– А смысл? – пожал плечами Мартин. – Только привлечешь не нужное внимание к таинственному исчезновению лучшего косметолога города, а он, между прочим, пользует таких пациенток – ого-го! Они-то первыми бучу и подымут: куда их дорогой эскулап подевался, и кто им теперь будет морщины разглаживать…
– Так что ж – его отсюда домой отпустить? – искренне не понял Зингер.
– Конечно…
Перед рассветом бывший штабс-капитан в четвертый раз прошел через зал в отдаленную комнатку, где мастер превращения золушек в принцесс колдовал над исколотыми до синевы венами Кошки. Вернулся он, уже сопровождая толстячка-доктора, усталого, брюзжащего что-то под нос, но, похоже, довольного результатами собственных трудов.
– Вы это… компрессы не снимайте, – сказал доктор, обращаясь одновременно к Мартину, казалось, вросшему в кресло у камина, и бывшему офицеру, ныне шоферу на побегушках. – Я тут еще написал, в какое время и что колоть надо… вот… найдется у вас умелец – укольчик поставить?
– Найдется, доктор, – подтвердил оживший Мартин и попросил: – Саня, прими у господина эскулапа бумагу и посвети сюда, пожалуйста…
В ярком луче фонаря загорелся золотом, будто висящий в воздухе небольшой медальон с лучистым, блестящим камнем в центре. Придерживая медальон за длинную тонкую цепочку, Мартин вновь обратился к толстячку:
– Посмотрите сюда, доктор, только внимательно… подойдите поближе… видите, как искрит камень, будто зажженный внешним светом изнутри?.. как переливается, как играет гранями… а что, казалось бы, тут необычного?.. самый-самый простейший углерод с легкими добавками медных окислов, да такими, что их определить можно только после тщательнейшего химического анализа… вы смотрите, смотрите, доктор, как это на самом деле…
Вкрадчивый, негромкий голос обволакивал, манил, заставляя, казалось бы, без всякого принуждения все внимание сосредоточить на блестящем камешке в красивой оправе медальона, начавшего мерное, маятниковое движение… влево-вправо… влево-вправо… влево-вправо… Глаза доктора, первоначально внимательно наблюдавшие за перемещениями маленького золотого диска, слегка затуманились, замерли…
– Очень хорошо, доктор, – чуть бодрее проговорил Мартин. – Вам очень хорошо, вы никуда не торопитесь, вы слегка расслабленны и чувствуете полное удовлетворение от проделанной работы… Поднимите правую ногу!
Толстячок, смешно оттопырив зад, спешно поднял согнутую в колене ногу, все так же старательно глядя при этом замутненным, "спящим" взглядом на медальон, прекративший свое размеренное движение и теперь спокойно висящий на цепочке.
– Отлично, доктор, а вы – молодец, – подбодрил впавшего в гипнотический транс толстячка Мартин. – Опустите ногу и слушайте внимательно, после слова "космос" вы уснете крепким-крепким, безмятежным сном, но будете во всем слушаться Саню, который отвезет вас домой. А проснетесь вы у первого городского светофора с желтым огнем. Только с желтым. Там вы поймете, что Саня просто подвозит вас до дома от этого самого светофора. А ночью вас возил куда-то за город странный, маленький человечек с густыми сизыми усами, в серой большой кепке. Вы не поняли – куда, вы не узнали место, да и дом, в котором вы побывали, был вам не знаком…
"В доме, богато обставленном, шикарном и хорошо освещенном, вы делали аборт очень молоденькой и интересной девушке, блондинке, неуловимо похожей на покойную Мэрилин Монро. Вам прислуживал и помогал во время операции высокий, стройный мулат, то ли глухонемой, то ли просто молчаливый, за все время пребывания в доме вы не услышали от него ни единого слова. А потом вы немного отдохнули, перекусили слегка, кажется, омарами под рюмочку коньячка, и человек в серой кепке отвез вас обратно, в город. И высадил возле светофора...
А теперь… теперь пора в – "космос"…
Доктор едва заметно вздрогнул всем телом и секунду будто раздумывал, что же ему теперь делать?
– Уважаю… – негромко сказал бывший штабс-капитан, пронаблюдавший весь сеанс с расстояния буквально в пару шагов. – Вот что значит – цыганский глаз… с такими талантами все, что хошь сделать с человеком можно…
– Твоими устами, да мед пить, – коротко вздохнул Мартин, смахивая со лба бисеринки выступившего пота. – Если бы всё было так просто…
И тут же, меняя тон, приказал:
– Веди своего клиента, он проснется у светофора, ты обязательно спроси: "Куда вести?", будто он только сел. Понятно? Деньги положишь ему в карман пальто уже в машине…
Мартин протянул штабс-капитану плотный белый конверт.
