- Почему ты вдруг вспомнила? Рановато, конечно, ревматизм подбирается ко мне, но, боюсь, это уже навсегда. Патентованные таблеточки тут не помогут. Не стало бы хуже.
Ирина Сергеевна посмотрела на мужа и спросила:
- А ты уверен, что суставы действительно болят? - Неужели она действительно может исцелять? В тысячный раз ее мозг снова приготовился ринуться на баррикады - защищать здравый смысл, с которым она выросла и жить без которого казалось невозможным.
Яша медленно сжал пальцы правой руки в кулак, и глаза его уже не просто округлились, а, казалось, вылезли из орбит и устроились где-то на лбу.
- Ирка, Иринка, целительница моя любимая, я не чувствую никаких суставов. - Он начал быстро сжимать и разжимать пальцы. - Как будто смазанные шарниры. Да еще отличным смазочным маслом. Наверное, синтетика. Этого абсолютно не может быть! Да ты…
- Это не я…
- Это ты, и теперь я вижу, что не ошибся, выбрав тебя четверть века назад. Знал, что и кого беру.
Они спустились вниз, и Яша слегка дрожащими руками нажал на кнопку на ключе. "Тойота" послушно и мелодично звякнула, и Яша открыл водительскую дверь.
- Боже мой, мы действительно сидим в машине, я чувствую себя в храме. По крайней мере, в японском храме. - Он впустил жену и включил зажигание. - А запах какой! Что вообще может сравниться с запахом новой машины! Какие духи, какие цветы…
- А почему она не заводится? - спросила Ирина Алексеевна.
- Потому, глупая, что двигатель уже работает. Просто так тихо и плавно, что только по тахометру и видно. Смотри, она к тому же и бензином заправлена… Даже ехать не хочется. Хочется просто сидеть и истово молиться японским богам и, конечно, тому, кто преподнес нам такой даже не царский, а императорский подарок. Знаешь, это вообще хороший выход для забитых московских дорог. Никуда не ездить, а просто выйти, посидеть немножко в машине, и обратно. Сразу все пробки исчезнут без всяких третьих и четвертых и пятых колец. Знаешь, мне даже немножко стыдно перед нашей старой верной "вектрой". Старушка должна так страдать, глядя на это чудо. Жалко ее, бедную. Ходила до последнего, кашляла, болела, из сил выбивалась, но служила нам честно. И все. Отходила свое, бедолага двенадцатилетняя. Продать ее, старушку, наверное, не удастся, придется похоронить ее со всеми почестями. Для езды - стара. Для музея - молода. Как ты думаешь, где в Москве хоронят старые заслуженные машины?
- Яш, давай я позвоню Тамаре, и, если она дома, съездим к ней. Надо же и ее мнение знать.
- С удовольствием, - согласился Яша и медленно, боясь задеть припаркованную рядом "вектру", выехал на улицу. - Боже, какое наслаждение может дать простое сидение за рулем! Я в раю. Или в экстазе! И это все ты, моя сверхъестественная повелительница чудес и исцелитель страждущих.
- Яш, раньше ты мне таких слов никогда не говорил, вот что значит новая машина, - засмеялась Ирина Сергеевна.
Тамара открыла дверь своей однокомнатной квартирки, доставшейся ей от бабушки, но стала поперек коридора, не торопясь впустить родителей.
- Там Олег, - сказала она. Глаза ее были красны, словно она только что плакала. - Могли бы хоть позвонить сначала. Может, это…
- Ну и что, мы знакомы уже, наверное, с полгода, - сказал Яков Михайлович. - Раньше ты нас не стеснялась.
- Не говори глупостей, пап. Мне сейчас не до твоих шуточек. Понимаете, у него сейчас ломка… Вы знаете, что такое ломка?
- Угу, - кивнула Ирина Сергеевна. - Признаюсь, мы даже давно догадались, что он колется. Просто не обсуждали с тобой эту тему, потому что, зная твой характер, сказать было ровным счетом нечего, тем более - сделать. Сказать тебе: брось его к черту? Мы боялись даже заикнуться о том, что с ним происходит… Ждали и надеялись. - Она вдруг поймала себя на том, что чуть не сказала "надеялись и молились".
