Меня захватывает мысль: что если все они навсегда будут вычеркнуты из истории человечества? Оно станет счастливее? Будет ли оно снова накапливать в себе зло, и упадет ли наконец Небо на Землю! Воцарится ли торжество Справедливости?
Я не могу ответить ни на один из вопросов, но мне нравится эта идея: что если история человечества лишится всей этой трескотни, и человеку не за что будет зацепиться.
А Тинка, моя Тинка - вздохнёт!
О, упыри! С каждым появлением на свет божий кого-нибудь из вашего племени, какого-нибудь горбатого душой или колченогого умом уродца человечество обретает жажду вечного недовольства собой, и тогда ему нужны киллеры.
Но помилуйте, скажут мне, но помилуйте...
И не подумаю.
- Ти, постой! Ты куда? Там нет жизни, там смерть...
- Смерть повсюду... Нужно жить, а не...
Мне упрёк?
Ха! А я что делаю?!! Сказать по совести... Что есть эта самая совесть?
Кому-то может показаться, что я выпил лишнего и мозг мой опьянен жаждой лучника или рыбака. Как бы не так - я трезв как стеклышко. Я и не псих. Никто не может уличить меня в том, что у меня сдали нервы. Я просто-напросто радею за торжество справедливости. Я защищаю рыжих, других, оставивших стадо. Это мои земные хлопоты. И разве я последний мужчина на земле! Одиночество? Об этом не может быть и речи! Я не то чтобы одинокий отшельник, нет, но я очень уединен.
И, знаете, мне приходится делать усилие, чтобы мысль моя не отправилась по дороге беспечных скитаний и не сорвалась в пропасть плотских желаний и вожделений. Это - трудно.
А здесь мы в Ватикане. Понтифик еще бодр и здоров. Какая у Ти восхитительная улыбка! А какие глазищи! Пропасть!.. Глянешь - голова кругом... И уже - летишь... Спасения - нет!..
Я себе еще тоже нравлюсь...
Что это: кто-то ломится в дверь?
Страх?
Да нет... Не-а!
Страшно было получить от деда затрещину...
Теперь страха - нет.
Закрыть глаза, открыть глаза, передернуть затвор...
- Стоп! - говорю я самому себе, - Стоп. Передышка!
Я стал разборчивее в выборе жертв и уже не палю без разбора в кого попало лишь бы утолить жажду мести, я теперь тщательно оправдываю свой выбор, разговаривая с собственной совестью, как с вифлеемской звездой. Я, и правда, дал слово быть глухим ко всему, что может мешать мне воцарять справедливость. Пока в корзине не останется ни одного патрона. Слышите - ни одного!
Ладно. Кто следующий?
Жизнь в оцепенелом исступлении?
Нет-нет! Жить мне нравится!
Зачем же я кошусь на зашторенное окно? Чтобы снова смотреть на шафранное око воспаленного солнца, затерявшегося в мареве лесных пожаров? Вот и снова земля в огне из-за этих вот...
Среди сокровищ, растерянных мною за жизнь, мне жаль только одно - свою Тину.
А ведь я ее теряю...
Корыстолюбец?
Да нет!
И вот тут уж позвольте... Пусть это будет мой благословенный изъян.
И мой генерал, и головоногий моллюск, и мастодонт, и стадо властителей с Плюгавеньким во главе - все это так, лишь чердачная пыль. Дело ведь не в том, что...
Все дело во мне. Все дело, конечно, в том, что...
Данте влюбился в свою Беатриче, я же - в свою...
Вы спрашиваете меня, кто я? Ха! Камень подними - и я там, дерево разруби - я там... Так кто я? И вы ещё спрашиваете?
Да, и вот еще что - запомните: в этом своем священном деле я - мастер.
- Аааааааааааааааааааааааааа! - ору я.
- Своим ором, - говорит Тина, - ты оглушаешь Вселенную. Не истери, пожалуйста! Но я же, я же не могу не орать! Тише! Тише вы все...
Это не истерика - крик! Моей хрупкой души...
Своим ором я хочу оглушить не только Твою Вселенную, но и себя. Как вы не понимаете - в моем оре - тишина мира!!!
