...
ПРЕСВОЛОЧНЕЙШАЯ ШТУКОВИНА! -
очевидно, намекающая на вечное существование Поэзии.
Этот плакат по просьбе Пирошникова изготовили в свое время члены объединения "Стихиия".
Пирошников осторожно вошел в прихожую и, приблизившись к двери в большую комнату, ранее занимаемую магазином, толкнул дверь.
Его взору открылась картина комнаты с пустыми стеллажами, в которой у боковой стенки, свернувшись калачиком на надувном матрасе и подложив под голову собственную куртку, спал Август, юноша со взором горящим.
Пирошников подошел ближе и остановился над ним. Сзади охранники принялись вносить пачки книг и ставить их на стеллажи, не распаковывая.
– Эй, Август… – тихо позвал Пирошников.
Юноша открыл глаза, и в глазах этих отразилось смятение. Он поспешно вскочил на ноги и стал зачем-то кланяться Пирошникову по-японски, сложив ладони лодочкой у груди и повторяя:
– Сэнсей! Сэнсей!
И бормоча неразборчиво слова извинения и благодарности.
– Ничего страшного… – покровительственно заметил Пирошников. – Вы мне нисколько не помешали… И не навредили.
Август поспешно закивал: да, да, не навредил нисколько!
– Вы уж извините, – Пирошников развел руками, – но мы вынуждены возвратиться на круги своя…
– На круги, понял… – продолжал кивать Август.
– Заходите, в общем.
Август поспешно подхватил свою куртку и матрас и принялся протискиваться с надутым матрасом в проем двери. Охранники помогли ему сложить непокорный матрас вдвое, он выскочил с ним в коридор, раздался хлопок распрямившегося матраса – и Август ринулся куда-то вверх по направлению к кафе "Приют домочадца".
А к двери бокса № 19 уже плыл диван, сопровождаемый Серафимой, которая несла на руках кота Николаича.
Пирошников вышел в коридор встречать своих и руководить размещением мебели.
– Второе пришествие Николаича! – приветствовал он кота, на что кот надменно взглянул на Пирошникова, а тот смутился, поняв, что сказал глупость.
Так или иначе, переезд состоялся при полном отсутствии публики. Домочадцы не спешили предъявлять верноподданнические чувства, может, потому, что не знали еще о смене статуса соседа по этажу.
Однако вскоре выяснилось, что это не совсем так.
Дина показалась из своей квартирки ровно тогда, когда последний охранник, получив от хозяев мебели сердечную благодарность, покинул этаж. Пирошников был рад ее увидеть, хотя в тот момент был бы рад любому. Безлюдность коридора угнетала его.
– Заходите, заходите! – с преувеличенным радушием пригласил он соседку в дом, хотя там еще царил хаос переезда, который пыталась ликвидировать Серафима.
Он почувствовал, что ему не терпится рассказать о визите Джабраила и неслыханном подарке, и смутился: стоило ли придавать этому столь большое значение? Неужто он и впрямь намеревается властвовать?
Поэтому он все же усадил соседку за стол и попросил Серафиму приготовить чай, а пока она это делала, задал Дине несколько вопросов про ее здоровье и бизнес, которые его, если честно, вовсе не интересовали, и про обстановку на этаже, которая интересовала его гораздо больше.
Дина отвечала с вежливой улыбкой, однако было видно, что ее забавляет неуловимая перемена, произошедшая с Пирошниковым. И когда тот наконец покончил с вежливыми расспросами и уже готов был выложить важнейшую для себя новость, она, словно невзначай, добавила:
– Ну и, конечно, всех интересует, будете ли вы повышать арендную плату?
– За что? Как? – смешался Пирошников.
– Вы же теперь управдом?.. – с непередаваемо иронической интонацией не то спросила, не то сообщила ему Дина.
"Управдом… – с горечью подумал он. – Управдом-батюшка".
