– … он бы сделал все для того, чтобы от милой, доброй, приличной женщины на земле, что ее взрастила, не осталось бы даже булыжника, отмечающего ее путь. Его колотило оттого, что мы сидели и ели пищу, которая, как он считал, принадлежала ему. Он расшвырял пирожки, разлил по копрам марочный портвейн Нельсон, который мы специально открыли. Кричал, что наше время прошло; дал времени до девяти утра следующего дня, и то – "по доброте душевной", – чтобы мы могли собраться и исчезнуть. Покинуть наш единственный дом и пойти по рукам. Так он задумал "очистить храм от безбожников", хотя у него и достало доброты намекнуть, что его Бог может смилостивиться к любой, кто раскается и захочет остаться, потому что, в своеобразном возвышенном приступе справедливости, он задумал открыть в доставшемся ему доме приют для падших женщин и считал, что неплохо было бы сразу же заиметь парочку кающихся шлюх… Нет лучше лесника, чем бывший браконьер, правда? Никто из нас не согласился стать надзирательницами, как он предлагал. Нет уж, спасибо!
Когда он уехал к себе в Детфорд, мы собрались нa совет относительно нашего будущего, которое, как мы догадывались, уже не будет общим. Мы очень переживали, но сведшая нас вместе необходимость теперь нас разлучала, и мы ей поддалисъ – так всегда и нужно поступать, – хотя невидимые узы взаимной привязанности будут всегда нас связывать, как бы ни распорядилась судьба.
Но это неожиданное событие все-таки не застало нас врасплох. Если вы помните, матушка Нельсон знала, что дни нашего примечательного борделя сочтены, и поощряла своих воспитанниц на подготовку к новой жизни.
Луиза с Эмили очень сблизились, как бывает с женщинами, которых мирят невзгоды их профессии, и еще задолго до кончины матушки Нельсон решили между собой, что отойдут от дел, как только накопят достаточно денег на открытие маленького пансиона в Брайтоне. Они давно лелеяли эту мечту и нередко, пока какой-нибудь вонючий тип тыкался в них своим никудьшным причиндалом, коротали время, обдумывая, какие у них будут наволочки – простые или с кружевными оборками, какие обои поклеят в столовой. И хотя внезапный разрыв всех договоренностей вынудил этих предприимчивых девиц начать с несколько меньшим капиталом, чем они рассчитывали, они тут же заглянули в свои банковские книжки и, решив, что волков бояться – в лес не ходить, тут же принялись паковать чемоданы, чтобы на следующий день отправиться в сторону южного побережья на поиски скромной и подходящей недвижимости.
Энни и Грейс тоже понемногу откладывали и теперь решили объединиться, чтобы открыть небольшое агентство с услугами машинописи и всякой конторской работы. Грейс ведь трещала на своих клавишах, как на кастаньетах, а Энни настолько хорошо разбиралась с цифрами, что несколько лет вела у матушки Нельсон бухгалтерию. Они тоже на следующий день съехали и отправились искать помещение. Я рада, сэр, что благодаря упорному труду и хорошей организации эти девушки сумели преуспеть.
У нас была еще Дженни, самая симпатичная и добродушная потаскуха из всех когда-либо фланировавших по Пикадилли, которая, впрочем, не обладала никакими особыми талантами и никогда не откладывала денег, все отдавала нищим. Единственным ее капиталом была собственная шкура, а тут еще поминки, выселение, она слегка перебрала портвейна и расплакалась: "Что со мной будет?" Работать в одиночку она бы не смогла – ей не хватало бы атмосферы защищенности и сердечности, которая была в нашем заведении. Мы принялись ее утешать, вытирать слезы, как вдруг в дверь – тук-тук-тук, и – смотрите-ка! – посыльный с телеграммой.
И знаете, что принесли ей тренькающие провода? Мужа! В телеграмме было: "Как говорится, смерть одна не ходит, и моя жена бросила якорь в том же порту, что и адмирал". (Он всегда называл матушку Нельсон адмиралом.) "Милая Дженнифер, будь моей перед лицом Бога и человека!" – и подпись: "Лорд такой-то".
