Я имел в виду работу, - слегка обиделся он. - Делать фильмы, понимаете. Рассылать их по всему свету. Бесплатно для солдат, хотя любому прокатчику, желающему приобрести их у студии, они обходятся в целое состояние. Я думаю, армия хотела показывать войскам что–то для поддержания боевого духа по выходным дням. Можно сказать, я заработал свои медали, командуя моральной поддержкой Британской Армии, - с улыбкой добавил он.
Странно, подумалось мне. За эти четыре года я не видел вообще ни одного фильма, разве что когда бывал в увольнительной в Лондоне и сам платил за билеты. Да и "выходных дней" для солдат припомнить не могу. Я попытался сменить тему, но он, похоже, узрел в ней источник вдохновения.
- Знаете, я подумываю сделать фильм о войне, - сказал он. - Но опасаюсь банальностей. Что скажете?
- Полагаю, об этом сказано еще далеко не все. На то, чтобы добраться до сути вопроса, может уйти сотня лет.
- Да, но через сотню лет нас здесь уже не будет, разве нет?
- Вас, наверное, - нет.
- И потом - нужно ведь с чего–то начинать, верно? - спросил он, подавшись вперед и улыбаясь так широко, что я испугался, не лопнули бы у него щеки. - Вот о чем я сейчас думаю, - в итоге сказал он, откидываясь назад и взмахнув рукой. - Может, я это сделаю. Так много времени, так много идей, а я все еще молод. Я счастливчик, мистер Заилль.
- Матье, прошу вас.
- И, полагаю, вы тоже хотите попытать счастья, я прав?
В эту минут я заметил позади него какое–то движение: из дома вышли две девушки, одетые, как я понял, в новомодные купальные костюмы и шапочки, скрывающие волосы. Довершали картину очки для плавания; девушки были настолько укутаны, что выглядело это комично. Они прошагали мимо, не сказав ни слова, хотя первая - та, что пониже ростом, в черном, - проходя мимо, нежно погладила Чаплина по плечу. Он, в свою очередь, не обратил на них совершенно никакого внимания, лишь ласково провел рукой по своему плечу после ее прикосновения и посмотрел мне прямо в глаза, наверное, с самой опасной улыбкой, которую я когда–либо видел, - столь заговорщицкой и интригующей, что я даже вздрогнул. За спиной я услышал всплеск и почти беззвучное скольжение двух тел, плывущих к другому краю бассейна под гладью воды. Чаплин поднес бокал к губам и сделал большой глоток, после чего аппетитно облизнулся.
- У работы в этой индустрии сейчас много преимуществ, мистер Заилль. Матье. Множество… радостей поджидают мудрого инвестора. - Он склонился вперед и улыбка исчезла с его лица, когда он взял меня за руку. - Но не промахнитесь, - добавил он. - Время решает все. И сейчас это время настало!
В тот вечер мы вчетвером ужинали на кухне у Чаплина - ели сэндвичи, которые он поджарил сам, а затем пили в гостиной коктейли. Прислугу на вечер отпустили и, казалось, наш хозяин очень рад тому, что заполучил контроль над кухней и набитым холодильником, ибо потратил немало времени, отбирая правильные ингредиенты для приготовления довольно простых сэндвичей.
Констанс Дилэни была на четыре года старше своей сестры, и в тот вечер, когда мы познакомились, до ее двадцать второго дня рождения оставалось ровно три недели. Хотя обычно меня не привлекают слишком юные женщины: идеальный партнер для меня (по крайней мере, с тех пор, как мне самому исполнилось сорок) - дама от тридцати до сорока лет, - Констанс завладела моим вниманием сразу же, как только вышла из бассейна и сняла очки и шапочку. Волосы ее были коротко острижены, как тогда было принято, а глаз прекраснее мне в этом веке видеть не доводилось. Меня они обворожили - большие, с шоколадно–карими овалами радужки, плававшими в озерах белого льда, что разливались, когда она смотрела вбок, не поворачивая головы. Она переоделась в брюки и льняную рубашку - довольно необычный наряд для женщины в то время, хотя ее младшая сестра Амелия, которая была рядом с Чаплиным весь вечер, а также, держу пари, и всю ночь, из них двоих выглядела более женственной; ее детское платьице было просто одним из подарков, которым ее обогатила знаменитость за время, как я впоследствии узнал, их короткого романа.
