Из мемуаров Ладлоу Хоркинса
С каждым нашим шагом тоннель все сужался и сужался. Джо вынужден был пригнуться, а я - идти не бок о бок с ним, а следом. Воздух теперь сделался застойным, спертым, факел замигал, и свет его потускнел, так что я даже испугался - а ну как он совсем потухнет? Какие-то существа пролетали мимо меня и кружили над головой, может нетопыри; разглядеть не удавалось, только мягкие крылья то и дело чиркали меня по лицу или задевали волосы.
- Не тревожься, Ладлоу, - сказал через плечо хозяин. - Все будет хорошо.
Тоннель пошел под уклон - сначала слегка, потом спуск стал крутым, и мне приходилось цепляться за стены, чтобы не упасть. Уши у меня закладывало - наверно, мы спустились очень глубоко под землю. Наконец, когда я уже готов был отчаяться и повернуть назад, пол под ногами вдруг стал ровным, тоннель расширился, и мы с Джо смогли выпрямиться во весь рост. Хозяин шагал впереди, и я увидел, как его высокая фигура отчетливо обрисовалась под какой-то аркой, озаренная желтым светом. Я поспешно нагнал Джо, он отчего-то прикрыл мне глаза ладонями и несколько шагов осторожно подталкивал перед собой. Я понял, что мы вышли из тоннеля, потому что воздух посвежел и повеяло прохладой. Отовсюду доносились тонкие стоны и пронзительные рыдания, а еще время от времени раздавался гул и грохот, от которого каменный пол у меня под ногами дрожал. Я затрясся от страха.
- Пустите! - прошептал я. - Я хочу видеть, что там!
Джо убрал руки, и на мгновение я решил: мне все это снится или я попал в какую-то книгу, потому что разве на самом деле такое бывает? Мы очутились в подземном зале, таком огромном, что и Джо, и я были тут совсем как мошки. Сводчатый потолок терялся где-то в высоте, и его поддерживали резные колонны, каждая толщиной со столетний дуб, а то и больше. Потолок был не каменный - медный, кованый. Освещался зал масляными светильниками, похожими на мраморные плошки, расставленные по карнизам на серебряных креплениях, тянувшимся по стенам зала. Из чего сделаны эти темные стены, я определить так и не смог; опустил глаза и убедился, что пол у меня под ногами мозаичный, искусной работы, весь выложенный крошечными разноцветными камушками.
Кажется, я разинул рот и забыл его закрыть - все таращился вокруг. Я вертел головой, рассматривал этот диковинный и великолепный зал, и мне казалось, будто я только сейчас прозрел. Перед глазами у меня рябило, я не знал, куда глядеть первым делом: то ли на резные колонны, которые поначалу казались гладкими, а потом ты различал на них причудливую резьбу - сплошь виноградные лозы, а из них на тебя глядят чьи-то глаза, да так натурально изображены, вот-вот замигают; то ли на мозаичный пол, на котором, как я понял, когда нагнулся, выложены были разные картинки редкостной красоты: тут тебе и ангелы, и эльфы, и лесной народец, и чудища, и обитатели вод морских, и воздушной стихии - одни страховидные, другие прекрасные. Словом, было на что поглядеть в этом зале!
Мы-то с Джо стояли на самом входе, и, обведя глазами зал, я увидел у себя под ногами краешек большой мозаики, представлявшей трех старух. Одна сидела за прялкой, другая отмеряла спряденную нить, а третья вооружилась блестящими острыми ножницами. Все три, похоже, бранились друг с другом, а на вид были сущие карги.
- А это что за ведьмы? - спросил я у хозяина, потому что никак иначе старух на мозаике было не назвать.
От моего голоса под сводами зала отдалось гулкое эхо - "мыыыы…".
- Это три сестры-парки, управляющие судьбой человеческой, - ответил Джо. - Первая прядет нить жизни, вторая ее отмеряет, а третья пресекает - обрезает своими ножницами. Спорят же они постоянно, и предмет их спора - какая из них, трех сестер, важнее.
- Которая с ножницами? - предположил я.
Хозяин улыбнулся.
- Она, безусловно, считается самой грозной, но ответа на этот вопрос нет, поскольку вычти одну из сестер - и две другие существовать не смогут.
- Три парки… - пробормотал я, - А зачем они тут?
Не получив ответа, я робко шагнул вперед и только теперь разобрал, что стены зала вовсе не сплошные и сделаны не из камня, земли или дерева, а тесно уставлены черными книгами, корешок к корешку, и что полки с этими книгами поднимаются под самый потолок и теряются в сумраке.
- Возьми любую, - велел хозяин.
Я кинулся к ближайшей полке и с трудом вытянул зажатую между соседок книгу в черном переплете. Как только она очутилась у меня в руках, я понял, что это за книга. На обложке тускло золотились знакомые тисненые слова по-латыни:
Verba volant scripta manent.
- О небо! - ахнул я в изумлении. - Это что ж, книга секретов? Совсем как ваша?
