"…1915 год. Ратник второго разряда. Экспедиционный корпус в…(куда, Дима не смог разобрать). 1916 год. Зачислен в 278 пехотный полк. В декабре отправлен в школу прапорщиков. 1917 год. Выборный командир роты 278 полка. Член революционного комитета. 1918 год. Отбыл в Астрахань… (на этом листок заканчивался, а следующий относился уже к другому времени) …1939 год. Город Галич. Поход в Зап. Украину…" Дальше совсем не разборчиво. Что-то, типа "…солдат пехоты 600 человек… учреждения, семьи даже жена Бельшитского – посланника в Польше… седой старикан – бывший командир 79 рязанского полка царской армии… колонна разоружена и передана 5 Кавдивизии…"
Дима не понял, чья это колонна, куда и зачем она направлялась, поэтому отложил листок и взял следующий, написанный чернилами, и поэтому читавшийся довольно хорошо "…Что нужно предусмотреть в 1963 году? Исправить водосточные трубы. Покрасить рамы. Очистить сад. Повесить портрет Владимира Ильича над книжным шкафом. Приобрести портреты маршалов. Закопать гнилые фрукты и овощи…"
Дима знал эти водосточные трубы и помнил портрет Ленина над шкафом. Это уже была практически его жизнь.
Оставалась одна не разобранная полка. Он сдвинул, закрывавшую ее тряпку и увидел два фотоальбома. Подумал, что это, наверное, поинтереснее дневников.
Открыв верхний, он с трудом разглядел на совершенно выцветшем снимке девочку, восседавшую верхом на осле. На соседнем снимке та же девочка стояла, держа за руку молодого красивого мужчину с элегантной бородкой; на заднем плане просматривались минареты и какой-то восточный дворец. Дима осторожно вынул фотографию и прочитал на обороте тусклую надпись: "Я и папа. Персия. Тегеран. 1912 год".
…Блин, почему я не знаю ничего этого!.. – растеряно подумал он. "Персидские мотивы" оказались датированы и тринадцатым, и даже четырнадцатым годом. Дима вглядывался в лицо своего прадеда, – узнать бы, кем он был в той Персии…
Временной отрезок, связанный с революцией, отсутствовал, и продолжение следовало, начиная с середины двадцатых. Девочка превратилась в девушку; а еще везде присутствовали какие-то военные – на природе, в городе, на параде, в квартире. …А ты была не промах, – Дима, перевел взгляд в угол, сравнивая их – живую и мертвую.
На последних фотографиях уже присутствовал и он сам, только маленький, вместе с родителями (тогда еще живыми, совсем молодыми и красивыми). Закрыв альбом, отложил его в сторону и взял второй – на обложке были выведены три большие синие буквы "ДОМ".
Дима в нетерпении перевернул страницу. На первой фотографии стоял подбитый немецкий танк со свернутым на бок орудием. Рядом остатки стены, едва достававшие до его башни. Справа торчали два дерева-прутика и больше ничего. На других фотографиях развалины были сняты подробнее. Среди груд кирпича и досок виднелись чьи-то ноги, тела целиком; одно из них, в незнакомой офицерской форме, распласталось в дверном проеме. Фотографий было много, и на всех трупы, трупы… а подпись, завершавшая раздел, гласила: "Все, что осталось от штаба фашистов".
Дима уставился в пол – на мгновение показалось, что он видит море крови, плещущееся под давно не крашеными досками, постепенно подтачивая фундамент. Какая глупая выдумка! Он прекрасно знает – никакого моря крови не бывает!..
Дальше отразились практически все этапы стройки, и дом постепенно обретал свой нынешний вид, а те прутики с первой фотографии… теперь Дима понял, что это два огромных тополя, которые сейчас видно, едва подъезжаешь к городу на поезде.
Все это было, конечно, интересно, но воображение почему-то непроизвольно возвращалось к первым жутким снимкам. Вспомнилась Ира с ее катакомбами.
…Может быть, между ними и этим домом, действительно, существует нечто общее?.. – Дима чувствовал, что его усталое сознание уходит от реального восприятия событий в мир мистических фантазий – а как могло быть иначе, если часы показывали половину четвертого утра? …Слишком много впечатлений для одного дня. Пора прекращать, – решил он, – хотя и оставалось-то чуть-чуть – пара коробок и какая-то шкатулка… или не шкатулка?..