- Чем вы занимались в Лондоне, мистер Заилль? - спросила Констанс, жуя оливку из мартини; на что я ответил, что ей следует называть меня по имени, иначе мы никогда не станем друзьями. - До войны, я хочу сказать?
- До войны я прожил долгую жизнь, - признался я. - Но вот что удивительно. Эти последние четыре года, похоже, так сильно повлияли на меня, что прошлое теперь ускользает, как смутные детские воспоминания. Мне напоминают о событиях начала века, а я с трудом могу что–то припомнить. Точно все это было в чужой жизни. Вам не кажется это странным?
- Вовсе нет. Я лишь по газетам знаю о том, что там происходило, но мне кажется это… - Она пыталась подобрать верное слово, а мое сердце потянулось к ней, пока я наблюдал, как она размышляет, желая сказать точно или не говорить вообще. Она понимала, как сильно это время сказалось на тех, кто в нем жил. - За гранью моего понимания, - закончила она в итоге, пожав плечами. - Глупо с моей стороны выдумать какие–то слова об этих ужасах. Здесь. Не где–нибудь, а в Калифорнии.
- Вот потому я и обхожусь без них, - рассмеялся Чаплин, подливая всем еще выпить, даже Амелии, которая едва притронулась к своему бокалу. - Фильмы - пища воображения, понимаете? В отличие от реальной жизни. Молчание заставляет мозг лучше работать. Должно быть…
- Тогда почему ты используешь так много этой инфернальной музыки? - быстро спросила Констанс, обрывая его монолог. Чаплин уставился на нее. - То есть, правда, Чарли, - со смехом прибавила она, - я люблю твои короткие фильмы, так же как и остальная публика, но неужели эти кошмарные рэгтаймы на пианино, которые их сопровождают, так необходимы? Всякий раз, идя в кино, я ругаю себя, что забыла беруши. Напомните мне, мистер Заилль, - она легонько коснулась моего колена, - когда мы в следующий раз пойдем с вами в кино.
- Он же просил тебя называть его Матье, - возмущенно сказал Чаплин, на пару децибел громче нас всех. - Музыка нужна, чтобы отражать характеры и сюжет. Быстрая - для погонь, траурная - для страданий. Ты прекрасно это понимаешь. Можно почувствовать настроение. Музыка вызывает эмоции, она столь же важна, как игра актеров и режиссура. Без музыки…
- Чарли замечательный композитор, - тихо сказала Амелия, но Чаплин не сбился в своей речи ни на такт.
- Ты очень добра, милая моя. - Он подавлял ее своим громким голосом, она почти растворилась в нем. - Но мои фильмы - это полный цикл творчества. Сценарий, режиссура, актерская игра, музыка. Это все составляющие того, что порождается моим разумом. Я стремлюсь контролировать все, поэтому у меня раньше и возникали проблемы. Без контроля, Матье, над всем, ничего не выйдет. Вы же не станете предлагать Буту Таркингтону написать роман, заявив при этом, что названия глав для него будет придумывать кто–то другой, так ведь?
- Нет, но вот нарисовать заголовок на обложке вполне может кто–то другой, - сказала Констанс, я не смог удержаться от улыбки. Я только сейчас сообразил, насколько девушку раздражает любовник ее сестры, и насколько он неспособен отвечать на ее выпады, словно не привык к женщинам, которым от него ничего не нужно. Быть может, Амелия и влюблена до беспамятства, но ясно, что главная здесь Констанс, и она может увести ее прочь отсюда в любое время.