– Хлам! – вставила Лиззи с тяжеловесной ироничной рассудительностью.
– Лорд Хлам, – задумчиво согласилась Феверс. – Назовем его так, сэр, потому что, если я скажу его имя, вы будете очень удивлены, отыскав его в "Книге пэров" Бэрка. Так вот, где две смерти, там и третья. Да, они поженились, все прошло очень чинно в церкви св. Иоанна на Смит-сквер, она не была в белом, потому что он выдал ее за вдову из провинции. А потом, на свадьбе в отеле "Савой", случилось не самое худшее…
– …он нашел свою смерть в bombe surprise , – сказала Лиззи и издала резкий смешок, заработав укоризненный взгляд Феверс.
– Ей отходят тридцать тысяч в год, поместье в Йоркшире, еще одно, – в Шотландии и вполне приличный дом на Итон-сквер в придачу. И наша душка жила бы себе дай Бог каждому, но она оказалась очень сентиментальной и долго скорбела об усопшем, тем более что эта непробиваемая оптимистка надеялась на долгую и счастливую жизнь со своим старьем.
– Только шлюха, – вдруг с жаром заявила Лиззи, – может ожидать от замужества слишком многого.
– Дженни почернела (вообще-то, она рыжая) и вся в трауре решила смотаться в Монте-Карло пошустрить по столам; ноябрь, погода собачья, а у нее была слабость к азартным играм. Сидела вся в черном от Уорта, в самых скромных вдовьих бриллиантах…
– …и вдруг поймала на себе взгляд джентльмена из Чикаго, производителя швейных машин…
– …вы хотите сказать… – встрепенулся Уолсер.
– Именно.
Уолсер нервно постучал по зубам кончиком карандаша; впервые за весь разговор он попал в затруднительное положение, получив проверяемый факт, проверить который было невозможно. Разве что телеграфировать миссис N Третьей и спросить, не приходилось ли ей работать в борделе, которым заправляла одноглазая шлюха по кличке Нельсон? Контракты заключались и за гораздо меньшие сенсации!
Феверс и Лиззи одновременно вздохнули.
– Хотя, насколько я понимаю, этот Супруг Номер Два тоже не особый бодрячок, – нараспев произнесла Лиззи с непроницаемым лицом. – Бедная девочка, интересно, смягчат ли его миллионы боль ее утраты?
Левое веко Феверс на мгновение опустилось.
– А Эсмеральда, – продолжала она, – наигрывала на своей флейте, да с таким успехом, что один из постоянных клиентов матушки Нельсон, джентльмен из театральных кругов, с которым она была очень дружна, именно тогда, как нельзя более своевременно, присылает курьера с сообщением, что он придумал номер, в котором Эсмеральда выступает заклинательницей змей и выманивает своей музыкой из корзинки змею в виде молодого человека приятной наружности и сверхъестественной физической гибкости, известного как Человек-Змея. Сама Эсмеральда появляется завернутая в шкуру тигра и в греческих сандалиях. Таким образом, ее флейта оказалась поистине волшебной, и с этим высокохудожественным номером она с огромным успехом объездила Британию и Европу. А Человек-Змея вскоре ухитрился настолько крепко окрутить Эсмеральду, что теперь у них завелась парочка змеенышей (дай Бог им всего!), которым мы с Лиззи стали крестными матерями.