В коробках оказалось несметное количество пуговиц (похоже, бабка коллекционировала их), а, вот, со шкатулкой, сделанной из металла, вышла заминка. Дима никак не мог ее открыть – скважины для ключа не было, а крышка оказалась пригнана настолько плотно, что даже лезвие не могло найти щель, тем не менее, внутри нее что-то заманчиво перекатывалось. …В принципе, никуда она не денется, – оглядев учиненный им же самим разгром, Дима выключил свет и отправился в спальню.
Светало. Пока еле заметно, но силуэты деревьев уже начали различаться. Спать не хотелось от перевозбуждения, но в голове царил хаос, не позволявший сформулировать даже самую элементарную мыслишку. Дима знал, что надо делать в подобных ситуациях, но водки в баре не оказалось, поэтому он вздохнул и лег, тупо глядя на медленно проявляющееся за окном серое утро. Тишина навалилась своей вселенской массой, изгнав даже мышей, периодически шуршавших под полом, и это рождало страх. Хотелось включить на полную громкость магнитофон или телевизор, но для этого требовалось встать; а чтобы встать, надо было найти силы, и моральные, и физические. Круг замкнулся. Мысль носилась по нему, как цирковая лошадь, постепенно слабея, рождая в мозгу неясные картинки мистических ужасов, и вдруг, получив некий импульс, она обрела четкость: …Не надо бояться тишины. Надо бояться звуков, а раз их нет, значит, в доме осталось одно живое существо – я сам. Это мой дом. Сюда не может проникнуть никто чужой. Дом защитит меня…
Дима повернулся на бок и вытянулся. Мысль погасла так же неожиданно, как и появилась. Теперь свое брала усталость, и с ней пришло умиротворение. Глаза закрылись; очертания предметов, слегка покачиваясь, поплыли мутной вереницей и, в конце концов, все погрузилось во тьму…
* * *
Проснулся Дима резко и очень удивился яркому солнцу. Ему казалось, что он всего минуту назад закрыл глаза (да и тяжесть в голове говорила о том же); долго изучал трещинку в потолке, вспоминая прошедший день и, особенно, ночь.
…Откуда вчера взялся страх? Я ж никогда ничего не боялся так панически, чтоб не смочь вылезти из-под одеяла… и пропал также неожиданно… Наверное, результат стресса – все-таки бабка умерла, труп рядом… Дима опустил ноги на холодный пол. Контраст с теплой постелью сразу вернул его к насущным проблемам, и даже не умывшись, он заглянул в бабкину комнату. Тело лежало в той же позе; шкаф был по-прежнему открыт, а вещи по-прежнему горой лежали на столе. Все в жизни шло согласно давно составленному кем-то графику, и никакие потусторонние силы, пытавшиеся вчера казаться более реальными, чем сама реальность, не могли его нарушить.
…Мертвых надо хоронить, – подумал Дима по дороге в ванную – подумал совершенно абстрактно, как будто не ему предстояло этим заниматься.
* * *
В поликлинике оказалось, на удивление, мало народа. Дима наклонился к окошку регистратуры так близко, чтоб его не слышала старушка, одиноко пристроившаяся за ним – ей самой осталось жить, наверное, без году неделю. Круглолицая блондинка в белом халате с визиткой "медсестра Анна" внимательно разбирала пачку исписанных бланков.
– Анечка, – позвал Дима вкрадчивым голосом, – тут такая история… у меня бабушка умерла. Как бы мне взять справочку? – и вдруг подумал: …Какой бред! Зачем нужна справка, когда у меня дома лежит вполне натуральное мертвое тело?.. Тем не менее, подавил усмешку и сделал трагическое лицо.
Медсестра отправила его на второй этаж.
– Что у вас? Давайте полис, – голос врачихи казался усталым уже с утра. Наверное, это состояние не оставляло ее, даже когда она ложилась в постель с мужем. Такая усталость закладывается при рождении, и называется – беспросветность.
Дима смотрел в ее увеличенные линзами очков глаза, и ему неожиданно стало весело – захотелось спросить: "– А на небе ее примут без полиса?..", но не стал этого делать.