- Если бы это была моя книга, я бы и нарисовал все сам, - заявил Чаплин, с улыбкой посмотрев на меня, точно пытаясь вступить со мной в сговор против нее и вытолкнуть ее из беседы; задача нелегкая, если у женщины такой темперамент, как у Констанс.
- Боже всемогущий! - возопила она так, что я подпрыгнул, а она расхохоталась так громко, что эхо разнеслось по всей комнате. - Только не говори, что ты еще и рисуешь!
После этого с Констанс мы стали встречаться регулярно; именно она убедила меня, что не стоит вкладывать деньги в Чаплина, чье осознание собственной силы так же впечатлило меня, как его самовлюбленность - утомила.
- Я уже слышала, как он рассуждает о своих планах, - рассказала она мне. - Напиваясь, он всякий раз излагает свою философию, прямо Александр Македонский. Покорить мир до тридцати и все такое. Сам–то он, конечно, опоздал. Уверена, когда–нибудь он начнет свое дело - но инвесторов, которых он в это втянет, выдоит досуха. Понимаете, Чарли привлекают только те, кто знаменит так же, как он. Слава - единственное, что его интересует. Думаю, профессиональный психолог смог бы это объяснить. Он заберет у вас все до цента и, возможно, с лихвой потом вернет, но вы никак не сможете его проконтролировать. Вы станете просто разрекламированным банком, Матье. Сберегательной кассой для Чаплина, вот и все.
К моему облегчению, Чарли не стал просить у меня инвестиций в его затеи, хотя, полагаю, принял бы любые мои предложения. В тот год мы еще поддерживали дружеские отношения, но не особенно близкие: связывала нас только Амелия, которую Констанс отказывалась надолго выпускать из виду.
- Этот человек распутник, - говорила она мне. - Одна молоденькая дурочка за другой. Меня удивляет, что он с ней так долго. Я хочу быть рядом, когда он ее вышвырнет. Скоро ей исполнится восемнадцать, и тогда он от нее избавится.
Констанс все более завладевала моими чувствами - вплоть до того, что я понял: я в нее влюбился. Она же встречалась только со мной, однако взаимные страстные уверения ее, похоже, не интересовали. На мои восклицания: "Я люблю тебя", она реагировала фразами вроде: "Какой ты милый", или "Ты так добр ко мне". Это не означало холодность - на самом деле она умела весьма эмоционально выказывать свою радость, когда я приезжал и приглашал ее на обед или в концерт, - просто она с недоверием относилась к любым изъявлениям любви, тем более - публичным. Все больше ночей я проводил в ее квартире и уже подумывал отказаться от собственного дома, который все равно был слишком велик для меня, рассчитывая поселиться с нею, но она убедила меня его сохранить - просто на всякий случай.
- Не хочу себя чувствовать так, будто мы женаты, - сказала она, - словно пути назад нет. Если я знаю, что у тебя есть свой дом, мне безопаснее.
Я тоже об этом думал и уже намеревался сделать ей предложение, однако в прошлом я столько раз с переменным успехом проходил этот путь, что не желал создавать еще один не слишком удачный союз и разрушать нашу дружбу. Мы поведали друг другу о нашем прошлом, хотя я в рассказах о своих романтических отношениях старался не углубляться дальше 1900 года. Я всегда считал, лучше не утомлять людей странностями моего старения, подозревая, что возраст мой вызовет у них больший интерес, нежели моя личность.
- Я никогда не был женат, - солгал я. - Была только одна девушка, на которой я хотел жениться, но ничего не вышло.
- Бросила тебя ради другого парня? - спросила она, и я покачал головой:
- Она умерла, - сказал я. - Возникли… определенные неприятности. Мы были молоды. Это было очень давно.
