И тут же отключился, что бы не быть вовлеченным в очередную волну эротических откровений.
Шагнув к прилавку и откладывая подальше телефонную трубку, Володя осведомился:
- С чем к нам пожаловали?
- Вот, посмотрите, - старичок театральным жестом указал на извлеченный из коробки и установленный на прилавок агрегат. - Представляете, нигде не берут, разве только на обмен, а я так привык именно к этой… сказали, что только вы и можете выручить, ну, если, конечно, захотите и вам будет интересно.
Володя от удивления покачал головой. Вот это раритет притащил старик! Одна из первых моделей электронных пишущих машинок с предварительной набивкой текста!!! То есть, обыкновенная машинка сама по себе, но с присоединенным слабеньким из слабейших вычислителем и небольшим экраном на пару абзацев среднего шрифта. Такие машинки не делают уже лет десять, если не больше, но вот - сохранилась у кого-то, да еще и похоже, что старичок ею пользовался до последних дней…
- А что случилось? - поинтересовался Антонов, уже решив про себя, что обязательно возьмется и отремонтирует антикварную вещь, чего бы это ему не стоило.
- Экран, понимаете… Не горит, просто черный, а печатает нормально, вот только не видно, что набрал, - начал объяснять старичок, стараясь хотя бы на словах заинтересовать Володю. - А я так, так к ней привык, можно сказать - сроднился, она же была самая модная, самая лучшая, мне тогда выделили её за достижения в труде, за…
Пожалуй, посетитель смог бы рассказать Володе не только всю подноготную о выделении ему модной технической новинки пятнадцатилетней давности, но всю историю своей жизни, однако Антонов, улыбаясь и кивая, перебил его:
- Вы знаете, мне будет интересно покопаться в ней, люблю старинные вещи, тогда их делали с душой, почти вручную, сейчас все новинки штампуют автоматы, а раньше… Короче, сделаем так, сейчас у нас конец рабочего дня, завтра с утра у меня текущая работа, а после обеда я займусь вашим заказом. Позвоните нам к концу дня, попросите Володю, это я, и я скажу примерный срок окончания работы…
Старичок, казалось, был очарован володиной обходительностью и его настойчивым желанием исправить старую пишущую машинку. Он изо всех сил попытался витиевато и слегка косноязычно от волнения высказать свою благодарность, но Антонов не дал старичку разговориться, подхватив аппарат с прилавка и пройдя с ним в рабочие помещения мастерской.
Здесь уже было пусто, рабочий день и в самом деле завершился минут двадцать назад, когда последний посетитель только-только переступил порог мастерской; никакой срочной или интересной работы у наладчиков и механиков не было, потому они и покинули помещение сразу же после конца смены.
А вот Володя задержался, сначала пристроив антикварную технику возле своего стола, потом меняя рабочий комбинезон темно-синего цвета на простенький свитер "под горло" и пиджачок, как бы собираясь домой. Потом - просто послонялся из угла в угол, дожидаясь, пока из приемной не раздастся звук открываемой и закрываемой входной двери. И только после этого Володя решился покинуть свое временное убежище от стариковской назойливой благодарности. Убедившись, что посетитель и в самом деле ушел, не дождавшись возвращения ремонтника, Антонов запер входную дверь на обыкновенный ключ, включил сигнализацию, активировав её прикосновением к сенсору электронной печатки, а сам прошел к черному ходу, что бы так же запереть и его и поставить на сигнализацию, оставаясь, впрочем, внутри помещения.
Создав видимость того, что мастерская покинута персоналом и оживет только завтрашним утром, Володя посмотрел на часы - до предполагаемой встречи с Ириной оставалось не меньше трех часов, да и то, если девушка не опоздает, как обычно. Заранее зная, чем он займет свободное время, Володя устроился поудобнее за своим рабочим столом, включил один из ремонтируемых вычислителей и дождался, пока на экране не высветится привычная надпись "К работе готов".
