Лист 23
Да, вы правильно интересуетесь! Конечно же, улучил я минутку в тот вечер и спросил Алая о графском сыне Баалару Хидарай-тмаа. Нет, разумеется, я не только не раскололся о том, зачем графёныш к нам пожаловал, но даже и о том, что назавтра мне предстояло его выгуливать. Сказал, что юный граф прыщи сводить пришёл, и что краем уха услыхал я, в кабинет на звонок входя, как Баалару этот господину про Благородное Училище сказал, дескать, учится он там. Вот и любопытно мне, значит, стало, не знает ли Алай такого. По годам вроде близко.
Ну конечно, знакомец оказался! Хоть и не в одном классе учились - Баалару годом старше, но всё равно они же там все друг друга знают.
- А ничего, - пояснил Алай, - неплохой пацан. Не вредный, не обзывался, родом своим не кичился, хотя и мог бы - Хидарай-тмаа в золотых свитках уже тысячу с лишним лет значатся. Только очень уж стеснительным он тогда был, оттого и потешались над ним многие. И слабый к тому же, как занятия по ручному бою, так он в последних. Ну, может, сейчас что изменилось, сколько времени-то прошло…
- Ты осторожнее всё-таки! - посоветовал я. - Когда приём, возле дома не крутись, на глаза не попадайся. Он же сюда ходить будет, пока все прыщи не сойдут. Вдруг тебя увидит, вспомнит - и разболтает. Не по злобе, а так, по глупости. Мало ли кто рядом услышит… А ты же в розыске…
Вот и поговорили.
А на другой день погода исправилась. Облака ветром вдаль утащило, на синее небо солнышко выползло, и утром как вышел я на двор, горшок ночной выносить - так и замер прямо. Играет солнышко, в лужах отражается, капельки на оставшихся листьях блестят, словно камни драгоценные, всеми цветами переливаются. У меня аж настроение поднялось, хотя как проснулся, мрачен был - всё мне в тот миг не нравилось. И прогулка предстоящая, и перед Алаем было как-то неудобно, и за этого самого потерявшегося Алиша боязно. А ещё грызло меня, что так давно я в доме господина Алаглани живу, а только и установил, что чародейство и впрямь есть. Главного же - как именно оно творится, до сих пор не ведаю, и что хуже того, понятия не имею, как это вынюхать. И к тому же о паутинке один раз нарушенной я не забывал. Один раз нарушена - а после нет. Значит, нюхач здешний хитрее, чем мне думалось. Понял, что кто-то его просёк, и стал осторожнее.
Но, почтенные братья, вот ведь как смешно человек устроен - стоит прекратиться дождям, солнышку выглянуть, и как-то затихают все тревоги. Словно зубная боль после того, как отвар из листьев девятисильника выпьешь.
Ну ладно, к делу так к делу. В общем, не успел господин позавтракать, как наш юный граф в ворота позвонил. Там, кстати, хитроумно устроено. Если кто снаружи верёвку дёрнет, сразу несколько колокольчиков звонить начинают, и во дворе, и в доме - причём и в людской, и в кабинете господском. Верёвка снаружи в ход колесо приводит, а от того колеса под землёй, в деревянных осмоленных коробах другие верёвки протянуты.
В общем, побежал я встречать, провёл графёныша в малую гостиную, а сам мигом к господину, доложил.
- Раненько что-то он, - заметил господин, доедая говядину с тушеными овощами.
- Их сиятельство говорят, они вышли из дому в обычное время, как в Училище, чтобы никто не подумал ненужного. Ну и чтобы не болтаться на улице, сразу сюда прибежали, - пояснил я.
- Ну, тогда пускай ждёт. И сам сходи на кухню, поесть не забудь. На голодное брюхо работать не с руки. А ты ведь понимаешь - не гулять тебе сейчас предстоит, а работать. Это сиятельство гулять будет, правильные флюиды впитывать. Но и то - пока будешь с ним рядом, не зови его сиятельством, а называй просто по имени. Мало ли… ушей на улице много…
Ну, спасибо, просветил! Такие вещи не то что я, Гилар, но даже и купецкий сын сходу понимать должен. Однако не заводиться же мне! Молча поклонился.