– Да, – сказал он сухо. – Впрочем, это совершенно неважно. Все службы работают, как и работали.
– Вот как… – разочарованно проговорила Дина. – Вы считаете, что у нас все в порядке?
– Нет, конечно. Надо думать о вертикали. Вертикаль по-прежнему не вертикальна.
– О ней уже думают, – сказала она.
– Кто?
И Дина рассказала, что после того памятного сеанса, когда дом покосился набок, Подземная рада регулярно пытается сдвинуть дом с места. При этом особые надежды возлагаются на молодого приходящего демиурга Августа.
– Он что, бездомный? Этот демиург? – с раздражением спросил Пирошников.
– Почему бездомный? – не поняла она.
– Потому что я только что разбудил его в соседнем боксе.
– Ах так? Я не знала. Очевидно, вчера заработались.
– И каковы же результаты? – с насмешкой спросил он.
– Честно скажу: не знаю. Судя по этой чашке, – она указала на стоящую перед нею чашку с чаем, верхняя поверхность которого демонстрировала явный крен стола, – ничего пока не изменилось.
Пирошников почувствовал нечто вроде профессиональной ревности. Неужто этот белобрысый сопляк сможет сдвинуть махину дома? Глупости! Откуда ему знать про плывун? Но то, что к нему обратились, уязвило Пирошникова, указало на несомненный транзит "глории мунди".
Серафима в разговор не встревала, да и за стол не присаживалась, а подав чай, ушла в салон, где занялась расстановкой книг на полках. На минус третий снова возвращалась Поэзия, слегка потрепанная в переездах.
Прощаясь с соседкой, Пирошников все же задал вопрос, откуда она узнала о назначении его "управдомом"? Сам он грешил на Геннадия, но оказалось иначе.
– Вы забыли о бухгалтерии, – сказала Дина. – Все документы проходят через нее, арендаторы тоже там бывают регулярно. Узнали сразу. Скорее всего, даже раньше вас.
Пирошников вспомнил двух теток средних лет, с которыми однажды уже имел дело. М-да… А он хотел преподнести сюрприз.
Эта новость немного отрезвила Пирошникова и заставила забыть об усыновлении домочадцев и роли царя-батюшки. Но оповестить народ официально все же полагалось, по его разумению. Пройти, так сказать, процесс инаугурации.
Поэтому на следующий день Геннадий развесил в нескольких местах по коридору объявления о том, что в субботу состоится общее собрание арендаторов, явка на которое обязательна. В повестке дня предполагались организационные вопросы и выступление В. Н. Пирошникова.
Домочадцы, встречавшиеся в эти дни Пирошникову в коридоре, здоровались с ним сдержанно и как бы отстраненно, будто с незнакомым. Его это нервировало, но вступить с ними в контакт он не решался.
Стороны будто готовились к бою, так ему казалось. Пирошников продумывал тезисы своей речи и аргументы в ответ на возражения оппонентов. Он уже забыл о роли батюшки – царя ли, управдома, – а просто хотел найти с этими людьми общий язык, чтобы вместе выправить съехавшую на сторону вертикаль, но он не знал – существует ли этот общий язык.
В ночь перед собранием Пирошников долго не мог заснуть, ныло сердце, пришлось выпить дополнительную порцию лекарств к тем, что он пил ежеутренне. Он мысленно представлял всю конструкцию дома – от темного векового Плывуна внизу до стеклянного замка на крыше с пустыми этажами между ними – и старался представить себе структуру власти, которая подходила бы к управлению таким домом.
Ничего не получалось. Пустым местом не управляют. Дом следовало заселить. Эта простая мысль взволновала Пирошникова, ему нарисовался многоэтажный дом-корабль с многотысячной командой и пассажирами, смело плывущий в будущее навстречу счастью. С тяжелым Плывуном, подвешенным к брюху дома, домыслил он. Но все равно!
Дом нужно заселять новыми людьми.