Володя улыбнулся такой родной надписи, загрузил самый простенький текстовый редактор, который по умолчанию ставился на каждый вычислитель индивидуального пользования и на несколько секунд чуть прикрыл глаза. Его руки зависли над клавиатурой, как зависают на мгновение руки пианиста над клавишами рояля перед тем, как отправить слушателям великолепие звуков "Аппассионаты"…
И буквально через пару-тройку секунд открывшиеся глаза Антонова будто остекленели, замерли неподвижно, уставившись куда-то в пространство над экраном, пальцы с невероятной скоростью запорхали по клавишам, а бледный, голубоватый фон редактора стал покрываться белой, четкой вязью букв, слов, предложений, абзацев…
10
…"Господа! Очень прошу вас не искать сейчас виновных, не начинать перепалок кто и что упустил и не учел, это привет только к потере времени, а его у нас не осталось совсем…"
Эйзенхауэр нервно оглядел собравшихся, зачем-то потрогал лежащие перед ним, на столе, папки с документами, потом продолжил:
"Мы с вами оказались перед страшным выбором. Да-да, именно страшным. Поэтому, хочу, что бы кто-то наиболее полно ввел всех присутствующих в курс дела…"
Добровольцев, к сожалению, не нашлось. Собравшиеся в Овальном кабинете чиновники президентской администрации, военные, разведчики и дипломаты предпочли скромно отмолчаться. В душе Эйзенхауэр уже давно начал закипать, возникло с трудом подавляемое желание изо всех сил хлопнуть ладонью по столу, наорать, выплеснуться… но - обстоятельства, проклятые обстоятельства, не позволяли ему вести себя так, как он этого хочет. "Как же проще, наверное, дядюшке Джо, - с завистью подумал Дуайт, - не надо делать вид, что ты уважаешь и ценишь своих помощников. Достаточно пальцем шевельнуть и вот этот, кто притворяется госсекретарем, завтра же будет в арестантской робе рыть канавы…"
Затянувшееся молчание прервал генерал Макартур. Он всего лишь час назад прилетел из Японии, выглядел ужасно утомленным, не выспавшимся, и мундир его, помятый, какой-то неухоженный, более уместным выглядел бы на наблюдательном пункте дивизии, рядом с окопами, а не здесь, в сосредоточии власти всего западного полушария.
- Господин президент, - Макартур встал, - 28 июля, согласно вашей директиве, ВВС нанесли атомный удар по Сеулу. Иных средств остановить наступление комми у нас не было, да и нет. К сожалению, ответные шаги Советов превысили все наши ожидания и расчеты. Уже вечером, по местному, разумеется, времени 29 числа русские бомбардировщики сбросили две атомные бомбы: на нашу авианосную группу в Желтом море и на место сосредоточения корпуса генерала Уокера. И вновь, господин президент, к сожалению, это было только начало. Пока мы пытались справиться с последствиями этих ударов, днем 30 июля, русские разбомбили нашу базу на Окинаве, нанесли удар по корейцам и полностью уничтожили Пусан, в котором были сосредоточены штабы вооруженных сил Южной Кореи, Лиги Наций и наш армейский штаб. Там же пребывало и правительство корейцев. Вот, вкратце, всё.
Генерал замолчал, обвел присутствующих тяжелым взглядом и, не дожидаясь разрешения, совсем не по-военному, повалился в кресло.
- Вы были ближе всех к месту событий, господин генерал, - мягко и как-то чуть отстраненно спросил Даллес, посасывая мундштук трубки. - Какая там сейчас обстановка? И каковы наши потери?
- Обстановка близкая к панике, - фыркнул со своего места Макартур. - А что бы вы хотели? Мы были абсолютно не готовы к атомному удару… даже в единственном экземпляре… а тут… потери сейчас подсчитываются, но сразу скажу, господа, что в дальнейшем не было недомолвок. Мы лишились авианосной группы. Полностью уничтожена база на Окинаве, кстати, там пострадало очень много японцев, так что, ждите демаршей от их правительства…
- Ну, с японцами мы как-нибудь разберемся, - пробормотал госсекретарь Ачесон, - в конце концов, перешлем их претензии дядюшке Джо, ведь бомбы-то бросали русские…
- А как с нашими сухопутными войсками? - уточнил Даллес.