- Видите ли, ломка - это не самое лучшее время для светских визитов. Это… одно слово - ломка. И я просто не знаю, что делать. Дозы у него нет, и если он не уколется… Что делать - ума не приложу. И денег у нас нет, и у вас клянчить на наркотик язык не повернется, и где эти наркотики покупают, черт их знает. И бросить Олега я не могу. Мне кажется, сейчас с ним что хочешь может случиться. Может богу душу отдать. В самом прямом смысле этого слова. Я чувствую, он на самом краю. - На глазах у нее набухла слезинка. - Когда он в нормальном состоянии, нежнее и лучше человека я не встречала…
- Давай войдем, - твердо сказала Ирина Сергеевна, отводя руки дочери.
- Олег ненавидит, когда его видят в таком состоянии… Может, лучше не надо? Мамочка, прошу тебя, я не знаю, на что Олег способен сейчас…
- Надо, - сказала Ирина Сергеевна, и они вошли в комнату.
Олег лежал на покрытой ковром тахте в тренировочном костюме, поджав колени к подбородку, как зародыш. Небритое лицо его было искажено страданием, а на лбу блестели крупные капли пота. Он показался Ирине Сергеевне почти стариком. Он с трудом сфокусировал глаза на вошедших и хрипло пробормотал:
- Простите…
Ирина Сергеевна внимательно смотрела на Олега.
- Что ты смотришь? Человек мучается, а ты рассматриваешь его, как бабочку на иголке… Как свои митохондрии… - Тамара отвернулась и, не удержавшись, начала всхлипывать.
- Нет, не как засушенную бабочку и уж подавно не как митохондрию, а как здорового парня, - строго сказала Ирина Сергеевна.
- Мам, не надо, как ты можешь… Нашла время… Это же… просто жестоко.
- Олег, - спросила Ирина Сергеевна, - как вы себя чувствуете?
- Я не знаю… - растерянно пробормотал он. Лицо его на глазах обмякало. Он начал медленно, словно не веря, что это возможно, садиться. Движения его были неловкие, словно тело принадлежало не ему. - Как будто…
- Что как будто?
- Как будто я уже ширнулся… - Он окончательно распрямился, сел и недоуменно покачал головой, помолчал, словно прислушиваясь к тому, что происходит в нем. - Как-то странно… Ничего не понимаю. Я ведь знаю, что весь день не кололся, крутило меня просто по-черному - и вдруг… словно никакой дозы мне и не нужно, и даже думать об этом противно. Это что, внушение такое мощное?
- Нет, Олег, это не внушение. Вы просто больше не наркозависимый.
- Спасибо, Ирина Сергеевна, но… Вы же знаете, что все эти обещания быстро и надежно избавить от наркозависимости - чистое фуфло.
- Это верно, но к вам, Олег, отношения не имеет.
- Не понимаю…
- А понимать и не надо. Вообще надо меньше понимать и больше верить. Конечно, звучит это из уст ученого странновато, но это так. Вы по-прежнему чувствуете себя лучше?
- Лучше? Это не я. Похоже, что мы даже не знакомы с этим типом в моей истыканной шкуре… Это какой-то другой парень. А может, и я, но два года назад, до того, как подсел… А я и не знал, что вы такой силой гипноза обладаете.
- Это не гипноз, Олег. Вы просто вылечились.
- Этого не бывает, тем более в одно мгновенье. При всем моем к вам уважении, Ирина Сергеевна, это… фантастика.
- Согласна. Будем считать это чудом, но это так. И не будем рассуждать, что именно произошло с вашими эндорфинами и прочими деталями мозга, которые под воздействием наркотиков полностью потеряли способность нормально функционировать. Важно лишь то, что вы просто здоровы. И сейчас, и завтра, и послезавтра…
- Но тогда это даже больше, чем чудо…
- Согласна, хотя в нормальной жизни чудес не бывает. Назовем это чудом. Вы абсолютно здоровы, и будете здоровы, то есть не будете испытывать ни малейшего желания вернуться к героину или чем вы там кололись. Но при одном условии.
- Что вы имеете в виду, Ирина Сергеевна?
- Ты о библейских заповедях слышал когда-нибудь?