Закрыть глаза, открыть глаза, бац, бац, бац... Не оскудел бы запас патронов, не свела бы судорога палец. И не следует торопиться, справедливость очень терпелива, она не терпит суеты.
Смахнуть со лба пот рукавом...
Я не припомню за собой такого - вкалывать до седьмого пота... Да-да, требуется увесистая лопата, чтобы сгребать в кучу весь этот урожай!
Нам так и не удалось побывать в Кумранских пещерах. Нет, сказала тогда Тина, Иерусалим не для меня. Вот Кайлас - это да!
А вот, лежа в водах Мертвого моря, она читает своего Ронсара. Дался он ей!..
Ах, какая прелесть - Ти в черном свитере вполоборота!
Игривая рыжая челка, прислушивающееся к моим словам и краснеющее от моих комплиментов, прелестное ушко... Ждущее моих поцелуев...
А какая кисть!
И какие пальчики - пальчики оближешь!!!
"Я целую Ваши руки, завидуя тому, кто целует всё то, чего не целую я".
О, держиморды, возьмите себе весь этот гнилой гнусный кашляющий и за-аикающийся мир... Оставьте мне мою Ти!
Не прикасайтесь!
Но куда, брат, тебя занесло? В самом деле, не пьян ли, не псих? Нет, не пьян, нет, не псих. В мире столько закрученных вывертов и гипербол, столько глупости и простоты - ум кубарем. И на все, я же знаю, не хватит патронов. Поэтому я выбираю главные мишени, превратившие гармонию в хаос. Скажем, Гамлет. Или Матисс. В чем мантисса Матисса, где кончается Джойс? И с чего начинается совесть? И другие вопросы...
У меня ни капли жалости. Есть еще патроны? А порох? А злость? Есть! Полно! Хватит, хватит, и не надо жалеть...Я-стре-ля-ю-во-все-то-что-мне-не-на-вист-но...
Как сказано - я уже пленник своей величественной страсти...
Раб!
Стопстопстоп, передышка, мир. Лоб мой взмок и ладони влажны... Перекур. Передышка. Пива! Нужен пива глоток. Или рюмочка коньячку? "Где же кружка?". И где же моя бутылка с вином? Наполовину пустая. Или все еще наполовину полная? Лечь на спину, ноги выбросить нарастяжку, руки - в бок, веки - напрочь, запечатать, задраить, как люки в танке, темнота, ночь, тишина и покой... Ни единой мысли, ни плохой, ни хорошей, ни шевеления ни одной мозговой извилины, ни ветерка, мозговой штиль, а не шторм, мертвая тишина, мрак вселенского абсолюта...
Ты же пьян, таки пьян!!!
Ничегошеньки! Я?! Ни-ни...
Полежать, поостыть. С десяток секунд... три, четыре... целая минута, и вдруг назойливая тревожная мысль: хватило бы только патронов! Хватит, хватит... Сэкономлю на ком-то, на толстотелом Рубенсе или на тонюсеньком жаленьком Кафке. И на Ге, и на По, можно и на Ги де Мопассане или на Золя... На Чехове! Да! И на "Крике" Мунка! Да, на крике... И еще на Гомере, на Гомере - точно! И на... Но не на де Саде... Не на...
А всех этих Гегелей и Спиноз, Шопенгауэров и Шпенглеров, Марксов, Энгельсов с их Гегелями и Фейербахами - всех в расход. Ведь это они все - творцы истории - сделали мир таким кривым и вонючим.
Всех - к собачьим чертям!
Плакал чумной барак: Снова бардак в Раю...
Если бы добрый знак... Если бы - Гамаюн..."
И выходил босой в рубище Бог из масс,
Нёс сквозь морозный дым нимба дрожащий свод,
Пялил через прицел томно прищуры взвод,
Это моя страна. Это мои друзья.
Это чумной барак. Третья от печки - я.
Значит, я должен быть первым! Или вторым. И не от печки! Первым! Просто первым! Чтобы прикрыть Тину в этом очумевшем от плача раю.
Значит, я должен... Ведь если не я, то...
И, вот здорово! - как только они стали моей легкой добычей, у меня пропало желание нажимать на курок. Но дело сделано, ничего уже не вернешь.
Я понимаю: все это только пена моей ненависти к этому миру, только пыль...