– Спасибо, у меня все нормально, – сказал он, – но у меня имеется труп.
Выражение лица докторши даже не изменилось. Она тупо ждала продолжения, и Дима понял, что юмор здесь неуместен.
– У меня умерла бабушка, и мне нужна справка, – он назвал фамилию и адрес.
– Сколько лет? – докторша открыла амбарную книгу.
– Девяносто восемь.
– Болела?
– А разве в таком возрасте бывают здоровые люди?
– Не знаю, – перевернув несколько страниц, докторша нашла нужную и подняла взгляд на посетителя, – если болеют, обращаются к врачу, а ваша бабушка не обращалась четыре года.
– И что?.. – не понял Дима, – у нее ничего не болело. Она была просто старая.
– Не знаю, не знаю, молодой человек… а вы ей кто?
– Внук.
– Хорошо, внук, объясните, пожалуйста – четыре года не обращалась к врачу, и вдруг умерла. Вам не кажется это странным? У нас пенсионеры только и делают, что ходят по врачам. (Дима молчал, чувствуя себя полным идиотом). Странно это… придется делать вскрытие.
– Зачем?!
– Чтоб выяснить причину смерти. Может, вы убили ее? А что?.. На вашей улице большие дома и большие участки…
Сначала подобное предположение показалось Диме полным абсурдом, но потом он подумал, что ее, действительно, можно было б убить, чтоб помириться с Валей и спокойно жить одним. Проблема заключалась в том, что эта мысль никогда не приходила ему в голову.
Докторша выдержала паузу, ожидая, пока Дима осознает свое положение, и продолжала:
– Допустим, я верю, что вы не убивали ее, но порядок, есть порядок. Сколько б человеку ни было лет, если он не обращается к врачу, и неожиданно умирает, то возможны варианты.
Все это напоминало дикую мистерию. Его, конечно, никто ни в чем не обвинит, поэтому страшно не было, но в то же время, от него требовали самых настоящих оправданий! Или не оправданий?.. Дима догадался, что от него требуют; полез в карман и демонстративно вложил в книгу купюру. Докторша молча достала из стола бланк справки с уже проставленной печатью, и начала писать; потом протянула ему бумажку.
– В следующий раз водите своих родственников к врачу прежде, чем они умрут.
– У меня больше нет родственников, прописанных в этом доме, – заметил Дима с сарказмом, – я остался единственным законным владельцем.
Докторша подозрительно прищурилась, и, может быть, пожалела, что так дешево отдала справку, но та уже исчезла в Димином кармане.
Всю дорогу до остановки его не покидала странная мысль: …А если б я реально задумал ее убить? Как, оказывается, легко замести следы – какой-то стольник, и все дела. А ведь если б я каждый день сыпал ей в суп толченое стекло или еще какую-нибудь гадость, она б все равно не пошла к врачу. Бред, блин…
В отличие от поликлиники, на кладбище Диму встретили приветливо и радушно. Здесь он являлся просто клиентом, который всегда прав. Чувствовалось, что этим людям совершенно безразлично не только от чего умер человек, но и умер ли он вообще – главное, совершить ритуал и получить за это соответствующее вознаграждение. Ему мгновенно оформили документы, и на гроб, и на венки, и на памятник с оградкой, определи место захоронения, выделили автобус… и тут Дима представил, как один едет в целом автобусе!.. Но это было не самое страшное – а как он один дома будет нести и грузить гроб?.. А потом еще ж вытаскивать на кладбище!..
Друзей, которые б помогли, так сказать, по состоянию души, у него не имелось, следовательно, требовалось кого-то нанимать, причем, сделать это быстро, так как завтра в двенадцать уже подадут автобус!
Никого, кроме Олега с его командой, в голову не приходило, поэтому Дима с кладбища сразу отправился на станцию; обошел все пути, где разгружались вагоны, но никого не нашел. Заглянул в гастроном; снова вернулся к путям, и хотя в данный момент этого ему совершенно не хотелось, но пришлось ехать к Олегу домой. Он не думал, встретит ли там Иру – мифические пещеры, по сравнению с реальным трупом, лежащим в его доме, опустились на уровень занятного сновидения, когда пугают, но совсем не страшно; и, вообще, он же идет не к ней, а к ее мужу, с абсолютно конкретным предложением!
