Мы ждем у подножия Трона. Над кромкой мира показывается солнечный венец. Лицо Хозяйки серьезно; она смотрит вверх, на поросший лесом склон. От ее красоты даже сейчас захватывает дыхание: губы бледны, на щеках следы копоти, - но все искупают глаза, подведенные черными тенями усталости.
- Знаешь, Берри, - говорит она треснувшим голосом, - я тоже не понимаю, что он во мне видит.
И тут я замечаю отблеск того неуловимого, о чем мы говорим - в ее благородной печали, в гордом повороте стана… Истрепанная, как ветошь, захваченная солнцем врасплох, наедине сама с собой - она и сейчас высоко держит голову.
Звякает по камню упавший гребень. Хозяйкины волосы потоком падают на плечи, струятся по спине, собираются в черное озеро на коленях. Она смотрит мне в глаза - лицо ее бледно и недоступно, как луна.
- Делать нечего, - шепчет она. - Нам остается только доверять Хозяину. Так ведь, Берри?
Я наклоняюсь, чтобы поднять гребень. И выпрямляюсь с улыбкой на лице. Никогда прежде я не смотрел Хозяйке в лицо так прямо и смело.
Она не отвечает на мою улыбку. Я этого и не ждал. Уж чего-чего, а ласки от нашей Хозяйки не дождешься. Лишь на мгновение задержав на мне взгляд своих волшебных усталых глаз, она отворачивается. И мы стоим, слушая цоканье подков: Хозяин с лошадьми спускается по склону.
День красных носов
- А без этого нельзя?
С таким, как Студень, я ходил впервые. До сих пор попадались тихие напарники.
Но Студень был аристократом, ничего не поделаешь, - со всеми причитающимися аллергиями. Прокашлявшись, он харкнул и сплюнул со смачным шлепком.
- Нельзя. Оно меня душит. Видно что-нибудь?
- С тобой сосредоточишься… Пусто пока.
В прицеле болтался мокрый транспарант; из фразы "Jeux ties Bouffons" можно было разобрать только Jex и Buff, а лицо над надписью сморщилось так, что даже красного носа не осталось.
Мы обосновались на верхотуре у монашек. Здесь никто не ночевал, с тех пор как старух пожгли за пуританство. Убежище первый класс, и вид на Цирк замечательный. Я опустил прицел. Транспарант превратился в едва различимую цветную полоску, а фонарь над выходом со сцены стал белой точкой между домами - расстояние было приличным. Ну и хорошо. Засечь практически невозможно. А главное, от живых клоунов подальше.
Дождь перестал, только иногда затевало моросить. От утреннего ливня бороды у горгулий были черными, и с каменных листьев и ягод свисали крупные капли. На мостовых блестели лужи. Мы сидели, окутанные паром собственного дыхания. Сквозняк холодил глаза: грязное окно было приоткрыто ровно настолько, чтобы пролезло дуло "фьоре скьятаре".
- Красавица, да?
Студень поцокал языком в знак согласия. Руки его суетливо копались в карманах куртки.
Я осторожно погладил изгибы запасных магазинов, торчащих из контейнера. Да, это вам не детские игрушки. Первоклассная "фьоре", легендарное оружие, прославившееся своей точностью во время Лимонадных войн. Матовое черное ложе, изящные линии, характерные для всех винтовок марки Бенато. И ничего лишнего, никаких украшений, гравировки, никакого хромирования, только серийный номер, выбитый на стволе.
Студень выудил из кармана кисет и бумагу. Я фыркнул:
- С твоими легкими!
- После кашля покурить - самый кайф. Оттягивает. - Он положил ладонь на грудь, со свистом втянул сырой воздух и закатил глаза, делая вид, что теряет сознание. Потом посерьезнел и начал методично сворачивать цигарку.
Я вновь приник к окуляру. Картинка была четкой и цветной, как весеннее утро; перекрестье, казалось, было вмонтировано прямо в зрачок. Умница "фьоре" реагировала на каждое движение, как живая, только что сердце не билось.
- На крыльце валить не будем. - Я старался, чтобы голос звучал деловито, без возбуждения. - А то внутри схоронятся. Подождем, когда выйдут на бульвар. Или в парк свернут, еще лучше.