Глава 27. Собрание
Утром на двери салона обнаружилась небрежно начерченная черным фломастерам свастика с подписью "go home!". Пирошников попытался собрать в горсточку все свое чувство юмора, но ему не удалось. Он огорчился. Подданные с самого начала вели себя по-свински.
Он уединился в кладовой салона за ноутбуком и попросил Серафиму не беспокоить его до собрания, а сам принялся набрасывать проект организации взаимопомощи и быта в доме. Здесь была и заемная касса для быстрого и дешевого кредитования, и кружки по интересам, и даже вечера караоке в кафе "Приют домочадца".
Заметим, что сам Пирошников караоке на дух не переносил, но считал, что народ его любит, то естьдействовал в интересах народа, как и любой правитель, смутно подозревая, что все эти старые новшества опровергаются одной-единственной свастикой у него на дверях.
Но он надеялся убедить, видел перед собою десятки глаз, устремленных на него и жаждущих понять – как следует жить в своем доме.
Чего-чего, а наивности Владимир Николаевич не то что не утратил, а даже и приобрел лишку к семидесяти годам. Впрочем, это можно было считать и началом старческого маразма.
Без пяти семь к Пирошникову вошла Серафима и объявила, что пора начинать.
– Народ собрался? – спросил он.
Она как-то неопределенно пожала плечами, пробормотав, что да, есть кое-кто, из чего он понял, что слушателей немного, но действительность превзошла ожидания.
В кафе на скамейках сидели только "свои" плюс три человека из народа. Со стороны Пирошникова присутствовали Геннадий с Серафимой, чета Залманов, Дина Рубеновна и аспирант Максим Браткевич. Чужими были два совсем молодых человека – гармонист Витек и юноша Август – плюс Шурочка Енакиева с неизменной дочкой.
Из персонала бизнес-центра на собрание явились Лариса Павловна и обе бухалтерши – Лидия и Мидия. Последняя происходила из родного аула Джабраила.
Пирошников взобрался на возвышенную часть кафе и обернулся к зрителям.
– Подождем? Может, подтянутся? – предложил Геннадий.
– Не подтянутся, – покачал головой Пирошников.
"Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, и караоке, и кружки кройки и шитья…" – подумал он.
– Я пробегусь по боксам, постучу, – не унимался Геннадий. – Вопрос-то важный!
– Не надо. "Раз королю неинтересна пьеса, нет для него в ней, значит, интереса…"
Хотя в данном случае королю как раз пьеса была интересна, но совсем неинтересна подданным.
– Все записывается, Владимир Николаевич, – подал голос аспирант Браткевич. – Я потом врублю по громкой трансляции, мало не покажется!
– Что ж, начнем. Я буду сидя, если вы не возражаете.
Он уселся на стул, откинулся на спинку, а ноги вытянул вперед, положив одну на другую. То есть принял максимально свободную и даже фривольную позу, как бы намекая на неофициальность выступления.
– Драгоценные подданные! – начал он. – Мы, волею Божьей и Верховного имама Семиречья законный шейх Тридесятого Петропавловского бизнес-царства, объявляем о начале правления и желаем донести некоторые монаршие мысли…
Ну, на Лидию и Мидию лучше было не смотреть. Хозяин оказался сумасшедшим – крах карьеры, надо искать новое место работы. Остальные были немногим лучше. Залман наклонился вперед и сверлил Пирошникова взглядом, будто желая узнать, правильно ли он все расслышал. Софья скорбно покачивала головой, Дина была непроницаема.
Веселилась лишь молодежь – Витек с Августом. Старик гонит прикольно! Посмотрим, что он еще сморозит.
Но Пирошников уже убрал ноги под себя, уселся нормально, достал из кармана пиджака сложенные вдвое тезисы выступления, надел очки и начал читать.
