- А ведь верно, Мэтти, - сказал он; от этой уменьшительной формы я всякий раз вздрагиваю, вспоминая о старом друге, который уже двести лет как на том свете. - Так что же ты предлагаешь?
- Я предлагаю сегодня отобедать с мисс Моррисон и разузнать подробнее, чего же она хочет. А затем я попытаюсь это ей предложить. Вот и все.
- Эх, джентльмены, а я вот знаю, что я бы предложил ей с удовольствием, - засмеялся Джеймс.
Мисс Моррисон - "Тара говорит" - и я пообедали в итальянском семейном ресторанчике в Сохо. Милое место - в такие я люблю приводить деловых партнеров, когда пытаюсь чего–то от них добиться. Хозяйка всегда находит время выйти поговорить со мной.
- Как вы и ваши? - по традиции спросила она, пока мы усаживались в тихой кабинке подальше от входа. - Хорошо, я надеюсь?
- У нас все замечательно, спасибо, Глория, - ответил я, несмотря на то, что "мы и наши" состоят из меня и Томми. - А вы как?
Обмен любезностями продолжался несколько минут. Тара воспользовалась паузой, чтобы посетить дамскую комнату и вернулась посвежевшей, с заново нанесенной помадой; аромат ее духов мешался с запахом кростини. Она шла между столов, как по миланскому подиуму, точно официанты - оптовые покупатели, а посетители - фотографы. Короткие светлые волосы - с такой простой стрижкой легко управляться - ее фирменный знак, а красотой своей она больше обязана безупречной симметрии лица: каждая черта в точности отражается на другой его половине. На нее можно лишь смотреть и восхищаться. Тара была бы совершенством, если бы в ней отыскался хоть один изъян.
- Итак, Матье, - произнесла она, осторожно сделав глоток вина и стараясь не оставить отпечаток помады на краю бокала, - поболтаем для начала или сразу перейдем к делу?
Я засмеялся.
- Мне просто захотелось пообедать с тобой, Тара, - сказал я, притворившись оскорбленным. - Как я понял, не исключено, что в скором времени мы не будем так часто встречаться в офисе, вот мне и захотелось насладиться твоим обществом, пока еще есть такая возможность. Могла бы и сказать мне, что рассматриваешь предложения, - добавил я, и печальная нотка, очень натуральная, проскользнула в моем голосе.
- Мне болтать не следовало, - сказала она. - Прости, я хотела сказать тебе, но сама не знала, что из этого выйдет. И в любом случае, я не искала эту работу. "Биб" сами на меня вышли, клянусь. Они сделали очень щедрое предложение, а мне нужно подумать о будущем.
- Я в точности знаю размер сделанного ими предложения, и, честно говоря, оно не намного более щедрое, чем то, сколько ты получаешь сейчас. Нужно было запросить с них побольше. Они согласятся, ты же понимаешь.
- Ты так считаешь?
- О, я это знаю наверняка, уж поверь мне. Они в состоянии поднять ставку на добрых… процентов десять, я полагаю, без особых затруднений. А может, и больше. Ты - ценное приобретение. Я слышал, тебе могут предложить "Живьем и с пинками".
- Но ты не сможешь дотянуться до их суммы, - сказала она, игнорируя мою колкость. - Не забывай, я знаю, какие у нас бюджеты.
- У меня и в мыслях не было дотягиваться, - ответил я, накручивая спагетти на вилку. - Я не намерен выставлять тебя на аукцион, моя дорогая. Ты же не дойная корова. Как бы то ни было, у тебя со мной контракт. И с этим ты ничего не можешь поделать, так ведь?
- Всего лишь на восемь недель, Матье, и все. Ты это прекрасно знаешь - и они тоже.
- Значит, через восемь недель и будем разговаривать. А пока давай забудем об увольнениях, отставках, перестановках и тому подобных малоприятных вещах. И, ради всего святого, давай пока не оповещать прессу, ты не возражаешь?