– Мы тоже не остались на улице, сэр. Все сбережения и чаевые, что годами откладывались мной и Феверс, были вложены в дело моей сестры, и у нее нашлось для нас местечко. И мы решили уйти на время в тень и "получше разбежаться, чтобы дальше прыгнуть", как говорят французы. У меня есть сестра, Изотта. Лучшее мороженое в Лондоне, сэр. Лучшая кассата за пределами Сицилии, старый фамильный рецепт. Il mio papa привез его. А что до нашего bombe surprise…
– Ой! – воскликнула Феверс, которая в этот момент ухитрилась случайно перевернуть пудреницу. Какая неприятность! Она тут же смела пудру с разбросанных на столе вещей и продолжила сама:
– Так что все девочки оказались устроены, а мы в ту ночь не сомкнули глаз, все обдумывали планы и паковали вещи. Наконец, все было собрано, и мы опять сели в гостиной и откупорили последнюю бутылку портвейна матушки Нельсон, которую Эсмеральда предусмотрительно спрятала за каминную решетку, когда вломился тот священник-расстрига. Как было грустно прощаться друг с другом и с гостиной, с этим хранилищем сладостно-грустных воспоминаний, унижений и духовного участия, непотребного распутства и сестринской близости. Гостиная навсегда останется в моей памяти – именно в ней я впервые оторвалась от земли. Каждая из нас взяла себе по сувениру в память о стойкой Нельсон.
– Я, – сказала Лиззи, – французские часы, которые всегда показывают полночь или полдень… это ли не наглядное доказательство того, что время стоит на месте, сэр?
Феверс распахнула на него свои глаза так, что послышался шорох ее ресниц, а страницы его блокнота, кажется, шелохнулись, хотя из-за позднего часа ее упругие сверкающие белки были покрыты легкой паутиной покрасневших сосудов.
– Эти часы… вон они стоят на каминной полке, потому что без них мы никуда. Ох ты, ничего себе! В суматохе что ли, когда переодевалась сегодня, забросила?!
Она протянула свою длинную руку через всю комнату и сдернула внушительного размера панталоны с изящных старинных часов; как она и описывала, сверху располагался Отец времени Сатурн, а стрелки навечно замерли на двенадцати часах. Панталоны кружевной кучей упали Уолсеру на колени. Женщины прыснули, когда он коснулся их деликатной щепотью и переместил на диван рядом с собой.
– А я, – сказала она, – взяла свой кортик, меч Ники, кортик, который начал свою карьеру на бедре Нельсон.
Она сунула руку за пазуху своего халата, вынула оттуда золоченый стилет и взмахнула им над головой. Хотя это был всего-навсего маленький игрушечный кортик от парадного адмиральского мундира, в гаснущем свете он так ярко сверкнул, что Уолсер вздрогнул.
– Вот он. Я всегда ношу его с собой – и как сувенир, и для самозащиты.
Убедившись, что Уолсер обратил внимание на острое лезвие, она спрятала стилет на груди.
– Уже под утро мы стайкой грустных птичек сидели в гостиной, прихлебывали портвейн и жевали фруктовый пирог, который Лиззи приготовила к Рождеству, но все это было уже не важно. Какая печаль царила в этой комнате, как там было холодно! Вернувшись с похорон, мы не разводили огонь, и в камине остался только одинокий сандаловый пепел с прошлого вечера. Все разговоры об одном: "А помнишь, как…", "А помнить, что…", пока Дженни не сказала: "Почему бы нам не раздвинуть шторы, чтобы стало посветлее, ведь мы в последний раз видим эту комнату?" А шторы там не раздвигали ни разу, сколько я себя помнила, да и девочки этого не помнили, потому что шторы искусственно создавали атмосферу ночи наслаждений, которая в нашем салоне никогда не кончалась. А теперь, когда Хозяйка Пирушки сгинула во тьму, было бы правильным и уместным вернуть в помещение обычный день.
Мы раздвинули шторы, открыли ставни, а потом и высокое окно с видом на тоскливую реку, с которой дул прохладный бодрящий ветер. Занимался холодный рассвет, и до чего же печальной и мрачной в едва пробивающемся свете мы узрели гостиную, при зажженных свечах казавшуюся такой великолепной! Мы увидели то, чего не видели никогда: траченную молью обивку, мышами изъеденные персидские ковры, пласты пыли на карнизах… Роскошь была иллюзией, созданной полночными свечами; с рассветом все обернулось ветхой потрепанной трухой. На потолке и багровых шелковых стенах виднелись зеленые пятна сырости и плесени; позолота на зеркалах потускнела, их покрывала патина пыли, и когда мы в них заглянули, то увидели не молодых цветущих женщин, какими были, а старых хрычовок, в которых все превратимся, и поняли, что, как и любому удовольствию, нам тоже рано или поздно придет конец.