- Корпус генерала Уокера не существует, как войсковая единица, - тяжело вздохнул Макартур. - Более подробно я не смогу вам ничего доложить. Повторяю, обстановка близка к панике.
- Что вы можете предложить, как военный? Чем нам ответить на это? - спросил Эйзенхауэр, заранее предчувствуя отвратительный, никого не удовлетворяющий ответ.
- Ничего, господин президент, - махнул рукой Макартур. - У нас больше нет войск в Японии и Корее. Там находятся только покойники, инвалиды и сумасшедшие. Как восстановить флотскую группировку, я не могу подсказать. Это дело моряков. Так же не смогу прямо сейчас спланировать потребность в переброске войск в этот район.
- Мы рассчитывали запугать русских, поэтому и пошли на атомную бомбардировку, - задумчиво сказал Ачесон. - А выходит, что это русские запугали нас, ответив пятикратно…
- Военных заверили, что у Советов нет и быть не может такого оружия, - ответил Макартур. - Все наши действия планировались, исходя из применения обычных вооружений.
- Мы можем в течение нескольких дней перебросить к берегам Кореи еще две авианосные группы, - сказал адмирал Нимиц.
- Что толку? - сам себе задал вопрос президент. - Сначала надо решить, будем ли мы продолжать войну… и с кем…
В помещении повисла угрожающая тишина. В самом деле, схлестнуться с русскими напрямую всего-то через четыре года после того, как они разгромили нацистскую Германию и захватили пол-Европы, это вам не мелкая колониальная авантюра в Корее. Особенно, если учесть, что у русских, откуда ни возьмись, появились атомные бомбы, да еще в таком количестве…
Эйзенхауэр уже пожалел, что запретил другим, а себе - в первую очередь, заниматься здесь и сейчас выяснением причин, по которым все они попали сейчас в такую нелепую ситуацию. Ох, как зачесались кулаки, ох, как хотелось узнать, почему же наша хваленая разведка, что армейская, что даллесовская, прозевали создание русскими бомбы… И - мордой, мордой об стол этих высокомерных, зажравшихся штатских свиней!!!
- Итак, господа, - президент взял себя в руки. - Чем мы можем ответить - вопрос номер два. Вопрос номер один - кому мы должны отвечать?
- Русским, - буркнул Макартур.
- Ответить русским военными средствами? - удивленно поднял бровь Ачесон. - Лезть на их территорию и пытаться воевать десантами?
- Вы можете предложить что-то иное? - язвительно осведомился Макартур.
- Меня останавливает от объявления войны Советам только одно, - сказал президент.
В наступившей паузе он приметил, как потянулся к уху генерала Бредли Даллес, как что-то черканул в блокноте госсекретарь, как размяк, расползся по стулу Макартур, ожидая привычного для военных решения своей судьбы посторонним человеком.
- Если мы, имея в запасе две бомбы, - продолжил Эйзенхауэр.
- Три, - поправил его генерал Бредли, - мне докладывали о трех экземплярах "Штучки".
- Третья еще не готова, - пояснил президент. - Она находится в стадии сборки и отладки, окончание работ - через неделю… Так вот, если мы имея две готовые бомбы и одну на подходе, решились испытать один экземпляр в боевых условиях, то сколько же таких бомб у Советов, если они, не задумываясь, за два дня используют сразу пять экземпляров? Кто даст мне гарантию, что в ответ на наш десант в Порт-Артуре и Владивостоке на Пёрл-Харбор, Сан-Франциско, да и на Вашингтон, наконец, не будут сброшены такие же "Штучки"? И это, господа, будет уже катастрофой. Это вам не военные игры где-то на окраине цивилизованного мира. История никогда не простит нам, если только из-за нашего поспешного решения на землю Америки упадут эти русские чудовища.
