Чемпионат мира по футболу 2018 года положил начало многим изменениям в нашей стране и мире. Прежняя жизнь быстро меняется под воздействием игры…
Андрей Ваон
ЧЕМПИОНАТ
Ноги после игры гудели. Бобров стаскивал щитки, попутно отмечая, что сегодня обошлось без крови. Сознание утомлённо вновь и вновь возвращалось к проигранному матчу. "Откуда во мне это вечное перемывание костей себе и оправдывание перед ребятами?" - Бобров поёжился от прохладной струи воздуха из открытой двери. "Проиграл - и забыл. Удел профессионала, всего и делов…" Но он никак не мог отбросить липкие мысли о том, как не сделал пас, как дал не тот угол при ударе со злополучного штрафного. "Бросить бы этот футбол к чертям!"
"Московия" проиграла свой десятый матч в первом после возвращения сезоне ПреЧемпионата. Сезон не складывался, и казалось неизбежным, что погонят их после вылета обратно в "подвалы" из команды. Бобров устало оглядел московитов. Клаксон и Рубен возбуждённо предвкушали поход на Полигон. Алмаз набирал на кисти программу восстановления мышц - он был один из пяти люденов в команде. Из-за их дорогущих контрактов бюджет команды трещал по швам. Плохое настроение от созерцания партнёров ещё больше наполнилось тусклыми тонами. Единственный, кто вызывал в Боброве хоть какую-то симпатию, был Рома Васильев. Его голова ещё была не полностью затуманена жаждой наживы. Он был по-юношески азартен и бился искренне. Бился… Только вот и жестокость у него тоже была искренней. Арены Древнего Рима с его кровью и песком всё чаще всплывали в голове Боброва при выходе на нынешние стадионы. А Рома Васильев как будто облачался не в пралапсановые щитки, а надевал бронзовый шлем и латы. "Только меча не хватает", - глядел Бобров на полуголого атлета Рому.
Сам Бобров был отмирающим представителем естественников. И только мозг, не отравленный "витаминами" и изобретавший "кружева" искуснее, чем люденовские компьютеры, спасал его заканчивающуюся карьеру. А вот стареющий (его неполные "естественные" 40 лет были вполне себе "старостью" в сравнении с наполовину и целиком искусственными партнёрами) организм всё тяжелее вписывался в рамки стремительно меняющегося футбола. Да и сама "Московия", ещё десять лет назад бывшая на вершине мирового Чемпионата со своим ажурным футболом, стала такой же архаикой. Сегодня секстет защитников был бит превосходящими силами противника, несмотря на пятёрку люденов. Что было в них толку, если "Острейх" со своей гром-защитой затоптал и смял все зачатки комбинаций старомодного футбола "Московии". Бобров выводил несколько раз в прорыв умными пасами Васильева, но его телохранители во главе с Алмазом из раза в раз были биты немецкими головорезами. Если бы это был сам Бобров, он уже не то чтобы играть, ходить вряд ли смог. "А этот ничего, подлатает сейчас себя и будет, как новенький".
- Юрец, хватит думать, дым пойдёт, - забурлил Рома своим басом. - Давай, собирайся быстрее, пойдём в ресторации посидим.
- Да, отметим "десятку", - мрачно ответил Бобров. Кряхтя, встал и поплёлся в душ.
В ресторане они заказали еды, и через пять минут стол материализовал их заказ. Бобров устало посмотрел на "правильные" яства и, не спеша, принялся наматывать "пасту из твёрдых сортов ГМпшеницы". "Их там и есть приучают с детства эту дрянь. Не дай Бог, поджаренный кусочек мяса! Это же вредно!" - подумал Бобров, глядя на уплетающего с неподдельным удовольствием "полезную" еду Ромку. Разница в двадцать лет тяжёлым грузом ложилась на их общение - Бобров чувствовал себя старым и чужим, хотя он единственный из команды родился и вырос в Москве. "В Москве… - кривая усмешка скомкала его лицо, - двадцать лет назад это место тоже называлось Москва".
Ему исполнилось десять лет, когда второго декабря две тысячи десятого года Россия была выбрана страной, в которой должен проводиться Чемпионат Мира по футболу две тысячи восемнадцатого года. Сколько знакового было для Боброва теперь в том событии! Мрачного и трагичного. И день рождения он не любил именно поэтому. Слова "Россия", "государство" - с тех пор потеряли своё значение и смысл, а сам футбол имел мало общего с тем спортом, что захватывал умы миллионов во времена его детства.
