После того как строители, закончив дневные труды, удалялись в деревянные сараи, возведенные специально для них неподалеку, Перегрин еще долго лазал по стройке и что-то там измерял и проверял. Фиделин говорил, что мастер иногда принимается беседовать не то с самим собой, не то со стенами, не то с кирпичами, и речи его напоминают то ли стихи бродячих рифмачей, то ли наговоры деревенской знахарки Мерлы.
К ужину он возвращался в башню, усталый, неразговорчивый, равнодушно съедал все, что подкладывал ему на тарелку Фиделин, и, бывало, засыпал тут же, за столом. В таких случаях Фиделин все порывался унести его на руках, как носил когда-то меня. "Да вы что…" - сонно бормотал Перегрин и, пошатываясь, уходил сам.
Была у него одна особенность, о которой, похоже, знал я один и от которой мне становилось не по себе. Случалось это раза три или четыре - Перегрин о чем-то задумывался, а может быть, просто давал волю своему лицу, и оно неуловимо и странно изменялось. Начинало казаться, что он намного меня старше и знает что-то такое, чего мне и в голову никогда не приходило. Стоило окликнуть его в такой момент, и к нему возвращалась всегдашняя его улыбка и мягкое выражение глаз, а я еще долго потом приглядывался…
Фиделин относился к нему трепетно. Называл его "сынок", был всерьез озабочен его худобой и бледностью, кормил какими-то жуткими на вид сладостями собственного приготовления и служил ему порой ревностнее, чем мне, за что не раз получал по горбу.
Был у Перегрина еще один большой приятель - деревенский умелец, который в детстве сиганул с крыши на самодельных крыльях, покалечился и теперь сидел безвылазно дома, вырезая из дерева игрушки, украшения и все, что в хозяйстве годится. Финтифлюшки в нишах западной башни были делом его рук.
Вчера Перегрин приволок очередное его творение - деревянный шар, пористый и ноздреватый, выточенный из цельного куска. Внутри виднелись извилистые ходы, гроты и пещеры. Выглядело это на редкость омерзительно. Сияющий Перегрин сказал, что это именно то, что нужно, везет ему здесь на талантливых людей. Мало того, сделать нечто подобное по невнятным словесным описаниям под силу только великому. Я ответил, что раз он строит замок, то великими в округе должно просто кишеть, и удивляться тут нечему…
Из приятной полудремы меня вывели пронзительные крики и ругань под окном - полуденный перерыв закончился.
- Ой, опять Верзила, - забеспокоился Фиделин.
Я подошел к окну. Внизу, под лесами главной башни, собиралась небольшая, но плотная толпа. Чавкая по грязи, рысью подбегали опоздавшие. В центре, на пятачке свободного пространства, стояли друг против друга Перегрин и чудовищных размеров рыжий мужик с лопатой. Перегрин напряженно улыбался. В руках у него белел вчерашний шар. А мужик, опершись на лопату и выставив вперед багровую морду, орал:
- Не полезу! Хрен тебе! Думает, "пожалуйста" сказал, так я и полезу! А я не полезу!
Перегрин отвечал тихо и неразборчиво, только один раз явственно послышалось: "Да пойми же ты…" Бедняга, как всегда, хотел, чтобы его поняли. Будь здесь кто-нибудь из стражи, мужик бы этот без разговоров полез хоть в преисподнюю. Но вам, уважаемый мастер, желательнее, чтобы солдаты в деревне кирпич грузили. Так что давайте выпутывайтесь сами.
Зрители гоготали. Мужик вопил, что много тут над ним командиров, которых он, Верзила, соплей перешибить может, и давно пора бы всем этим недоноскам пойти куда подальше и дать Верзиле свободу трудиться как он хочет, и уж без них-то, командиров, Верзила горы свернет. Перегрин что-то негромко ответил, и зрители повалились друг на друга от хохота. Свободолюбивый труженик нечленораздельно взревел и взял лопату наперевес. Перегрин отступил на шаг-другой, но дальше было некуда - веселившийся народ и не думал выпускать его из круга. Перегрин беспомощно огляделся. Я схватил меч и кинулся во двор.