Отлепилась бумажка на бутылке, я приклеиваю ее еще раз. Читаю: "Не забудь...".
Я, конечно, готов запустить ею в стену - бац!
Смахнуть слезу...
Я расстреливаю Наполеона и Гамлета, и Дон-Жуана, и...
Стоп, а этот-то кто? Переметчик... А, попался! Тут, тут и этот ублюдок! Что за имя такое? Надо же - Пере-Метчик! Надо же! Так выверено и точно! О, мокрица! А я уже было убоялся его потерять. Как же он выполз на свет божий? Кто, кто взял на себя труд выволочить это чудовище из логова тьмы и невежества? Какая сука? И всех этих рябомордых горилл и квадратноголовых кинг-конгов? Какая сука?..
Меня часто спрашивают, зачем я так красно и яростно называю эти черные имена. А как же! Я их не называю, видит бог - выплевываю. Я сыт этой блевотиной, сыт по горло... И должен же этот мир в конце концов выпрямиться, прозреть. А для этого он должен знать всю эту нечисть поименно... Чтобы даже их внуки и правнуки, а потом и пра-правнуки сочились судорожным стыдом при одном только упоминании этих существ. И не беда, что у этого Еремейчика нет и не будет собственных детей - тут уж, слава богу, природа и история отдохнут - у него не будет не только будущего, у него не будет даже спичек, чтобы разжечь под собой очищающий огнь - милостивый костер покаяния...
И еще: это то, что выпирает, и от этого не спрячешься...
Руки так и чешутся... Да что руки - зубы! Эти вандалы... Эти сатрапы...
Мне бисировал бы весь мир, если б знал, от какой мрази я его избавляю!
А вообще-то это широкая философская тема. Трудная...
Жаль, что никому нет дела до моей философии очищения и преображения: мир - вымер!
Заели комары... Жалобно-жадно атакуют, жужжа, зудят: ззззззззззз...
Бац!..
Ну, кто там еще?..
- Да ты спишь!..
Сплю?! Ах, я - спал. И все это мне только приснилось. Сказывается бессонная ночь, ведь работать надо и днем, и ночью.
Работать! Патрон в патронник...
А какие бы ты хотел, спрашиваю я себя, чтобы здесь взошли всходы? Да, какие? Если ты только и знаешь что сеять свои свинцовые пули ненависти и презрения.
Я хочу лелеять и пестовать ростки щедрости, щедрости...
Щедрости! Неужели не ясно?! Нате! Хорошего - не жалко!
Мне вдруг пришло в голову: "Не думай о выгоде и собственном интересе. Это - признаки бедности. Чистые люди делают пожертвования. Они приобретают привычку Бога".
Это - Руми...
Бедные, бедные скряги-толстосумы, когда же вы, наконец, приобретете в собственность не только реки и острова, не только дворцы и замки, не только маленькие планеты...
Но и привычки Бога!
Ведь жадный - всегда больной.
Мои пули - пилюли для Жизни...
- Тииииииииииииииииииии!..- ору я, - помолчи, послушай!..
- Не ори ты, я слышу, говори...
- Ты-то можешь меня понять, ты же можешь, можешь!..
- Ты - верблюд.
- Я - верблюд!?
- Тебе никогда, слышишь, никогда не пролезть сквозь игольное ушко. Твоя жадность...
- Жадность?
- Жадность к насилию...
- Это не насилие, это - чистка конюшен...
- Тебе никогда...
- Мне?! Не пролезть?! Да я...
- Твой мозг отягощен местью, как мешок богача золотом.
Сказано так сказано. Сказано от сердца.
- Тишенька, - шепчу я, - я не верблюд. Вот послушай...
- Ты - пустыня.
Ах, эта бесконечно восхитительная, таинственная и загадочная пресловутая женская мужская логика!
Но Тина - за Руми, я знаю. И за меня!
***
А что мне делать вот с этой красивой страной? Глобализм! Глобализм не пройдет, решаю я, и беру на мушку Америку. "Yes it is, - думаю я, - its very well!".
Бац!..
Это моя страна. Это мои друзья.
Это чумной барак...
Третий от печки - я?
Первый! Первый! Я - просто первый!
Я слышу: "Ты должен делать своё дело хорошо! Ты должен быть первым!"