Тара посмотрела на меня и положила нож.
- И ты просто позволишь мне уйти, - сухо констатировала она. - После всего, что мы вместе пережили.
- Я вам ничего не позволяю, мисс Моррисон, - возразил я. - Я лишь предлагаю вам отработать до истечения срока контракта, а после этого, если вы пожелаете покинуть нас ради лучшего места, вы двинетесь тем курсом, который сочтете правильным для вас и вашей карьеры. Некоторые меня сочли бы великодушным работодателем, знаете ли.
- Ты теперь все время будешь так говорить? - процедила она, с досадой уставившись в стол.
- Как - так? - сказал я.
- Как какой–нибудь блядский адвокат. Точно боишься, что я записываю каждое твое слово, чтобы через полгода возбудить иск. Ты не можешь говорить со мной нормальным тоном? Я считала, мы с тобой кое–что значим друг для друга.
Я вздохнул и посмотрел в окно. Я не был уверен, что мне хочется опять ступать в эту наезженную колею.
- Тара, - в конце концов сказал я, наклонившись вперед и взяв ее маленькую ручку в свои ладони. - Насколько я тебя знаю, ты вполне способна записать этот разговор. Не сказал бы, что у тебя большие достижения в смысле честности со мной, так ведь?
Полагаю, здесь следует рассказать кое–что о моих отношениях с мисс Тарой Моррисон. Около года назад мы вместе присутствовали на церемонии вручения призов - не столько вдвоем, сколько в группе, представлявшей нашу станцию. Тару сопровождал ее тогдашний бойфренд, модель белья от Томми Хилфигера, а я заказал профессиональный эскорт - никакого секса, просто сопровождение на вечер, поскольку в то время я жил один и не испытывал ни малейшего желания ввязываться в новые отношения. Я достиг половой зрелости более 240 лет назад, так что ничего удивительного в том, что меня порядком утомляет бесконечная череда свиданий, расставаний, свиданий, браков, свиданий, разводов, свиданий, вдовства и так далее. Раз в несколько десятков лет мне нужно побыть одному.
В тот вечер у Тары вышла размолвка с бойфрендом: кажется, он оказался гомосексуалистом, и, я полагаю, это сильно расстроило все ее планы, - поэтому она приняла мое предложение подбросить ее до дома. После того, как я отвез свою вечернюю спутницу, мы заехали выпить в мой клуб и проговорили почти всю ночь, в основном - о ее карьерных устремлениях (весьма честолюбивых) и ее преданности журналистике и нашей станции, которую Тара называла "будущим телевещания Британии": в такое даже я не мог поверить. Она привела некоторое количество своих образцов для подражания, и на меня произвели впечатление ее обширные познания в истории профессии, ее понимание того, как профессионализм и аморальность могут сосуществовать в одной индустрии и как подчас трудно провести между ними грань. Особенно мне запомнился любопытный диалог насчет общественного интереса. Затем мы вернулись в мою квартиру, пожелали друг другу спокойной ночи и заснули в одной постели, даже не поцеловавшись; необычный, однако весьма привлекательный в тот момент расклад.
На следующее утро я приготовил завтрак, а затем пригласил ее на ужин, который в итоге мы пропустили, ибо предпочли вернуться в постель, где на сей раз произошло нечто большее, нежели в предыдущую ночь. После этого наши отношения продлились несколько месяцев в обстановке крайней осмотрительности - я не говорил об этом никому и, насколько мне известно, она тоже. Я был увлечен ею, я ей доверял и совершил ошибку.