– Так точно! – коротко кивнул бывший офицер, принимая гонорар доктора, и тронул толстячка за локоть: – Пошли, что ли…
Проконтролировав, как косметолог чуть заторможено и неуклюже устраивается на переднем сидении, шофер захлопнул дверцу и, обойдя автомобиль, сам влез за руль, бросив конверт с деньгами на колени эскулапа.
"… радио "Феерия", – донеслось из включившегося одновременно с поворотом ключа зажигания радиоприемника. – Ранее утро в городе, без четверти пять. Кажется, что сегодняшняя ночь прошла в Зурбагане совсем без происшествий. Видимо, это затишье прямо связано с открытием сегодня в полдень осеннего ежегодного карнавала…"
III
Балкон старинного, отлично, с душой отреставрированного трехэтажного, самого высокого в окрестностях Главной Площади Карнавала дома был больше похож своими размерами на смотровую площадку, огражденную тяжелым парапетом причудливой формы изящных метровых колонн светлого мрамора. Здесь мог бы собраться едва ли не весь городской бомонд, места с лихвой хватило бы и на пятьдесят человек, но под тусклыми городскими звездами на балконе расположились лишь двое: сам Зингер и его верный помощник-шофер-порученец по особым делам, бывший штабс-капитан Феликс Ворон, которого почти сутки назад Мартин перекрестил в "Саню" для ушей лучшего в городе врача-косметолога.
Зингер расположился в высоком, удобном кресле, поставленном так, чтобы легко просматривать через балюстраду всю площадь, а, главное, длинный язык эстакады-подиума, протянувшийся над сценической площадкой, на которой сейчас бесновались полдесятка пестро одетых, длинноволосых молодых парней с гитарами, микрофонами, бубнами и прочими музыкальными атрибутами в руках. Феликс, по-офицерски, стоял чуть левее спинки кресла таким образом, чтобы услышать любое сказанное в его адрес слово и должным образом на него отреагировать. Но сейчас бывший штабс-капитан не слушал ни Зингера, ни поющих и звенящих своими инструментами молодцов из модного, прославившегося на всю страну ансамбля, а говорил сам. Чуть ворчливо, с непониманием, но – именно в такой тональности и нравилось выслушивать его хозяину…
– И зачем ты его пригласил? Будто у нас спецов по таким вот делам мало? – негромко, но внятно выговаривал Феликс. – И девицу эту взяли бы без всяких там докторов и наркоманок в придачу… да и лекаришке этому "бетонные калоши" обули бы… как положено…
– Ты не понимаешь, Феликс, и это хорошо, – кивнул на его слова Зингер, снимая с низенького столика, стоящего перед ним, высокий бокал с правильно смешанным с водкой полусладким мартини. – Ты не понимаешь, хоть и всегда рядом со мной стоишь, а те, кто подальше – тем более не поймут…
Внизу, под балконом, в неистовом восторге от лицезрения своих любимцев визжали, подпрыгивали, подпевали тысячи молодых людей. Парни покрепче сажали себе на плечи девчонок, те, устроившись поудобнее, размахивали зажатыми в руках кепками, шарфами, платками, зажженными зажигалками или маленькими фонариками, создавая на Главной Площади Карнавала жутковатую, чуть мистическую, но и какую-то все же симпатичную атмосферу всеобщего единения такой разнородной толпы. Но не выступления городских мастеров гитары и ударных, не отлично отрежиссированное шоу престидижитатора с мировым именем, не зажигательные, может, и излишне откровенные танцы полуобнаженных красавиц были ядром, сутью и главным событием праздника. Все ждали объявления об избрании Королевы Ночи, той, что будет весь последующий год олицетворять собой Зурбаган и его Карнавал. И хотя большинство веселящихся от всей души людей прекрасно понимали, из какого узкого круга будет избрана очередная Королева, это не портило им настроение: со времен герцогов, сеньоров города, так было заведено, что ни крестьянка, ни дочка ремесленника или простого воина не могли попасть даже в число претенденток.
Дождавшись, когда чуть приутихнут бурные, мешающие разговору овации после окончания очередного музыкального номера, Зингер отхлебнул коктейль, вернул бокал на столик и продолжил:
– … таких интуитов, как Мартин, в городе больше нет… да что там, в городе, пожалуй, он – единственный действующий интуит в стране, остальные – давно на пенсии, да и были не так сильны, а некоторые, так и вообще, чистоплюи несказанные… А Мартин всё, будто видит наперед, на три-четыре-пять ходов…
– Так потому ему и потребовалось такое странное платье для этой тощей Кошки? – как бы, для себя уточнил Феликс. – Вот оно как… а я-то всё думал, голову ломал – по каким-таким делам он специалист… ну, пока его сеанс с доктором-то не увидел…
– Да уж, еще и его владение "цыганским глазом"… – проговорил Зингер, теперь будто бы отстранившись от беседы с Феликсом, рассуждая сам с собой. – И очень важно, что он согласился… значит, мне поверил, и получается – не всё еще со мной решено до конца – там…
Он небрежным жестом указал в черное, покрытое частой сеточкой городских, блеклых звезд небо.