- Да, и вина Баалару не предлагай. Раз уж он собрался побыть простым парнишкой, то пусть привыкает к простому обхождению.
Это господин верно заметил. Пускай потомится в гостиной.
Потому я неспешно на кухне потрапезовал, да и пару хлебных ломтей в узелок завязал, чтобы, значит, если захочется на свежем воздухе. Проверил одёжку свою, попрыгал, похлопал - всё было ладно. Тогда я за графёнышем пошёл.
- Ну что, ваше сиятельство, айда одёжку выбирать. И уж простите, да только господин велел, пока вы в той одёжке будете, по-простому к вам обращаться, без сиятельств.
- Конечно! - вскочил Баалару. - Я как раз сам хотел о том просить. Знаешь, как надоедает всё это - блистательный, высокородный…
Я, конечно, не знал, но догадаться можно. Особенно учитывая рассказ Алая. А ведь, почтенные братья, легко себе представить, что всё иначе обернулось, и это Баалару бы сейчас ведал тут аптекарским огородом, а его светлость, высокородный господин Алай Гидарисайи-тмаа, пришёл к господину за тайным его искусством. Ну или просто прыщи сводить… И как подумал я это, то решил не чиниться особенно, а говорить с Баалару так, как с Алаем бы говорил.
Повёл я его вниз, в кладовку, где одёжка хранилась. Там уж, поверьте, было из чего выбрать. Понятное дело, рвань нам не требовалась - ведь не бродяжкой Баалару следовало одеть, а вполне прилично. К примеру, как ученика медника или горшечника, или купеческого мальчика на побегушках. Поэтому подобрал я ему куртку суконную серую, и штаны с карманами, тоже суконные, только чёрные, на голову картуз, на ноги башмаки кожаные с подошвой деревянной. Графа в таком не признать, но и не босота какая.
Думал, потребует, чтоб отвернулся я, когда переодеваться станет, но не потребовал. А я сообразил, что меня-то ему чего стесняться? Мало, что ли, в графском доме слуг вокруг него бегало? Ну вот и я такой же. Лакей. Оно и ладно, не в друзья ж мне к блистательному набиваться. Пусть сначала, как Алай, всего лишится и в розыск попадёт.
- Ну, готов, что ли? - оглядел я графёныша строгим взглядом. Вроде и ладно, одёжка мастеровая на нём сидит словно на него и пошита. Башмаки деревянные раздолбаны, на холщёвых штанах заплатка сзади. Только вот рожа… И не то беда, что умытая, а что глаза уж больно не простецкие. Верно сказано, добрые братья, соколиного птенца с воробьём не спутаешь. Хотя и другое сказано: не всяка стрела в цель попадает. Уж разок прогуляемся, да и время рабочее, все при делах, кто там в парнишку пялиться будет…
И отправились мы на прогулку. Понятное дело, не через ворота, нечего дежурившему при них Хайтару лишнее видеть. Дальней калиткой, что над оврагом, выбрались, а там в кусты, потом на пустырь, и скоро на Сотскую вышли. А оттуда уже на солнце повернули, к востоку, стало быть.
Ну, идти да молчать странно было бы. Коли двое пацанов мастерового вида праздно шатаются, они болтать должны. А ежели молчат - то со стороны приметнее. Потому и приступил я к своему нежданному приятелю с расспросами:
- Слышь, Баалару, тебе лет-то сколько?
- Четырнадцать. Точнее сказать, скоро пятнадцать, как раз после дня Пришествия будет.
- Ровесники, значит, - сказал я чистую правду. - Хотя ты на два месяца постарше будешь, я-то в Растаянье родился. Как раз когда снега сходят. А что, богато вы живёте? Ты ж, как я понял, очень знатного рода. Небось, на золотых тарелках кушанья подают?
Засопел Баалару, не понравились ему мои слова. А на то и расчёт.
- Не настолько мы богатые и уж точно не настолько чванливые, - буркнул он. - С обычных тарелок едим, из обычного фарфора. И кроме того, я считаю, нужно человека оценивать по уму и сердцу, а не по тому, сколько у него золота в сундуках.
Ну кто бы спорил? Однако ж и поспорю, интересно ведь.