Джо кивнул. Я бережно открыл книгу - она была древняя, ветхая, вся пыльная, с хрупкими страницами - и попытался расшифровать незнакомый почерк, убористо покрывавший каждый лист. И все это были секреты, драгоценные секреты чужих, незнакомых мне людей, давным-давно умерших. Я поставил книгу на место и благоговейно отступил от полок. Хозяин внимательно наблюдал за мной.
- И это все книги секретов? - спросил я.
- Да, каждая из них. Они со всех концов света.
Уж не знаю, сколько тысяч книг хранилось в этом зале, а в каждой из них - сотня или более секретов. Ошарашенный, я ломал голову, что бы это все значило, и так задумался, что утратил дар речи. Потом собрался с мыслями и спросил хозяина:
- А кто принес сюда эти книги?
- Я, - отозвался Джо, - и, разумеется, мне подобные. Здесь собраны исповеди вековой и более давности, Ладлоу. Здесь собраны труды всей моей жизни, а также труды многих ростовщиков, моих собратьев, каждого собирателя секретов, который когда-либо жил на свете.
- Ой, а я думал… Разве вы не один такой?
- Надеюсь, то, что я не один такой, не слишком тебя разочаровало, - улыбнулся хозяин, - но на самом деле нас много, мы были, мы есть, и мы еще будем. В настоящее время этим почетным делом занимаюсь я, но выполнять свои обязанности вечно не смогу. Что бы ты там обо мне ни думал, я простой смертный и, как любой смертный, рано или поздно обращусь во прах.
Мне вдруг сделалось не по себе, я затрясся, покрылся испариной, но собрался с силами и дрожащим голосом спросил, потому что не спросить не мог:
- Вы ведь сюда ходили, когда отлучались?
Джо кивнул:
- Да, иногда я должен здесь бывать, поскольку отчасти отвечаю за это хранилище. К тому же в каком-то смысле это место - мой единственный дом, мое пристанище.
- А зачем вы привели сюда меня? - робко поинтересовался я.
- Затем, что со временем хранилище могло бы стать и твоим домом тоже. Вскоре, Ладлоу, тебе предстоит сделать выбор, и, если ты поступишь так, как я ожидаю, нужно будет, чтобы ты все здесь знал. Пойдем со мной, нас тут кое-кто ждет, - неожиданно закончил Джо.
Я послушно двинулся за хозяином, все так же вертя головой, - глаза у меня по-прежнему разбегались от диковин вокруг. Мы проследовали в дальний конец зала, где обнаружился массивный стол темного дерева, покоившийся на толстых резных ножках, а на столе высились стопки книг. При нашем появлении тот, кто сидел за столом, почти заслоненный этими книгами, встал, отодвинув стул, и вышел нам навстречу с приветственно простертыми руками. Сначала мне в глаза бросился его плащ с глубоко надвинутым капюшоном, менявший цвет при каждом шаге владельца, но тут незнакомец откинул капюшон на плечи, и я взглянул в лицо, которое узнал бы из тысячи других и уже не думал когда-нибудь увидеть.
- Мистер Джеллико? - успел воскликнуть я, прежде чем он крепко обнял меня.
Старый знакомый, ростовщик с Закладной улицы, все хлопал меня по спине и все тряс мне руку.
- Ах, как же я рад видеть тебя, Ладлоу! - повторял он, и в глазах его поблескивали слезы. - Я ведь отлучился тогда из Города на несколько дней, а когда вернулся, ты куда-то запропал. Я уж не знал, что и думать, то есть, конечно, в голову мне пришло самое худшее, что с тобой стряслось нечто ужасное. Боялся, а вдруг тебя и в живых уже нет? Я бы себе этого никогда не простил! Ты и представить себе не можешь, какое для меня счастье, что все так хорошо сложилось! Конечно, благодарить за это нужно в первую очередь моего старинного друга, мистера Заббиду.
Онемев от изумления, я молча переводил глаза с одного на другого.
- Так вы знакомы? - наконец сумел выдавить я. - Джо, что ж вы молчали! А я ведь думал, что на свете только один ростовщик - собиратель тайн.
Мистер Амбарт Джеллико с улыбкой покачал головой.
- Что ты, я не собиратель тайн и не беру в заклад секреты, мое дело попроще - я, если можно так сказать, приглядываю за этим хранилищем. Меня и называют Custos, Хранитель, а это - Зал тайн, Atrium Arcanorum, моя вотчина, - объяснил он.
- Но как же ваша лавка на Закладной улице?
- Ах да, лавка. - Мистер Джеллико в задумчивости провел рукой по гладко выбритому подбородку, и я отметил, что тут, в этом диковинном зале, мой давний знакомый совсем не такой, как в Городе, - и выбрит, и ногти вон чистые. А он продолжал: - Не так-то просто быть в двух местах одновременно. Мне очень жать, что я не всегда мог приютить тебя, но, как видишь, Ладлоу, у меня есть и другие обязанности.