А потом настала очередь дома: гостиная поплыла и стала растворяться прямо на наших глазах. Даже массивные диваны вместе с тяжелыми кожаными креслами выглядели как будто сделанные из дыма.
"Эй! – закричала вдруг Эсмеральда, которая не любила предаваться унынию. – А что, если устроить нашей старушке погребальный костер, какие в древности устраивали языческим царям? Да и его преподобию поможем с наследством разобраться!"
Она побежала на кухню и вернулась с банкой керосина. Мы поторопились вынести свои пожитки на лужайку подальше от огня и ритуально окропили керосином стены и двери дома. Потом как следует оросили погреб, насквозь пропитали чертовы кровати и ковры. Лиззи, будучи экономкой, попросила и получила право на последний штрих: она чиркнула спичкой.
– Я плакала, – сказала Лиззи.
– Мы стояли на лужайке, и утренний ветер с реки заворачивал нам юбки вокруг ног. Мы дрожали от холода, от тревоги, от горя в конце одной части жизни и от радостного предвкушения начала другой. Когда огонь разгорелся, мы со своими узелками гуськом двинулись вдоль реки, пока не добрались до главной дороги, до сонных извозчиков у Тауэра, которые были жутко рады столь ранним клиентам. Мы расцеловались и отправились каждая своим путем. Так, в пламени, закончилась первая глава моей жизни.
3
– Ну и долго же мы добирались до Бэттерси! Зато как хорошо нас там встретили, мои маленькие племянницы и племянники запрыгали вокруг накрытого к завтраку стола и принялись обнимать нас своими ручонками, а Изотта заварила свежий кофе! После всего, что нам довелось пережить, скромная устоявшаяся семейная жизнь пришлась нам обеим очень кстати, и мы стали помогать в магазине. Я крутила по утрам мороженицу, а Феверс, осмотрительно закутанная в шаль, управлялась за стойкой.
Хоки-поки – за пенни кусок.
Ешь и веселись, дружок…
– Я обожаю находиться среди маленьких детей, сэр! Люблю слушать их лепет, как они шепелявят своими тоненькими голосками смешные стишки. О. сэр, можно ли невиннее зарабатывать на жизнь, чем продавать детишкам отличное мороженое по умеренным ценам, после того как мы столько лет ублажали похотливых стариков. Каждый день в этой светлой, до блеска выскобленной лавке с мороженым мы буквально очищались! Вам не кажется, сэр, что в раю мы все будем есть исключительно мороженое? – Феверс блаженно улыбнулась, рыгнула и отвлеклась: – Слушай, Лиз, у нас пожевать ничего не осталось? Я опять проголодалась. Все эти рассказы о себе, Бо-о-же, отнимают столько сил…
Лиззи приподняла салфетку в корзине, но, кроме грязной посуды, в ней ничего не оказалось.
– Знаешь что, дорогуша, – сказала она, – я быстренько сбегаю на ночную стоянку кэбов на Пикадилли и принесу бутербродов, а? Нет, сэр, уберите свои деньги. Сегодня мы угощаем.
Лиззи проворно накинула шубейку из меха какого-то сомнительного зверя и при помощи грубой заколки нацепила на свою стриженую голову до странности маленькую, еще сохранившую округлый вид шляпку. Лиззи выглядела "как огурчик". На выходе она стрельнула в Уолсера беспричинно ироничным взглядом.
И Уолсер остался наедине с великаншей.
Которая замолчала, как и в первый раз, когда Лиззи их оставила, и вновь смотрела в перевернутый зеркальный мир; она смотрела в него, поглаживая бровь, как будто идеально утолщенные волоски были залогом ее душевного спокойствия. Потом, видно, понадеявшись, что ее взбодрит запах фиалок, выдернула из банки капающий букет и зарылась в него носом. А может, от усталости? Впитав всю чудодейственную силу фиалок, она зевнула.