- Это ты, Баалару, настоящей нужды не знал, вот и говоришь так. Потому что коли беда скрутит, уже и не до благородства будет. Когда мелких кормить нечем, иная мать и до весёлого дома дойдёт, а уж скрасть чего и вовсе не постесняется. Чтобы по уму да сердцу жить, в сундуке кой-чего всё-таки нужно. Может, и не золото, может, и медь, а всё ж не паутина.
Графёныш помолчал, подумал. Потом возразил:
- Но ведь по Святым Посланиям иначе сказано. "Не надейтесь ни на золото, ни на медь, ибо изоржавело ваше золото перед лицом Создателя, и позеленела ваша медь, в труху превратилась. Чистый же сердцем превыше золота и меди, и дела любви творить может и в нищете, и в богатстве".
Вот ведь смешно получилось, братья! Не кому-нибудь, а мне против Посланий говорить тогда пришлось, точно отступник я и искуситель. Но вы же понимаете, так нужно было. Слишком набожный слуга в наше время редкость. Так зачем давать лишнюю наводку?
- Это ж давно сказано, больше полутора тысяч лет. Тогда, может, оно и верно было, а сейчас сам погляди, жизнь другая. Человек человеку точно крыса, и редко бывает иначе, - произнёс я с мудрым видом, словно профессор в Благородном училище.
- Ну а твой господин? - спросил Баалару. - Он что, тоже крыса?
И представилось мне, будто не разговоры мы разговариваем, а на саблях сражаемся. Не настоящим боем, учебным. Выпад, поворот, уход. Подскок, поворот, защита. Да уж знаю, братья, знаю. Тут среди сидящих есть и наставник мой.
- Господин не крыса! - согласился я. - Редкой доброты он человек. Но, заметь, в сундуках не пусто, есть с чего добро творить. Вот, к примеру, взять кормёжку. Мы ж кто у него? Слуги. А кормит сытно, и мало того, тем же самым, что и сам ест. Не у всякого слуги в каше будет мясо, и не по великим праздникам, а на всяк день. Так ведь не с неба же оно сыплется, а за счёт прибытка от его лекарского искусства. Вот ты ж нему пришёл, хворь свою лечить, не за бесплатно же? Небось, папаша твой граф немало огримов отвалит? А с тех огримов и мясо в моей каше…
Юный Баалару задумался. Видно, трудно ему было вот так сходу соврать, что, мол, да, большая такая, мол, куча огримов. К честности, видать, приучен сызмальства. Ну что с них взять, с высокородных?
А меж тем, болтая, прошли мы уже Сотскую, и взяв чуть левее, вышли на Болотную, от которой, если никуда не сворачивать, после восточных ворот начинается большая восточная дорога. Но нам не надо было к воротам, нам надо было между складами и вторым погостом. Места не больно-то приятные. Во-первых, грязища непролазная. Это ведь только в тот день солнышко нас порадовало, а до того всё дожди лили, и развезло знатно. Как вернёмся, штаны сразу в корыте застирать надо будет. Самому. Хасинайи-то больше нет.
Вспомнил я про Хасинайи, и точно облаком для меня затянуло солнце, хотя небо-то как раз чистое было, и старалось оттуда солнышко, не жаркое уже по осеннему делу, но всё такое же яркое. Но я шёл как в тени, и вспоминалось мне то одно, то другое. То жирная харя купца этого, Баихарая, то полугрош, что кинул он тогда мне, то синие пятна на лице Хасинайи, то чёрная щель могилы, вырытой в саду. И такая лютая тоска меня взяла, что хоть в голос вой. А нельзя в голос. Работаю ведь, и нужно весёлым да недалёким парнишкой быть, аптекарским слугой.
- А твой господин и впрямь добрый? - вклинился в мои мрачные мысли Баалару. - Мясо в каше ладно, а в остальном как?
- А что в остальном? - сделал я вид, что не понял. - Жалованье платит, работой сверх меры не нагружает. Чего ещё надо?
- Он строг с вами, слугами? Кстати, я заметил, что взрослых слуг он не держит, только мальчишки. Отчего так?
Хоть и лежала у меня на душе тень, а всё же в мыслях я улыбнулся. Вспомнился мне первый свой день в аптекарском доме, как я Алая обо всём выспрашивал.