Сделав короткий перерыв и еще раз оглядев присутствующих, президент закончил:
- Итак, что нам делать?
- Десант в Порт-Артуре и Владивостоке возможен, но не раньше, чем через пару месяцев, - вступил в разговор генерал Бредли. - Планы требуют уточнения, войска - сосредоточения и погрузки, флот - перемещения…
- То есть, нам совершенно нечем ответить Советам прямо сейчас, сегодня или завтра? - прямо спросил Эйзенхауэр.
- Вы военный человек, господин президент, - уклонился от ответа Бредли. - Сами всё понимаете, разве что, попробовать пару-другую массированных налетов на тот же Владивосток силами Б-29… но…
- Но опять нужно время на сосредоточение, рассредоточение, перемещения? - язвительно спросил Ачесон.
- Нет, организовать бомбардировку обычными бомбами мы сможем в течение суток, и силами до трехсот машин первого эшелона, - ответил Бредли. - ВВС у нас, в связи с корейскими событиями, в полной готовности. Вот только я не уверен, что из трехсот машин вернется на базы хотя бы половина…
- Вы испугались потерь, генерал? - спросил Даллес, явно поддерживая государственного секретаря.
Бредли вздохнул, сдерживая себя, все время проблемы с этими штатскими, лезут не в свои вопросы, пытаются командовать армиями, не попробовав перед этим покомандовать хотя бы ротой… Хорошо хоть президент не из таких, слушает внимательно и - старается не возражать, когда говорят свои, военные.
- При налетах на Германию четыре года назад, - сказал Бредли, - при потерях четверти самолетов в некоторых авиагруппах были массовые отказы на дальнейшие вылеты. Ни трибунал, ни разжалование не помогали. Своя жизнь оказалась дороже погон. Что будет, если мы столкнемся с русской ПВО, говорить как-то не хочется…
- Вы полагаете, что ПВО у русских в Манчжурии сильнее германского на их собственных землях? - поинтересовался Ачесон.
- Русское ПВО к концу войны было сильнейшим в мире, - вздохнул генерал, опять надо доказывать этим политиканам очевидное.
- Я вас перебью, - прервал президент возникшие было дебаты. - Тема нанесения авиаударов по Порт-Артуру и Владивостоку интересная, но что эти удары дадут нам?
- Ответ Советам, как вы и просили, господин президент, - пожал плечами Бредли.
Эйзенхауэр оглядел лица собравшихся. Все, кажется, даже немного повеселели. Еще бы, теперь им предстояло вращаться в привычной атмосфере выработки планов, переваливания друг на друга ответственности, колких замечаний и привычного недоверия к словам собеседника. Всё скатывалось к зауряднейшему совещанию при главе государства.
- Господа! - Эйзенхауэр встал. - Спасибо за высказанные мнения. Совещание окончено. Прошу остаться мистера Ачесона. Остальных же прошу продолжить исполнение своих обязанностей. А вас, генерал Макартур, настоятельно прошу отдохнуть хотя бы восемь часов.
В самом деле, к концу совещания Макартур буквально клевал носом, изо всех сил стараясь не заснуть. Видимо, таковой была реакция его организма на пережитое: внезапный атомный ответ русских, паника и неразбериха в штабе, попытки организовать помощь пострадавшим, а следом за этим - перелет в Вашингтон и нервное совещание у президента.
Военные и штатские зашуршали, задвигались, поднимаясь со своих мест, неторопливо, переговариваясь между собой, принялись выходить из кабинета. Президент смотрел им в след и чувствовал, как с каждым выходящим на его плечи всё тяжелее и тяжелее давит груз ответственности. Теперь, когда они остались вдвоем с госсекретарем, приходилось принимать решение. И, к сожалению, не самое лучшее в его жизни.
- Как вы думаете, Дин, - спросил президент пересевшего поближе к его столу госсекретаря. - Как вы думаете, у русских в самом деле имеется еще с десяток-другой этих дьявольских "Штучек" или же это просто блеф дядюшки Джо? Большой блеф в расчет именно на наш испуг?
