- Спокойно, дружище! - сказал офицер. В его понимании, задержанный из опасного безумца превратился в истекающую кровью жертву, поэтому его, стража закона, долг теперь - поддержать и утешить. Он видел, как лишённая пальцев ладонь старика нырнула в карман и вынырнула оттуда всё такая же пустая. Однако старикан, кривясь от боли, махнул рукой так, будто что-то бросил - что-то, чего офицер не мог видеть.
- Не двигайтесь, - предупредил офицер. - "Скорая" на подходе.
- Убирайся, - прохрипел Кларенс. - Убирайся туда, откуда явился - в преисподнюю!
- Успокойтесь, старина. Делаете себе же хуже, - увещевал офицер.
А тем временем в Междумире Майки видел, как брошенный Кларенсом ключ описал в воздухе высокую дугу, кувыркаясь на лету. К сожалению, шрамодух швырнул ключ не глядя, куда придётся. Майки вытянул руки сквозь прутья как можно дальше, но всё без толку. Ключ упал на землю ярдах в десяти от клетки, и хотя Майки отрастил себе длиннющее щупальце, было уже поздно. Ключ утонул в земле живого мира и начал свой долгий путь к ядру планеты.
* * *
Приехала "скорая помощь" и забрала Кларенса. Старик затих задолго до приезда кареты. И всё же Майки знал - он не умер. По крайней мере, пока ещё нет. Майки увидел бы, если бы его душа покинула тело. Кларенс, несмотря на свой хрупкий вид, был бойцом и цеплялся за жизнь изо всех сил. Такую жажду жизни встретишь не часто. Наверно, именно она в своё время не дала ему умереть и превратила в шрамодуха. Майки невольно восхищался силой воли этого человека, способной противостоять самой Смерти.
Но вот "скорая" и полицейские уехали. Майки остался один, и, как он знал, ему придётся провести в одиночестве долгое, очень долгое время.
В свою бытность монстром он сам занимался ловлей ничего не подозревающих послесветов. Бывало, он подолгу не проверял свои ловушки. Его не заботило, что захваченная душа, возможно, сидит там неделями или месяцами, и уж конечно, МакГилл не испытывал ни вины, ни раскаяния, когда пленника, наконец, притаскивали к нему.
"Выясни, что они умеют, и заставь их делать это!" - так он приказывал Урюку, своему старшему помощнику. Если пленная душа на что-то годилась, то она становилась членом команды МакГилла. Если же у пленника не было никаких полезных навыков, его или её подвешивали в трюме, словно окорок.
А теперь Майки сам сидел в ловушке, и монстра, который пришёл бы и сделал его своим рабом, не предвиделось.
"Получил по заслугам!" - так сказала бы Алли, окажись она здесь. Она бы назвала это "высшей справедливостью" или ещё чем-то столь же обидным, а он, Майки, конечно, огрызался бы и рычал; но в глубине души он сознавал, что это верно. В Междумире, как и в мире живых, что посеешь, то и пожнёшь, а Майки МакГилл в своё время много чего нехорошего насеял.
Над его головой, в небе живого мира, собрались грозовые облака, и из них хлынул ливень. Разумеется, Майки не грозило промокнуть, дождь проходил сквозь него и только щекотал внутренности. Очередное издевательство со стороны мира плоти.
Ну что ж, если Алли права и мироздание действительно устроено справедливо, то ничего удивительного в том, что ключ, брошенный Кларенсом, улетел невесть куда. Потому что Майки лгал старику. Он вовсе не собирался выручать того из беды. Если бы он открыл замок, убрал цепь и разъял соединённые пружинами решётки, то тут же задал бы стрекача - только его и видели.
Майки сознавал, что его поступки могут оказать влияние на мир в общем и на его собственную судьбу в частности - но касается ли то же самое его намерений? Можно ли осудить его не за то, что он сделал, а за то, что только собирался совершить? Говорят, дорога в ад выложена благими намерениями, но как насчёт дурных? Они-то уж наверняка приведут тебя в ад гораздо быстрее. Или как?