От всех этих открытий голова у меня пошла кругом. Я оперся на край стола и глубоко задумался, а мистер Джеллико с Джо принялись прохаживаться по залу, толкуя о чем-то своем. Они ходили кругами, и мысли мои тоже ходили кругами, я снова и снова задавался вопросами вроде "а что если бы…" и не находил ответа. А что если бы я никогда не попал в Пагус-Парвус? А если бы я выбрал другую повозку и не залез к Иеремии Гадсону? А если бы мамаша с папашей…
Тут я заставил себя прерваться. Так ведь можно вечность думать и ничего не придумать. Наверно, раз все сложилось именно так, а не иначе, значит, на то была воля судьбы и участь моя была предопределена с самого начала.
Признание Ладлоу Хоркинса
Зовут меня Ладлоу Хоркинс, и у меня есть постыдная тайна. С ней я прибыл в Пагус-Парвус, а затем сюда, в это огромное подземное хранилище всех секретов, в библиотеку всех признаний на свете. И хотя я боюсь, что вы будете обо мне дурного мнения, я все равно расскажу все как было, потому что терпеть больше нет сил.
Вы знаете, откуда я, знаете, каково мне жилось в Городе. Нет, своим прошлым я не горжусь, но и отрицать его не стану. Я делал что делал лишь ради того, чтобы выжить.
Когда мамаша с папашей сделались заправскими пьяницами, я понял - они ни перед чем не остановятся, лишь бы раздобыть еще джина. Но я никак не ожидал, что родной сын станет для них пешкой в игре, ходким товаром. Представьте себе мое потрясение, когда однажды вечером я вернулся домой и обнаружил, что мамаша с папашей устроили на меня сущую засаду. Едва я ступил на порог грязного чердака, который именовался нашим домом, как мамаша огрела меня по голове ножкой от сломанного стула. Я и ахнуть не успел - сразу рухнул как подкошенный. Потом они потащили меня вниз по лестнице, да так грубо, что голова моя волочилась и стукалась о каждую ступеньку; а на улице папаша перекинул меня через плечо что твой мешок и понес, и я только помню, как у меня череп от боли разламывался. Как долго мы шли и куда, я не понимал, потому что был в полуобмороке; попытался было считать повороты да перекрестки, но быстро сбился, и таблички с названиями улиц читать никак не мог - у меня от боли в глазах потемнело. Я только знал, что мы неподалеку от реки, потому что речная вонь Фодуса била мне в ноздри; может статься, мне впору благодарить реку за то, что запах от нее подействовал на меня не хуже нашатыря и сознания я не терял довольно долго. Но качка на плече у папаши в конце концов взяла свое, и я забылся. А когда пришел в себя, то понял, что попал в подвал к зубодеру-мучителю Бертону Флюсу.
До сих пор тошно вспоминать о том, что он пытался надо мной учинить. Когда мне наконец удалось вырваться из его логова и выскочить на улицу, я осознал, что жизнь моя изменилась раз и навсегда, окончательно и бесповоротно. Родные мать и отец предали меня, готовы были продать, как скот! И вот я бежал из последних сил, спасая свою жизнь. Бежал к реке, потому что подумал: вон впереди Мост, так, может, если я до него добегу, а они меня не догонят, то сумею укрыться в одной из таверн или обратиться за помощью к кому-нибудь на Мосту. Но бежать было все труднее, меня шатало и мутило, я запыхался, а потом… О ужас, потом они меня все-таки нагнали.
Нагнал меня папаша - вцепился в руку как клещами и рывком развернул к себе. Мы оба плюхнулись в грязную жижу, он подмял меня под себя, сдавил мне горло, навалился и стал душить. Жажда выпивки и наживы придала его хватке неимоверную силу, но моя жажда жизни оказалась сильнее. Я извернулся, оторвал от себя его руки и одновременно лягнул его в живот. Папаша свалился на спину, и я рывком приподнялся - моя взяла. Сел ему на грудь и припечатал его руки к земле, точнее, к мостовой. Отчаяние придало мне сил.
Я взглянул в жестокое лицо этого человека и понял: ничто меня не останавливает. Вцепился в его жилистую шею и душил его, пока он не посинел и не выкатил глаза. Да, он рвался, брыкался и пытался разжать мои руки. Говорить он не мог, только хрипел, но взглядом умолял о пощаде, и я не мог не внять этой мольбе. Этот негодяй все-таки был мне отцом. Я выпустил его и поднялся, а он сипел и кашлял, втягивая в себя воздух.
- Почему ты так со мной обошелся? - спросил я.
- Прости, сынок, - хрипло повинился он, и я, как дурак, поверил, что это сказано от всего сердца.
А между тем мамаша и зубодер были уже недалеко - из гнилого тумана доносились их голоса и топот, все ближе и ближе. Я обернулся, и папаша, не теряя ни секунды, вновь набросился на меня и сдавил мне горло еще крепче, чем в первый раз. Я отбивался и кулаками, и локтями, а потом отчаянно пихнул его, он оступился и полетел в реку.
- Не-е-ет! - закричал папаша, прежде чем темные воды Фодуса поглотили его.
Не веря своим глазам, я смотрел, как он тонет, - а потонул он мгновенно, во хмелю это немудрено. Вот только что из-под воды белело его лицо, темнел разинутый рот, с бульканьем пускавший пузыри, и вот уже ничего не видать, даже пузырей.
- Папа, - прошептал я и застыл от потрясения.