…Что всегда было трагичным на Руси? Полное непонимание между властью и народом при обоюдном желании любить друг друга. Причем со стороны власти любовь декларировалась, но не была искренней, ибо невозможно любить то, чего боишься и презираешь, а со стороны народа любовь была искренней, но короткой. Это была скорее влюбленность в нового правителя, которая быстро заканчивалась, как только правитель что-то начинал делать, и образованные слои народа под названием интеллигенты тут же от него отворачивались, ибо он все делал не так. А дальше сожительство продолжалось более или менее длительное время, пока не приходил новый правитель с новыми надеждами…
Пирошников читал, волнуясь, и совсем не замечал, что уже первый пассаж привел слушавших в состояния скуки. Никто и не пытался вникнуть в ход мыслей Пирошникова о природе взаимоотношений народа и власти. Людей интересовало простое: где они завтра будут жить, в каких квартирах, сколько платить за них новому хозяину, как будет новая власть исправлять покосившийся дом и бороться с его падением.
…Народ поругивал власть, возмущался ею – открыто или тайно, в зависимости от настроений власти, – продолжал Пирошников, – а она тоскливо превозносила народ, хотя в этом уже не было никакого проку. Народ совсем не сочувствовал власти по поводу тяжести шапки Мономаха, хотя, видит Бог, как это трудно – управлять огромной страной, чтобы она не развалилась, успевая при этом приворовывать и привирать. И власти тоже было наплевать на то, как ужасно жить на зарплату, которую всегда повышают, да никак повысить не могут. Претензии сторон множились, одни кричали "пошли вон и больше не приходите!", другие рекомендовали заткнуться и помалкивать в тряпочку. Короче, стороны стоили друг друга, то есть вели себя бессовестно, хотя другого народа не предвиделось, а всякая новая власть была лишь сменой вывески…
Пирошников посмотрел поверх очков на аудиторию. Народ безмолвствовал. – Немного осталось, – ободрил домочадцев Пирошников.
…И никто не пытался развести народ и власть, отделить их друг от друга, как церковь от государства, и позволить жить своей жизнью. Это трудно сделать в огромной стране, проще в маленьком княжестве типа Монако, но в нашем Тридесятом царстве мы сделаем это легко. Нам нужно только заявить, что мы не имеем претензий друг к другу и обязательств тоже. Власть является наследственной и живет за счет народа. Она везде живет за его счет, это неизбежно. Власть устанавливает законы и следит за их исполнением. Народ исполняет их по мере возможности, а по мере необходимости обходит. Ни один несовместимый с реальностью закон все равно не исполняется…
Пирошников повысил голос и стал говорить медленнее, чеканя каждое слово.
…А посему мы передаем в собственность жильцов и персонала бизнес-центра все площади с минус второго по четвертый этаж общей площадью примерно шесть тысяч квадратных метров для проживания и ведения хозяйственной и коммерческой деятельности…
Геннадий резко поднялся и, нарочито громко топая башмаками, покинул кафе. Громко хлопнула дверь. Кажется, только он один сразу понял смысл сказанного.
Пирошников виновато улыбнулся и развел руками.
– Видите, не всем эта идея нравится…
Народ проснулся и медленно осознавал тот факт, что только что каждому домочадцу подарили какую-то часть дома в собственность.
– И какова же норма площади на отдельного арендатора? – задал вопрос Залман.
– Примерно сорок квадратных метров. Только вы уже не будете арендаторами.
– И дети тоже? – уточнила мамаша Енакиева.
– Да, – кивнул Пирошников.
– Значит, мы с Пусечкой получим целых восемьдесят метров! Это же такие хоромы! – воскликнула она. – Что же мы будем там делать?
– Это ваши проблемы.
– И это будет бесплатно? – спросила Лидия.
– Вы будете платить только за коммунальные услуги.
– А субаренда? – не унималась Лидия.
– Разрешается.
– Да кто с такими полами сюда пойдет! – указала она себе под ноги.