Студень привстал, упираясь спиной в стену, и выглянул в окно.
- Хм-м… - Он снова съехал на корточки и щелкнул зажигалкой, прикуривая. У него были припухшие веки, словно у бандита, и пальцы слегка дрожали. "Он пробы не прошел, Студень твой, - сообщил Пес-Нога. - Больше я о нем ничего не знаю. Но сейчас мужик в порядке, можешь не беспокоиться".
- Некоторые, небось, на крылечке задержатся, - предположил Студень. - Покурить, потрепаться, дернуть для храбрости.
- Ну да, Красный Мотор, Гарри Брехун… Кое-кто из труппы: Колотухи, например, или эти русские, что всегда гуртом ходят.
- Вот бы накрыть скопом! Долбануть из базуки - и привет.
- Если б знать, что всех накроешь! А то грохнем Колотух, а там, глядишь, Отто с Атлантами собирались покурить. Вот совесть будет мучить, что упустили!
- Если большую группу накрыть, - Студень затянулся, и щеки у него ввалились, - то и не будет мучить. Если серьезный урон тварям нанести. Чтоб на сердце тепло стало от вида их трупов.
- Как скажешь, Студень.
У меня на сердце уже давно не было тепло. Наоборот, с каждой акцией холоднее. Железный такой холодок.
Ровно в двенадцать стайка клоунов выпорхнула из двери - в руках сигареты, бутылки с водой, клетчатые платки. Я даже вздрогнул: они казались так близко, что видна была испарина на размалеванных лицах.
- Кучно держатся, это плохо, - комментировал я. - Зато движутся, это хорошо. Вижу Дугальда и Малютку Робинса, остальные - любители. Любителей будем бить?
- Почему нет? Любители - будущие профессионалы. - Студень энергично поскреб макушку. Псориаз крался по опушке его редких волос, готовясь в любую секунду выскочить на лицо и изукрасить его алыми пятнами.
- Продолжают идти группой… Нет, погоди. Разделяются. Малютка откололся. Торопится куда-то.
- С Малютки и начнем. В самый раз, да? Начать с малого. - В голосе Студня не было и тени смеха.
- Точно.
Я взял Малютку на прицел и провел по всему бульвару, почти до Синей улицы. Я знал, что он повернет одним кварталом раньше: на Синей пошаливали хулиганы. Как только он свернул в переулок, и золотисто-розовая фигура ушла из поля зрения остальных, я потянул спуск. "Фьоре" клацнула мягко, как дорогой скоросшиватель. Малютка упал и скрючился червяком.
- Готов!
По спине ледяным ручейком пробежала радость: хорошо, что дело задалось с самого начала.
- Теперь Дугальд. Мразь уродливая. Да еще и педофил.
- Они все такие, - пробормотал я в ответ. Вот уж избавьте меня от этих баек, особенно сейчас. - Ишь, отлить пристроился под деревом.
- Ну и отлично. Бей его! Самый момент. - Студень завозился, подлезая к окну.
Клац! В прицел было видно, как Дугальд изогнулся дугой - и струя тоже изогнулась, подражая хозяину. Он рухнул лицом в грязь.
- Опа, цукахара прогнувшись! - каркнул Студень. - Без бинокля разглядел!
- Ну что, мочим любителей? - Я повел прицелом.
- Не, я передумал. Зачем патроны тратить? Бери крупную рыбку, с именем. - Он достал блокнотик. - Тех, кого мы знаем и любим.
Студень старательно занес в блокнотик два новых имени. Список получался вполне приличный.
- Ну, что там? - спросил он.
- Кто-то в белом, толстый.
- Может, Попугай?
- Я думал, Попугай разноцветное носит. Типа, как попугай.
- Не, теперь он амплуа сменил. Иронизирует, гнида. - Я буквально слышал, как Студень закатывает глаза. - Концептуальный диалог, все такое. Субъект и предикат познания. Противопоставление абсолютной истины системе ее отражений…
- У него парик зеленый, - сказал я, чтобы пресечь поток лапши.
- Значит, не он.
- На нем табличка с именем… Минт Патти.
- Все ясно! Тьфу… Тот еще ублюдок. С гавайской гитарой. "А бананов у нас не-е-ет!.."
