- Ну и славно, - прошептал Томмо несколькими минутами спустя, когда мы выходили на улицу. - Не очень-то здорово, если будущую госпожу Киноварную привлекут за употребление в общественном месте.
- Люси утверждает, что кто-то убил ее отца.
- Я же сказал: цветная болтовня. Все знают, что он "ловил лягушку". Префекты решили соврать ради блага горожан. На город наложили бы офигительный штраф, а на префектов - еще больше.
Действительно, высшие спектральные ранги давали привилегии, но и влекли за собой большую ответственность. Префекта могли послать на перезагрузку там, где серый отделался бы полусотней баллов.
- А Люси не говорила, почему она так думает?
- Нет.
- Назеленилась в хлам. Но что-то в этом есть такое возбуждающее. Должна классно заниматься понятно чем. Я слышал, она предлагала тебе дружбу?
- Да.
- Чтоб ее! А мне всегда отказывала, хотя я просил. Я - единственный красный, которого нет в ее списке друзей.
Я решил быть дипломатичным.
- Может, ты для нее больше чем друг?
- Да, наверное, - сказал Томмо с заметным облегчением. - Да, так вот, Ржавый Холм: не забудешь про мои ботинки?
- Люси хочет ложку, а госпожа Алокрово - щипцы для сахара. Придется составлять список.
- Не надо. Я уже принес.
Я поглядел - и чего только там не было: дверные ручки, детская коляска, ножницы для ногтей, ваза для пирожных, масленка, велосипедная шина, сколько-нибудь шнурков и плащ, по возможности синий, что было глупостью - ведь я не смог бы сказать, синий он или нет. Томмо, похоже, видел в моей вылазке выгодную коммерческую возможность для себя.
- Я не смогу привезти все это!
- Тогда привези только ботинки девятого размера. Ну и конечно, ложку для Люси.
"Форд-Т"
1.5.01.01.029: Злоупотребления при лечении цветом строго караются. Список запрещенных оттенков см. в Приложении IV-Б.
Карлос Фанданго на "форде" прибыл вовремя, как и обещал, и дважды просигналил. Мы с отцом вышли. Он тепло пожал нам руки, великодушно выразив убеждение в том, что когда-нибудь мы станем его друзьями, и посоветовал мне не слушать Томмо с его гадостями. Прежде чем я успел возразить, что вообще не слышал ничего от Томмо, прибыл Смородини с плотником и двумя грузчиками, которые несли наспех сколоченный ящик для Караваджо. Смородини показал мне карту, на которой был отмечен цветом нужный дом, и велел мне не терять ее и вообще беречь как зеницу ока.
- Если кто-то видит, слышит или чувствует что-либо необычное, - добавил префект, - он обязан сообщить об этом Совету.
- Насколько необычным должно быть это, чтобы заслуживать доклада? - поинтересовался отец.
- Беспрецедентным, - уточнил Смородини. - Я понимаю, что это звучит глупо, но перед эпидемией плесени рассказывали истории про привидений. Призраки путников являлись разным людям там и сям. В особенности остерегайтесь лебедей. Cygnus giganticus carnivorum способен унести человека. И кроме того, в это время года лебедь способен поглотить количество пищи, вес которой в восемь раз превышает его собственный.
Мы с отцом переглянулись: не из-за лебедей, которые стали уже привычной опасностью, а из-за призраков. Существование их не только было сомнительным, но и упоминалось как таковое в правилах. Даже если ты видел призрака, лучше было никому не говорить. Люди часто смеялись над этим.
Северус С-7, фотограф и редактор "Меркурия", уже поджидал нас со своей камерой. Он кивнул мне в знак приветствия и сделал нашу групповую фотографию на фоне "форда". Фанданго выглядел недовольным: я заметил, что во время вспышки он дернул головой, чтобы испортить снимок. Северус тоже заметил это, но ничего не сказал и не стал снимать нас заново - фотоматериалы выдавались в мизерных количествах.