"Вот почему ты ничего не предусмотрел по части ликвидации и этого самого Мартина, и его девицы, да и лекаришку отпустил тогда с виллы без звука, – подумал Феликс, делая при этом такое внимательное и сосредоточенное лицо, будто выслушивает ценнейшие и чрезвычайно важные указания Зингера. – Сообразил, что интуит тебя в раз раскусит… а если чисто сыграть, то и грехов, казалось бы, никаких… вот ведь в рай-то как охота…" Себя бывший штабс-капитан уже давно считал потерянным для райских блаженств в посмертии, очень уж много грехов успел он сотворить в этой жизни.
– Значит, Феликс, мы будем теперь просто сидеть здесь, ждать, как всё обернется и попивать себе коктейли, – закончил свою речь, откидываясь на спинку кресла, Зингер.
– Как скажешь, патрон, – на французский лад назвал хозяина бывший офицер. – Но я бы так уж этому Мартину не доверял…
– Феликс, я не доверяю никому, тебе ли об этом не знать? – поморщился от непрошеного совета Зингер. – Но в том, что Мартин выполнит свое обещание – не сомневаюсь… Noblesse oblige, понимаешь ли…
Бывший штабс-капитан только усмехнулся коротко и незаметно, будто бы про себя. Французскому его учили, да не так, как господина Зингера, а с детства, да еще в кадетском корпусе и потом – в академии. А в том, что Феликс оказался ныне на службе отнюдь не воинской, вина, наверное, лишь одного рока, да скверного пристрастия отставного офицера к горячительным напиткам. Впрочем, за годы пребывания вблизи Зингера Феликс со своей привычкой, наделавшей так много бед в его карьере, научился бороться и мог нынче не пить месяцами, чтобы потом, с уведомления патрона, разумеется, срываться на недельку-другую в загул.
Неожиданно для большинства непосвященных в подробности распорядка Карнавала блеклое от праздничного городского освещения и близких сценических огней небо потемнело, и как-то явственно проступили на нем мигающие крупные звезды. Не произошло ничего особенного, просто перед традиционной символической коронацией избранной неким закрытым ареопагом Королевы Ночи притушили свет на сцене, согнав с нее музыкантов, и на площади, заставив чуть приумолкнуть разгоряченный вином, танцами и близостью друг друга радостный народ. Лишь парочка мощных театральных прожекторов освещали теперь узкую дорожку над головами зрителей, тянущуюся почти через всю площадь. Именно здесь, демонстрируя себя всем желающим увидеть, должна была пройти Королева ежегодного городского праздника. Хотя изначально организаторы подумывали было спустить новоизбранную звезду Ночи с подиума "в народ" при помощи цирковой лонжи, но высокородный папаша, вернее, его служба безопасности, категорически отвергли эту идею. Чего стоит конкурентам Королевы, да и просто недоброжелателям её родни подрезать трос лонжи? или сотворить иную каверзу, подвесив девушку, к примеру, между небом и землей на неопределенное время? И так уже сам переход в одиночку над расшалившейся, буйной толпой представлял из себя головную боль для телохранителей вновь избранной Королевы, которых в народе прямо называли телоублажателями, ведь, несмотря на весьма юный возраст, Королева Ночи рано познала все прелести плотской любви, а, познав, мало в чем отказывала себе, любимой…
Перекрывая густой, насыщенный до предела говор толпы под балконом, зазвенели, запели серебряными волшебными голосами фанфары, возвещающие о выходе Королевы… и одновременно с ними вовсе немузыкально, бытово и этим противно зазуммерил телефонный аппарат, стоящий на столике среди полудесятка бокалов с готовыми коктейлями для Зингера. Просматривающий карнавальное представление изначально с легким снобизмом и презрением высшего, причастного к тайнам Вселенной, человека, тем не менее, Зингер с раздражением снял трубку, буркнув в нее: "Слушаю…" Он очень не любил, когда его отвлекали даже от не очень-то важных, неприятных, иной раз и грязных, но – дел, тем более что предстоящие в ближайшее минуты события никак нельзя было назвать неважными или мелочными.
