- Границы - это место для слабовольных, слабочелюстных и слабоцветных, - заметил Флойд Розоватый, к которому, по правде говоря, все эти три определения подходили идеально.
- Будь осторожен, там полно лузеров, нарушителей, онанистов и сексуально озабоченных, - добавил Тарквин.
Судя по его происхождению, он тоже чувствовал бы себя там как дома.
Потом они сообщили, что это безумие - хоть на секунду высовываться за ограду города и что во Внешних пределах я за неделю опущусь - буду сутулиться, есть руками и отпущу волосы до плеч. Я уже подумывал откупиться от наказания, заняв денег у моей дважды вдовой тетушки Берил, но Констанс полагала иначе.
- Что тебе нужно там делать? - спросила она, когда я назвал цель моей поездки в Восточный Кармин.
- Участвовать в переписи стульев, моя куколка, - объяснил я. - Главная контора опасается, что количество стульев упадет ниже значения одной целой восьми десятых на человека.
- Какой ужас. А оттоманка считается стулом или все же очень толстой подушкой?
Она хотела сказать этим, что поездка будет с моей стороны решительным и мужественным поступком, и я поменял свое намерение. Поскольку я собирался войти в семью Марена и, возможно, в будущем стать префектом, далекое путешествие и участие в переписи помогли бы мне расширить взгляд на мир. Месячное пребывание во Внешних пределах было с этой точки зрения отличным вариантом.
Мемориал Оза превосходил плохо нарисованную карту хотя бы тем, что был трехмерным. То было бронзовое изваяние футов в шесть высотой и четыре шириной, изображавшее причудливых животных. Судя по музейному буклету, в ходе Дефактирования его распилили на части и бросили в реку, так что из пяти зверюшек теперь было только две: свинья в одежде и с кнутом - она сохранилась получше, - а также пузатый медведь в галстуке. От третьей и четвертой фигур не осталось почти ничего, а от пятой - только нижние части лап, похожие на когти: ни у кого из современных животных такой не было.
- Глаза слишком велики для свиньи и похожи на человеческие, - изрек отец, подходя ближе. - А медведей в галстуках я и вовсе никогда не видел.
- Чрезмерный антропоморфизм, - сообщил я более-менее установленный факт.
У Прежних имелось много необъяснимых обычаев, и в первую очередь - смешивание действительности с вымыслом: ты никогда не знал наверняка, где кончается одно и начинается другое. Известно было, что изваяние отлито в честь Оза, но надпись на постаменте сильно пострадала, и скульптуру никак не могли связать с прочими дошедшими до нас упоминаниями об Озе. "Проблема Оза" служила предметом долгих споров внутри дискуссионных клубов, результаты которых выливались в научные статьи на страницах "Спектра". И хотя удалось обнаружить останки железных людей, хотя Изумрудный город оставался важным административно-культурным центром, нигде в Коллективе не нашли следов дорог из желтого кирпича, будь то натуральный или синтетический желтый цвет, а зоологи давно доказали, что обезьяны не могут летать. Все, что связано с Озом, признали вымыслом и даже буйством фантазии - но памятник-то стоял! Загадка.
После этого мы лениво прошлись по музею, посмотрели на бутылки из-под "Вимто", на сохранившийся "форд-фиесту" с его намеренно архаичным - до бесстыдства - дизайном и на пейзаж Тернера, не из лучших, как счел отец. Затем мы спустились этажом ниже и застыли в восхищении перед диорамой, изображавшей типичный лагерь бандитов - представителей вида homo feralensis. Все выглядело пугающе правдоподобно и дышало диким, разнузданным восторгом - основой для композиции послужила эпохальная работа Альфреда Пибоди "Семь минут среди бандитов". Вместе с нами истуканов разглядывали несколько школьников - вероятно, сейчас они проходили низшие человеческие расы по программе изучения исторических альтернатив.
