Глава 10
Обед тут был по расписанию и для всех разом под огромным камышовым навесом, как в настоящем партизанском отряде. Поварихи били в котелок, приглашая к столу.
Обедали все вперемешку, юные, молодые и совсем ещё маленькие дети, за длиннющими столами, как когда-то солдаты в казармах, а не на корточках или за восточным дастарханом. Удивительно - все ели моего кабанчика и носа от свинины не воротили. Нет, это не ваххабиты. Немного отлегло от сердца.
Дед ел не меньше молодого, мне же кабанятина никогда не шла. Кстати, лось, бизон, медведь тоже не по вкусу. Изюбрь, сайгак, коза и молодая конина - совсем другое дело. Тошнотворный для меня привкус дичи из блюда из кабана не удалишь никаким вымачиванием в уксусе. Мне на замену кабанятины дали жареную уточку-чирка, и аппетит вернулся. Но я не отказался от кусочка горячей ещё колбасы из кабаньего ливера с кровью. Съедобная штука, да ещё и очень вкусная, хотя и пованивает дичиной, но дикий чеснок перебивал мерзкий запах.
Егерь демонстративно отсел от меня и ел на другом конце стола. Но ко мне присоседилась голубоглазая Карлыгаш, и я на время даже забыл про деда и о потенциальной опасности среди этих странноватых "кочевников".
- Я заметила, что вы не вымыли руки перед обедом, - уколола она меня строгим взглядом.
- На охоте можно не мыть. Азарт все дезинфицирует.
- Вы не на охоте, а в окружении цивилизованных людей.
- Которым будет непременно принадлежать мир будущего?
- Угадали.
- Мыть руки вас в Москве научили?
- В вашей дорогой Москве скоро разучатся совершать эту простейшую гигиеническую процедуру, когда совсем одичают.
Шум за столом прервал наш обмен колкостями. Хотя тут все говорили по-русски без акцента, даже дети, но шуточки да прибауточки часто загибали на своём языке. Дед смеялся вместе со всеми, видно, хорошо знал местное наречие. Насколько хорошо, не скажу, врать не стану, но местные парни, кто в майках-тельняшках, кто в камуфляже, а кто с голым торсом, с мускулистыми руками, похожими на выкрученные стволы пустынного вяза-карагача, хохотали до слёз на гортанные выкрики деда на их родном языке, а девушки краснели и стыдливо отводили глаза.
Мне захотелось присоединиться к общему веселью. Но едва я подошёл, старик перестал смеяться и сурово нахмурил брови.
- Не подходи ко мне близко, сколько раз повторять!
- Что ты меня, старина, дичишься? Ты же не гребуешь с местными контачить.
- Они для меня не опасны.
- Тоже прокажённые? - попытался отшутиться я.
Он беззвучно хохотнул в ответ щербатым ртом и покачал головой.
- До торжества демократии на острове посреди Аральского моря, говорят, лепрозорий был, - намекнул я как бы между прочим.
- Был. Его там сто лет как нет. И моря нет. Прокажённых тоже.
- Так вы теперь все здесь? - как бы пошутил я, но чуть не похолодел от ужаса.
- Ты заметил среди наших хоть кого-нибудь без носа или пальцев?
- Нет вроде бы.
- Так и не ставь диагноза, если не доктор. Болячка моя потяжельше проказы будет, разве что для тебя не заразная.
- Чего ж ты от меня шарахаешься, как от чумного?
- Потом узнаешь. Расскажу, когда прощаться будем. А то обидишься ещё.
Когда "прощаться с белым светом" буду, не все ли равно мне будет, чем ты там болен, подумалось мне.
- Ты приляг пока в тенёк поспать после обеда, чтобы для охоты силёнок подкопить, а у меня ещё дела.
- Я лучше порыбачу пока.
- На рыбалку тебе рано, в полдень у нас клёва не бывает.
* * *
Я по привычке безрассудно плюхнулся на тёплую, выжженную солнцем землю, как тут же появилась Карлыгаш со свёрнутым спальным мешком.
- Вы и в самом деле намерены играть в сына дикой природы? У нас в октябре можно простудиться, поспав на земле даже в жаркий полдень.
Она расстелила мне спальный мешок вместо матраса.
- Вы ещё и сестра милосердия? - смутился я.
- Нет, я ангелица-хранительница одного неразумного создания, - безо всякого кокетства сказала она, поправляя подо мной спальный мешок, словно ухаживала за маленьким ребёнком.