- Жаль, - отозвалась Констанс, отводя взгляд - не зная, нуждаюсь ли я в утешении, и тот ли она человек, который может меня утешить. - Как ее звали?
- Доминик, - тихо сказал я. - Неважно. Я не люблю об этом говорить. Давай…
- И с тех пор у тебя никого не было? Ты больше ни в кого не влюблялся?
Я рассмеялся:
- Разумеется, были и другие. Я потерял счет людям, с которыми бывал связан, и к одной–двум женщинам я испытывал сильные чувства, сравнимые с теми, которые во мне вызывала Доминик. Ты, например.
Она кивнула и закурила еще одну сигарету, выпуская дым через нос и глядя куда–то в сторону. Я смотрел на нее, но она упорно отводила взгляд.
- А у тебя? - в итоге спросил я, желая прервать затянувшееся молчание. - Когда я услышу все о твоем чудесном прошлом?
- Полагаю, джентльмен никогда не захочет иметь дело с женщиной с прошлым, - улыбнулась она. - Разве не этому учат юных леди? Хранить чистоту и невинность для своих мужей?
- Поверь, не мне об этом судить, - признался я с улыбкой. - Ты даже не представляешь, какое долгое прошлое у меня.
- У меня, по сути, никогда и не было никаких отношений, - нерешительно сказала Констанс. - После смерти родителей я осталась присматривать за Амелией и последние несколько лет только этим и занималась. У меня здесь есть знакомые, мы унаследовали вот эту квартиру - вполне можно было никуда не уезжать. Затем Амелия познакомилась с Чарли, а я с тех пор изображаю при ней дуэнью. Иногда мне становится страшно: мне уже двадцать два, и лучшие годы позади. Я - будто старая дева, чья–нибудь тетушка из романов, которые все время читает Амелия. Ну, знаешь: девица отправляется в Италию, и там ее корсет развязывает какой–нибудь римский бог, а чопорная дуэнья стоит в сторонке и неодобрительно фыркает.
- Ты вовсе не старая дева, - с жаром возразил я. - Ты, наверное, самая…
- Прошу тебя, только без этой неуместной лести, - поспешно сказала она и, погасив недокуренную сигарету в пепельнице, встала и подошла к окну. - У меня нет трудностей с самооценкой, спасибо.
- Тебе нравится Калифорния? - спросил я после долгого молчания. В голове у меня начал складываться план - увезти ее из этого штата, от этих унылых людей, которые уже стали мне надоедать. Куда ни глянь, везде тут одержимы славой, движущимися картинками, горсткой значительных имен и тем, как оказаться поближе к ним на вечеринке.
- Почему нет? - безразлично отозвалась Констанс. - Здесь у меня есть все, что нужно. Друзья, жилье, ты… - В последней фразе прозвучала уступка.
- А что если мы отправимся в путешествие? - спросил я ее. - Мы могли бы поехать в круиз. Например, на Карибы?
- Звучит заманчиво. А я смогу одеваться как хочу, совсем перестать краситься? Читать, а не смотреть?
- Все, что хочешь, - рассмеялся я. - Ну так как? Можем поехать завтра или хоть через десять минут.
На секунду мне показалось, что она готова согласиться, но затем ее лицо помрачнело, плечи опустились, и я понял, что́ за этим последует. В эту минуту она казалась воплощением разочарования.
- Амелия, - сказала она, - я не могу ее оставить.
- Она достаточно взрослая, чтобы справиться самой, - возразил я. - К тому же, у нее есть Чарли.
- Два утверждения, Матье, - холодно отозвалась она, - и оба, как ты сам прекрасно понимаешь, не соответствуют истине.
- Послушай, Констанс, - сказал я, вставая и обнимая ее за плечи, - ты не можешь всю жизнь присматривать за сестрой. Ты же сама сказала это всего мгновение назад: что боишься, будто лучшие годы уже позади. Так не допускай этого, Констанс. Ты сама была младше Амелии, когда стала присматривать за ней.