К моменту моего появления зрителям уже стало не до смеха, и кое-кто несмело восклицал: "Верзила, слышь, остынь ты!" Я очутился за спиной мужика очень вовремя: он свирепо размахивал лопатой перед лицом Перегрина.
- Не надо! - закричал Перегрин, и, подстегнутый этим криком, я с ходу всадил меч Верзиле под лопатку. Он подавился очередным своим ругательством, выронил лопату и застыл. Рванув меч на себя, я свободной рукой пихнул его в спину. Он грохнулся в грязь к ногам Перегрина, как медная статуя, и больше не двигался. Я обвел взглядом притихшую толпу, всех этих низколобых и коренастых ублюдков, и сказал негромко и буднично:
- Так будет с каждым, кто посмеет хоть раз возразить мастеру. А теперь работать.
И они разошлись. Охотно и торопливо. Никто не задержался возле мертвого тела, никто даже не взглянул, словно это был давно знакомый предмет, которому посреди двора самое место. Перегрин не двигался, глядя на поверженного Верзилу с ужасом. Мне захотелось сказать что-нибудь ободряющее, вроде "не беда, малыш, все хорошо, что хорошо кончается". Но он вдруг поднял на меня огромные, потемневшие глаза, и все, что я хотел сказать, застряло у меня в горле.
- Что вы наделали? - произнес он. - Что вы наделали?
- Я помог тебе, - не совсем уверенно ответил я.
- Кто вас просил? - горестно сказал он. - Я ведь крикнул вам - не надо… Вы сами не понимаете, что вы наделали. Не понимаете…
- Нет, понимаю, - сказал я, сдерживаясь. - Я только что спас тебе жизнь. Но если ты недоволен, обещаю, что такого никогда больше не будет.
С этими словами я пошел к себе, держа на отлете окровавленный меч. Не задумываясь, походя осквернить благородное оружие и вместо благодарности услышать такое…
Я долго вытирал и заново полировал клинок, шепча ему подходящие к случаю ритуальные извинения. Приказав Фиделину принести вина, подошел к окну с полным кубком в руке. Верзила в одиночестве лежал посреди двора. Народ суетился на лесах. Перегрина не было видно.
- Уберите падаль! - яростно заорал я.
Впору было напиться. Пропади пропадом все Перегрины на свете. Верзила заслуживал самое большее веревки. Висеть бы ему на какой-нибудь балке другим в назидание. Так нет, полез князь позориться. С фамильным клинком на мужика с лопатой.
- Ваше здоровье, - сказал я и чокнулся с кувшином.
Когда сгустились сумерки и вино подходило к концу, я был умиротворен, смягчен и благодушен. Вылив остатки в кубок, я услышал вдруг быстрые шаги на лестнице.
Дверь распахнулась, и в комнату вместе со сквозняком ворвался Перегрин. В руках у него был все тот же шар, а в глазах такой ужас, будто только что при нем поубивали по меньшей мере десяток Верзил и к ним в придачу дюжины две женщин и детей.
- Князь, - молвил он, задыхаясь от бега, - все гораздо хуже, чем я предполагал.
- О, малыш… - протянул я. - Стоит ли так убиваться из-за какого-то толстого сукина сына… Плюнь. - Я показал, как надо плюнуть. - Садись, выпьем. Правда, тут уже не осталось ничего… Велю принести.
- Выслушайте, пожалуйста, - сказал он.
Изо всех сил стараясь говорить спокойно и медленно, он поведал мне, что в подвале центральной башни есть некий саркофаг, закрытый каменной плитой. Нужно его открыть и положить внутрь шар. В левый дальний угол, очень плотно к стенкам. Сделать это надо было еще утром, и мог это сделать только Верзила, и кроме него…
- Эту работу может выполнить любой, - закончил я снисходительно. - Если он, конечно, не такой дохлый цыпленок, как ты.
Он с досадой замотал головой:
- Только Верзила. И кроме него, пожалуй, только вы. Но насчет вас у меня серьезные опасения.
- Надорвусь, думаешь? - Я захохотал.