- У мусульман сладострастные гурии, а не ангелицы.
- Про гурий у мусульман спросите, а здесь все почитатели великого Тенгри - властителя Голубого Неба.
- Слышал я про это суеверие, но ничего о нём не знаю.
- Не суеверие, а глубинная монотеистическая вера для всей степной Евразии.
- Тенгри - это ваш бог?
- Это наше всё. Воплощённый образ Тенгри - солнечный свет, а его изображение - лучистое солнце на голубом небе.
- И что даёт вам ваш бог?
- Небо Тенгри владеет землёй, за которой присматривает в образе солнца, обходя вокруг неё.
- То есть земля - его жена?
- Именно так, но брак их не сложился. Тенгри для кочевников - добрый и мудрый отец, а Земля - злая мачеха. Она неохотно рожает свои плоды для людей и травы для скота. Рано или поздно она поглощает всех, ходящих по ней.
- А на какой почве у них разлад в семье?
- Развратная земля отдалась шайтану, который заправляет делами мирскими.
- Служители культа у вас - шаманы или колдуны?
- Тенгрианство - не шаманизм, а самая древняя монотеистическая религия, говорила я уже. Кстати, шаманизм в виде суеверия присущ всем монотеистическим религиям. Русские бабушки тоже на радуницу приносят на могилку конфеты и стаканчик водки, на пасху - крашеное яичко. Мексиканки под деревянную скульптуру богородицы кладут галлюциногенные грибы.
- А каковы каноны вашей веры?
- Тенгрианство требует от человека - скромности и непритязательности, убеждённности в бренности окружающего мира, строгого почитания традиций предков и безмолвной молитвы.
- Созерцательности? Так это и русским знакомо.
- Русский отключает внимание в моменты непроизвольного самоуглубления, а кочевник внимательно созерцает всю свою жизнь открытое пространство. Вбирает в себя весь окружающий мир и не теряет бдительности.
- А что тогда безмолвная молитва?
- Это когда созерцаешь и прислушиваешься к внутреннему голосу, прежде чем что-то сделать. Оттого-то кочевники-тенгрианцы безразличны к телевизору и кино. Кинокартинка, особенно реклама, диктует тебе готовые решения. Настоящее изображение должно быть от живого мира, а не от мёртвого ящика. Созерцать можно только реальную жизнь, а на экран - только глупо пялиться.
Старый егерь проходил мимо нас и остановился, прислушиваясь к нашему разговору. Потом вставил своё словцо:
- Телеманы и киноманы живут в мире иллюзий, а когда ожидания не сходятся с реальностью - происходит конфликт с миром и самим собой, порою серьёзный, вплоть до когнитивного диссонанса.
- Ты, дед, и такие слова понимаешь?
- А чего тут знать-то? Это когда смотришь в книгу, а видишь фигу. Ладно, не буду вам мешать.
Дед оставил нас, а Карлыгаш присела рядом. Взлохматила мне волосы, вытрясла из них пыль и песок, а потом принялась расчёсывать:
- Нельзя же ходить таким неряхой!
Я пропустил её замечание и спросил:
- А загробная жизнь у тенгрийцев есть?
- Весьма актуальная тема для молодого человека! Смерть - это сон с последующим пробуждением, - прищурила свои неуловимые глаза цвета морской волны Карлыгаш и протёрла мне лицо влажной гигиенической салфеткой. - Ну, нельзя же молодому человеку ходить таким мурзатым… Смерть это зима, как старость - осень. Засыпают под землёй с осени до мая черепаха, ящерица и змея. Весной они обязательно проснутся. Но это будет уже другой мир, а змеи ещё и кожу поменяют. Засыпают, свернувшись клубком, соня, белка, бурундук, сурок и суслик. Поэтому древние тенгрианцы хоронили мёртвых в скрюченном положении, оставляли им зерна и орешков в могиле, как запасаются на зиму зверьки, впадающие в спячку, чтобы было чем подкрепиться после пробуждения.
- Возрождаются в раю?
- Душа не умирает, а приводит человека в неведомый мир Тенгри-Неба. Это не рай, где играют на арфе и поют. Для нас и после смерти человеку придётся воевать и трудиться. Поэтому и хоронили с оружием и орудиями труда.
- Ещё с жёнами и слугами, - напомнил я.
- Ну и не без этого, - пожала загорелыми плечиками Карлыгаш. - Без жены мужчине везде трудно, даже на том свете.