Ему не дано было знать, отчего он попал в эту клетку - было ли это просто невезение или так распорядился некий могущественный судия. В любом случае, результат один: Майки МакГилл вынужден был теперь поразмыслить о том, кто он, что совершил и что может с ним статься, если ему когда-нибудь удастся освободиться из этой клетки. Юноша понимал: до праведника ему, конечно, далеко, но всё же, должно быть, есть в нём что-то хорошее, раз его полюбила такая девушка, как Алли. Наверно, обратный путь к ней ему придётся таки выложить добрыми намерениями... А значит, не все добрые намерения мостят дорогу в ад; так что с Майки было ещё не всё потеряно - была надежда и в этом мире, и, возможно, даже и в следующем...
Дождь лил всю ночь и утих лишь к рассвету, когда робкая заря пробилась сквозь завесу туч на горизонте. И вот тогда-то Майки преобразовал свою кисть в клешню, а указательный палец - в острый коготь. Затем вставил кончик когтя в замочную скважину и принялся крутить.
Раньше Майки никогда не приходилось ковыряться в замках, и навыков в этой области у него не было, но он не сдавался - день за днём он продолжал трудиться, придавая когтю различные формы, и знай себе теребил замок и так, и этак. Он не ведал усталости и уступать не собирался.
Потому что если есть во вселенной высшая справедливость, она не допустит, чтобы он торчал в этой клетке до скончания времён.
*** *** *** *** ***
В своей книге "Осторожно - тебя касается!" Мэри Хайтауэр говорит о бандах бродячих послесветов следующее:
"Ни для кого не секрет - в Междумире, как и в мире живых, есть дети-дикари, частенько сбивающиеся в небольшие, но очень неприятные облака. Эти банды беспризорных послесветов, однако, следует приручать - как при помощи любви, так и применяя силу. При встречах с ними надо отставить в сторону брезгливость и постараться научить дикарей отличать плохое от хорошего. Разве что, конечно, их будет слишком много. В этом случае более разумным способом действий представляется отступление".
Глава 13
Конец дороги
Железная дорога, которая вела дальше на запад, была живой.
Иными словами, рельсы принадлежали живому миру, а значит, единственное место, куда они могли завести поезд-призрак - это центр Земли. Однако от них отходило ответвление, уводящее на юг. Ну что ж, на безрыбье... И они повернули на юг. Осторожно, черепашьим шагом въехали в Техас, проползли через Даллас. Но там тоже не оказалось ни одной мёртвой ветки, идущей в западном направлении.
- Уверен - где-нибудь в Остине или Сан-Антонио мы найдём какой-нибудь путь на запад, - с некоторой долей убеждённости сказал Спидо Милосу. - Думаю, я жил в Остине. А может, меня так звали - Остин? Кто его знает... Когда я умер, я был в Нью-Джерси. По крайней мере, думаю, что в Нью-Джерси. Ты как считаешь - могли люди из Нью-Джерси назвать своего сына Остином?
Когда бы Милос ни заявлялся в кабину машиниста, Спидо всегда превращался в балаболку. Наверно, это происходило потому, что пока поезд был на ходу, Спидо не с кем было перекинуться словом. Бедный Милос. Он не мог выбраться из кабины и отправиться обратно в вагон-салон, пока поезд не остановится. Деваться ему было некуда, волей-неволей приходилось выслушивать излияния машиниста, и Спидо об этом прекрасно знал.
- Если б ту церковь не спихнули с рельс, - разглагольствовал Спидо, - я бы всё равно нашёл столько рельсов в сборке со шпалами, что хватило бы построить обводной путь - я же лучший искатель, я много чего находил, а потом менял на то на сё... Ведь это я выменял "Гинденбург"! Он был мой, не Мэри - но ты же об этом знаешь, да? Теперь он, наверно, ничей, плывёт себе в небе куда придётся, без пилота... Ведь что самое хорошее в дирижабле? Что ему не нужны рельсы. Эх, если бы не этот вшивый ветер, то мы бы прибыли на место уже несколько месяцев назад, где бы это "место" ни находилось...
