Барыга
Я никогда, никогда, прости господи, не видел триады на боевом выезде. Как и для большинства тутэйших, само слово "триада" ассоциировалось у меня с одной фотографией из net-визора, на которой через бесконечный поток китайцев идет несколько десятков фигур в черном, наводящих ужас не меньше, чем воины-статуи терракотовой армии. Такое впечатление они и оставляют – глиняных големов, которые будут неистово биться, пока тело способно двигаться. Впереди, крупным планом, - бригадный офицер в очках Ray Ban и с таким лицом, что сразу становится как-то не по себе. Он смотрит в камеру взглядом гадюки перед броском, и еще больше не по себе становится, когда читаешь, что автора фотографии, какого-то неосмотрительного голландца, ликвидировали сразу после появления этого изображения в эфире, потому что фотографировать триады нельзя.
Мы продвигались именно таким образом – через огромную толпу китайцев. Меня с Мастером благовоний окружало кольцо сорок девятых в гражданском, и на каждом большом перекрестке он останавливался и получал по маленькой рации команду "можно" или "ожидай, коридора нет" - кто-то обеспечивал безопасность нашего движения. Что примечательно, команды подавались на мове – может быть, чтобы их не поняли остальные китайцы, потенциальные члены конкурирующих триад.
Люди узнавали одутловатое лицо Мастера благовоний и шарахались с нашего пути. Тех, кто задерживался или не успевал заметить нашу процессию, грубо отталкивали прочь солдаты сопровождения. Я заметил, что, хотя на сорок девятых нет никакой униформы, одеты они похоже. На всех были или спортивные костюмы Adidas Basics, или свободные полуспортивные куртки Reebok со штанами для джоггинга, которые не стесняли движений. Внимательного наблюдения за манерами одного или пары солдат было достаточно, чтобы без проблем распознать их в толпе.
Мы довольно быстро спустились, причем все время двигались по основным крупным улицам. На этот раз обошлось без акробатики и прыжков над бездной по жердочкам. Мы вышли из чайна-тауна в районе улицы Немига. Тут нас уже поджидал камуфляжный с двумя дюжинами бойцов. Рядом стоял огромный представительский "Мерседес", принадлежащий Мастеру благовоний. Интересно, что среди китайцев по сей день считается крутым покупать немецкие автомобили, несмотря на их признанную ненадежность, на то, что они часто ломаются и тарахтят по время движения, как старый трактор. Но это дань традиции: когда-то триады работали только в Юго-Восточной Азии, европейские автомобили стоили там значительно дороже японских и были признаком статуса (к тому же в те далекие времена, до Скорби, европейские автомобили были еще относительно качественными). Сейчас, когда триады контролируют европейскую территорию, они продолжают считать признаком статуса рассыпающиеся немецкие драндулеты. И кто после этого скажет, что китайцы – не консерваторы? - Едем по Богдановича к Бангалор, там сворачиваем у Макдональдса и по Мао Цзэдуна – к Колоса, – объяснял камуфляжный своим подчиненным. – По пути туда ЧС возникнуть не должно, всем готовиться к ЧС на обратном пути. Стволы иметь под рукой, обоймы полные. Проблемные места: перекрестки с Варвашени, Колоса, Чернышевского, Волгоградской – там могут работать снайперы и с крыш тяжелое оружие. Объект будет вот в этой машине, – он кивнул на "Мерседес". – Она бронированная, но два попадания из "Мухи", и все внутри салона превратится в chiсken wok.
Камуфляжный быстро повторил то же самое по-китайски, видимо, далеко не все бойцы понимали запрещенную мову. После скомандовал: "По коням!", - вскочил на мотоцикл, сухо кивнул Мастеру благовоний и умчался в окружении своих демонов обеспечивать нам "коридор". Я обратил внимание, что к его сидению был прикреплен винтажный автомат Калашникова, а сзади на байк был прилеплен небольшой белый флажок с красной полосой посередине – может быть, символ спортивного клуба или футбольной команды, за которую он болел.
Мы подождали с минуту и двинулись за ним, а вслед за нами пристроился джип Geely с пацанами из охраны Мастера. Они немного опустили стекла и выставили стволы – берегись армии императора! Вопрос, есть ли у них разрешения на все это оружие, был бы риторическим, потому что невозможно было представить того, кто мог бы им этот вопрос задать.
Был ли я готов отдать им книгу? Я этого не хотел. Представьте: вы нашли на дороге миллион юаней. И уже успели распланировать, как вы эти деньги потратите. А тут появляется хозяин миллиона и требует его вернуть. Как бы вы себя ощущали? Хотелось бы вам бросить последний взгляд на свое сокровище, перед тем как с ним распрощаться? Книга была моим шансом – на современное жилье, на счастливую беззаботную жизнь. Я не очень умен, и вы это видите. У меня нет модного сегодня образования в области чартерного финансового анализа. Все мое богатство – мое наивное лицо и честные голубые глаза. Поэтому и остается либо наркоторговля, либо работа в мелкой китайской лавочке у хозяина-скупердяя. Книга была моим последним шансом на Ирку. Да, на Ирку.