- О да - и посмотри, что я натворила! Ей почти восемнадцать, и она - игрушка богатой кинозвезды вдвое старше нее. Чарли вышвырнет ее вон, как только она перестанет его устраивать.
- Наверняка ты этого не знаешь.
- Знаю.
- Может, он ее любит.
- Я люблю ее, Матье, как ты не можешь этого понять? Я люблю ее и не могу оставить одну, пока не буду уверена, что она крепко стоит на ногах. Возможно, осталось уже недолго. Когда они расстанутся, ей будет тяжело, но она справится и станет сильнее. Если она переживет это, она переживет что угодно. Поверь мне, я знаю.
Повисло долгое молчание - ее слова медленно доходили до моего сознания и обретали там собственную жизнь. Я повернулся, взглянул на нее и медленно сел: Констанс вся подобралась, точно пытаясь скрыть свой страх перед тем, как я отреагирую.
- Ты и Чарли?.. - покачал головой я. Такой союз я даже не мог себе вообразить. - Когда?.. Когда это было? Недавно? Когда мы познакомились?
- О боже, нет, это было давно, - сказала она, наливая себе выпить. - Примерно два года назад, если это имеет значение. Мы познакомились на какой–то вечеринке. Я была его поклонницей, и он меня очаровал. Мне было все равно, что он женат. Все знали, что он терпеть не может Милдред. Глупо говорить, что он соблазнил меня, - он этого не делал. Я хотела его так же безумно. А он, надо отдать ему должное, был так добр ко мне. Пока мы с ним были вместе, чего он только для меня не делал… Он был прекрасным другом, любовником. Просто… сам способ расставания причиняет боль.
Я посмотрел на нее, вопросительно подняв брови.
- Ну?
- Это в самом деле нелепо, - засмеялась она, смахнув слезу. - И не делает мне особенной чести.
- Все равно расскажи, - стоял на своем я. Она устало пожала плечами, точно вся эта романтика ее давно утомила и больше имела никакого значения.
- Мы были на вечеринке у Дуга и Мэри. Праздновали день рождения, я разговаривала с одним второразрядным актером с "Эссеней", сыгравшим, кажется, в "Банке" и в "Ночь в театре". Чарли поссорился с ним, бог знает, почему, скорее всего, из–за пустяка, и не пригласил его на "Мьючуэл", когда поменял студию. Как бы то ни было, у парня настали тяжелые времена, и он просил меня помочь ему - вернуть расположение Чарли, - а я всячески пыталась от него избавится. Никогда не понимала, почему люди думают, что раз мы с Чарли пара, значит, я могу добыть им роль в его фильме. Я решила привести его самого к Чарли - пусть разбираются между собой, - а мне хотелось пообщаться с кем–нибудь поинтереснее. Я нашла Чарли возле бассейна - он беседовал с Леопольдом Годовским. Я знала, Чарли восхищается этим пианистом, и подвела к нему того парня; Чарли тепло пожал ему руку и пригласил присоединиться к беседе. Казалось, он очень рад его видеть. Я сказала, что вернусь в дом к остальным гостям, и Годовский решил пойти со мной. Я ни о чем таком не думала, мы просто поболтали несколько минут. Я сказала, что в детстве слушала его в Бостоне - мой отец был большим его поклонником. Ему польстило, что я об этом помню, и он рассказал анекдот о толстой певице–сопрано, которая пила виски, чтобы улучшить голос. Я посмеялась. Вот, собственно, и все. Затем по пути домой Чарли не сказал мне ни слова; я понимала, что его что–то разозлило, но я устала и не хотела потакать ему, расспрашивая, что же случилось, поэтому всю дорогу я притворялась спящей, а дома сразу же легла. Я не хотела в ту ночь возвращаться домой к Амелии, надеясь, что к утру все уладится.