Она была потрясена, узнав, что Томми Дюмарке - мой племянник. (Я не говорил ей, что на самом деле моим племянником был его пра–пра–пра–пра–пра–пра–прадедушка; подобная информация казалась мне избыточной.) Тара много лет смотрела его сериал, и видимо, была увлечена юношей с тех самых пор, как он еще подростком только возник на телеэкране. Когда я упомянул, что мы родственники, она ужасно покраснела, точно я застал ее за чем–то неприличным, и едва не поперхнулась куском мускусной дыни. Тара умоляла их познакомить, пока я не сделал этого - славным летним вечером в прошлом году, и она чуть не сорвала с него брюки прямо на моих глазах. Она его не заинтересовала - у него в то время был кратковременный роман с его экранной бабушкой, а та, видимо, была очень ревнивой любовницей, - к тому же, мне показалось, он счел Тару глуповатой, хотя если быть честным, в тот вечер она немного перебрала; алкоголь же обычно превращает ее в восторженную школьницу. Она позвонила ему на следующий день и пригласила выпить, он отказался. Она послала ему факс с приглашением на ужин, он не среагировал. Тогда она отправила ему мейл со своим адресом и обещанием, что если он придет прямо "СЕЙЧАС", то его ждет открытая дверь, а она будет лежать обнаженной на персидском ковре перед горящим камином; бутылка шампанского охлаждается, пока она это печатает. На сей раз он посмеялся, набрал мой номер и рассказал, что вытворяет моя подружка. Я расстроился, но ничуть не удивился и отправился на свидание вместо него. Войдя в ее квартиру, я обнаружил Тару именно в той позе, какую она описывала. Она удивилась, однако старательно это скрыла и даже попыталась сделать вид, будто поджидала меня и хотела сделать сюрприз. Я сказал, что она лжет, но мне безразлично: между нами все кончено и будет лучше, если мы вернемся к чисто деловым отношениям.
Через неделю она опубликовала статью в известной воскресной газете - "Тара говорит: Просто скажи нет!" - в которой утверждала, что у нее только что закончился роман со знаменитой звездой мыльной оперы (не называя его по имени, однако по описанию было ясно, кого она имеет в виду). Тара намекала, что их сексуальные отношения граничили с запретным: она с удовольствием выполняла все его юношеские фантазии и принуждала его выполнять свои. Но, по ее словам, предпочла закончить отношения, когда он попытался втянуть ее в свой мир алкоголя, героина и кокаина. "Я увидела его взгляд, когда он предложил мне серебряную ложку и бунзеновскую горелку унижения, - истерично писала она, - и поняла, что никогда не стану той женщиной, которую он хочет во мне видеть. Женщиной такой же неуравновешенной, как и он сам. Женщиной, готовой на все ради очередной дозы - торговать собой на улицах, грабить старушек, продавать наркотики младенцам, полным ничтожеством. Я посмотрела на него и покачала головой. "Тара говорит: ты мне не нужен", - сказала я ему".
Томми - невинную жертву, хотя все, что Тара насочиняла о его личной жизни, недалеко от истины, - вызвали в офис исполнительного продюсера в понедельник утром после публикации и сообщили, что если бы мисс Моррисон назвала его по имени, его бы немедленно уволили. Поскольку она этого не сделала, и они не могут доказать, что она говорит именно о нем, ему делается официальное предупреждение. Он несет ответственность за своих поклонников, сказали ему, - девочек, мечтающих выйти за него замуж, мальчиков–подростков, которые с суеверным ужасом следят за его борьбой с раком яичка. Продюсеры признают, что он, несомненно, - самый популярный персонаж сериала, но без колебаний прикончат его в автомобильной катастрофе, пристрелят или наградят СПИДом, если он снова выйдет за рамки приличий.
- Вы говорите о моем герое, разумеется, - сказал Томми. - Вы проделаете это с ним.
- Что–то вроде, - пробурчали ему в ответ.