Мы мчались по Колоса, когда машину обдала ревом сирены опередившая нас "скорая" со включенными проблесковыми огнями. "О, интересно", - только успел подумать я, как на перекрестке с Волгоградской сбоку с надрывным гулом вырулила гигантская машина "чрезвычайников" с красной сиреной. Лицо Чу Линя содрогнулось, и он что-то сказал по-китайски. Я переспросил, и он рявкнул: "Что-то случилось. Это ненормально". Достал рацию, нажал кнопку, спросил:
- Что там? Несколько секунд длилось молчание, потом, через шум и помехи, голос камуфляжного: - Неясно. Что-то непонятное впереди. Какой-то бардак. Погоди.
Чу Линь опустил стекло и пальцами показал сложную последовательность знаков водителю джипа, следовавшего за нами. Возможно, это была команда "тревога", потому что парни в джипе вернули пушки в салон и начали прикреплять к ним магазины. Я вот только одно понять не мог: они – из триады. Чего им вообще бояться? Чу Линь мусолил в руках рацию, ожидая выхода на связь камуфляжного. И все-таки не выдержал и снова спросил:
- Ну! Что там? Докладывай!
- Мы на месте. Тут жопа. Полная жопа. Пожарные, "чрезвычайники", дым. Пока непонятно.
Водитель "Мерседеса", услышав слова из рации, замедлил скорость, но Мастер благовоний наклонился к нему и быстро помахал перед его лицом ладонью – едь, едь быстрей! Рация ожила: - Четыреста тридцать второй, это Красный столб! – нервно, на каком-то пределе напряжения проговорил голос камуфляжного. – Я не даю разрешения на приближение! Держитесь поодаль! Тут небезопасно! Был взрыв! Я не полностью понимаю ситуацию! Я не даю разрешение на приближение! Как поняли?
У меня на голове волосы встали дыбом. Что там происходит, в моем тихом дворике, в котором уже пятьдесят лет подряд захирелые алкоголики мирно резали друг друга? Водитель, услышав рацию, затормозил, но Мастер благовоний повел себя непредсказуемо: - Чего тормозишь? Вперед! - Но ка-ман-да бы-ра… - с сильным китайским акцентом возразил водитель. - Какая команда? – выпалил Чу Линь и выключил рацию. – Я даю команду – вперед! На всей скорости! Лимузин заревел двигателями, с присвистом включилась турбина. Мастер приподнял половичок под своими ногами, открыл выкрашенный в цвет кожи салона люк и достал оттуда здоровенный Desert Eagle с золотым барельефом Guan Yu на рукояти. Взглянул на меня и быстро бросил мне антикварный Colt Python 357 с инкрустацией из слоновой кости. - Знаешь, как пользоваться? Я оружием пользоваться не умел да и не собирался. Более того, я не понимал, в кого он собирается стрелять. И кто собирается стрелять в нас. Мне хотелось сию же секунду испариться из этого уютного кожаного салона, несмотря даже на то, что он был защищен пластинами брони. Я попробовал представить, что происходит, когда в такой салон попадает гранатометный снаряд "Мухи", и мне показалось, что chiсken wok – это неподходящее сравнение. Сгоревший chiсken wok, который держали на огне до тех пор, пока он не превратится в угольки – скорее так. Мы повернули в переулок, ведущий в мой двор.
Джанки
Первое, что убили китайцы, – это время. Ощущение времени – конвенциональная категория. Сейчас 18.04 только потому, что мы, люди, договорились считать это время как 18.04. Когда в Минске появилась толпа понаехавшего народу, которая ощущала время совсем иначе, наши отношения с будущим, прошлым и настоящим стали быстро меняться.
Сейчас четыре тысячи семьсот сорок первый год по китайскому календарю. Сейчас год Свиньи. Сейчас две тысячи восемьдесят шестой год по тайскому календарю, по которому тут живет все тайское комьюнити из Дроздов. Сейчас две тысячи какой-то там год по григорианскому календарю – если кто-то еще про такой что-то помнит. Сейчас пятьдесят пятый год Эры установления мира по японскому календарю, по которому жить считается очень модным среди китайцев upper-middle. По тому же календарю сейчас пятьдесят пятый год правления супердолгожителя Хэйсэя, да наделит его Будда добрым здоровьем. Сейчас три тысячи шестьсот третий год от основания Дзимму – по старому японскому календарю.