- А раскаяние в грехах? Уход в пустыню, чтобы их замолить.
- Мы и так живём в пустыне… Тенгрианское мировоззрение не позволяет людям быть пессимистичными и пассивно опускать руки. Грехи искупают подвижнической работой и воинскими подвигами. Даже обращаясь с молитвой к Тенгри, наши предки просили дать им только острый ум, побольше силы и крепкого здоровья, иного не просили.
- А тенгрийский мир не преходит, то есть существовал всегда и будет продолжаться вечно?
- Нет, вселенная - творение, её творец единый - Жаратушы-Создатель или Жасаган-Делатель, но это всё ипостаси Тенгри. И когда-то этот мир прейдёт, то есть закончится.
- А ангелы у вашего Тенгри есть? Ну, архангелы, что ли.
- У Тенгри есть помощники - духовные сущности. Тенгрийцы обозначают их словом Аруах.
Это теологический дискурс под жарким солнцем даже в тени сморил меня.
Когда я уже засыпал, сквозь сон заметил, что Карлыгаш подсунула мне под голову подушку и накрыла меня посконной дерюжкой собственноручного изготовления.
- Аруах Карлыгаш, спасибо за заботу.
Я в знак благодарности потрогал её руку. Ладонь у неё действительно была шершавая, как наждачная бумага.
* * *
Когда я проснулся, заметил неподалёку под камышовыми навесом от дождя и солнца моего деда-егеря в старомодном медицинском халате с завязочками на спине. На груди халат был забрызган кровью. Дед снимал резиновые перчатки, чтобы вымыть руки в тазике, которые перед ним поставила на табуретку Карлыгаш, на этот раз в халате медсестры.
- Что стряслось? - протёр я глаза.
- Все в порядке, - почти как дед, хитровато и слишком многозначительно подмигнула мне Карлыгаш, а молодому парню с перевязанным горлом довольно строго приказала: - Теперь ложись дома и лежи. Сегодня кушать не будешь. Я тебя буду топлёным молоком отпаивать.
- А что ты ему резал, дед?
- Абсцесс глотку перекрыл - чуть не задушил парня.
- У тенгрийских шаманов знахарству научился?
- Военфельдшер я, если по-старому понятию.
- Так ты бывший офицер медицинской службы?
- Прапорщик.
- Понятно, - мне показалось, что я начал кое о чем догадываться. Прибежище бывший прапорщик выбрал самое что ни на есть надёжное. - Тут тебя никто не достанет, дед за прошлые грехи.
- Ага, самое место грехи замаливать.
- А много их?
- На мой век хватит.
- А как ты на это место набрёл?
- Да родился я тут.
- Вот же угораздило. А говорил, что из Костромы.
- Из костромских, я говорил. Дед мой был из Костромы.
- А отец?
- Отец уже тут родился.
- Что-то ты не похож на тутошних тенгрийцев.
- Так деду и отцу русские бабёнки подвернулись. Мне - нет.
- Как - нет?
- А вот так. Карлыгаш - моя родная внучка.
Карлыгаш горделиво кивнула мне.
- А дед твой как сюда забрёл?
- Дуропёхом. И не пожалел, что заблудился.
- Зэк? Из лагеря сбежал? Угадал?
- Почти. Пешедралом из плена от самой границы с Пакистаном через весь Афган, где русские тогда воевали.
- Чего ж он тут затихарился? Ходил бы в ветеранах, пенсию получал, медальками позвенькивал по праздникам среди своих ветеранов.
- Свои не лучше душманов.
- Так дед твой в плен сдался? Часом, кровью не меченый был?
- Дурные шуточки твои. Ну, собирайся на рыбалку, чтобы у нас под ногами тут не путаться, а потом мы с тобой на вечернюю зорьку по утке отправимся.
Я со сна всегда дурной и раздражительный, поэтому с дуру ляпнул:
- Нет, дед, ты мне скажи, что у тебя тут за лагерные сборы для боевиков, только откровенно, а? Кого ты здесь готовишь?
- Мирных, здоровых, интеллигентных и даже талантливых людей для будущего мира, созидателей и творцов.
- Ой, как громко сказано! Ты, дед, мне без пафоса скажи, кто все эти парни и девки с военной выправкой?
- Я и говорю - великое будущее для великой страны.
Карлыгаш торопливо убрала мою импровизированную постель в тени карагача и теперь уже сине-зелёными глазами дикой кошки глянула на меня. Но на мне как черти покатались - терять мне было нечего. И я пошёл напролом:
- Что, о новой Орде для полумёртвой Руси размечтался?