- А правда, что они едят своих младенцев? - спросил один, с ужасом и восхищением уставившись на сцену.
- Абсолютная правда, - подтвердил учитель, пожилой синий, видимо знавший материал нетвердо. - И вы станете такими, если не будете слушаться родителей, выполнять правила и доедать овощи.
У меня самого имелись сомнения насчет кое-каких нелепых обычаев, якобы свойственных бандитам. Но я не стал их высказывать. Исторические альтернативы обычно изучались на примере диких племен.
Фонограф, как оказалось, не только не заводят, но и вообще не демонстрируют. Нам объяснили, что и аппарат, и диск "выведены из строя" при помощи большого молотка. Это было не преступным деянием, а неизбежным следствием проверки на соответствие скачкам назад - какой-то болван не занес экспонат в ежегодный список предметов, сохраняемых в порядке исключения. Музейщики расстроились - теперь в Коллективе остался только один пригодный для демонстраций фонограф, в Музее прошлых событий города Кобальта.
- Но есть и плюсы, - заметил музейный сотрудник, красный с очень густыми бровями. - Я могу похвастаться, что был последним в мире человеком, кто слушал "Simply Red".
Оставив подробный отзыв, мы направились в сторону муниципальных садов, остановившись на минуту перед древним граффити на торце кирпичного дома. Надпись призывала давно исчезнувших покупателей: "Пейте овалтин - он дает здоровье и энергию". Под ней двое детей странного вида - но, видимо, вполне счастливых - склонились над кружкой, тараща глаза размером с футбольный мяч на окружающий мир. В этих глазах читались удовольствие и бесконечная жажда овалтина. Изображение выцвело, но красный цвет детских губ и надписи все еще ясно различались. Граффити, сделанные до Явления, были редкостью, и от изображений Прежних на них обычно бросало в дрожь. Из-за глаз. Ненормально расширенные, темные, пустые зрачки - казалось, будто в головах у этих людей тоже пустота, - делали их обладателей ненатурально, притворно радостными. Постояв около дома, мы пошли дальше.
Цветные парки всегда числились среди главных достопримечательностей, и гранатский нас не разочаровал: тенистый уголок, полный причудливо подстриженных растений, фонтанов, пергол, гравийных дорожек, статуй и цветочных клумб. Мы нашли и эстраду, и лоток мороженщика, хотя никто не играл музыки и не продавал мороженого. Гранатский парк отличался тем, что цвет подавался прямо от сети и был поэтому особенно ярким. Главная лужайка позади живописного, увитого плющом Родена поразила нас своей синтетической зеленью - прежде всего по сравнению с парком в Нефрите. Здесь все было устроено для красных с их особенностями зрения, а у нас в городе, наоборот, для зеленых: трава очень слабой окраски, тогда как все красное сделано слишком ярким. В Гранате достигли цветового баланса, близкого к идеальному. Мы стояли и наслаждались изысканной симфонией цвета.
- Отдам свою левую руку, лишь бы переехать в Красный сектор, - пробормотал отец, весь во власти сильного переживания.
- Ты уже обещал ее отдать, - напомнил я, - если старик Маджента уйдет пораньше.
- Разве?
- Да. Прошлой осенью, после случая с ринозавром.
- Вот ведь старый пень, - грустно покачал головой отец. - Как и многие пурпурные, старик Маджента, наш префект, с трудом мог разглядеть себя в зеркале. - Как ты думаешь, трава и вправду такого цвета? - помолчав, спросил он.
Я пожал плечами. Что тут скажешь? Максимум, что это цвет травы в представлении Национальной службы цвета. Спроси у зеленого про цвет травы, а он в ответ спросит тебя про цвет красного яблока. Но вот любопытная деталь: трава не была единообразно зеленой. Участок размером с теннисный корт на дальнем конце лужайки приобрел неприятный зелено-голубой оттенок и расползался, точно пятно воды. Стоящее рядом дерево и трава на нескольких клумбах также переменили расцветку и теперь, пожалуй, не соответствовали стандартной ботанической шкале цветов. Заинтригованные, мы вскоре заметили, что неподалеку от аномалии кто-то глядит в смотровой люк, и поспешили туда. Это оказался не инженер из Национальной службы цвета, как мы подумали, а смотритель Красного парка. Посмотрев на наши кружки, он тепло поприветствовал нас.