Раньше, когда мы жили в 1991 или 2014 году, все было просто и понятно. Ты родился в 1977-м, ты умрешь не позднее 2077-го, потому что мы не японцы и дольше ста лет жить не научились. Двадцатый век – прошлое, двадцать первый – будущее. Время было линейным и монолитным. Человека, который бы в 2013-м говорил, что сейчас 4711-й, просто бы сдали бы в дурку. Но сегодня мы в этой дурке живем. У Минска больше нет монолитного времени, а понятие "истории" размылось, превратилось в миф. Когда был подписан Союз? В каком году? По какому календарю? Когда мы построили стену с Евросоюзом?
При отсутствии времени природа событий искажается, остаются только события как таковые. Имена, фамилии. Подвиги, которых всегда на этой земле не хватало. Мы живем не в четыре тысячи семьсот сорок первом. Мы живем – сейчас. Все, что было до сегодняшнего дня – прошлое. В случаях, когда конвенциональным образом сложно определить даже смысл слова "сейчас", разобраться с прошлым становится в принципе неподъемной задачей: когда оно наступает? Какие темпоральные градации имеет? Все, что впереди – будущее. Неясное, зыбкое, не связанное с нашей "теперешностью" простой системой математических координат. Так рождаются драконы и волшебные змеи, так появляются богатыри и витязи, так начинают двигаться холмы и говорить горы. Потому что прошлое становится локусом мифа.
Время, обжитое время, время повседневности, живет в цикличном повторении. Оно больше не луч, направленный из прошлого в будущее. Это барабан. Колесо Дхармы. Это Дао. Это вечное чередование фаз Луны, дней недели. Это чередование имен года (я родился в год Дракона).
Что представляет собой смерть в ситуации, когда на могильном камне уже не напишешь "1920-1984"? Ты уходишь прямо в легенду. Туда, где живут волшебные змеи, живые деревья, витязи-герои, которые могли в одиночку перебить целые армии. И это хорошо. Потому что миф – единственное пространство, где смерть может быть комфортной.
Барыга
На въезде во двор мы наткнулись на машину "скорой помощи". Она ревела сиренами, но не могла протиснуться дальше – впереди был затор. - Выходим. Осторожно, – приказал Мастер благовоний и приоткрыл свою дверь. Из джипа высыпали сорок девятые, еще несколько взводов подъехали следом на байках. Я не знал, что делать со стволом. Светиться с оружием в толпе солдат триады не очень-то хотелось. Но кидать пушку было страшновато, потому что это, скорее всего, строго карается по их законам. Я сунул кольт под мышку, а сверху накинул рюкзак. Краем глаза заметил, что водитель остался за рулем и не выключил зажигание, судя по всему, инструкция предписывала ему обеспечить в случае ЧС быструю эвакуацию. Нам навстречу вырулил наш камуфляжный с бригадой на байках – они легко объехали "скорую". - Быстро уходим! – скомандовал камуфляжник, приблизившись к нам. - Что случилось? – спросил Мастер. - Быстро! – тот повысил голос. - Объект у тебя? – уточнил Чу Линь. - Нет, не у меня! – крикнул Красный столб. – Эвакуация! Это приказ! - Рог, да объясни ты, что случилось! – уже каким-то другим, неформальным тоном спросил Мастер. - Случии-и-и-илось! - передразнил его Красный столб. – Просрали мы объект! Просрали! – он скривил рот. – Они говорят: взрыв бытового газа. - Где? – уточнил Чу Линь.
- Да вот там! У него! – он ткнул в меня пальцем. – Говорят, квартира выжжена полностью. Только бетон почерневший. Еще две просто сгорели. Я туда сунулся, на этаж, посмотрел. Там не то, что книжка, там ручки дверные все поплавились! - Так что случилось? – тупо повторил Мастер благовоний. По всему было видно, что даже для его психики это было слишком тяжелым ударом. - Взрыв! Бытового! Газа! – камуфляжник сплюнул. - Какой, нахер, газ! Хомячкам из сети это расскажите! Там по всему подъезду запах артиллерийского пороха с пальмитиново-полистерной отдушкой! Как будто они фугас с напалмом шарахнули! Давай полную эвакуацию и три дня из чайна-тауна носа не высовывать, всем. Потому что сейчас приедет "Альфа" с Госнаркоконтролем и криминалистами, дело переквалифицируют и еще на нас этот взрыв повесят. Будут плести, мать их, про "китайских сепаратистов"! Все прочь отсюда!
Мастер благовоний ватной походкой отошел в сторону, присел на корточки и несколько раз изо всех сил ударил кулаком в асфальт. Донесся хруст сломанных костяшек. Встал с бледным омертвелым лицом и пошел к лимузину. Про меня он, казалось, просто забыл. Меня для триад больше не существовало. Но я успел вернуть пушку водителю его "Мерседеса".