- А вот этим, - сказал он, протягивая мне сверток, - можно перекусить. Бисквитный пирог с костяной мукой вместо обычной. Скажите потом, как оно на вкус.
Мы забрались в машину. Фанданго завел мотор, "форд" затрясся и поехал. К счастью, отец разрешил мне сесть впереди - сам он ездил на "форде-Т" уже много раз, - и я молча смотрел по сторонам, в то время как Фанданго умело вписывался в кривые загородной дороги. Четырехместный седан пах смазкой, кожей и жженым растительным маслом; и хотя за ним постоянно ухаживали, возраст его давал о себе знать. Каким именно был этот возраст, оставалось лишь догадываться: известно было, в каком году, по доявленческому счету лет, произвели машину… но за сколько лет до Явления это было, сказать никто не мог. Консервативные оценки давали "форду" семьсот лет, но он легко мог быть вдвое старше - вычислить это не представлялось возможным.
Перпетулитовая дорога вилась, уходя к югу. Мы проехали мимо магазина стройматериалов, двадцатишестиакровой теплицы, сенного амбара и фабрики по переработке отходов. На короткое время пришлось остановиться: открылись железные ворота в стене, мы вставили наши кружки в специальный проем, Фанданго включил верхнюю передачу - и мы выехали за Внешние пределы. Автомобиль понесся с сумасшедшей скоростью. До Ржавого Холма было четырнадцать миль - при такой езде нам понадобилось бы полчаса.
Большинство дорог, построенных до Явления, стали почти невидимы - природа делала свое дело. Но перпетулит обладал цепкой памятью, и эта дорога почти сохранила свой первоначальный вид: гладкая, сухая, почти целиком свободная от препятствий. Но тем не менее отпечатки органических предметов присутствовали на темно-серой поверхности - паутина древесных крон, поглощенных без остатка самовоспроизводящимся органопластоидом. За границами покрытия картина была иной - вплотную к отбойнику беспрепятственно росли деревья, смыкаясь над дорогой. Возникало впечатление, будто мы едем по длинному ухоженному растительному туннелю.
Мне хотелось спросить Карлоса Фанданго о миллионе самых разных вещей, от "форда" до гировелосипеда, о котором я столько всего слышал. Но поскольку он был пурпурным - хоть и светлого оттенка, - приличия требовали, чтобы он заговорил первым. Поэтому я просто сидел и молчал.
Должность городского смотрителя, как правило, занимали низшие среди пурпурных - вероятно, потому, что это требовало использования доскачковых технологий с разрешения Главной конторы. Поэтому Советы стремились назначать на нее людей, заслуживающих доверия. Смотрители делились на две отчетливые категории: те, кто продвигался вверх по цветовой шкале и считал свою должность ступенькой в карьере, и те, кто спускался вниз, сожалея об утраченном статусе и считая, что такая работа подходит скорее серым. Фанданго явно принадлежал к первой.
- У вас в городе есть "форд"? - спросил он наконец.
Я сказал, что у нас их целых восемь, правда, шесть находятся в распоряжении молниезащитной группы быстрого реагирования. Карлос сообщил, что в Кармине был когда-то "форд-Т" с грузовой платформой, который использовали для охоты за шаровыми молниями, и поинтересовался, как это нам удалось собрать столько "фордов" во времена всеобщего дефицита.
- Во время последнего Великого скачка назад у нас был очень дальновидный Совет, - ответил я, - и они приберегли на будущее восемь "фордов", когда еще повсюду ездили машины с боковым расположением клапанов и тяжелые "остины". В тот год мы закупили пару "дарраков" и "де-дион бутон", в ожидании, что "форды" скоро запретят.
- "Форды" не запретят никогда, - возразил Фанданго, - они очень полезны.