Милос решил, что пора остановить поезд - дать детишкам поиграть, а заодно самому отдохнуть от Спидо.
На всех остановках - а их они делали не меньше двух в день - Милос в обязательном порядке прохаживался между играющими детишками, строя из себя Мэри. То одобрительно похлопает кого-нибудь по спине, то ещё что-нибудь в таком же роде. Детишки, как правило, старались увернуться.
- Это место, куда нас хочет привести Мэри, - всё время спрашивали они его, - оно далеко?
Он старался отвечать им так, как, по его разумению, ответила бы Мэри:
- Ни расстояние, ни время не играют для нас роли. Мы послесветы.
Такую отговорку от Мэри дети, возможно, и приняли бы, но от Милоса... Они лишь смотрели на него, словно ожидая, когда же он выскажется по существу. Вскоре ему стало ясно, что очки, которые он набрал в их мнении, столкнув с пути ту церквушку, уже успели значительно поубавиться. Возобновилось дезертирство. Поезд двигался, но дети всё равно бежали, словно крысы с тонущего корабля.
При каждой остановке, неважно, длинной или короткой, Джил настаивала на "жатве". Иногда Милос разрешал, иногда нет, но если они предпринимали поход, строгий приказ всегда гласил: одна душа на каждого скинджекера.
- А давайте брать ш шобой других пошлешветов на подмогу, - предложил Лосяра.
- Точно, точно, - поддакнул Хомяк. - Мы нужны только, чтобы делать их мёртвыми, а выбить их из туннеля может кто угодно, кто угодно.
- Они правы, - сказала Джил. - Если мы будем приводить с собой десяток парней, то сможем забирать на десяток больше!
Милос даже не удостоил эти предложения ответом. Его бы вполне устроило, если бы эта троица вообще убралась бы куда подальше. Особенно он был бы счастлив никогда больше не видеть Джил. Что до Лосяры с Хомяком, то он водил с ними компанию исключительно потому, что другой не было. Их общество он приятным не находил, так что пусть бы катились на все четыре стороны.
Милос осознал, насколько же он одинок без Мэри. Единственное, что придавало ему сил - это мысль о том, что она вернётся. Нужно только постараться продержаться до того часа, когда она откроет глаза.
По-прежнему они не видели ни одного признака присутствия таинственных западных послесветов - тех самых, что водрузили церковь на рельсы. Может быть, поезд уже проехал их территорию, а может быть, церквушка торчала на путях уже лет сто, кто знает, и местные послесветы давно уже ушли отсюда - либо в свет, либо в землю. Если бы им привелось столкнуться с западными послесветами, когда с ними была Мэри - она, глядишь, и уговорила бы этих "беспризорников", как она их называла, присоединиться к своим детям. Мэри обладала великой способностью увлекать за собой. За нею следовали, ей даже поклонялись. У Милоса такого дара не было.
* * *
Джикс в последнее время тоже начал нервничать, потому что знал кое-что, о чём не догадывался Милос. Много лет тому назад его превосходительство объявил все земли на запад от Миссисипи своей собственностью. Королевские войска покорили множество орд диких послесветов. Теперь все они обитали в великом Городе Душ - сначала как пленники, затем, когда память о том, что их завоевали, стёрлась - как полноправные граждане.
Вот почему здесь, в краях, по которым шёл поезд, было так мало послесветов - большинство из них находилось в Городе Душ, а если появлялись какие-нибудь новенькие - частые рейды вылавливали их и препровождали куда надо. Было лишь две причины, по которым в этих местах ещё могли обретаться какие-то послесветы: либо их нечаянно пропустили, не заметили... либо они были настолько скверными, что с ними не стоило иметь дело.
- Будь начеку, - шепнул Джикс Алли - она была их лучшей системой раннего оповещения. - Держи глаза всегда открытыми, и если увидишь что-то подозрительное, вызови меня. Я всегда услышу тебя, где бы ни находился.