- Не в этом дело. Телесная сила далеко не главное. Я не хочу подвергать вас опасности и никогда не обратился бы к вам, но сейчас выбирать не приходится. Вскоре остановить все это будет уже невозможно.
На вопрос о том, что это за "все это", Перегрин ответил, что замок, кажется, решил, что его строят неправильно, и готов избавиться от всего, что мы тут нагородили.
Я рывком поднялся из-за стола. Меня качнуло. С грохотом опрокинулась скамья. Перегрин глянул на меня с сомнением, но затем пробормотал: "Может, это и к лучшему" - и устремился к двери.
Мы спустились по лестнице, где Перегрин велел мне захватить факел, миновали темный, пустой двор и остановились под лесами центральной башни. Накрапывал дождь.
- Сюда, - сказал Перегрин и нырнул в низкий проем в стене.
Я последовал за ним и чуть не врезался лбом еще в одну стену. Вперед хода не было, зато справа была узкая винтовая лестница, уводившая вниз.
- Скорее! - шепнул Перегрин из темноты.
Ступеньки были слишком мелкие. Я семенил, оступаясь и придерживаясь за стену. Через несколько поворотов все это наконец кончилось, и, свернув в полукруглую дверь, мы оказались в сердцевине башни.
Это было круглое гулкое помещение, почему-то очень холодное. Свет факела выхватывал из темноты часть стены, каменные плиты пола и валявшуюся неподалеку деревянную лестницу. Перегрин проворно схватил ее и подтащил к открытому люку в полу.
- Все нужно сделать быстро, - сказал он, спуская лестницу вниз. - Я буду здесь, рядом. Если что, кричите, не стесняйтесь.
Я поставил ногу на ступеньку и ясно понял, что лезть никуда не хочу. Неуютно стало мне и тревожно, особенно после предложения кричать не стесняясь. Но главная неприятность состояла в том, что я стремительно и неумолимо трезвел. Однако отступать было некуда, Перегрин сказал: "С богом" - и я полез.
Очутившись в каком-то глухом закутке, я сделал шаг вперед, тут же больно ударился коленом и выругался. Перегрин втащил наверх лестницу и свесился из люка с факелом в руке. Саркофаг стоял прямо передо мной. Он занимал почти все пространство, вплотную примыкая к трем стенам. Плита на нем лежала довольно массивная. Я потоптался, не зная, как подступиться.
- Нужно открыть, как книгу, - сказал Перегрин. - Справа налево.
Я отвалил плиту, прислонив ее к левой стене и стараясь не думать, что будет, если она вдруг свалится обратно. Перегрин подал мне шар, легкий и странно теплый, будто нагретый солнцем…
- В дальний левый угол, - напомнил он.
И только после этого, глянув внутрь саркофага, я увидел, что дна там нет. Он был чем-то вроде колодца, и, судя по всему, колодец этот уходил глубоко в недра Даугтера. Я склонился над ним, и меня обдало мертвенным, застоявшимся холодом.
- Кладите быстрее, - сказал Перегрин.
- Куда же класть, дна-то нет, - тоскливо отозвался я. - Разве что бросить.
Последовала пауза, и Перегрин спросил изменившимся голосом:
- Вы что… действительно не видите дна?
Страха не было. Было тихое, тягучее чувство, похожее на нараставшую боль.
- Скорее! - тревожно закричал сверху Перегрин.
Я медленно протянул руку с шаром, и на какой-то миг мне показалось, что все это уже было когда-то - холод, темнота и боль.
- Свети! - приказал я.
Перегрин послушно опустил факел пониже, но тут не помог бы и весь свет небесный - в колодце вровень с краями стояла, словно вода, плотная, непроглядная темень. Медленно, очень медленно я протянул руку. Шар коснулся черной поверхности.
- Только не бросайте. - Умоляющий голос Перегрина слышался откуда-то издалека. - Осторожнее.
Шар мягко потянуло книзу. Обмирая, я сжал его крепче. Потянуло сильнее и неожиданно резко дернуло. Я ахнул и не удержал. Невесомое творение увечного умельца кануло вниз в мгновение ока. Тьма внизу колыхнулась, ожила, и тут я узнал ее. Из колодца на меня смотрела хищная пустота ночной равнины.