Но голос его звучал неубедительно. Междугородний телефон тоже был очень полезен, и, однако, его не стало. Карлос спросил меня, откуда я родом, а когда я сказал, осведомился, не знаю ли я его кузена Элвуда.
Элвуда Фанданго знали чуть ли не все. Он был главным городским бухгалтером, но под старость пустился в сомнительные дела. При взаимном аудите выяснилось, что он незаконно смешивал краски в надежде получить мощный синий цвет, способствующий эрекции. Это требовало немалого умения и опыта, особенно с учетом того, что Фанданго использовал двадцать два оттенка, стремясь удовлетворить человека с любым цветовосприятием. Несмотря на всю тяжесть преступления, аудитора не удивило, что Элвуд давал напрокат образцы цветов в течение десяти лет и никто на него не донес. Невероятно, но его не отправили на перезагрузку - столько баллов он накопил за годы безупречного поведения.
- Держу пари, ваш главный префект был в ярости, - заметил Фанданго, снижая скорость, чтобы объехать перегородившую дорогу низкую ветвь.
- Прямо-таки пылал от гнева, - подтвердил я, - отчасти потому, что все делалось у него под носом, отчасти потому, что ему не предложили попробовать, но больше всего потому, что Элвуд употребил свои баллы для отмазки, а не на пользу Коллективу. Мог бы поставить скамейку в парке или обновить крышу над оркестровой площадкой.
Фанданго поглядел на меня и поднял брови.
- Значит, всплеском преступности среди пожилых людей мы обязаны Нефриту?
Надо признаться, он был прав. Идея употребить скопленные за всю жизнь баллы на одно чудовищное нарушение гармонии, как и всякая годная уловка, быстро стала популярной в близлежащих городках, затем в регионе и, наконец, во всем Коллективе. В ответ Главная контора придумала жесткую учебную игру, целью которой было напомнить пожилым об их долге.
- Элвуд еще жив? - спросил Фанданго. - Новости доходят в последнее время так медленно.
- Скончался в прошлом году, - сказал я. - Ему было восемьдесят восемь. Проводить его в последний путь в Зеленую комнату явился весь город.
К этому времени мы уже выехали из зеленого туннеля, и вида по сторонам ничто не загораживало, кроме вездесущих рододендронов, которые, по словам Карлоса, следовало сжечь. Справа виднелась река. На другом ее берегу пролегала железная дорога, по которой мы приехали вчера. Слева высился крутой каменистый склон; огибая его, Фанданго нажал на тормоза. Посреди дороги валялось несколько громадных валунов, один размером с сарай. По бокам, впрочем, оставалось достаточно места, чтобы проехать. Так как мы не торопились, то остановились, чтобы хорошенько все рассмотреть. Обвал произошел недавно, но дорожное полотно уже готовилось избавиться от нежданных гостей, слегка вздымаясь, чтобы столкнуть глыбы на обочину. В детстве мы садились на противни посреди дороги, а потом скатывались к краю.
- А вы долго служите здесь смотрителем? - спросил я, наблюдая вместе со всеми, как двигается самый большой валун - легко, словно перышко.
- Тридцать один год, хочешь - верь, хочешь - нет, - ответил Карлос. - Пережил за это время три скачка назад, один хуже другого. Боюсь даже думать, что запретят на этот раз. Ты, наверное, слишком молод, чтобы помнить тракторы?
"Форд" снова зафырчал - дорога начала воспринимать его как бесполезный мусор, и Фанданго стал подавать машину взад-вперед, чтобы обмануть покрытие.
- Ну, не совсем.
Этот скачок случился, когда мне было пять. Теперь на вспашке и посеве работали лошади, а те устройства, которым требовались неподвижные источники энергии - например, молотилки, - работали на электромоторах, разрешенных к применению только в сельском хозяйстве. Они напоминали тот, что я возил в чемодане, только были в сорок раз больше.