- Почему мальчишки, говоришь? Да потому что господин мой не мельник, не кузнец, не сельский владетель. Работа аптекарская такова, что взрослой силы не надобно, а мальчишке и платить можно меньше, и жрёт он тоже не как взрослый мужик. Ну а если где по хозяйству и потребуется сила, на то у нас Тангиль есть, ему хоть и нет ещё восемнадцати, а здоровый он как бык! Бричку на вытянутых руках поднять может, понял?
Баалару кивнул.
- А у нас дома много слуг. И дети есть, и взрослые, и совсем уже старенькие тоже есть. Раньше они холопами были, но как Новый Порядок установился, папа им сразу вольные написал и выделил земельные наделы. Из человеколюбивых соображений. Только большинство из них уходить не захотело, осталось при доме. И папа говорит, что вообще-то это в убыток. Не нужно в домашнем хозяйстве столько слуг, да и жалованье им платить приходится. Но не выгонять же, это было бы бесчестно…
А всё же не до конца мне доверяет графёныш. "Из человеколюбивых соображений". Правда, да не вся. Про то, что старый граф своих людей от государственной кабалы спасал, про то Баалару не обмолвился. Ну и ладно, не будем, как сказал бы брат Аланар, заострять.
- А твой отец, он со слугами как? Строг? - задал я очевидный вопрос. - Если что, дерёт?
Вот тут юный граф обиделся по-настоящему. Чуть в ухо не двинул.
- Не смей так думать про моего отца! - закричал он. - Ты что, думаешь, что раз граф, значит, зверь?
Хорошо ещё, пустырём мы шли, и громкий его голос никому не был слышен.
- Да я так, просто спросил, - сделал я вид, что смутился. - Спросить-то можно? Только не ори больше, ладно? А то сейчас все сбегутся тебя послушать.
- Отец никогда не поднимал руки на слуг! - свистящим шёпотом заявил Баалару. - Он всегда говорил, что это низко и подло - бить беззащитного!
Да, братья, знаю, бывают такие высокородные, которым слугу поучить невместно. Слишком много у них в мозгу благородства. Только мозг - он ведь не безразмерный, и избыток благородства подчас оборачивается недостатком ума. Ведь если слуг не держать в строгости, они ж всё развалят и разворуют!
- Что, вообще никак и ни за что не наказывает? - присвистнул я. - Это ж никакого порядку не будет.
- Ты не понимаешь, - вздохнул Баалару. - Есть у нас порядок, но не потому, что боятся они, а потому что огорчить не хотят. Не по страху потому что, а по любви и уважению.
Подумал я тут, что наверняка не обо всём графёныш знает, что жалеют его по малолетству и не все домашние обстоятельства открывают, но спорить не стал.
- А у твоего господина иначе? - помолчав, спросил он в свой черёд. - Он-то вас как, наказывает?
Ну, не про телегу же мне было ему рассказывать! А если просто о телеге умолчать, то получится у нас, как в дому Диурамиля Хидарай-тмаа. Но господин Алаглани не благородных кровей, и выйдет явная неувязка.
- Господин Алаглани добрый и справедливый, - сообщил я. - Но порядок строго блюдёт, да и сам посуди, как же без порядку в таком важном деле, как аптекарское. Если нас в кулаке не держать, то лениться станем и со снадобьями чего-нибудь напутаем, а через то невинному человеку смерть может приключиться. И потому ежели кто из нас провинится сильно, то господин его прутом учит. И правильно, это знаешь как ум прочищает! Вот недавно я смесь целебную составлял, да всё напутал, из-за меня больному вовремя лекарство не приспело. И господин меня так отодрал, что неделю садиться не мог. Зато теперь уж со всем тщанием работаю!
Ну, приукрасил малость, зато вышло жизненно. Если даже допустить, что графёныш кому-нибудь перескажет наш разговор, то ни малейших странностей в поведении главного столичного аптекаря не будет. Аптекарь как аптекарь.
Баалару надолго задумался. А и впрямь, ну что тут возразишь?
- Ну, может, для господина простого происхождения это и разумно, - изрёк он наконец. - Но что позволено аптекарю, то недопустимо для аристократа.