Футбол стал основой его жизни волей обстоятельств, когда он хилым юнцом ещё не мог противостоять напору мировой круговерти. Родители, стараясь всесторонне развивать отпрыска, отдали его в футбольную школу лишь для физического развития до поры. Они старались вытаскивать ребёнка из гнилой среды двора и школы всеми силами. В те годы уже и в школы "с уклоном" стали проникать ростки разложения и гниения общества.
Весной восемнадцатого года он заканчивал первый курс Технического Университета (к этому году все дышавшие на ладан технические ВУЗы собрали в один пучок на базе стародавнего инженерно-физического института), попутно играя за университетскую сборную в рамках студенческого чемпионата.
Футбольный дар парня бурно развивался в детской футбольной школе "Красногвардеец", и, когда ему было лет тринадцать, его заприметили тогдашние московские гранды "Спартак" и ЦСКА, но родители видели будущее своего сына в несколько ином свете. Да и сам Юра не рвался в звёзды стадионов и телеэкранов, получая удовольствие от игры и за "Красногвардеец". Его таланты не ограничивались спортивными и физкультурными рамками, поэтому вплоть до поступления в Университет он легко совмещал учёбу и футбол. Деградирующие общество с трудом принимало одарённого подростка в свои ряды, поэтому друзей (точнее, приятелей) у него было, раз два и обчёлся, а подруги отваливались шелухой, когда он не скрывал своей неприязни к их банальности и пошлости.
Позитивный и открытый от природы, он всё больше разочаровывался в окружающем мире, закрывая свою чуткую душу от большинства людей, с которыми сталкивался. Но самое большое разочарование приносила некогда любимая его игра. Футбол даже на институтском уровне превращался в регулярные побоища с подленькими приёмчиками и отнюдь не благородными поступками. С его "футбольным образованием", Юра был сразу отобран в не очень стройные ряды сборной Университета. Он быстро стал лидером в команде, которую потащил наверх турнирной таблицы. А селекционеры профессиональных команд продолжали "держать на карандаше" студента, лелея надежду, что он "образумится" и перестанет гробить свой талант на ухабах студенческой Лиги.
Пресный вечер сбрызнулся дождём. Бобров, попрощавшись с Ромой, поймал мобайль (собственный не заимел то ли в силу лени, то ли в силу предубеждений) и полетел домой. С тех пор, как ушла Лера, он с тоской представлял возвращение в квартиру, полную одиночества. Но полигоны, виртуальные и обычные клубы привлекали его ещё меньше. Тем более, дома был геоноут. "Да и Ганжа, может, объявится".
Юра давно переделал свою хаусовую квартиру, избавив себя от дурацких криков и хлопков в ладоши, без которых ни света тебе, ни воды. Бобров всё переделал под привычные ему выключатели, которые не ломались, и среди соседей он давно прослыл "электромехаником". Четыре небольших комнаты были увешаны фотографиями. Идиллические картины небесно-голубых озёр, белоснежных гор, изумрудных рек и низвергающихся водопадов перемежались с катастрофическими изображениями наводнений и землетрясений, взрывов бомб и беснующихся пожаров. Внутренние стремления и противоречия находили зыбкое отражение в обрамлении квартиры.
Бобров включил геоноут и, растянувшись в кресле, погрузился в виртуальное путешествие. В жизни он не раз побывал в разных уголках земного шара и повидал укромные закоулки планеты. Но последние двадцать лет чудесные пейзажи обезображивались мутными дымными завесами, старинные города зарастали грязью и похабщиной, реки, горы и озёра теряли свою первозданность в кривых человеческих руках. А в Юре с детства жила страсть к географии, его героями были не футболисты, а Амундсен и Скотт, Миклухо-Маклай и Пржевальский. Он погружался в мир открытий новых земель вместе с путешественниками и непременно желал побывать тех краях, которые бороздили герои книг. Но реальность разочаровывала и вбивала гвозди в розовые мечты, теплеющие в нём с юношества. Он опаздывал: Камчатка ощетинилась вышками и заборами заповедных зон не для простых смертных; Байкал был окружён нефтяными трубами и горами мусора; в Новой Зеландии активно таяли ледники, и непрерывные сели раскатывали в плоские блины красочные прежде ландшафты; но самое горькое впечатление у него осталось от посещения Антарктиды - пепел нефтяных пожаров, зола взорвавшихся вулканов, грязь серных выхлопов стягивалась сюда изменившейся циркуляцией, покрывая девственную белизну чернеющими язвами…
Геоноут давал Юре те впечатления, краски и эмоции, коих он был лишён в реальной среде. Объёмные картинки были кристально чисты и натуралистичны. Юра погрузился в виртуальный мир безоговорочно и глубоко. Когда через два с лишним часа ему сдавило грудь от глубины Большого Каньона, который разверзся прямо перед ним, звонок в дверь вырвал его из "путешествия" требовательной трелью. "Ганжа!" - догадался Юра.