– Как будем делить площадь? – спросила Дина.
– По жребию, – ответил Пирошников.
– А каковы гарантии безопасности? – вдруг спросил Залман.
– Что вы имеете в виду?
– Дом трясет, вы знаете.
– Пускай молодой человек расскажет, – с улыбкой указал на Августа Пирошников. – Он этим занимается.
Август покраснел, замотал головой.
– Семен Израилевич, не все сразу. Проблема есть, решаем, – примирительно сказал Пирошников. – Если вопросов больше нет, давайте на этом закончим.
Он вышел в коридор, почему-то недовольный собой и собранием, с ощущением, что завязывается какая-то ненужная борьба вокруг непонятно чего – то ли Плывуна, то ли квадратных метров, которые продолжали портить людей.
Не успел Пирошников сделать нескольких шагов вниз по направлению к своему боксу, как его догнал аспирант.
– Владимир Николаевич, ко мне не зайдете? Есть новости.
Глава 28. Петля гравитации
В квартирке аспиранта ничего, на первый взгляд, не изменилось. В первой комнате, как и прежде, наблюдалось хитросплетение проводов и приборов, во второй стояла та же железная кровать. Единственным новшеством первой комнаты были две уходящие в стену трубы типа водопроводных, из которых выходило множество проводов, подсоединенных к разным приборам.
Максим заметил, что Пирошников с интересом разглядывает эти трубы.
– Давайте с них и начнем. Эти провода подсоединены к датчикам с той стороны стены. Да, это сквозные дырки прямо в породу. Я стал исследовать плывун непосредственно с помощью инфразвуковых колебаний. И обнаружил кое-что любопытное…
– Что же? – спросил Пирошников, вглядываясь в бегущие по экрану осциллографа импульсы.
– Сначала пройдите сюда, – указал он на открытую дверь второй комнаты.
– Опять прыгать? – улыбнулся Пирошников, вспомнив приятное ощущение легкости.
– Да, попробуйте, – кивнул аспирант.
Пирошников ступил внутрь, но не смог сделать и двух шагов, потому что на первом же шаге оторвался от пола и медленно поплыл к потолку. Подлетая к нему, он поднял над собою руки, чтобы не удариться макушкой, как в прошлый раз, и затормозил движение. Но в отличие от первого эксперимента не начал опускаться, а так и завис под потолком, как воздушный шарик.
Он беспомощно оглянулся на аспиранта.
– Оттолкнитесь рукой от потолка! – посоветовал аспирант, в руках у которого он увидел пульт – точь-в-точь такой, каким управляют телевизором.
Он слегка толкнул потолок левой рукой, и вдруг его развернуло и он плавно полетел вниз, медленно вращаясь, а точнее, беспорядочно кувыркаясь в воздухе.
– Вы в невесомости! – услышал он голос Максима. – Попробуйте управлять своим телом.
Пирошников подтянул колени к животу, насколько мог, и его вращение убыстрилось в соответствии с законами физики. Затем он раскинул ноги и руки максимально широко и почти остановился в воздухе между полом и потолком.
– Опускаю! Осторожнее! – Максим нажал на кнопку пульта, и Пирошникова медленно потянуло к полу.
Он мягко упал на бок и поднялся на ноги, чувствуя, как к нему возвращается тяжесть тела.
– М-да… Поздравляю, – сказал он и уже намеревался вернуться к Максиму, но тот остановил его.
– Постойте!
Пирошников остановился, не доходя метра до двери.
Максим снова нажал на кнопку пульта и Пирошников почувствовал, как наливаются тяжестью его ноги, руки, голова… Все тело стало будто свинцовым, клонило его книзу, сгибало. Наконец не выдержали и подогнулись колени, страшная тяжесть припечатала Пирошникова к полу, он не мог поднять руки и сумел лишь прохрипеть, с трудом ворочая каменным языком:
– Хватит…