Пока я размышлял таким образом, гости заметно разогрелись. Меж ними пошли шутки и легкие подкалывания. Не хватало только, чтобы проснулся Межеумович и ввязался в идеологическую драку за торжество материализма. А мысли Анаксимена в какой-то степени, как мне кажется, давали для этого повод. Но тут Каллипига, сжав мне плечо пальцами, начала декламировать Гесиода:
- Прежде всего во вселенной Хаос зародился, а следом
Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,
Сумрачный Тартар в земных залегающих недрах глубоких,
И, между вечными всеми богами прекраснейший, - Эрос.
Сладкоистомный - у всех он богов и людей земнородных
Душу в груди покоряет и всех рассужденья лишает.
Черная ночь и угрюмый Эреб родился из Хаоса.
Ночь же Эфир родила и сияющий день или Гемеру:
Их зачала она в чреве, с Эребом в любви сочетавшись.
Гея же прежде всего родила себе равное ширью
Звездное Небо, Урана, чтоб точно покрыл ее всюду
И чтобы прочным жилищем служил для богов всеблаженных;
Нимф, обитающих в чащах нагорных лесов многотенных;
Также еще родила, ни к кому не входивши на ложе,
Шумное море бесплодное Понт. А потом, разделивши
Ложе с Ураном, на свет Океан родила глубокий…
И под убаюкивающую эту декламацию я начал грезить, представляя Хаосом себя, а Каллипигу Геей; путаясь в череде соитий и рождений, пробираясь через завалы мифов и траншеи научных гипотез и теорий. Что мне нужно было? Стать первоначалом? Создать Вселенную? Познать самого себя? И тут я понял, что ничего мне не нужно, кроме ласкового поглаживания руки Каллипиги, кроме нее одной…
- О-хо-хо! - закряхтел чуть выше Сократ, и я очнулся.
Они уже снова спорили.
- А ведь Хаос в гесиодовской "Теогонии" является наиболее неясной фигурой, - сказал Анаксимен. - Из какого вещества состоит Хаос, однороден ли он по составу или представляет собой смесь всевозможных веществ - все эти вопросы остаются открытыми в тексте Гесиода. Известно лишь, что Хаос появляется первым, и это независимо от того, говорит ли поэт о Хаосе как существовавшим вечно или как о чем-то ставшем. "Теогония" Гесиода допускает некое первобытное состояние: какое - неизвестно, а дальше этого не идет.
Тут в разговор вступил Анаксимандр:
- Да, обычно под термином "хаос" разумеют беспорядок или бесформенное, смешанное состояние чего-либо. Но Хаос Гесиода означает не беспорядок, а некое вместилище мира, мировое Пространство, которое ассоциируется с образом "зияющей темной бездны", с "зияющим разрывом" или просто "зиянием".
- Хаос Гесиода, - вступил в разговор Диоген, - это некое бескачественное бытие, первично неразличимое состояние, в котором залегают "источники и границы" земли, неба, моря и Тартара. Ведь Гесиод называет Хаос "угрюмым и темным", в нем дуют яростные вихри.
- Вихри враждебные веют над нами!
вдруг раздалось с пола. Это многоумный Межеумович продрал глаза и теперь орал во всю силу своих диалектических легких. - Так, значит, космос возник из бесконечного воздуха? - встав с пола и указуя на Анаксимена перстом, спросил он.
- Да, - как-то нехотя ответил Анаксимен.
Я уже давно заметил, что с Межеумовичем и мудрецы, и фисиологи, и философы старались особо не вступать в спор. Они даже, как бы, опасались это делать.
- А если мы заменим туманное слово "воздух" на научное, определенное и точное слово "материя", то что мы получим?
На такой сложный вопрос, видимо, никто ответить не мог. Межеумович торжествующе оглядел притихший триклиний и сделал диалектическое заключение сам:
- А получим мы, с одной стороны, материальный мир, а с другой, - диалектический и исторический материализм. Вот, наконец-то, мы и добрались до истоков материализма! Так, да здравствует коммунизм, как последняя фаза, в пределах беспредельного космоса!