С порога улыбался небритый и помятый Ганжа.
- У тебя уже глаза квадратные от виртуальных гуляний этих, - проходя в грязных ботах, вместо приветствия буркнул он.
- Серёга, ты хоть бы помылся для приличия прежде, чем в гости заявляться, - в ответ попрекнул его Бобров, радуясь появлению друга.
- Вот сейчас этим и займусь, - по-хозяйски Ганжа прошкандыбал в ванную. Зашумела вода, и послышалось его противное пение. Юра поплёлся на кухню приготовить чайный напиток.
* * *
С Сергеем Ганжой они познакомились в институте, на одной из игр студенческого чемпионата. Сергей как-то пришёл глотнуть пивка и поболеть за своих. Он был на третьем курсе, а Бобров на первом, но футбольная звезда Юры уже светила на весь университет, и заочно все знали этого яркого, но нелюдимого парня. Ганжа сидел вместе с Лерой Шереметьевой, подружкой из группы. Эта пара привлекала внимание своей эклектичностью и полной дисгармонией. Он - небрежно одетый парень, взъерошенный воробьём - ни дать, ни взять оборванец из подворотни. Она - Одри Хепбёрн двадцать первого века, стильная, одухотворённая и красивая до невозможности. Но они дружили! Она любила изредка жахнуть пивка на лавке и полузгать семечки, он - надеть костюм и сходит на концерт Чайковского. Но что по-настоящему их объединяло - так это патологическая жажда справедливости и неуёмная общественная деятельность. Благо (хотя, какое уж тут благо…) ситуация в стране в те годы способствовала. И студенческий кружок если не был революционным, то, по крайней мере, нонконформистским и бузотёрским. Вот и сейчас на стадионе они оказались не только ради наблюдения за дурацким, на их взгляд, зрелищем. Приближался Чемпионат Мира по футболу 2018 и жители Москвы, и других крупных городов страны начинали ощущать все "прелести" предстоящего "праздника футбола", а кто был подальновиднее, заглядывал в будущее и удручённо поникал взором. Сергей и Лера молодыми стержнями не сгибались под губительными предсказаниями с одной стороны, и, с другой, пытались образумливать молодых людей, из числа "болеем за наших!". Их цель была - проведение матчей без зрителей с помощью бойкотирования сомнительных зрелищ. И сагитировать на участие в этом действии популярного студента и, к тому же, футболиста было напрашивавшейся идеей.
ТУ обыграл лидера чемпионата - полностью негритянская команда Университета Дружбы Народов со счётом 2:1 (имя Патриса Лумубы удалилось из названия два года назад, как ненадёжное). Бобров забил два мяча и не раз срывал бурные аплодисменты и прочие восторги у довольно многочисленной публики на стадионе.
На выходе из раздевалки Лера и Ганжа, оттеснив пацанов - любителей автографов, взяли студенческую звезду в оборот. Юра, даром что был местной знаменитостью, сохранил свою детскую скромность и даже робость. А красота Леры и вовсе вогнала его в краску, как будто не было "толп" поклонниц с его потока (по правде сказать, "толпы" были довольно редкие ввиду небольшого процента женского населения в техническом вузе).
Трое ребят, не спеша, потянулись к остаткам Коломенского заповедника. Узенькие дорожки утягивали в лабиринт между высоких заборов частных особняков, напоминающих замки. Куцый яблоневый сад, не собирающийся цвести и в этом году, обрывался к реке Москве, что мутным потоком поблёскивала из-под неухоженных берегов общедоступного парка.
- Юра, почему ты не стал профессиональным футболистом? - друзья знали биографию своего "подопечного" и поэтому, не без оснований, полагали, что он откликнется на их предложение "побузить".
- Так это… ученье свет! - попытался отшутиться несостоявшийся профессионал ножного мяча.