Инцидент привел к тому, что мой племянник пережил пару ужасных месяцев: таблоиды преследовали его по ночам, желая выяснить, что он ест, вдыхает, глотает, курит или вкалывает, кого он целует, трогает, лапает, кого оскорбляет действием или трахает, - и это лишь усугубило проблемы, возникшие из–за образа жизни, который они сами ему когда–то навязали, лишь бы увеличить свои тиражи. Ничего другого ни от кого из Томасов я и не ожидал, но совсем не обрадовался, что к его проблемам приложила руку мисс Моррисон, о чем и сообщил ей при бурной встрече несколько дней спустя. Я умею держать себя в руках, но, богом клянусь, в тот раз с собой не совладал. С тех пор мы соблюдаем дистанцию. Меня мало заботит ее переход на новые пажити - мне теперь даже нравится эта идея. У нас Тара - большая рыба в маленьком пруду. Мы сделали ее звездой. Второразрядной звездочкой второразрядного канала, но тем не менее - звездой. Она еще поймет, что жизнь с "Тетушкой" куда сложнее.
Поэтому тем вечером, поедая паштет, слушая Вагнера и попивая вино, я хотел расслабиться и выкинуть из головы события дня. До моего следующего визита на станцию оставалось целых семь дней, и коллеги получили строжайшие инструкции не беспокоить меня - за исключением совсем уж крайних случаев. Поэтому я несколько опешил, когда кто–то позвонил в мою дверь, и на пути к ней про себя молился, чтобы это оказалась просто неполадка звонка, а за дверью бы никого не было.
Но на пороге, ероша от нетерпения волосы, стоял мой племянник.
- Томми, - удивленно произнес я. - Уже очень поздно. Я собирался…
- Дядя Мэтт, мне нужно с тобой поговорить, - сказал он и, оттолкнув меня, вошел в квартиру. Я со вздохом закрыл дверь, а он направился прямиком в гостиную: шестое чувство подсказало ему, что там найдется выпивка. - Ты сказал, что дашь мне денег! - вдруг закричал он. Голос у него дрожал, и на миг мне показалось, что он сейчас заплачет. - Ты обещал мне…
- Томми, пожалуйста, сядь и успокойся. Я забыл. Извини. Я собирался переслать их тебе, верно? Это вылетело у меня из головы.
- Но ты же дашь мне денег, правда? - взмолился он, схватив меня за плечи, и только поэтому я удержался, чтобы в раздражении не толкнуть его на диван. - Потому что если ты не дашь, дядя Мэтт, они меня…
- Я выпишу тебе чек прямо сейчас, - быстро сказал я, отходя от него к письменному столу в углу комнаты. - Честное слово, Томми, это просто недоразумение. Неужели обязательно врываться ко мне посреди ночи и нарушать мой покой? О какой сумме у нас шла речь? Тысяча, да?
- Две, - быстро поправил меня он, и в отсветах камина я заметил, как сильно он вспотел. - Мы говорили о двух тысячах, дядя Мэтт. Ты обещал мне две…
- О, ради бога, я дам тебе три. Так лучше? Три тысячи фунтов, хорошо?
Он кивнул и быстро закрыл лицо ладонями, но через секунду уже отнял руки и улыбнулся:
- Я… я прошу прощения за это.
- Все в порядке.
- Я ненавижу просить, но… Накопилось так много счетов…
- О, я не сомневаюсь. Электричество, газ, муниципальный налог.
- Муниципальный налог, да, - сказал Томми, кивнув, точно это было подходящее оправдание.
Я оторвал чек и протянул ему. Прежде чем положить в бумажник, он пристально осмотрел его.
- Расслабься, - сказал я, присаживаясь напротив и наливая ему вина в бокал, который он с жадностью схватил. - Я его подписал.
- Спасибо, - пробормотал он. - Мне пора идти, мне ждут.
- Посиди пару минут, - сказал я, не желая уточнять, кто его ждет или зачем. - Скажи мне, сколько из этих денег уже потрачено?
- Потрачено?
- Сколько ты задолжал? Я имею в виду не "Бритиш Телеком" или газовую компанию. Сколько из этой суммы уйдет завтра, когда откроются банки?