- Очень я, смотрю, вы нежные, высокородные господа, - сплюнул я под ноги. - Тебя, небось, дома и не секли ни разу. Если в чём накосячишь, то с тобой умные разговоры ведут…
Забавно было видеть, как он сдулся.
- Ну… это же совсем другое. Когда отец сына розгой учит, это одно, это и в Посланиях завещано. Так это же сына… а для твоего господина ты просто слуга.
И тут уже я замолчал, потому что… Видите, как оно непросто всё? Даже кто я для него, и то непросто, а уж кто он для меня? С одной стороны если глянуть, то господин, коему я нанялся служить. С другой - сами понимаете. Работа есть работа. С третьей - очень возможно, что зло, долженствующее быть истреблённым с лица земли. А вот если с четвёртой посмотреть… Но смотреть с четвёртой будем не сейчас, дойдёт ещё речь до четвёртой стороны.
А меж тем прошли мы пустырь и оказались на Первой Медниковской. Да, братья, той самой, где не так давно я по господскому поведению лично в руки передал письмо. Только с другой стороны вышли, с дальней, где когда-то слобода медников была, а ныне длиннющие сараи казённых складов. Собаки там за забором злющие, и лай подняли, будто мы с Баалару к ним за тухлой рыбой лезть вздумали. А мы не вздумали, мы порядочные мальчики, ученики… да хотя бы стекольщика. Стекольщика - потому что ихняя слобода на другом конце города, а значит, надёжнее. А коли кто спросит, коим ветром нас в этакую даль занесло, то уж найду чем отбрехаться.
Идём мы, значит, по улице, башмаками грязищу месим, и чувствую я - что-то как-то здесь не то. Или новое что-то появилось, или не хватает чего-то.
И ведь верно! Ещё издалека я увидел пепелище. Поначалу оно огромным показалось, будто весь квартал выгорел. Чёрное такое пятно, какие бывают от крысиной чумы. Да, я знаю, что чумы уже сто лет не было, но брат Аланар показывал картинки в книге.
Потом, как подошли мы ближе, стало понятно, что квартал-то как раз уцелел, а пострадал лишь один дом. Ну, точнее сказать, не только дом, а всё подворье. И все сараюшки его хозяйственные, амбары, да и флигель. Остались только брёвна обугленные и кирпичи закопчённые. И ни тряпки какой, ни прочей уцелевшей вещи.
Вокруг пепелища на врытых кольях верёвка натянута. Ну, это понятно, городская стража поставила. Закон такой есть, против мародёрства - мол, ни шагу вперёд, здесь чёрное дело свершилось и ведётся расследование, а коли нарушишь границу, то уж не взыщи, когда тебя кнутом обдерут или, того хуже, в сообщники поджигателей зачислят.
Вот, значит, как с купцом-то вышло. Недолго мучился Баихарай от заклятья лекарского. И честно признаюсь вам, братья: в тот миг пожалел я о том, что всё подробно про купца записал и в известное место положил. Понимал, конечно, что как вы сделали, милосерднее будет, и Послания то же велят - грешника огнём очищать, дабы за чертой земного бытия была у него возможность избавиться от муки вечной. Но всё-таки, думал я, может, вот в этом случае не стоило милосердствовать? Купец ведь, по совести говоря, заслужил не быструю смерть, а долгую и страшную жизнь. Кстати, братья, а домашние его как? Вывели их? Или тоже?
Говорите, не моего ума это дело? Да как же так, почтенные братья? Как нюхачить в дому господина Алаглани, так моё, а в таких вот делах, оказывается, слишком юн я? Ладно бы тогда… Три года назад, мне брат Аланар правды всей говорить не стал, да только у меня мозги есть, сам после догадался. Но ведь и брат Аланар потом признал, что кого следовало, тех просто связали и в лес отволокли.
А я помню, как он тогда мне сказал. Тоже, кстати, осень была, и сумерки снустились вечерние, я в горнице свечи зажёг, потому что глаза уже устали, а дочитать хотелось. Как раз "Большую книгу землеописания" читал, которую брат Аланар велел до дня Гиури Светлого изучить. Интереснейшая, кстати, книга, вот бы что с Алаем обсудить стоило, кабы свела нас Высшая Воля при иных обстоятельствах.