- Все мы стремимся познать мир и людей, - согласилась Лера и попробовала невзначай отпустить комплимент, - но ты со своими талантами всё бы успел, а в футболе ещё и миллионы, и слава, девушки опять же.
Загорелое лицо Боброва потемнело краской смущения, но насмешливые интонации никуда не делись:
- Девушки - это весомый аргумент! Точно будут? А то меня на карандаше клубы профессиональные клубы до сих пор держат. Вот только сегодня подходили - "Торпедо" звало. Может, согласиться? А то тут и сессия на носу хвостами машет. - Тут Юра слукавил, ибо успевал по всем предметам с завидной лёгкостью.
- Смотри-ка, ершиста наша звезда и задориста, как необъезженный конь, - подал свой голос Сергей. - Лерка, давай, чары свои распускай, а то ускользнёт наша рыба золотая.
- Да я и так уже обольщён и лишён воли, так что готов на любую пьянку, кроме голодовки - кушать-то я люблю.
"Заговорщики" изложили Боброву свои мировоззренческие концепции, попутно найдя в нём родственную душу, и перешли к частностям и деталям. Ему отводилась роль засланного казачка. Пусть и в армии мелковатого студенческого футбола. Надписи на нательной майке типа "Болеешь за футбол - продаёшь страну" (их надо было демонстрировать, задирая при праздновании гола клубную футболку), выступления на студенческих сборищах, более активная жизнь в Свиттере. Юра, конечно, имел свою страницу в этом электронном журнальчике и иногда выкидывал острые суждения о футболе, жизни и географии. Особенно, ему удавались тексты про возрождение футбола. Его страница была посещаема и популярна. Но теперь предстояла ежедневная агитаторская работа. В Юриной жизни замерцал ярким маяком очередной жизненный виток. Он со всей своей кипучей энергией окунулся в новые заботы и обязанности. К тому же, его увлечение Возрождением (именно так, с большой буквы они именовал свою концепцию про новый футбол в Интернете) пересекалось с деятельностью его новых друзей. И хмурая действительность отступила перед неуёмной жаждой деятельности и перемен в жизни своей и своего окружения. Лишь одно "но" скрипучей царапиной рвало Юрину душу…
Тогда на стадионе он, ещё будучи на поле, в пучине игровых страстей, почувствовал присутствие этой девушки. Его взгляд выудил её лицо ещё из сотен других в болеющей толпе и с тех пор этот светлый образ поселился в его юной и непорочной душе. Он влюбился с треском, безвозвратно и навсегда.
Несмотря на популярность среди девочек ещё со школы, он не только ни разу не влюблялся, но даже и не погуливал с ними, как многие его, гораздо менее видные, сверстники. Его опыт общения с юными очаровательницами ограничивался лишь танцами (спасибо маме - танцевальные курсы он посещал без любви, но исправно) и дружеской помощью по математике и физике. Он не был замкнут и чрезмерно робок, но дистанцию держал чёткую. И этот выстроенный редут не могли преодолеть ни первая красавица класса, ни благообразная (на первый взгляд) дочка друзей родителей, ни смазливые поклонницы уже в Университете. Поэтому обрушившаяся на него страсть брала ознобом, лишала аппетита и наполняла мозг неприступными в своей безнадёжности фантазиями. Ведь Лера, чётко обозначив дружескую симпатию, начертала ясные границы перспектив их отношений. Она была приветлива и открыта, с лёгкой иронией смотрела ему в глаза и радостно смеялась его шуткам. Но любовный водоворот, бушевавший в Юриной душе, засасывал лишь его одного. Позже он узнал, что она влюблена в их неформального босса и лидера.
Сергей Борцов был из модного класса креативщиков. Старше Юры на двенадцать, а Леры на десять лет, занимался выбиванием денег для их движения, координировал работу и крутился в политических кругах. Птица невысокого полёта, он покорил юную девушку своим напором и бесстрастностью в борьбе за идею. Боброву же он сразу не понравился, и дело было не только в пресловутой ревности. Юра всегда хорошо чувствовал людей и, например, Ганжа вызвал в нём сразу сильнейшую симпатию, а Борцов своей демократичностью к "подчинённым" и властностью в принятии решений, раздражение и неприязнь. Но он, осознавая свою необъективность, глушил свои неприятные ощущения на корню. Лера всё понимала и награждала его ласковой, но абсолютно дружеской улыбкой….