- Не думаю, что вы испугались, сэр, - усмехнулся Ачесон. - А что касается русского диктатора… тут в любом случае нет никакой уверенности. Особенно после Бургдорфа.
- Сейчас основная тяжесть ляжет на ваши плечи, Дин, - сказал президент. - Мы не сможем никаким образом наказать Советы. А объявлять полномасштабную войну в условиях неопределенности по вооружениям противника может только глупец. Придется срочно уходить из Кореи, а, возможно, и из Японии. Вам же следует поднимать дипломатическую шумиху везде, где только можно. И организовывать газетную кампанию, главное - в европейской прессе. Кровожадные большевики, сожжение мирных людей в адском пламени, ну, вы и сами понимаете, вплоть до обвинения в провокационной бомбежке Сеула…
- С Сеулом не получится, господин президент, - вздохнул Ачесон.
- Что-то не так? - встревожился Эйзенхауэр. - Я что-то упустил из последних новостей?
- Да, к сожалению… Из-за этих треволнений, безалаберности… - Ачесон спрятал глаза. - Вообщем, еще утром 29 числа русские через свое агентство РосТА заявили о нашем атомном ударе. Мы не успели ничего ответить, но теперь обвинение русских в провокации будет выглядеть неправдоподобно.
- Это что же получается, - моментально прикинув в уме сроки прохождения информации, время на принятие решений в далеком Кремле, сказал Эйзенхауэр. - Получается, что они ждали и были готовы к нашему удару? Вы поняли о чем только что сказали, Дин?
- Утечка информации, сэр, - пожал плечами госсекретарь. - Причем, на самом высоком уровне. Ведь русские ответные удары были рассчитаны и подготовлены заранее.
- Н-да, в самом деле, - чуть смутился президент. - В суматохе, порой, не видишь очевидного. Не могли же русские за полдня решиться на ответный удар, выбрать цели, доставить на манчжурские аэродромы груз "штучек"… Все, оказывается, гораздо хуже, чем я думал…
Ачесон промолчал, к чему комментировать очевидное? Русские не только переиграли всех в Европе, оставив британцам и янки головную боль в виде нищих, но полных амбиций и гонора государств на Балканах и недовольной всем и вся Польши. Они забрали себе, как-то удивительно легко, почти играючи, весь Ближний Восток. Они смогли показать силу местных арабским шейхам, имамам, эмирам и прочим. Теперь вот - показывают американцам зубы на Дальнем Востоке. Да что там зубы - клыки, волчьи, хищные, крепкие. Попробуй, тронь - в ответ от собственной шкуры клочья полетят…
- Как вы думаете, Дин, дадут ли мне подготовить страну к войне с Советами, или уже через пару недель в этом кабинете будет сидеть Никсон и послушно кивать на звонки секретаря Рокфеллера?
- Все в руках Господа, - склонил голову Ачесон.
- Вот уж только Бога не хватало приплетать в наши земные дела, - раздраженно сказал Эйзенхауэр. - Слушайте, Дин, завтра утром я издам указ о выводе наших войск из Кореи и Японии. И о повышении боеготовности стратегической авиации. И попробую договориться с Конгрессом об увеличении ассигнований на ракетные разработки. Там у нас совершеннейший провал, а за ракетами - будущее. Вы постарайтесь напугать европейцев, если надо - съездите туда лично, надо сколотить чисто военный союз из британцев, французов и немцев, и оформить его создание как можно быстрее. И еще - попробуйте пригласить ко мне еще сегодня русского посла, как его… Ньюмен? Нофикофф?
- Хорошо, сэр, - будто прилежный школьник, Ачесон кое-что из указаний президента успел даже записать в блокнотик.
Эйзенхауэр поднялся из кресла, прошелся по кабинету, заложив руки за спину, продолжая еще что-то обдумывать. Но, видимо, иных решений выхода из тупика у него так и не находилось.
- Идите, Дин, работайте, а ко мне попросите зайти секретаря…"