- И еще Мистер Глистер.
- Этому сразу мозги вышибай!
- Они вдвоем идут. В сторону Паласа.
- Рядом никого?
- Нет, остальные на Неро двинулись. Эта штука очередями стреляет?
- А то! Переключи - и все дела.
Однако мне хватило и одиночного: клоуны удачно выстроились в затылок.
- На, зацени. - Я отстранился от прицела, дав Студню посмотреть на кучу кроваво-бело-оранжевых тряпок.
- Круто! - похвалил он прокуренным голосом.
Мне нравился запах табачного дыма. Я отчасти понимал Студня, когда он рассуждал о прелести глубоких затяжек. Мне и самому хотелось стать курильщиком, да только момент был неподходящий: слишком много других, более важных расходов. Например, аренда этой винтовки - орудия добра, инструмента для улучшения вселенной.
- О, смотри, поперли! - Студень не отрывался от прицела. - Черный Дрозд, Король Креветка, Игральные Кости… Эх, ракетой бы! Тетька-Мотька… А вот Летающий Брат Оролоджио! Аппетитная группа. Ну, с кого начнем? - Он помотал в воздухе цигаркой; ленты дыма путались в растопыренных пальцах. - И-и, ваше высочество! Решили в булочную завернуть? Зря, зря…
Клац! Умница "фьоре" работала тихо, словно понимая, что шум неуместен.
- А Черный Дроздок задумал, значит, через парк срезать? Хорошая мысль.
Клац! Хватит ли у меня когда-нибудь терпения накопить на собственную "фьоре"?
Студень встал и закашлялся.
- На-ка, сними Костей. Они уже рядом с переулком, куда Дугальд свернул. А то увидят жмура и убегут.
- Сейчас нарисуем.
Я поймал их в перекрестье как раз в тот момент, когда они замерли в испуге. Клац! Клац!
- Потом их тоже кто-нибудь заметит, - бормотал Студень. - А следом и его… Целая дорожка из трупов выстроится, до самого угла. И тогда остальные залягут.
- Ничего, к тому времени достаточно набьем.
- Но выбора-то не будет! Придется валить всех, кто пойдет к переулку.
Я пожал плечами:
- Тоже неплохо.
Мне было плевать, лишь бы размалеванные падали замертво.
- Да, наверное… - вздохнул Студень.
Я занялся делом, насколько позволяла ситуация. Клоуны по большей части разбились на группы. Те, что поэнергичнее, жонглировали всякой дрянью и показывали фокусы. Их было слишком много, и все друг у друга на виду.
- У меня аж слюнки текут, - признался я. - Представь: завалить Миам-Миам! Это любого риска стоит, а?
- Слушай, у нас целая неделя впереди. Зачем сеять панику? Подождем хотя бы до четверга. А то они загасятся - и конец. Будем тут сидеть, задницы морозить. А денежки за прокат капают… Кто там был последний? - Студень навострил карандаш.
- Задачник. Я его в канаву свалил. - Невооруженным глазом можно было разобрать лишь черный крест, вращающийся в воде. - Что, знаменитости кончились?
- Пожалуй.
Выглянуло солнце - короткий проблеск в облаках. Луч прошелся по тротуару, словно близорукий прожектор, выхватывая где башмаки, где шелковую накидку, где жуткий цветной парик, где нос, похожий на красный фурункул. Клоуны на бульваре повели себя так, как обычно ведет себя эта братия, когда на нее падает свет рампы: раскинули руки, заходили колесом, принялись разбрасывать цветы.
- Фу, дрянь! Сейчас стошнит.
- Да уж… - Студень сосредоточенно листал блокнот.
- А вот и сегодняшние победители в желтых маечках.
- Вали сволочей! А как их зовут?
- Не знаю… Хотя постой, у них на головах выбрито. Тат… Тат и Тит?
- Миленько. Давай, кончай их.
- Не могу, они в толпе. Их поздравляют, конфетти разбрасывают.
- Базука, только базука! А то и чего помощней… Ладно, в четверг устроим себе праздник Желтых маечек нужно вообще каждый день мочить, чтобы усвоили: если выиграл, значит, пойдешь на корм червям! Чтобы у них рожи бледнели под румянами каждый раз, когда их имена объявляют. Ха, красавцы! Тит и Тат, говоришь?