Он помедлил.
- Все, - ответил он. - Но больше и не нужно. Я с этим покончил.
Я наклонился вперед:
- Чем же ты занимаешься, Томми? - спросил я; меня это заинтриговало по–настоящему.
- Ты знаешь, чем я занимаюсь, дядя Мэтт, я - актер.
- Нет–нет. Я имею в виду, что ты делаешь, когда не снимаешься? Во что ты впутался?
Он рассмеялся и резко помотал головой. Я понимал, что теперь, когда деньги получены, ему хочется поскорее уйти.
- Ни во что, - ответил он, - просто сделал парочку неудачных вложений капитала, вот и все. Но этого хватит, и теперь я все улажу. Я все тебе верну, обещаю.
- Нет, не вернешь, - сказал я, просто констатируя факт. - Но это не имеет значения, меня не волнуют пара тысяч фунтов. Я просто боюсь за тебя.
- Ничего ты не боишься.
- Боюсь, - возразил я. - Не забывай, я видел, как погиб твой отец. И его отец тоже. - Я остановился на этом поколении.
- Послушай, дядя Мэтт, ты не смог спасти их жизни и не собираешься спасать мою, верно? Оставь меня в покое, я сам с собой разберусь.
- Томми, я - не спасатель. И не священник. Я совладелец спутниковой телекомпании. Мне просто тяжело смотреть, как умирают молодые, вот и все. Я даже мысль об этом считаю нелепой.
Он поднялся и заходил по комнате, время от времени посматривая на меня и открывая рот, но не произнося при этом ни слова.
- Я - не - умру, - наконец четко произнес он, сведя ладони и нацелив указательные пальцы в потолок. - Ты меня слышишь? Я - не - умру.
- Разумеется, умрешь, - отмахнулся я от него. - Мне ясно, что у тебя на хвосте плохие парни. Так что это всего лишь вопрос времени. Все это я уже видел.
- Иди ты на хер!
- Довольно! - крикнул я. - Я не выношу брани и не желаю слышать ее в своем доме. Не забудь об этом, когда в следующий раз явишься за деньгами.
Томми покачал головой и направился к двери.
- Послушай… - сказал он тихо, однако быстро и настойчиво, явно встревожившись из–за нашей размолвки: он не знал, когда я ему понадоблюсь в следующий раз. - Я ценю твою помощь. В самом деле. Может, я тоже когда–нибудь смогу тебе помочь. Сходим куда–нибудь на следующей неделе, ладно? Пообедаем вместе. В каком–нибудь тихом местечке, где ни один ублюдок не будет пялится на меня, гадая, болею я раком яичка или нет, хорошо? Прости. За все. Я обещаю. Спасибо, ОК?
Я пожал плечами, глядя ему вслед, а затем со вздохом вернулся в свое кресло и обхватил ладонями большой бокал бренди - себе в утешение. И тут на меня снизошло озарение. Мне 256 лет, все это время я сидел и смотрел, как умирают девять Томасов, и ничего не сделал, чтобы предотвратить хотя бы одну из этих трагедий. Я помогал им, когда они нуждались в поддержке, но принимал их судьбу как нечто предопределенное. То, чему я не в силах помешать. Так я все это время и живу. А они умирают один за другим. И большинство из них - неплохие люди, беспокойные, да, но они заслуживают помощи. Заслуживают моей помощи. Заслуживают жизни. И теперь еще один из них - в беде. Еще один Томас готов встретить свой конец, а я останусь здесь - ждать, когда родится следующий. Ожидая, когда придет и его время. Когда он попадет в беду, встретит девушку, сделает ей ребенка и погибнет. И я подумал: это не должно продолжаться.
Озарение же заключалось в следующем: я должен сделать то, что следовало совершить много лет назад, - спасти одного из Томасов. А именно - я должен спасти Томми.