- А знаешь что, - проговорила Алли, - почему бы нам не поменяться местами? Тогда бы тебе представилась отличная возможность постоять на карауле вверх тормашками.
Джикс относился к их с Алли беседам весьма серьёзно. Он высоко ценил то, что она рассказывала ему. Никто другой не хотел разговаривать с ним о Мэри, а Алли давала ему чрезвычайно важную информацию.
- Мэри проскользнула к власти в Чикаго, как змея, - поведала ему Алли как-то вечером, когда скинджекеры ушли на "жатву". - Она очаровала тамошнего предводителя, а потом сковырнула его с трона. В этом она вся. Манипулировать людьми - в этом Мэри настоящий мастер.
Джикс тщательно запоминал всё, о чём говорила Алли, однако не упускал из виду, что информация исходит от девушки, которая ненавидит Мэри всей душой. Джикс понимал её чувства, но также не мог не уважать того, кто в состоянии манипулировать тысячными массами.
А почему бы ему не освободить Алли? Его никто не увидит: скинджекеры ушли, а другие ребятишки никогда не подходили к передку паровоза - все они очень боялись Алли. Никто бы никогда не узнал, что это Джикс её освободил - так что ему терять? Джикс оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что остальные скинджекеры ещё не вернулись, и наклонился к своей собеседнице.
- Если бы кто-нибудь освободил тебя, - спросил он, - что бы ты стала делать?
Алли без малейшего промедления ответила:
- Я бы остановила Мэри сейчас, пока она не проснулась. Послала бы её к центру земли, и дело с концом. Даже она с её очарованием не смогла бы проложить себе дорогу обратно наверх. - Алли задумалась и через некоторое время продолжила: - А как только я уверилась бы, что Мэри больше нет, я нашла бы Майки, своего друга, и отправила бы его в свет. Он заслуживает того, чтобы завершить своё странствие. После этого нашла бы своё тело, скинджекила себя саму и стала бы жить, как раньше.
- Осторожно, - предупредил Джикс. - Вселиться в собственное тело - это совсем не то, что влезть в чужое. Как только ты скинджекишь себя саму, ты будешь навечно привязана к своему телу. С того самого момента, как ты окажешься в нём и до самой смерти ты не сможешь его покинуть.
- А с какой стати мне его покидать?
Джикс задумался над этим вопросом. Он пробудил в нём боль давних воспоминаний...
- Как-то у меня был друг, который скинджекил себя самого. А у его тела была мозговая травма и одна нога повреждена. Друг не мог разговаривать, ходил еле-еле, а счиститься с себя больше не мог. Он кончил тем, что стал попрошайкой на улицах Канкуна.
Алли подёргалась в своих путах. Потом отвела взгляд.
- Ну, может, со мной будет не так плохо... Но если ты меня не освободишь, мне вообще не представится возможности это узнать. Так ведь?
Джикс подобрал междумирный камень и бросил его в живой мир. Алли изложила свои намерения предельно ясно, но Джикс всё ещё сохранял нейтралитет в этой войне, и его задание было захватить Мэри, а не послать её к центру планеты. Наверно, Алли заслуживала того, чтобы отпустить её на свободу, но ему это создаст лишние проблемы.
- Если Мэри удастся уничтожить живой мир, - спросил он, - как по-твоему, что произойдёт после этого?
- А что, конец мира сам по себе недостаточно плох?
И тогда он спросил:
- С одним миром будет покончено, но ведь останется другой. Разве это так уж плохо?
- Ты и вправду так думаешь?!
- Может и нет, - ответил Джикс. - Может, мне просто интересно услышать твоё мнение.
Алли ещё раз попыталась высвободиться из пут, и опять из этого ничего не вышло. Они никогда не подавались.
- Так что, - снова спросила она, - ты меня отвяжешь?
- Мы это ещё обсудим, - как всегда уклончиво ответил Джикс и ушёл.