- Я больше расстроен тем, что запретили цепную передачу на велосипедах, - признался я, когда дорога скинула на обочину последний камень и мы проследовали мимо него. - Все время крутить педали не очень-то здорово, если честно.
Несколько минут мы ехали в молчании. Я наслаждался видом нетронутой загородной местности. По длинному и прямому, как стрела, участку мы промчались мимо развалин древнего города. После бесчисленных варварских раскопок он напоминал кочковатое поле.
- Здесь стоял Малый Кармин, - объяснил Фанданго и сбавил скорость, чтобы мы могли посмотреть. - Все цветные предметы выбраны отсюда в ноль-ноль четыреста пятьдесят третьем. Большой Кирпичный находится в шести милях к востоку. Он давал нам цветные вещи почти три десятилетия, но сейчас и этот источник иссяк. Сегодня добыча идет на отдельных виллах или хуторах. Это почти искусство - понять, что скрывается под небольшим холмиком земли.
Мы с ним поболтали еще, в основном о трудностях ухода за угольными стержнями в центральном городском фонаре, отнимавшем у Фанданго неимоверное количество времени. Так, разговаривая, мы въехали на пустынную железнодорожную станцию. За рекой простирался Ржавый Холм, нетронутый, не знавший гостей с тех пор, как всех его жителей четыре года назад унесла плесень.
Ржавый Холм
1.1.01.01.001: Каждый должен проявлять максимум внимания, чтобы не ставить под угрозу благополучие других людей.
Мы с отцом вылезли из машины. Фанданго сказал, что будет ждать нас на вершине ближайшего холма - на случай, если автомобиль "будет трудно завести", пожелал нам удачи и попросил помахать рукой, когда мы соберемся обратно: он просигналит дважды в знак того, что заметил это. Затем "форд" удалился с почти неестественной скоростью, окруженный облаком белого дыма.
Отец присел на низенькую стенку и стал смотреть на город в бинокль. Хотя здесь, далеко на западе, это случалось редко, но все же бандиты иногда селились в заброшенных городах. Мы оба не имели ни малейшего желания столкнуться с группой прочно окопавшихся в городе и готовых защищать его дикарей. Ходили жуткие слухи о похищении высокоцветных людей, которым угрожали кастрацией, если с них не получат выкупа. Никто не носил свой значок за границами.
- Папа…
- Да? - Он продолжал разглядывать сквозь бинокль пустующие дома.
- Утром я узнал кое-что любопытное. Люси Охристая пересмотрела линкольна и была не в себе. Она полагает, что ее отца убили.
Я думал, отец тут же сочтет это ерундой, как и я чуть раньше, но он сильно обеспокоился, отложил бинокль и посмотрел на меня.
- А почему она так полагает?
Я пожал плечами.
- Ну, не знаю… Вообще такое могло быть или нет?
- Теоретически - да. Его могли привязать в Зале улета, поднять веки и приклеить их, чтобы глаза оставались открытыми.
- Но на теле должны тогда быть признаки этого.
- Согласен. Но есть и другая возможность: допустим, что он только собирался заняться "ловлей лягушки". Он предполагал, что будет контролировать силу света при помощи рычага в соседней комнате. Сначала он поставил бы жалюзи в положение "открыто", чтобы насладиться сполна, потом, чувствуя, что уже хватит, закрыл бы их, пришел в себя в темноте и выскользнул наружу.
- Есть и другой рычаг, - заметил я, понимая, куда он клонит, - снаружи.
- Вот-вот. Оба рычага связаны между собой. И кто-то удерживал наружный рычаг в положении "открыто".
Я вздрогнул.
- Разве такое возможно?
- Нет, ведь Робину требовалось только закрыть глаза. И потом, какой тут может быть мотив? Он лечил очень хорошо. За семь лет ни одного случая плесени. Думаю, все же он неудачно "словил лягушку". Но интересно, знает ли Люси что-нибудь еще. Кстати, де Мальва прожужжал мне сегодня все уши.