- Ну, там, не убий, что там еще…
- Я тебе их повторю - ничего, что я как-то незаметно соскользнула на ты?
- Господи, за то, что вы сделали - не знаю уж как, - можете меня называть как угодно, хоть Жучкой, хоть Полканом. Лучше быть живой Жучкой, чем откинувшим копыта наркоманом Олегом.
Тамара вдруг засмеялась, словно выпускала напряжение. Слезы теперь градом катились по ее щекам, словно копившееся в ней напряжение разом вырвалось наружу.
- Итак, Олег, постарайся запомнить те заповеди, которые я тебе сейчас перечислю, и выполняй их. Конечно, сразу в одно мгновенье переделаться ты не сможешь, так же быстро и решительно как ты вылечился, но стараться ты обязан. Плюнешь хоть на одну из них - и снова окажешься на игле. Так, кажется, это у вас называется.
- Ирина Сергеевна, но я же даже некрещеный…
- Неважно. Соблюдение заповедей во сто крат важнее формального крещения. Итак, первая заповедь: "Да не будет у тебя другого бога, кроме меня".
- Кроме вас?
- Я не бог, Олег. Я просто мама твоей Тамары и только что помогла тебе вылечиться. Речь идет о заповеди, которую дал людям Бог. Смысл в том, что другого бога им не нужно.
- Что значит другого, если у меня вообще никакого нет?
- Только что Бог послал тебе исцеление от наркотиков. Ты его принял. Вот и считай, что у тебя уже есть Бог. И ты принял из его рук самый драгоценный для тебя подарок. И другого бога тебе не нужно. Это понятно?
- Вполне, за такого бога… да я… не знаю, что бы сделал.
- Вторая заповедь: "Чти отца своего и мать свою". Это, надеюсь, понятно?
- Да, Ирина Сергеевна. Я домой уже дня три не звонил. Родители, наверное, с ума сходят.
- Вот сейчас и позвони. Прямо сейчас. Не откладывая.
Олег набрал номер.
- Мам, это я. Прости, что не звонил так долго. Ну, не сердись… Знаю, знаю, все знаю, мамуля, и со всем согласен… Ну конечно же, ты права. Но самое главное - я чист, как стеклышко. На сколько? Хочется надеяться, что навсегда. Да, клялся уже не раз, это верно, но теперь… Чего зря говорить - сама увидишь. Как папа? Передавай ему привет и обязательно повтори все, что я сказал. Утром заеду. Обязательно. Не плачь, мам, не надо, радоваться нужно… Я от Тамары. Она? Еще бы! До завтра, мамочка… Мама не верит, конечно, и я б не верил на ее месте. Я и на своем пока не очень верю. Точнее, вовсе не верю. Не обижайтесь, просто не могу поверить. Или, может, боюсь. Знаю только, что мне уже давно не было так хорошо, и на душе и в теле. Каждая мышца… не знаю, как выразить… поет. - Он потянулся, как большая кошка, и Ирина Сергеевна подумала, что понимает дочь - Олег, в сущности, был очень привлекательным парнем.
- Продолжим, Олег. Следующая заповедь - "Не убий".
- Принимаю. Хоть я и не буддист, обещаю даже мух щадить. Что еще?
- Дальше, пожалуй, самое сложное. Заповедано: не прелюбодействуй.
- Гм… А что это значит? С Тамарой мы прелюбодействуем?
- Будем считать, что прелюбодействие - это половая связь человека в браке с другим или другой.
- Ну, тогда мне нужно сначала жениться на вашей дочери. Вы как?
- Что как?
- Даете мне благословение на брак с Тамарой?
- Между прочим, - ухмыльнулась Тамара, - не мешало бы и меня спросить, согласна ли я сочетаться узами брака с этим молодым человеком…
- Ирина Сергеевна, - вдруг серьезно спросил Олег, - это все серьезно, или меня глюки замучили? Вы ведь плохо представляете, что может в голове крутиться, когда под сильным кайфом. Неужели это все серьезно? Этого же просто не может быть. Только что я словно висел на дыбе и даже мечтал отдать концы… И вдруг все это, и физическое мучение и боль от стыда, все уплыло куда-то. Неужели это возможно? Честно, это все всерьез со мной происходит? Или это какая-то особенная чертовщина в голову лезет?