Симпосий сдержанно молчал. Даже Сократ не находил, видимо, повода для своих вопросов.
- Анаксимен молодец, - похвалил Межеумович фисиолога. - У него, конечно, были предшественники, физики-варвары, но все же не столь умные и насквозь материалистические. Возьмем, к примеру, Иммануила Канта. - Материалист опустил руку долу, сжал кулак, резко дернул вверх. И мне на миг показалось, что в его руке брыкается и страдальчески извивается тщедушный и небольшого росточка философ-идеалист. Но нет, это был лишь ковш для разбавления вина водой, но тоже какой-то тщедушный и небольшого росточка. Таким ничего и не разбавишь. - Так вот, - продолжил Межеумович, расхаживая перед опешившим симпосием, - этот самый Иммануил, материалист материалистом, тогда еще не свихнувшийся в идеализм, написал труд, имеющий заглавие "Всеобщая естественная история и теория неба, или Попытка истолковать строение и механическое происхождение всего мироздания, исходя из принципов Анаксимена".
Я уже не удивлялся тому, что предшественник в своем труде ссылается на последователя. Ссылается, и ладно…
- Дайте мне материю, говорил Иммануил, и я построю из нее мир! То есть, построить-то он мир, конечно, не мог, а вот показать, как это произошло, - вполне.
- Мир-то он, действительно, собирался построить, - встрял Сократ, - а вот создать обыкновенную гусеницу - нет.
- Фу! - озлился Межеумович. - Дойдем и до гусеницы, и до человека, произошедшего от обезьяны!
- И где же этот человек, что произошел от обезьяны? - заинтересованно спросил Сократ.
- Да перед тобой! Не видишь, что ли?!
- И точно - от обезьяны, - согласились фисиологи, философы, Сократ и Каллипига. Лишь я воздержался при голосовании.
Межеумович немного смягчился, видя такую всеобщую поддержку. Меня-то он, конечно, во внимание не принимал…
- Для космогенеза, по Канту, необходимы следующие условия: материя и ее сгущение и разрежение. Ну, в точь по Анаксимену! Сгущение материи приводит к возникновению центров притяжения, к которым стремятся легкие частицы. Падая на центральную массу, частицы разогревают ее, доводя до раскаленного состояния. Так возникло, например, Солнце.
- Подожди, многоумный Межеумович, - ласково остановила его Каллипига. - Ты, конечно, прав. Иммануил так и говорил, когда иногда сиживал у меня на коленях. Я его спрашиваю: "Что представится нашему взору, когда мы перенесемся на Солнце?" А он, держась одной рукой за поясок моей столы, чтобы не свалиться с колен, другой сотрясая бесконечную Вселенную, говорит: "Смотри". И тут мы увидели обширные огненные моря, возносящие свое пламя к небу; неистовые бури, своей яростью удваивающие силу пламени, заставляя его то выходить из своих берегов и затоплять возвышенные местности, то вновь возвращаться в свои границы; выжженные скалы, которые вздымают свои страшные вершины из пылающих бездн и то затопляются волнами огненной стихии, то избавляются от них, благодаря чему солнечные пятна то появляются, то исчезают; густые пары, гасящие огонь, и пары, которые, будучи подняты силой ветров вверх, образуют зловещие тучи, низвергающиеся огненными ливнями и изливающиеся горящими потоками с высот солнечного материка в пылающие долины; грохот стихий, пепел сгоревших веществ и борющуюся с разрушением природу, которая даже в самом ужасном состоянии своего распада содействует красоте мира и пользе творения.
Межеумович с явным умилением слушал Каллипигу, но последнее ее слово ему чем-то не понравилось.
- Нет никакого творения! Запомните это раз и навсегда! А есть только саморазвитие бесконечной материи, которое подчиняется выдуманным нами законам материалистической диалектики. Так вот… Сила разрежения препятствует скоплению всей материи в одном месте. Часть ее в результате борения двух противоположных сил обретает круговое движение, образуя вместе с тем другие центры притяжения - планеты. И в других звездных мирах действуют те же силы, те же диалектические уловки и закономерности.