Дальше все помнится эпизодами. Провал, какие-то события, снова провал. Вот я иду мимо машины "скорой" и слышу разговор санитаров. "Жертв вроде нет", - а другой ему: "Только тот, в наколках, с первого этажа, сложный. Что думаешь?" И первый ему: "Не знаю, шансы есть, но сильно надышался, ожог легких, на аппарате". И второй: "Чего он в подъезд полез? Нужно было дома сидеть и окно открыть. И через окно прыгать". И первый: "Интересно ему было!"
Дальше помню, как шел через толпу зевак, каких-то женщин в банных халатах и тапочках, несмотря на октябрь, одна с явным наслаждением сказала: "Видишь, какой пожар! Шесть пожарных машин!". И ей кто-то отвечает: "Не шесть – восемь!", - а она в ответ: "Видишь, какой пожар!".
Снова провал, милицейское оцепление, сержант с усталым лицом, мне: "Нельзя. Туда нельзя. Там опасно. Работают пожарники". Я ему: "Я с этого подъезда". И он тогда: "Ну, проходи". А в глазах – жалость. Дальше – все в копоти, дыма уже нет, только резкий горький запах. Я не ощущаю никаких оттенков пороха, просто дым, едкий дым. Когда сгорает человеческое жилище, дым всегда очень горький. Пропитанный горем. Далее – дядя Саша, в одной майке, стоит посреди газона, подсвеченный уличными фонарями и сиренами, и кричит: "Га-ли-на!". И в другую сторону: "Га-ли-на!". Изо рта его идут клубы пара. Это значит, что сейчас где-то три-пять градусов по Цельсию. Но инея не видно. "Теплая октябрьская ночь", – ловлю я себя на глупых мыслях. Увидев меня, Сан Саныч подходит: "Сережка, слушай, ты Галину не видел? Я в гараже был, когда взорвалось. А она, может, в магазин за кефиром пошла?". Я кручу головой: не видел. Бреду дальше. А сзади – его крик: "Га-ли-на! Га-ля! Где ты?"
У подъезда много пожарных машин. Одна из них стоит там, где раньше был куст сирени. Его больше нет, он смят многотонной техникой. Открытый канализационный люк. Из него торчит какая-то сложная металлическая конструкция, к которой приделаны шланги, идущие от пожарных брандспойтов. Какой-то мужик в форме чрезвычайников отсоединяет один шлангов этой конструкции и начинает скручивать. С улыбкой говорит милиционеру, дежурящему у входа в подъезд: - Слышь? Иди подсоби! - О, а что, демонтируете уже? – спрашиваю я. - Так пожар уже погасили, – объясняет чрезвычайник. Да там и гореть уже нечему было. Сколько часов тушили… Шесть? Восемь? Ему радостно. Для него закончилась работа на сложном объекте. - Туда можно? Я с третьего, – говорю я милиционеру. Тот кивает. Протягивает мне мощный фонарик. - Держи. На третьем может пригодиться. Там в одной квартире даже проводка сгорела, не говоря уже про лампочки. Я открываю двери подъезда, и мои ноги до колен обдает волной теплой воды, которая льется по ступеням. В воде – какие-то мелкие предметы, куски обгоревших обоев, столярки. Тут очень тепло, и все еще полно дыма. Двери квартиры зека Вити широко открыты – наверное, санитары, которые его спасали, искали и паспорт, без которого не госпитализируют.
"Галина! Галина!" - с улицы слышны крики дяди Саши.
На площадке между первым и вторым этажами – пожарный в полной амуниции, в оранжевом термокостюме и с закопченными баллонами. Он устало прислонился к стене. Говорит в трубку: "Нет, ну я же видел. Я видел, как выглядит взрыв бытового газа. Я видел. А тут – какая-то херня. Два наших чуть не сгорели. Херня какая-то. Полная херня. Струей под напором бьешь, а оно водой не сбивается. Ну! Хер знает, что такое! И температура выше обычной, мы полчаса после ликвидации очага воду лили, чтобы железные конструкции в бетоне остудить, чтобы не поплавились. И искусственная вентиляция, потому что запах какой-то… Хер знает. Три квартиры, одна – в ноль, до коробки!".
Я поднимаюсь выше и вижу, что уголок Сан Саныча не тронут огнем, что Шишкин даже не закоптился, только листья растений пожелтели, увяли и поникли. "Га-ли-на! Га-ли-на!" - кричит на улице хозяин этого уголка. Вижу свою железную дверь, осевшую, с огромным пузырем посередине – то ли от взрыва, то ли от высокой температуры. Берусь за дверную ручку и с криком отдергиваю руку, потому что пальцы чуть ли не влипают в раскаленный металл. Замок выбит, я толкаю металлическое полотно ногой в промокшем ботинке, и оно медленно открывается.