- Все это вполне серьезно, Олег, - сказал Яков Михайлович. - Поверь, я уж сам сегодня не раз себе тот же вопрос задавал. Все, что сейчас происходит, это реальность, клянусь своей новой "тойотой", а, кроме Ирины Сергеевны и Тамары, важнее "тойоты" в жизни у меня ничего нет. А если уж совсем серьезно, парень, ты даже не представляешь, что именно происходит…
- Не будем отвлекаться, Яш, "тойота" пока в число заповедей не вошла. Далее идет заповедь "Не укради". "Не лжесвидетельствуй", "Не домогайся дома ближнего твоего". И самое, наверное, трудное - "Люби ближнего своего как самого себя".
- Если ближние - это вы, я согласен. А если честно - я готов на все. Я когда сегодня в ломке корчился - а крутило меня страшно как никогда - в голове все вертелось, что лучше бы вообще не жить. Только одна мысль проскакивала в этом сгустке боли - Тамарку жалко. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, она меня любит, хотя любить наркомана - это либо сумасшествие, либо подвиг.
Тамара прижалась к Олегу и всхлипнула.
- Олег, - Ирина Сергеевна пристально посмотрела на Олега, - еще раз повторяю, это не глюки, как ты выражаешься. Это всерьез. Теперь все зависит от тебя. Не в том смысле, когда заклинают наркомана воздерживаться, это бессмысленно, он тяжко болен и воля его подавлена болезнью. Нет, думай о заповедях. - И вдруг к своему изумлению добавила с чувством: - Да хранит тебя Господь… Сейчас тебе кажется, ты уверен, что все эти заповеди тебе вполне по силам. Самое опасное время - это когда твой первый восторг пройдет, и незаметно ты начнешь вползать в обычный круг своих представлений. Держись, Олег. Помни о том, что было. Это, наверное, твое главное лекарство. А теперь отдохните после всего, что случилось. Немножко поподробнее мы поговорим, детки, следующий раз, и так переварить нужно слишком многое…
Ирина Сергеевна молча лежала в темноте. Было уже поздно. На люминесцентном циферблате будильника - половина второго, но сна и в помине не было. Сама мысль о сне казалась абсурдной - просто не верилось, что когда-то, в другой жизни, она опускала голову на подушку и через мгновенье засыпала. Как собачка, дразнил ее Яша.
После всего, что произошло с ней за день, заснуть было просто немыслимо. И не просто потому, что мозг ее был возбужден. В один день она была переброшена какой-то высшей силой - как ее ни называй - из привычной и в общем-то спокойной жизни в совершенно новое, невероятное измерение, важность которого ее мозг фиксировал, но отказывался измерить и, тем более, понять.
За четверть века замужества она уже давно научилась безошибочно определять, спит ли Яша, хотя спал он тихо, как ребенок. Он не спал. И наверняка знал, что и она не спит. Телепатией долгого брака. И молчал потому же, что и она, уж слишком невероятно было то, о чем они могли и должны были поговорить. И к чему страшно было прикоснуться даже словами.
- Иринка, - вдруг сказал Яков Михайлович, словно отвечая на ее мысли, - тебе не страшно?
- Страшно.
- И мне страшно. Не потому, что завтрашний день грозит чем-то опасным, а потому, что миссия наша - как я понимаю - чудовищно сложна. Помнишь, фильм такой американский был "Миссия невыполнима". Вот и у нас… Жили мы, конечно, не слишком ярко, но я всегда был счастлив с тобой и благодарил судьбу за такой подарок. Даже в самые трудные минуты. - Он откинул руку, и Ирина Сергеевна привычно положила ему на плечо голову. - Может, отказаться от всех этих чудес, пока не поздно… Черт с ней, с этой машиной и этими шальными деньгами и вообще всеми чудесами…
- Ты не хочешь, чтобы мы приносили людям исцеление? Вспомни Олега сегодня вечером. Он же был похож на большую кошку, которая вдруг ожила. Почти что воскресла. Или даже без "почти". Я все ожидала, что он вот-вот начнет мурлыкать… Я не знаю… Я знаю лишь, что исцелять, оказывается, огромная радость. Почти экстаз… Не знаю, но мне кажется, что откажись мы от этого невероятного предложения, мы себе этого никогда не простим. И дело вовсе не в поисках какого-то рационального объяснения. Конечно, было бы спокойнее, но ведь спокойнее всего вообще отгородиться от мира. Не знаю, не знаю…
- Согласен, но я знаю лишь, что мы вступаем на путь непонятный, неизведанный. Не изведанный никем. И страшный хотя бы поэтому. Все незнакомое пугает. И думать, что исцелять так просто, наивно в лучшем случае.