- Перегрин!!! - так громко я не кричал ни разу в жизни.
- Руку давайте! Быстро! - Горячие пальцы Перегрина крепко сомкнулись на моем запястье.
Через миг я уже был наверху, сидел прижавшись спиной к стене и намертво стиснув зубы. Перегрин с тревогой заглядывал мне в лицо.
- Как вы? - спросил он шепотом.
Желая ответить, что все хорошо, я неопределенно замычал и мотнул головой. Он улыбнулся, назвал меня молодцом и пошел закрывать люк. Я поднялся и, не медля ни секунды, направился к выходу.
- Нет-нет! - воскликнул Перегрин. - Мы должны немного побыть здесь. Пусть он успокоится.
- К-кто? - спросил я, разжав наконец зубы.
- Замок. Я понимаю, вам страшно…
Я круто повернулся и подошел к нему вплотную:
- Ты сказал, что мне страшно, или я ослышался?
- Вам страшно, я ведь вижу, - мягко ответил Перегрин.
- Ты ошибаешься, - ледяным тоном произнес я.
- Возможно, - легко согласился он.
Потом он укрепил на стене факел, и мы уселись на полу друг против друга.
- Видите ли, - начал он, - я потому так говорю, что мы сейчас находимся в таком месте замка, где каждый встречает то, чего он больше всего боится. То, что ему больше всего угрожает. Это не настоящая угроза. Эта угроза - изнутри. Страх ведь находится внутри нас.
- Ну? - отозвался я. Разговор этот был мне неприятен.
- Так вот. Верзила мог выполнить эту работу совершенно спокойно, потому что в нем не было страха. Никакого. Он не боялся ничего, совсем ничего. Это просто чудо какое-то. Лично я впервые в жизни видел такого человека.
- Дураки не знают страха, - усмехнулся я. - А не окажись меня поблизости, раскроило бы это чудо-юдо твою светлую головушку и глазом бы не моргнуло.
- Да, пожалуй, - сказал он, помолчав. - Я сам виноват, не удержался, подразнил. С ним совсем по-другому нужно разговаривать. Нужно было, - поправился он. - Да и вы вполне могли словом его остановить. Всего лишь словом.
- Каким? - поинтересовался я.
Перегрин невесело усмехнулся и ничего не ответил.
- Постой, - спохватился я. - Ты сказал, что годимся только я и Верзила. Так?
Он сразу понял, к чему я клоню, и, заулыбавшись, заверил, что равнять меня с Верзилой нельзя, упаси бог. Что касается меня, тут причина совсем другая, а именно дружелюбное отношение ко мне замка. Якобы благоволит он мне, а потому всячески постарался смягчить удар, то есть напугать не до смерти, а лишь слегка.
Я презрительно фыркнул. А Перегрин продолжал говорить о замке, какой у него непростой нрав и как он в этом похож на меня. Каким он кажется непредсказуемым и жестоким и какое это, в сущности, печальное сооружение. Я сказал, что не могу себе представить печальное сооружение, равно как и непредсказуемое, и жестокое. Здание - оно здание и есть, и говорить о нем как о живом человеке по меньшей мере смешно.
- А вы вспомните, - сказал Перегрин, - вспомните, что произошло, когда вы оказались внутри невидимой стены. Вы упали в обморок.
- Ну, - подтвердил я с крайним неудовольствием.
- Я, к слову сказать, тоже чуть не упал в обморок, когда вы на меня закричали: колдун, сожгу… Помните?
- И что?
- А то, что колдуном вы меня не считали, а просто хотели напугать. Это я потом понял. Вот и замок ваш также. Он уже тогда знал, что вы свой, однако врезал вам изо всех сил.
Потом он сказал, что, когда у него возникают трудности с замком, он сразу вспоминает меня и поступает так, как поступил бы, имей дело со мной.
- Так, значит, я, по-твоему, непредсказуемый и жестокий. Не видал ты жестоких князей, вот что, - сказал я.