- Ой.
- Сказал, что, если ты еще раз нарушишь прямое приказание префекта, он обрушится на нас обоих, как лавина.
- Да. Извини.
Отец взял бинокль и продолжил исследовать город.
- Папа…
- Что?
- А споры плесени могли сохраниться тут?
- Вряд ли. Двадцатилетний карантин - это излишняя перестраховка. Но таковы правила.
Удовлетворенный тем, что в городе никого не наблюдалось, он положил бинокль обратно в сумку. Мы пошли вдоль потрепанной временем карантинной границы, затем через мост с каменными арками. В центре моста перпетулитовое покрытие срезали и вбили бронзовые стержни, чтобы предотвратить самовосстановление дороги. Метод был варварским, но действенным: перпетулит выбросил несколько темно-серых щупалец и сдался. За гладким покрытием начинались порядком истертые булыжники. Город выглядел неестественно спокойным. По всему было видно, что население исчезло почти мгновенно: посреди улиц валялись брошенные вещи, магазины были открыты, ветер выдувал наружу драные занавески. Между тротуарными плитками пробивалась трава. Порой попадались человеческие скелеты с полусгнившими остатками одежды. Я слышал, что всего здесь умерли тысяча восемьсот человек - за каких-нибудь двое суток.
Мы остановились у городского цветогидранта - сравнительно нового на вид. У нас в Нефрите гидрант походил на елку, от ветвей которой отходили трубы в разные части города. От этого ничего не отходило - на нем стояли только четырехдюймовые трубы с резьбовыми крышками. Колеса задвижки были сняты, чтобы предотвратить всякое хулиганство. Централизованное цветоснабжение появилось в Ржавом Холме лишь незадолго до эпидемии. Наверное, для этого горожане много лет работали и собирали цветной мусор - но, как оказалось, напрасно.
- Будь осторожен. Встречаемся на этом месте через двадцать минут.
Я кивнул, и мы разошлись. Отец направился к колориуму, я - к главной площади. Она располагалась всего ярдах в ста от гидранта и тоже была пустынна. Навесы над окнами магазинов обтрепались и выцвели. В аркадах и даже у подножия статуи Нашего Манселла - в две натуральные величины - лежали кости. На площади не было цветного сада, но зато стоял фонтан, теперь забитый сорняками. С наружной стены ратуши еще не исчезли остатки краски. Двери ее были открыты, так что я неслышно поднялся по каменным ступеням и заглянул внутрь. Пожалуй, зал размерами даже превосходил восточнокарминский, но в нем царил полумрак. Механизмы гелиостатов давно остановились, но одно из этих приспособлений каким-то образом сохранило более-менее правильную ориентировку; наклонный столб света выхватывал картину такой разрухи, что глаза мои увлажнились. На деревянном паркете я различил, кроме пыли, веточки, птичий помет, занесенный снаружи мусор, обрывки одежды, наручные часы, банданы, обувь, украшения, ложку странной формы, монеты, пару пряжек, но прежде всего - кости. Тысячи костей, все - человеческие, всех видов и размеров. Большинство из них раскидали в разные стороны животные, но осталось несколько более-менее целых скелетов. Жертвы плесени. От них исходил застаревший запах тления.
И никаких признаков паники - видимо, жители Ржавого Холма смирились со своей участью и, зная, что обречены, искали утешения в центре своего мирка. Между костей виднелись натянутые на рамку холсты, наспех окрашенные в зеленый и розданные горожанам, чтобы облегчить их страдания.
Я вздрогнул и повернулся лицом к выходу из ратуши, чтобы выполнить свою задачу и покинуть город. Он начал угнетать меня, хоть я и знал из манселловского "Конца", что смерть - необходимое звено в цикле обновления, что жизнь - не дистанция длиной в двести лет с ленточкой в конце, до которой ты должен добежать прежде других, а бесконечная эстафета со всего лишь одной командой.