- Может быть, и так. Будущее всё равно за русотюрками, в их душах остался огонь созидателей и первопроходцев. Природные русаки уже выдохлись из-за комфорта цивилизации.
- Что-то твои русотюрки, дед, как я вижу, городские да ещё и наверняка с высшим образованием.
- Верно подметил, - сказал дед, снимая медицинский халат.
- Так что они тут делают?
- Проходят годичную стажировку перед службой.
- Какой службой?
- Любой службой, полезной отечеству. Год проживут в юрте посреди пустыни без комфорта и маминых булочек - сразу видно, кто на что способен. В них должен проснуться дух Тенгри.
- Ты-то хоть мне мракобесную лапшу на уши не вешай. Я - атеист и материалист.
- Они, честно говоря, тоже, но великий Тенгри помогает всякому, кто верит или нет.
- Что потом? Автомат в руки и в атаку на русских? Хочешь напустить на Русь новую Орду?
- Хочу вернуть на русскую землю её давних обитателей - кипчаков и каракалпаков.
- Это те самые чёрные клобуки, что ли?
- Да, те самые, что дали свою кровь населению юга Украины и России.
- Мало ли чего ты хочешь! На русские земли разлакомились совсем другие захватчики.
- Поэтому и хочу поселить на Руси комплементарные, дружественные народы, с которыми мы дружно жили бок о бок до прихода монголов. Они вольют свежую кровь в русских и останутся жить среди них, потому что только они способны перенести жестокий климат Евразии.
- Ты веришь, что снова воцарится "дружба народов"?
- Хотелось бы верить. Пусть они не будут даже в самой малости благодарны русским, ничуть не будут любить или хотя бы жалеть нас, русских. Возможно, они и друг друга любить не будут, а будут воевать против своих же собратьев. Но это уже дела будущей цивилизации, в которой нам, русским, история не оставила места. А может, они подарят нам шанс в истории. Кто знает? - лукаво подмигнул он Карлыгаш.
Она почему-то смутилась, отвернула лицо и убежала от нас.
* * *
Споря с дедом, я и не заметил, как мы подошли к моей развалюхе.
- Ну, хватит решать мировые проблемы, собирайся на рыбалку.
- А ты со мной разве не пойдёшь?
- Я баловства с удочками не люблю. Мне по душе больше бредень или сети.
Меня взбесило, что он опять мне подмигнул и опять же как-то двусмысленно. Чёрт его знает, что этот старый хитрец имел в виду.
Глава 11
Я тоже не особый любитель рыбалки ради рыбалки. Меня не заставишь торчать с удочкой у парапета городской набережной, чтобы наловить пару плотвичек, насквозь протравленных городскими сбросами из ливневой канализации. А вот экзотическая рыбалка на нетронутой природе - совсем другое дело.
Старик мне подобрал для рыбалки залив поглубже, хотя самое глубокое место на этом озере вряд ли будет глубже пятнадцати метров. По крайней мере, где бы тут я ни нырял, повсюду доставал до дна без всякого напряга, хотя дайвер из меня никудышный, честно скажу.
Сам егерь, понятное дело, как истый промысловик считал ужение на любую удочку баловством. Бредень, ловушки-морды, сетка - вот рыбацкий арсенал для настоящего профессионала. Но одно дело лов для пропитания целого поселища, а спортивное ужение - это уже совсем другое удовольствие. Побегай-ка по берегу со спиннингом за судаком или жерехом, да пусть даже и за тем же хариусом. Тут тебе и спорт, и охота и здоровье.
Или вот ещё донная удочка с авиамодельной резинкой для автоматического утягивания наживлённых крючков на глубину. Заплыви сначала по любой волне метров за двадцать пять, а то и все сорок, от берега, чтобы бросить груз-якорь, который будет держать авиамодельную резинку, способную утягивать на глубину леску с насаженными крючками. А ведь нормальный рыболов поставит таких донок не меньше пяти - наплаваешься, заводя грузы-якоря в воду, да ещё подгребая одной рукой, потому что в другой держишь снасть. Спасательным жилетом я принципиально не пользуюсь, не инвалид, слава богу.
Потом целый день в хороший клёв едва успеваешь носиться от одной донки к другой, потому что на каждой индикаторы-сторожки кивают или колокольцы позванивают, сигналят, что рыба на крючок села.