- Точно! - поддержала его Каллипига. - Когда стола на моем теле сгорела от жара Солнца, Иммануил прилип ко мне, как банный лист, и говорит: "Все неподвижные звезды, мол, доступные глазу в неизмеримой глубине неба, где они кажутся рассеянными с какой-то расточительностью, представляют собой солнца и центры подобных же систем. По аналогии, мол, нельзя сомневаться, что и эти системы возникли таким же путем, как и та, на которой мы находимся, возникли и образовались из мельчайших частиц первичной материи, которая наполняла, мол, пустые пространства, это бесконечное вместилище бытия божьего".
Я возревновал к прилипшему к телу Каллипиги Иммануилу. И Межеумович возревновал, но уже к Иммануилиному богу.
- Ну сколько вам нужно повторять, что никакого бога нет! Мать вашу за ногу! И талдычат, и талдычат одно и то же, черт вас побери!
- Тогда и черта нет, - сказала Каллипига.
- И его нет, конечно!
- Тогда кто нас поберёт?
- Куда?
- В Аид, наверное…
- Опять ты за свое. С ума можно сойти!
Симпосий молчал, даже котилы и кратеры как бы в некотором страхе куда-то попрятались. Межеумович, это было видно, сжал всю свою волю в кулак, напрягся, усилился внутренне, успокоился диалектически и продолжил, все так же расхаживая перед триклинием и помахивая ковшичком для разбавления вина водой.
- Затем некий Ламберт в своих "Космологических письмах" повторил идеи Канта о структуре этого задрипанного мироздания. А потом и астроном Лаплас сформулировал космогоническую гипотезу, аналогичную кантовской. Характерен следующий эпизод из жизни Лапласа. Когда Лаплас преподнес Наполеону свою книгу "Изложение системы исключительно коммунистического мира", тот сказал ему: "Ньютон в своей книге говорил о боге, в вашей же книге, которую я уже просмотрел, я не встретил имени бога ни разу". Лаплас ответил: "Господин Первый секретарь Самой Передовой партии в мире, в этой гипотезе я не нуждался". Вот ответ, достойный истинного материалиста!
Симпосий явно трезвел и чувствовал себя от этого все более и более неловко. Каллипига щелкнула пальцами, и служанки весело запорхали меж столиков, что-то унося, а что-то, напротив, принося. И в результате этого, на первый взгляд хаотического, как при возникновении Вселенной, движения на столиках все чудесным образом упорядочилось, а котилы, кратеры, киафы и металлические кружки оказались в руках участников симпосия, да еще и наполненные до краев неразбавленным, как мне показалось, вином.
- За материализм! - торжественно провозгласил Межеумович и тут же, нисколько не сомневаясь, что его поддержат, опрокинул котил. Прошло, видать, легко, так как диалектик тут же деловито похлопал себя по карманам, что-то обнаружил нужное, развернул его и сказал: - Список материалистов. Стихийных, конечно, но все же… Так что, Анаксимен, записываю тебя первым почетным стихийным материалистом? Фалес и Анаксимандр отказались. Туда им и дорога! В идеалистическое болото! А вот ты будешь первым.
- Запиши лучше меня, - сказал Сократ, - если там бесплатными обедами будут кормить.
- Ишь ты, бесплатными… Бесплатно только Каллипига кормит. А вот для чего, я и сам пока не пойму.
- Тогда не записывай, - легко отказался Сократ. - Я уже отобедал.
- Так как, Анаксимен? Ты ведь согласен, что материю никакой бог не сотворил, что была она вечно?
Анаксимен непонимающе уставился сначала на Межеумовича, а потом на всех остальных по очереди.
- О чем это он толкует?
- В материалисты вербует, - сказал Сократ. - Не слышал, что ли?
- В какие такие материалисты?
- В стихийные, - пояснил Сократ.
- Не понимаю, - сдался Анаксимен.