- Я видел много разных людей. - Он улыбнулся. - Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Не о вас. Например… Вы знаете, я всем башням дал имена. Западная - Свеча. Восточная - Чудище. Северная - Белый Ветер. Южная - Алая. А эта, - он показал глазами вверх, - Зунта.
- Зунта? Почему?
Он смущенно опустил голову и сказал, что так зовут одну девушку, которая живет очень далеко отсюда, во Флангере, а почему он назвал башню в ее честь, он не знает.
- Ясно, - сказал я. - Хорошенькая?
Вместо ответа он выудил из кармана мелок и быстрыми движениями набросал на темной плите пола тонкий, острый профиль.
- Ничего, - одобрил я. - И ловко же ты рисуешь, однако.
- Кажется, с закрытыми глазами мог бы ее нарисовать, - ответил он тихо. - А она меня и не помнит, наверное.
- Все может быть, память-то девичья. Кстати, когда мне было примерно столько же, сколько тебе сейчас, у меня была женщина по имени Зунта.
- Правда? - просиял Перегрин.
Я рассказал, что была она служанкой в замке моего отца и что я уже точно не помню, как у нас все случилось в первый раз. Потом всю весну и половину лета она являлась в мою спальню почти каждую ночь. Смешная была тетка - огромная, мягкая - и всегда забавно так, плотоядно урчала, когда я в нее зарывался. Кусаться любила. А еще она любила, чтобы я…
- Не надо, - прервал мою речь Перегрин, опуская глаза.
Я усмехнулся.
- А потом стервец Алмир, мой драгоценный братец, как-то о нас пронюхал и однажды принялся высмеивать меня при всех. Был какой-то праздник, гостей видимо-невидимо. Нас едва разняли. До сих пор жалею, что тогда не задушил его.
Внезапно факел на стене затрещал, догорая, и погас. Я ухватился за Перегрина.
- Не бойтесь, - шепнул он.
- Я не боюсь никого. Никого из людей, - громко сказал я. - Но сидеть здесь, как в могиле…
- Руку пустите, больно.
Я отпустил его, и мы некоторое время сидели в темноте и тишине, а потом я не выдержал и попросил его не молчать:
- Рассказывай что угодно. О странствиях своих, об учителе… как его… О Зунте, если хочешь. Или лучше скажи, этот саркофаг не мне ли предназначен?
- Нет, - ответил Перегрин. - Мне.
Я повернулся к нему, но лица не увидел.
- В конце жизни каждый мастер должен вернуться в свой первый замок. Мастер Гэдан вернется в Черный Храм. Я вернусь сюда. Круг должен замкнуться. Таков закон. - Он тихо рассмеялся в ответ на мое растерянное молчание и добавил: - Но это будет не скоро. Мастера обычно живут очень долго.
Неожиданно я начал все явственней различать в темноте Перегрина, стену и профиль Зунты на полу. Мне показалось, что светает. Оглядевшись, я не обнаружил ни окна, ни дыры в потолке - ничего, откуда мог бы исходить утренний свет. Словно бы светились сами стены - и светились все ярче.
- Это еще что? - ошеломленно спросил я.
- Вы же сами сказали, что вам не нравится могильная темнота, - ликующе отвечал Перегрин. - Так вот вам!
Свет уже вошел в полную мощь. Стены сияли холодным перламутром - точно так же, как сиял когда-то чертеж замка.
- Ты и после этого будешь утверждать, что ты не колдун? - спросил я ехидно.
- А я тут ни при чем! - воскликнул Перегрин и, вскочив, запрыгал вдоль стен, как заяц. - Вы скажите что-нибудь замку, а то он обидится. Что смотрите? Поблагодарите хотя бы.
- Спасибо, - промолвил я в пространство и глупо улыбнулся.
Когда мы вышли, оказалось, что снаружи действительно уже светает. Мало того, посреди двора стояли повозки с кирпичом, а возле них - Анч и Хач. Увидев нас, они подошли и, толкая друг друга локтями, остановились, не решаясь заговорить. В полумраке братья выглядели совершенно одинаково, как, впрочем, и при свете дня.
- Это мы виноваты, - сказал один.
- Только мы, - поддакнул другой.