Встретил его сам Олег.
– Ирки нет, – он держал в руке помидор и ждал, пока Дима уйдет, чтоб начать его есть.
– А я, собственно, не к ней, – Дима поразился непринужденности, с которой происходил этот диалог, будто Ира являлась не женой, а, например, его младшей сестрой, – я к тебе.
– Тогда заходи, – решив, что общение затягивается, Олег все-таки надкусил помидор. По его подбородку потекла красноватая струйка сока, – любой каприз за ваши деньги.
– Понимаешь, – начал Дима, – у меня бабка умерла…
– Ну, – Олег развел руками, – не знаю, что и сказать – соболезную или поздравляю?..
В глубине души Дима, и сам толком не разобрался, огорчен он случившимся или, наоборот, рад. Впрочем, сейчас это не имело значения.
– Хочу, чтоб ты со своими ребятами помогли мне с похоронами. Я заплачу.
– И почем нынче погрузка бабушек? А то товар не ходовой… – видя растерявшееся лицо гостя, он махнул рукой, – ладно, что мы нелюди какие?.. Поминки-то будут?
– Так, не с кем поминать.
– Это, зря… Короче, стол накрываешь, и мы все делаем… ну, не по стакану за углом, сам понимаешь, а по-человечески…
– Годится, – предложение показалось Диме разумным – если честно, он даже не ожидал от Олега такого подхода, – давай, завтра к двенадцати. Слушай, как доехать…
– Нам, полярникам, все равно, что хоронить, что мертвых оттаскивать, – перефразировал он матерную поговорку и засунул в рот остатки помидора, – Ирку не подождешь?
– Ты тогда определись, чего хочешь больше – поминки или чтоб я развлекал твою жену?
– Наверное, поминки, – вздохнул Олег, – тем более, Ирка никуда не денется, а бабушка потухнет.
– То-то же, – не прощаясь, Дима шагнул обратно на площадку и сам закрыл дверь.
На душе было муторно; причем, не от чувства утраты, а от общения с докторшей в поликлинике, от Олега – от какого-то всеобщего безразличия; а, самое главное, оттого, что и себя он ощущал его неотъемлемой частью. Все получалось настолько буднично и цинично, что на миг показалось, будто все они собираются просто выбросить труп на помойку, но чувство это быстро прошло, так как оформленные бумаги лежали в папке, и все будет сделано ничуть не хуже, чем у других.
Домой Дима вернулся к вечеру, нагруженный продуктами. Правда, готовить он не умел, поэтому ограничился полуфабрикатами. …Авось, пожрут, – он достал бутылку водки, – сегодня я имею полное право выпить – программа успешно выполнена, а сидеть вторую ночь подряд возле трупа, изучая всякие бумажки?..
Он успел наполнить стакан, когда зазвонил телефон.
– Это я, – послышался Валин голос, – ты решил с похоронами и с поминками? Помощь нужна?
– Решил, – Дима усмехнулся, – нанял ребят, которые мне вагоны разгружают; потом их, естественно, придется поить. Вот, и поминки заодно…
– Я приеду, приготовлю. Все-таки мы должны закончить все по-человечески.
Дима не понял, что предстоит закончить – похороны или их собственные отношения, но, тем не менее, сказал:
– Приезжай, – и положил трубку. Залпом выпил водку, закусил купленной для "гостей" копченой курицей, покурил и наконец почувствовал, что устал. Напряжение последних дней наливало веки свинцом и клонило голову к столу.
Силы нашлись только для того, чтоб добраться до дивана и рухнуть. Никаких сновидений не было. Он словно нырнул в черный омут, а утром вынырнул, легко и естественно, как делал это каждый день. Солнце уже поднялось, но все еще касалось вершин деревьев нижним красноватым краем. Дима умылся, позавтракал, и только после этого зашел в бабкину комнату. Здесь ничего не изменилось. Впрочем, это естественно, ведь вся мистическая фантасмагория осталась в той, первой ночи. Даже запах в комнате стоял хоть и неприятный, но не тошнотворный (наверное, из-за разбитого окна, которое вчера он так и не удосужился вставить). Дима равнодушно посмотрел на труп, ставший привычной частью обстановки, и направился к столу, собираясь убрать "семейные реликвии", но в дверь позвонили.