Из-за кулис мостика-подиума, высоко над притихшей толпой, выдвинулась маленькая, закутанная в черный просторный плащ фигурка, мгновенно выхваченная тонким лучом театрального прожектора… приглушенно зазвучали где-то в стороне барабаны, отмеряя ритм шагов Королевы Ночи… и тут, вовсе не по сценарию, второй прожектор вырвал из мрака ночи точно такую же женскую фигурку, появившуюся на противоположной стороне подиума… Наверное, второй прожекторист-осветитель действовал автоматически, приметив в темноте на своей половине мостка движение…
Легко, будто паря над толпой под барабанный мерный далекий рокот, две фигурки синхронно прошли четверть расстояния и одним, единым для обеих, движением сбросили свои длинные черные плащи, скользнувшие к их ногам ночной тенью, оставшись в коротких, ярких, сиреневых платьях… А еще через два десятка шагов девушки, казавшиеся издалека просто отражением друг друга, встретились точно в центре… И одна из них быстрыми, ловкими движениями закружила, захороводила вокруг другой, смешивая обе фигурки в фантастический коктейль мелькающих рук и ног, заставляя свою визави повторять движения и тоже закружиться в непонятном, никакими сценариями не предусмотренном водовороте танца… Всего-то полминуты длилось это, наполненное непонятным волшебством, зрелище, и – парочка в центре подиума, ярко освещенная уже полудесятком разноцветных прожекторов, распалась… каждая девушка продолжила свое движение к декоративным кулисам, ограждающим такой хрупкий на вид мостик с обеих сторон… но вот понять, кто же из них куда пошел: правая – влево, или левая – вправо, – не смог никто из зрителей. Да что там зрителей, даже внимательно наблюдавшие за происходящим Зингер и Феликс так и не сообразили – произошла подмена или нет? И тройка охранников-телоублажателей, с привычной серьезностью ожидающих появления Королевы Ночи и сосредоточенно посматривающих по сторонам на предмет возможной опасности для нее – и те не сообразили, когда к ним с подиума спустилась один в один такая же, завораживающе легко, будто в танце, двигающаяся, переполненная восторгом единственной в году Ночи, но уже почему-то не легкомысленно капризная, а равнодушно спокойная…
…это чуть позже, когда Королева Ночи невесомым и манящим шагом вышла на сцену и подняла в приветствии руки под оглушительные выкрики толпы, началась паника за кулисами. Телохранители, начальник охраны самого высокородного, множество полицейских чинов в штатском и форме на несколько минут подняли такую суматоху, пытаясь отыскать подлинную Королеву среди временных гримерок, темных закоулков, пустых подсобок и грандиозных механизмов сцены, что едва не упустили из виду резкий старт черного большого автомобиля, долгое время ожидающего непонятно чего, как раз напротив выхода из-за кулис… За автомобилем тут же устремились в погоню три машины, набитые наскоро заскочившими в них охранниками и детективами… и уже некому было заметить, как неторопливо отъехал от площади зелененький старый пикапчик с удивительно угрюмым, сосредоточенным на своем деле даже в такую веселую ночь водителем.
…а площадь надрывалась восторженными криками, топотом тысяч каблуков, шарканьем подошв, веселым гулом голосов, подогретых бесплатным вином, разливаемым из полудесятка обычных молочных цистерн, таящихся в окружающих переулках… и гром бравурной музыки лился со сцены, поглощая, сметая своей мощью прочие звуки… и фальшивая Королева Ночи как-то незаметно исчезла за спинами вступивших на сцену музыкантов…
Замерший во время происходящего памятником самому себе Феликс решился, наконец-то, пошевелиться, глуховато откашлялся в кулак, и кашлем своим будто пробудил так же застывшего в неподвижности Зингера.
– Думаешь – все получилось? – с нарочитой рассеянностью спросил патрон, потирая внезапно озябшие руки.
– Рано еще, – покачал головой бывший штабс-капитан, не любивший спешить с окончательными выводами.
– Вот и я думаю, что рано, – согласился Зингер, отводя глаза от бушующего под балконом праздника. – Но смотреть тут уже не на что… наверное, пойдем-ка внутрь, Феликс…
Патрон поднялся с кресла, напоследок все-таки оглядел еще разок сцену, мост-подиум над ней, заполненную людьми площадь… и, резко развернувшись, ушел в комнаты за широкими балконными дверями.
А еще через десяток минут охранники подлинной Королевы Ночи догнали и прижали к обочине черный автомобиль… но никого, кроме демонстративно изображающего удивление шофера в нем не обнаружили… и тщательный обыск не дал никаких результатов, ни малейших следов похищенной – похоже, что авто использовали лишь для отвлечения их внимания от другого…