- Что ты хочешь сказать?
- Что нет на свете такого доброго дела, которое не таило бы одновременно неведомые опасности. Помнишь: дорога в ад выстлана благими намерениями?
- Ты хочешь сказать, что, спасая людей, мы движемся по направлению к аду? Так, Яшенька?
- Нет, конечно. К тому же, я подозреваю, что сентенция эта - прибежище для трусов и эгоистов. А ты никогда не была ни тем, ни другим… Как ты скажешь, так и будет, солнышко. - Яков Михайлович крепко обнял жену, сжал ее в объятиях и твердо сказал: - Бросаемся в омут, Ирина Сергеевна, и будь, что будет. Я знаю лишь одно - ты права: если мы откажемся, не простим себе никогда, а может, и просто жить не сможем…
Глава 5. Институт
Когда Ирина Сергеевна вошла в лабораторию и вдохнула ее такой знакомый запах - сложную смесь химикалий и пыли, все происшедшее накануне вдруг снова показалось ей бредом. Наверное, все-таки бред. А что он кажется таким реальным, то, как она себе уже говорила, все Наполеоны в психбольницах твердо знают, что они действительно наполеоны, и жалеют слепых окружающих, которым не дано этого увидеть.
Маша поздоровалась с ней, отступила на шаг, склонила голову на плечо, как подбитая птичка - она и выглядела сегодня хуже обычного, - и смерила свою начальницу долгим оценивающим взглядом.
- Ты чего уставилась на меня, Маш? В хозяйстве все в порядке? Эпохальных открытий за вчерашний день не сделано?
- Ни эпохальных, ни даже местного значения. Я о другом. Что с вами случилось, Ирина Сергеевна?
- В каком смысле? Я что, так подурнела за день? Или постарела? Или то и другое?
- Нет, Ирина Сергеевна. Вы совсем не подурнели, - как-то странно серьезно сказала Маша. - Вы… вы… просто какая-то другая…
- Какая? Машуля, ты же знаешь, что я не слишком часто любуюсь собой в зеркале, и вообще я почти синий чулок. Но все-таки хоть какое-нибудь женское любопытство должно во мне быть? Да или нет?
- Наверное, должно.
- Ну, вот ты мне и отвечай, что значат твои слова "вы просто какая-то другая".
- Какая-то другая.
- Блестящий по точности ответ. Не зря ты в двадцать девять кандидат наук и заместитель завлаба. Редкая наблюдательность и умение четко формулировать свои мысли.
Ирина Сергеевна улыбнулась, чтобы шутка не была обидной, и внимательно посмотрела на Машу. Лицо ее, как обычно, было слегка желтовато - очевидно, у нее давно уже что-то не совсем в порядке с печенью. И вообще ей явно не хватало жизненных сил, цвета в лице, кокетства, наконец. Какая жалость, в сущности, она очень привлекательная девушка, но почему-то всегда одна. Не то что мужа, у нее и любовника, насколько она знала, никогда не было.
И вдруг ее буквально пронзила мысль: о чем я думаю? Ведь в моих силах помочь этой девочке, которую я люблю почти как дочь. Если, конечно… Господи, как я могла забыть о своих новых возможностях? Или вчерашний день чудес кончился с полночным боем курантов? Или кто там в таких случаях должен ставить точку на чудесах? Может, петухи?
- Маш, ты как себя чувствуешь? - спросила она помощницу и внимательно посмотрела на нее.
- Да как обычно, Ирина Сергеевна. Ничего особенного. А почему вы спрашиваете?