- Что, проблемы? - спросил отец.
- И еще какие, - устало ответил смотритель. - Снова нет доступа к сети. Совет обещал поменять трубки, но стоит им заполучить деньги, как все тратится на системы раннего оповещения, громоотводы и тому подобную хрень.
Говорил он достаточно свободно, как красный с красными. Охваченные любопытством, мы заглянули в смотровой люк, где синие, желтые и красные трубки вели к тщательно откалиброванному смесителю. Внутри его формировались оттенки, необходимые для окраски травы, кустарников и цветов, которые затем расходились по капиллярной сети, пронизывавшей все пространство под парком. Цветные сады имели сложное устройство - нужно было учитывать осмотические коэффициенты различных растений и одновременно удельный вес красителей. А еще коэффициент испарения в зависимости от давления и сезонные вариации цветов. Колористы не зря получали свои деньги и бонусы.
Даже не глядя на счетчики расхода жидкости, я понял, что случилось, отчего лужайка стала голубоватой, чистотел - серым, а маки - фиолетово-пурпурными. Дело было в локальной нехватке желтого. Его счетчик и вправду показывал ноль. Но если смотреть в люк, желтого имелось в изобилии. Значит, жидкость от парковой подстанции подавалась исправно.
- Кажется, я знаю, в чем дело, - тихо сказал я, отдавая себе отчет, что порча имущества Национальной службы цвета карается пятисотбалльным штрафом.
Смотритель перевел взгляд на меня, потом на отца, потом опять на меня, закусил губу и почесал подбородок, после чего, оглянувшись, зашептал:
- А можно это быстро починить? У нас в три часа тут свадьба. Одни серые, правда, но все же.
Я посмотрел на отца - тот утвердительно кивнул - и указал на трубы.
- Счетчик желтого заело, и на лужайку поступает только голубой компонент цвета. Я ни в коем случае не собираюсь нарушать никаких правил, - тем самым я заранее снимал с себя ответственность, если все обернется плохо, - но думаю, что удар каблуком ботинка может поправить дело.
Смотритель оглянулся, снял ботинок и сделал, как я сказал. Почти сразу же раздалось бульканье.
- Да поразит меня желтуха, - объявил он. - Неужели все так просто?
Он выдал мне полбалла, поблагодарил нас и пошел укладывать новую траву для восстановления цветового баланса.
- Откуда ты знаешь, что нужно делать? - спросил меня отец, когда смотритель удалился на безопасное расстояние.
- Да так, слышал однажды.
Несколько лет назад у нас пробило трубу с маджентой. Зрелище удивительное и пугающее - бурный поток пурпурной жидкости, устремляющийся по главной улице. Специалисты Национальной службы цвета прибыли тут же, и я вызвался помочь - просто хотелось посмотреть на все это. Цветчики обменивались непонятными техническими терминами, но кое-что я все же понял. Все мечтают работать в НСЦ, но мало кому это светит: глаза, отзывы о вас, запас баллов и запас подхалимства - все должно быть на высшем уровне. Лишь одного из тысячи допускают до вступительных экзаменов.
Мы слонялись по саду до упора, погружаясь в успокаивающий мир синтетических цветов. Поразительно, но там были гортензии обеих расцветок и азалии, аккуратно выкрашенные от руки, кажется, без соблюдения официальной пропорции базовых цветов. Редкая роскошь - видимо, дар от богатой сиреневой. Чисто-желтого было немного: скорее всего, реверанс в сторону желтых, обитавших в городе. Они любили цветы только природной окраски, устраивая скандалы по поводу синтетики, так что им старались не давать повода. Когда на обратном пути мы вновь прошли мимо лужайки, на поврежденном участке уже восстанавливался ярко-зеленый цвет: 102–100–64. Ко времени свадьбы все следы аварии должны были исчезнуть.