Но вовсе не так, как это сделала бы усталая молодая женщина. Распахнув алую утробу греющейся на солнце акулы, Феверс с небывалой энергией набрала такое количество воздуха, которым, пожалуй, можно было поднять шар Монгольфье, а потом принялась отчаянно потягиваться, как кошка, разминающая каждую жилку, пока не начало казаться, что вот-вот – и она заполнит своей массой все зеркало, всю комнату. Когда она подняла руки, Уолсер, увидев ее давно не бритые, но обильно напудренные подмышки, чуть не упал в обморок. Бог мой, да она могла его запросто раздавить своими ручищами, хотя мужик он не из слабых: с калифорнийским-то солнцем, разлитым по всем конечностям. Его передернуло от внезапно накатившей эротической волны (не от паршивого ли шампанского?). В приступе непонятной паники он с трудом поднялся, посыпалось нижнее белье, и он больно ударился головой о каминную полку.
– Простите, сударыня: естественные потребности…
Если бы он хоть на минуту вышел из комнаты, если бы ему позволили постоять одному в холодном грязном коридоре, если бы он сумел хотя бы раз вдохнуть воздух, не пропитанный "эссенцией Феверс", возможно, к нему вернулось бы чувство соразмерности.
– Писай в горшок за ширмой, милый. Не стесняйся. Мы не щепетильные.
– Но…
– ДАВАЙ БЕЗ РАЗГОВОРОВ!
Уолсеру показалось, что ему суждено оставаться в этой комнате до тех пор, пока Феверс или ее приближенная не разделаются с ним до конца, и поэтому он послушно ступил за ширму, чтобы направить бурую дугу лишнего шампанского, как ему и было велено, в белый фарфоровый горшок. Это естественное человеческое действие вернуло его к жизни, ибо в процессе мочеиспускания нет ничего метафизического… по крайней мере, в нашей культуре. Застегивая брюки, он ощутил вокруг себя все возрастающий напор житейских забот. Гримерка зашипела соленым, пряным запахом жареного бекона, из-за ширмы показалась рука с коричневым чайником, которая перевернула остывшее содержимое в грязную воду ванны Феверс, где уже плавали остатки заварки. Выйдя из-за ширмы, он увидел, что дверь в коридор была открыта и сквозняк расправляется с застоявшимся воздухом. Откуда-то доносился звук падающей воды, урчанье кранов, из которых в подставленный Лиззи чайник струилась вода. Уолсер с облегчением вздохнул.
– Слышите?! – проговорила Феверс, предостерегающе подняв руку.
В ночной тишине слышался перезвон Биг-Бена. Вошла Лиззи, хлопнула дверью и поставила чайник на плитку; розово-оранжевое пламя осело и качнулось.
Куранты отзвонили свое, и начал бить Биг-Бен…
Уолсер упал на диван, неловко сдвинув вместе с горой нижнего белья запрятанную где-то внизу пачку брошюр и газет. Бормоча извинения, он принялся складывать в кучу пахучие наряды, но затрясшаяся вдруг от ярости Лиззи выхватила у него газеты и запихнула их в ящик стоявшего в углу буфета. Странно… странно, что она не хотела, чтобы он знал, что писали о ней старые газеты.
Еще более странным было то, что Биг-Бен еще раз пробил полночь. Время, приходящее извне, продолжало соответствовать времени, указанном на золоченых часах, здесь. Время снаружи и время внутри абсолютно совпадали, но и то и другое было неправильным.
Хм…
Он отказался от бутерброда с беконом. Полоски мяса цвета ржавчины, болтающиеся между кусками хлеба, похожими на деревянные лестничные ступеньки, казались ему едой, на которую можно было отважиться только в случае самого крайнего голода, хотя Феверс запихивала их в себя с видимым удовольствием, яростно разжевывала крупными зубами и причмокивала пухлыми, замазанными жиром губами. Лиззи передала Уолсеру кружку со свежезаваренным чаем, которым можно было обжечь горло. Все, не считая времени, было совершенно нормально.