- Тиф. Тат и Тиф. - Имена выступали на затылках островами невыбритых волос, черным по розовому. Резинки накладных бород вдавились в кожу. - Ч-ч-чертовы… Дед-Морозы, что ли?
Студень харкнул и сплюнул.
- Ах, до чего a@ la mode! Культурная параллель, весомый вклад в развитие искусства клоунады. Такой восторг, что прямо до рвоты. Кончай их! Ненавижу подонков. Сегодня желтые маечки, а завтра в матерых превратятся.
- Я о них раньше не слышал. Недавно из любителей? А видеть - видел. Кажется, на подтанцовке, в труппе.
- Они уже отделились?
- Скоро. К парку направляются. Пьют из бутылок. Погоди… Один поперхнулся.
- Сделай, чтоб до смерти!
- Ага, прикинь! Так кашлянул, что на два метра отбросило… Все, вроде оклемался. Давай-ка, Тат, похлопай друга по спине… Опа, отличная озвучка! Студень, да ты просто мастер.
- Чего? - Несмотря на размер только что извергнутой сопли, в голосе Студня еще клокотала остаточная хрипота.
- Тиф сейчас отхаркнул - точняк в унисон с тобой. И по цвету похоже.
- Уже зашли в парк или нет? Не тяни!
- Они у всей улицы на виду!
- Ну и пусть, вали к чертям! Давай уже закругляться, а то на обед пора. Шницеля сейчас горяченького, а? Как ты на это смотришь?
- К поляне подходят, где фонтан. У фонтана и положу.
- Только не промахнись. Я уже взял на карандаш. - Студень встал, поддернул рюкзак, похлопал себя по карманам.
- Сейчас, сейчас, погоди…
Я снял Тата возле бортика, а Тифа - на бегу, у самых деревьев. Затем я с любовью разобрал "фьоре скьятаре", сложил треножник, упаковал все в футляр. И мы ушли.
Сколько себя помню, всегда ненавидел этот момент: акция кончается, наваждение проходит, и замечаешь, что сидишь где-нибудь на крыше, среди вековых мусорных мешков, или в заброшенном офисе, по колено в пыльных бумагах, в окружении стульев с висящими на спинках пиджаками мертвых клерков. И вообще, та часть, где приходится общаться и сидеть в трактире, привлекает меня меньше всего. Хотя с другой стороны, лучше все-таки сидеть в трактире, чем сидеть голодным.
Раздвигая пыльные портьеры, мы со Студнем прошли длинным коридором мимо роскошных комнат, которым в большинстве своем удалось избежать разрушения: по-прежнему золотились на стенах тисненые обои и горбилась по углам чопорная мебель медового дерева, ожидая первой суровой зимы, что неизбежно превратит ее в дрова. Отряды клоунов побывали здесь сразу после пожара; теперь вместо Святого Человека со всех картин и барельефов на нас смотрел великий Плакса Ей-Зу, главный буффон всех времен и народов, и знаменитый красный нос мелькал то гигантским гипсовым прыщом, то крашеным кружком с белой точкой блика, а то и драгоценным рубиновым кабошоном, который хотелось отломать и сунуть в карман. Правда, рубины сейчас здорово упали в цене. Да и сам я давно уже не вор - перебежал на другую сторону баррикады.
Мы пришли в "Пиффин". Здесь было дороже, чем у Очкастого Эйдера - приходилось платить за все эти зеркала, канделябры и гипсовых дельфинов на потолке, - зато кормили не в пример лучше, а мы, как-никак, заслужили доброе угощение. Спросив супа и жареной трески, мы подняли бокалы с шипучкой, традиционно салютуя удачно проведенному утру. Вокруг сидели простые люди, занимающиеся нужными делами; самая, что говорится, соль земли: носильщики, продавцы билетов, уборщики и психотерапевты. На шляпах и плащах блестели свежие капли дождя.
- Ну что? - начал Студень. - Пес-Нога говорит, ты у нас волк-одиночка.
- Просто не люблю шума. - Я погонял по тарелке кусок трески. - Сперва хотел пристать к Диким, знаешь. Работать ножом, говорить красивые слова… Не вышло, слишком противно. Не могу с этими тварями рядом… И морду раскрашивать не могу, даже для маскировки.