Из сада мы зашагали на главную площадь. По дороге нам попался прыгун, завернутый в грубую холстину, - виднелась лишь протянутая рука. Я положил в нее только что добытые полбалла, и тот благодарно кивнул. Отец посмотрел на часы.
- Кажется, - произнес он без особого энтузиазма, - нам пора на свидание с кроликом.
Краски и пурпурный
2.6.19.03.951: Гражданин определяется как пурпурный, если его доступные восприятию параметры красного и синего: а) превосходят 35 пунктов по отдельности либо б) отличаются друг от друга не более чем на 220 пунктов. Во всех остальных случаях гражданин определяется по более сильному из этих двух цветов. Переход в другой цвет при вступлении в брак происходит по общим правилам.
Дорога к кролику, которого мы так и не увидели, пролегала мимо городского магазина красок: мы не учли этого, планируя наш маршрут. Знай я, что у НСЦ здесь есть своя торговая точка, я бы непременно предложил отцу прогуляться мимо этого места раз пять, не меньше. И медленным шагом. Витрины были декорированы в нежных оливковых и лимонных тонах, а над ними висела вывеска: "Национальная служба цвета" - ярко-голубая: таким, мне кажется, бывает иногда небо. Внутри виднелись ряды соблазнительных баночек с красками и небольшие тюбики подкрашивателей для растений - ими пользовались те, кто не мог позволить себе подключиться к сети. А еще - жестянки с красителями для тканей, ведь некоторые модники любили подчеркивать свой цвет. И ампулы с пищевыми красителями - видимо, это как-то оживляло скучные официальные обеды.
Я неторопливо прошел мимо магазина: таращиться на все это великолепие считалось недостойным, низкоцветным, а входить внутрь просто так, не по делу - чуть ли не преступлением. Кое-какие из цветов в витрине я признал, например тот оттенок желтого, что присущ нарциссам, лимонам, бананам и дроку. Но были и другие, никогда мной не виданные, - дикие, буйные синие краски; бесстыдный бледно-желтый, пригодный уж не знаю для чего; капризно-лиловый, от которого внутри так и екнуло. На банках я прочел много знакомых названий - умбра, фисташковый, гордини, темно-лососевый, сиреневый, кубовый, бирюзовый, аквамариновый. И много названий, которых я в жизни не слышал, - кукурузных рылец, дома пастора, ягуар, старой струны, бисквитный желтый, синей стали. Загляденье, да и только. У двери я еще больше замедлил шаг - интерьер не уступал витринам: сметливые и разговорчивые продавцы помогали префектам из далеких городов, желавшим выделиться на фоне соседей. Нашим префектам следовало бы завернуть в такой магазин, чтобы купить по сходной цене изумрудную краску, с недавних пор сверкавшую на ратуше. И господину Марене тоже. Семейство Марена могло позволить себе собственные цвета - немыслимые, к восторгу толпы, сочетания этрусской охры и клейновского синего; они дразнили воображение тех, кто приглашался на ежегодный панхроматический прием в саду.
И вот мы прошли мимо открытой двери, мимо цвета, мимо чуда, и кролик, еще недавно безумно притягательный, стал казаться скучным и бессмысленным. Хотя путь к вокзалу все равно лежал мимо него.
Но тут вмешался случай. Послышались удар, шлепки, крики, и через несколько секунд на улицу выбежал сотрудник НСЦ.
- Эй ты! - велел он первому же серому. - Найди цветоподборщика, да поживее!