Ха! А то!..
А вот и Здяк! Хо! Ну и боров! Архипов бы сказал: хряк!
Крррохобор!.. Взяточник!.. Ворье!..
Академик?
Да какой там - шпана, местническая шушера!..
Бац...
O tempora, o mores! (О времена, о нравы! - Лат.).
Я подслушиваю и подсматриваю, выведываю и даже вынюхиваю. Это подло, я знаю. Но я веду себя так, как подсказывает мне мой инстинкт правдолюбца.
Ах, знай я, что мне придется разруливать весь этот мерзкий мир, я бы...
Это снова стучат?
Я ищу оправдание своей странной страсти, объяснение... Я так думаю: чтобы выправить горб этого мира, нужна воля. Воля есть. Теперь нужна вера: ты и твой Бог, и твоя Вселенная - едины. Это бесспорно! Значит...
И я снова хватаю бутылку.
...значит, думаю я дальше, значит...
Я ведь не насилую себя, не принуждаю себя жать и жать на курок, целя свои пули в морду мира, я это делаю и без всякого наслаждения, подчиняясь лишь одной-единственной мысли - Вселенная справедлива. Значит я - карающая рука Бога! Бог и выбрал меня, чтобы вершить Свой Страшный, но и Безжалостно Справедливый, Свой Тонкий и Выверенный, да-да, Воистину Филигранный Страшный Суд. Над людьми. Ведь люди - это самые тонкие места жизни! И все эти п.авловы и здяки, рульки и ухриенки, и уличенки, переметчики и чергинцы, штепы и шапари, и шпуи... все эти мытари и жнецы, бондари и швецы, все эти шариковы и швондеры, это шшша-акальё... эти стервятники и гиены, что так падки на падаль, эти лавочники и мясники, эти шипящие, сычащие, гавкающие и блеющие...
Все эти головоногие моллюски и пресмыкающиеся, членистоногие и...
Мокрицы и слизняки... Вся эта плесень...
Клопы!..
На вые жизни... ...
Птьфу!..
- Аааааааааааа...
Какая липкая мерзость...Планарии! Во: планарии... Из жадности у них рот сросся с задницей.
Вооооооооо-ды!.. Воды!.. Хоть руки умыть...
Господи, сколько же их развелось! Неужто и Небо уже ослепло?!!
Какая немыслимая средневековая тоска видеть эти икающие и порыгивающие слепо-немо-глухие сытые рожи, словно завезенные сюда с острова Пасхи! Какая каменная тоска!
Я понимаю: жизнь уйдет в песок, если я отступлюсь.
Я не хочу, не могу больше ждать нового очистительного Всемирного Потопа. Когда там эта земная ось даст еще крен? Когда там врежется в Землю какой-то там астероид или комета Галлея, или Апофис? Кто сказал, что в 1012 году? Нострадамус? Кейси? Мессинг? Или эта Глоба?..
Не-не, 1012 год не для меня.
И он давно кончился!
"Остановите Землю, я сойду!"
Я бы и этот чертов коллайдер разнес вдребезги...
"Не надорвись, милый...".
Да-да, я тебя понимаю, милая Ти, нет ничего более отвратительного, чем месть. Но иногда, понимаешь, даже самое отвратительное играет неизменно очень важную роль - отражает блеск прекрасного! Так разве я не прекрасен в своем порыве очистить лик Земли от заик? От лая гиен и вони корыт...
Смотри, смотри, как сияют мои глаза, когда я своими смертоносными пулями рушу устои этого мира хапуг и ханжей, невежд и ублюдков? Разве благоговейный блеск моих ясных зеленых глаз тебя не радует? Ведь, как и любое другое, мое кровопускание - врачует! Оно - плодоносно!
Понимаешь, мы ведь не должны быть сильнее самого слабого, самого обездоленного, но мы должны быть сильнее всех этих мастодонтов и монстров, всех этих уродов и упырей!.. Должны! Мы же в неоплатном долгу перед вечностью...
Почему наушники сняты? Мир орет точно его режут на части!.. И этот неумолкаемый стук... Я снимаю наушники, и ор мира вонзается в уши: болььььь!..
Тинннннн...
Звонят колокола...