Я отложил вилку - и Студень имел удовольствие познакомиться с моим тиком, когда все тело сжимается в комок, от губ до пальцев на ногах, чтобы стряхнуть ощущение белил на коже. У таких тиков бывают разные причины, и Студень терпеливо ждал, пока я приду в себя.
- Я вырос в детдоме, - объяснил я, выбрав нейтральный вариант, ложившийся на язык без особого труда. - Не в монастырском, в государственном. Звезды арены к нам заходили после выступления - и просто тыкали пальцем: этот, этот…
На лице Студня все было написано, как на цирковой афише. В пожатии его плеч сквозила жалость, но вид говорил: "И выбирали, конечно, бедного тебя? Ага, рассказывай".
- Меня ни разу не уводили, - успокоил я его. - Один раз, правда, чуть не попал под раздачу. Однако пронесло.
Все, Студень, хватит с тебя. Больше тебе знать не обязательно.
- Зато других детишек брали, каждые четверг и субботу. На протяжении многих лет. Все эти живые легенды арены, Барли-Чарли и прочие… Сейчас их уже на свете нет, убивать некого. Им что? Потешились и забыли. Даже имени не спрашивали. Зато ты всю жизнь слышишь знакомые имена. То один, то другой - либо с крыши прыгнет, либо слону под ноги… И наконец понимаешь, что так дальше нельзя. Надо что-то делать.
Студень отхлебнул шипучки и кивнул.
- Это точно.
Его решимость не уступала моей, только природа ее скорее всего была другая. Ну что ж, пусть держит в себе. Имеет право.
Мы уже прибрали мусс из папайи и причмокивали над остатками салями в шоколаде, когда по трактиру прокатился могучий женский голос:
- Джеральд! Лапочка!
Студень дернулся и пожух.
- Это мать, - прошипел он. - Веди себя прилично…
Изобразив идиотскую улыбку, он поднялся из-за стола.
- Мама! Зачем ты ходишь в такие места? Это же "Пиффин"!
Тьфу, ну и интонация! Откуда только взялась.
- А я тебя в окошко… М-м-м! М-м-м! В окошко тебя увидала!
Подошедшая тетка смачно расцеловала Студня в обе щеки. Смотрелась она, мягко говоря, экстравагантно: румяна, выпушки, пышный парик, похожий на торт-крокембуш. И запах - приторный, цветочный… Настоящие духи, магнолия или что-то в этом роде. Студень понуро стоял, окутанный удушливым облаком с головы до ног.
- Лапочка, я специально зашла, чтобы тебя порадовать. Представляешь, сегодня утром Фредди и Феликс взяли Blouson d’Or!
- А? - тупо моргнул Студень.
Трактир замер. Все глаза не отрываясь смотрели на шумную пеструю женщину. Лишь один Студень не отрываясь смотрел на меня.
- Да что с тобой, в самом деле! - воскликнула тетка. - Они взяли приз! Желтые майки победителей! Лучшие клоуны дня! Ну не стой же как остолоп, лапочка! Радость-то какая!
- Мои братья… - выдавил Студень. - Близнецы… очень талантливые.
Я изо всех сил старался держать каменное лицо. Да-а, Студень! Теперь я знаю, как ты будешь выглядеть с черной накладной бородой, если тебе выбрить затылок и убрать мешки под глазами. Молоденький, резвенький. Исполненный надежд и омерзительного веселья… Надо держать лицо. Пусть сперва покажет, насколько ему небезразлично. Потом скопирую его реакцию. Самый безопасный путь.
- Но ведь любители не могут выиграть майки, - лепетал Студень. - Им даже не разрешается заходить…
Его мать поцокала языком:
- Я же тебе говорила: их продвинули!
- Говорила?..
- Ну конечно! На балу-маскараде. Ты что, не помнишь?
- Я не ходил, - глухо произнес Студень, поднимая взгляд. - Я не ходил на бал-маскарад!
Она нетерпеливо топнула тапком.
- Ну, какая разница! Ток и Тук, так они себя называют. Молодцы! Подумать только, желтые майки на первых же играх! Здорово, правда?