В такие моменты радуешься, что кому-то плохо, что он ранен или даже убит. Ведь отец как раз был цветоподборщиком! Благодаря чьему-то несчастью я смогу заглянуть в магазин красок, пусть даже на пару минут! Я хлопнул его по руке.
- Папа…
Он мотнул головой. В конце концов, это не входило в его обязанности. В Гранате было полно практикующих целителей, и в случае неудачи на счет отца записали бы плохой отзыв. Надо было соображать быстро. Я постучал по левому запястью - там, где носят часы, - и согнул пальцы, изображая кроличьи уши. Отец понял меня мгновенно, повернулся на каблуках и поспешил внутрь магазина. Между плохим отзывом и кроликом он без колебаний выбрал первое. Вот так мы не увидели последнего кролика, так начался мой путь к хищному дереву ятевео.
В нос мне сразу же ударил сладкий аромат синтетических красок. Его не спутаешь ни с чем - занятная смесь запахов подгоревших яблок в карамели, рисового пудинга и нафталиновых шариков. Сразу же вспомнились ежегодные перекрашивания, которые я видел в детстве. Все ребята стояли внизу, стараясь вдыхать глубоко, а наверху орудовали маляры. Запах свежей краски был неотделим от приготовлений ко Дню основания, от ремонта и обновления.
- Кто вы? - спросил синий, тот самый колорист, который отдавал приказание серому.
Он с подозрением взирал на отцовский красный кружок.
- Холден Бурый, - ответил отец, - цветоподборщик второго класса в отпуске.
- Ага, - угрюмо отозвался синий. - Ну что ж, приступайте.
Отец склонился над пациентом, а я с любопытством оглядывался вокруг. На стенах были развешаны образцы видимых всем цветов, одобренные НСЦ, листы с руководством "Как раскрасить свой сад за небольшую цену" и реклама нового цвета, только-только включенного в расширенную палитру: оттенок желтого, который позволит бананам разительно отличаться по цвету от лимонов и заварного крема. Были там и полноразмерные образцы для настенных росписей, напечатанные на тонкой бумаге, с номерами для лучшей ориентировки; а рядом с прилавком я увидел смесительные емкости, муштабели, разбавители, реабсорберы, всевозможные кисти, валики для больших, а потому престижных работ. За штабелями банок с красками виднелся вход в Магнолиевую комнату, где покупатели очищали свою зрительную палитру, чтобы оценить особо тонкий оттенок.
Отец толкнул меня локтем, и я опустился на колени рядом с ним. Пациент оказался хорошо одетым мужчиной лет шестидесяти. Он лежал ничком: голова повернута набок, глаза смотрят в одну точку. Падая, он опрокинул емкость с синей краской, и работники магазина теперь суетились, собирая драгоценный краситель обратно при помощи совков и лопаток.
Папа спросил у пострадавшего, как его зовут. Не получив ответа, он быстро открыл свой дорожный рабочий чемоданчик и прикрепил монитор к мочке уха пациента.
- Держи его руку и следи за показателями, - велел он мне.
Секунда - и монитор распознал внутреннюю музыку мужчины. Загорелся средний индикатор, без вспышек - хороший знак. Немигающий желтый: случай легкий, как летний дождик. Отец порылся у пациента во внутреннем кармане пиджака, достал книжку с баллами и открыл на последней странице, где указывался цветовой ранг.
- О нет, - вырвалось у него.
Это могло значить лишь одно.
- Пурпурный? - спросил я.
- Красный шестьдесят восемь, синий восемьдесят, - бросил он, и я послушно записал ранг на предплечье мужчины, в то время как отец набирал цветовую поправку на коррекционных очках.
Я не собирался идти по его стопам, но кое-что понимал в этом деле. Цветовые средства общего назначения, используемые в хроматикологии, действовали безотносительно цветового восприятия человека. Более тонкие оттенки для воздействия на головной мозг требовали стандартного зрения, и вот тут требовалась цветовая поправка.
- Он пурпурный? - обеспокоенно спросил один из продавцов.