Время от времени я замираю... Fuge, late, tace, quiesce! (Беги, скройся, умолкни, успокойся! - Лат.). Я заставляю себя прислушаться к себе, утихомирив бег собственной плоти. Бежать? Но куда? Куда ни глянь - везде люди... Слушай, спрашиваю я себя, неужели все это доставляет тебе удовольствие? Неужели...
Нет-нет... Какое же это удовольствие? Это бальзам на раны моей нежной души, ага... И никакое, скажу вам, не удовольствие...
Что ж тогда?
Я где-то уже говорил: это - оргазм, думаю я, и запрыгиваю в наушники...
Там - Бах... Вот спасение!
Понимаете, есть Бах, и есть остальные... Поэтому - Бах!..
В патроннике, я знаю, предпоследний патрон. И еще один - про запас, на тот случай если... Никаких "если"!
Ну же!
Я жму на курок что есть силы! Но нет! Ничего! Ни высверка из ствола, ни отдачи в плечо, ни шороха, ни звука...
Неужели осечка?! Значит - промах, крах... Но вдруг - темень, ночь. Я погружен в темноту, как в преисподнюю ада. Что, что случилось?! Ни звука в ответ. Тишина. Жуть. Мне страшно шевельнуться, страшно закрыть глаза. Я сдираю с ушей наушники, но от этого в прицеле не становится светлее: там - ночь, тьма, ад кромешный. Я не могу взять в толк: я мертв, умер?..
Где-то ухает молот, визжат тормоза, и вскоре я слышу, как капает вода в ванной, затем слышу собственное дыхание... И этот неумолкаемый стук!..
Жизнь продолжается. А я сижу в темноте и не предпринимаю никаких попыток что-либо изменить. Наконец щелкает замок входной двери, а за ним выключатель. Света нет.
- Кто-нибудь в доме есть?
Ти! Вернулась! Тишенька... Тебя отпустили!..
- Да, - произношу я, - есть.
- Почему ты сидишь в темноте? Накурил!.. Здесь же...
- Тебя отпустили?!
- И в такой духоте? Здесь же нечем дышать!
- А, - с досадой произношу я, - опять свет отключили...
И снимаю свою натруженную ладонь с мышки компьютера, закрываю теперь без всякого страха глаза, надо же им дать передышку, и спрашиваю:
- Ты вернулась?
- А ты все стреляешь?..
- Без этого наша жизнь была бы неполной...
- Лучше бы ты... Свечу хоть зажги...
Лучше?!! Разве может быть что-нибудь лучше?
Я молчу. Я жду, когда снова дадут свет, ведь у меня еще столько патронов! И еще один, про запас...
- Я сама заплатила, - говорит Тина, - тебя не допросишься.. Окно хоть открой...
И тотчас дают свет! Ну, слава Богу!!!
- Ага, - говорю я, - спасибо.
- Пожалуйста... Ой, что это у тебя с лицом?
- А что?
- На тебе лица нет!
Я жду, когда придет время слёз. Я люблю (садюга!), когда озерца слез вызревают в её дивных глазах. И совсем неважно - это слёзы радости или грусти, восторга или печали. Её слезы - немой крик души! Непомерный ее труд. Своими слезами она дает жизни шанс на спасение.
Я жду...
И знаю, я крепко знаю - она не заплачет. Она у нас - воин. Воин! Воины - не льют слёз ни ручьями, ни каплями...
И вдруг ясно ощущаю: да! Это ее запахи, именно так пахнут ее руки, ее шея, ее волосы... Неземная полынь...
- Ой, что это у тебя?
Тина тянется рукой к моему лбу, к вискам, нежно прикасается, затем смотрит на свои славные пальчики.
- Кровь?.. - она смотрит на меня с удивлением и, наконец, я вижу в уголках ее глаз бусинки слёз.
Наконец-то! Пришло, пришло-таки время слёз...
- Ах, кровь, - произношу я как можно более равнодушно, - это же... Знаешь... Это кровь Христа...
Это правда! Росинки кровавого пота на моем лице - свидетельство непосильной работы! Эти капельки, просочившиеся на кожу из-под тернового венца, священной тиары, которую я вот уже целый день и всю жизнь чувствую на своей голове, - это капельки моей нежности к миру...