Джикс не принадлежал к тем, кто не спит. Обычно он ложился поспать, когда ему этого хотелось, а сегодня ночью ему этого как раз хотелось - возможно лишь затем, чтобы не думать о неприятных вещах. Однако как он ни старался привести свои мысли в порядок и уснуть, ничего не получалось. Джикс уверял себя, что путешествует на этом поезде только для того, чтобы собрать побольше информации перед возвращением в Город Душ и доложить королю обо всём, что довелось разузнать. Но он больше не был уверен в причинах своих поступков. Сначала он говорил себе, что когда они прибудут в Даллас, он покинет поезд, найдёт какую-нибудь большую кошку и отправится домой в её теле. Состав давно миновал Даллас, а Джикс так и не ушёл. Слишком многое в этом поезде было таинственного, привлекающего к себе его внимание: ведьма, спящая в кабусе, пункт назначения - о нём и сам король, конечно, не прочь узнать... Да, всё это было чрезвычайно важно. Но главной причиной, почему ему не хотелось уходить, была Оторва Джил.
После их последней встречи Джил подчёркнуто игнорировала Джикса, однако он частенько ловил на себе её взгляды искоса. Правда, стоило только ему в ответ уставиться ей в глаза, как она тут же зло хмурилась и шипела: "Чего пялишься?" Это всегда вызывало у Джикса улыбку.
Скинджекеры обитали в салон-вагоне; Джикс, тоже будучи скинджекером, пользовался этой привилегией, так что они с Джил постоянно мозолили глаза друг другу; и когда ей надоедало прикидываться, будто она его не замечает, она начинала задавать вопросы.
- И как давно ты этим занимаешься? Я имею в виду фурджекинг?
Истинный смысл этого вопроса был иным. Она хотела узнать, сколько ему осталось.
- Придёт время, когда моё спящее тело умрёт, и тогда я больше не смогу заниматься фурджекингом. Всё точно так же, как и для тебя.
- А, так ты знаешь об этом...
Джикс кивнул. Его превосходительство без обиняков объяснил ему всё насчёт его тела, лежащего в коме, так что Джикс знал: его способность к скинджекингу была временной.
- Когда я больше не смогу вселяться в чужие тела, когда стану обычным послесветом, я найду монетку и заплачу за путешествие к свету.
- Как? Сейчас у тебя нет монеты?
- Нет.
Сказать по правде, его превосходительство придумал своё, особенное, применение для междумирных монет, но Джикс не собирался рассказывать о нём Джил.
Он сменил тему:
- Почему у тебя такие волосы?
- Торнадо, - коротко ответила она и встряхнула своими лохмами с запутавшимися в них былинками и сучками. - Тебе не нравятся мои волосы, да? Они никому не нравятся. А мне плевать.
- Они взъерошенные, как у дикой кошки, - сказал он. - Я люблю всё дикое.
Она заёрзала, услышав это.
- А как насчёт тебя? - спросила она. - Как тебя занесло в Междумир?
- На меня напали, когда я спал.
Это была правда, но не вся. Он не рассказал ей, что на него напал ягуар, который как-то забрёл в их деревню. Джиксу нравилось думать, что во время своих странствий он, возможно, фурджекил ту самую кошку, что убила его, и, может быть, не один раз.
Когда состав-призрак прибыл в Остин, Джил спросила Джикса, не хотел бы он присоединиться к ним на "жатве".
- Ты бы забрался в циркового тигра, - предложила она, - и съел бы парочку малолетних негодников. А?
Джикс не мог понять, шутит она или говорит серьёзно, поэтому нашёл столь же двусмысленный и обескураживающий ответ:
- Кошкам не нравится человеческое мясо. Я употребляю людей только тогда, когда ничего лучше не подворачивается.
Он не присоединился к скинджекерам, потому что не был уверен, что боги одобрят "жатву". Вообще-то, майянские боги тоже отличались кровожадностью - в особенности боги-ягуары - но в старинных мифах, повествующих об их кровавых пиршествах, присутствовало некое благородство. В "жатве" же благородством и не пахло.