- Да и никто не понимает, - успокоил его Сократ. - Тут только ум Межеумовича все понимает. Не даром он диалектический, да, в придачу, еще и исторический материалист.
- Ну, тупые, ну, тупые! - зашелся Межеумович. - Как с такими начало материализму положить? Ладно… Давай вот так. Ты ведь, Анаксимен, согласен, что этот твой воздух никакой бог не сотворял, что был он вечно?
- Согласен, конечно.
- Ну и молодец! Ну и материалист, хотя и стихийный! А то бог, бог! Какой вам, в жопу, бог, если одни воздуся вокруг?!
- И верно, - согласился ослабевший Анаксимен. - Не богами создан воздух, но они сами возникли из воздуха.
- Как?! - очень сильно огорчился Межеумович.
- Да вот так. Начало всего есть беспредельный воздух, так как он есть источник возникновения всего, что существует, существовало и будет существовать, в том числе и богов и божеств, остальные же вещи возникают из того, что произошло от воздуха.
- Анаксимен, - ласково заговорил Межеумович. - Отринь богов, и я вручаю тебе удостоверение первого материалиста, пусть даже и стихийного.
Но Анаксимен заартачился.
- И человек есть Воздух!
- Материален, то есть…
- И душа воздушна!
- Ну, какая к е… ядреней, то есть, Фене, еще душа?
- Подобно тому, как душа наша, будучи Воздухом, сдерживает нас, так дыхание и Воздух объемлют весь мир!
- Тьфу, тебе, Анаксимен
- Воздух - единое, движущееся, беспредельное начало всего сущего!
- Ну, ну…
- Воздух близок к бестелесному. И так как мы возникаем через его истечение, то он необходимо должен быть бесконечным и изобильным, так как он никогда не иссякает!
- Но бога-то нет?!
- Воздух и есть бог, - рассердился Анаксимен. - Единое и вечное, непреложное и божественное начало, - дышащий Воздух, - наполненное силами и божественными энергиями, через сгущение и разрежение рождает из себя различие и противоположности, лежащие в основе конечных вещей.
- Тьфу тебе, Анаксимен! - харкнул Межеумович. - Тьфу на ваш сраный симпосий! Разлеглись! Умничаете! А на самом-то деле ни хрена не понимаете и не знаете.
- Да ты бы, Межеумович, разъяснил нам, что такое это за материализм? - сказала Каллипига.
- А вот затащу тебя в темный чулан, да отдеру! Вот и будет тебе самый настоящий материализм.
- А… - сказала Каллипига. - Так тогда я самая первая материалистка. Причем, иногда и стихийная.
- А… - сказали философы и фисиологи. - Так тогда мы самые первые материалисты.
- А… - сказал Сократ. - Было по молодости.
Надо бы и мне хоть на время окунуться в материализм, подумал я.
Межеумович сел на пол и заплакал.
Глава двадцатая
- О чем идет речь в твоем безутешном плаче? - ласково спросила Каллипига убитого горем материалиста.
И другие тоже спросили:
- О чем плачешь-то?
- О чем слезы льешь?
- Ах, - сквозь рыдания сказал Межеумович, - да как же мне не плакать, как слезы не лить?! - И припустил еще пуще.
Тут уж было не до шуток. Все начали сползать со своих лежаков, окружать исторического диалектика плотным кольцом доброжелательства, образовав тем самым своего рода группу поддержки. Только я остался на своем месте, чтобы не создавать толчею, да еще Пифагор, который как бы и вообще своею мыслью не присутствовал на симпосии. Он ведь до сих пор ни слова не проронил, хотя иногда все же прикладывался к киафу и опускал в рот то лепешку с медом, то гроздь сушеной красной рябины.
- Выскажи нам причину такого громкого рева, - попросил Сократ.
- Не выскажу, - заупрямился материалист.
- Тогда, может, знаками покажешь, - продолжал настаивать Сократ.
- И знаками не покажу!
- А если просто успокоиться?
- Ага! Я успокоюсь, а вы и не спросите, почему это я плакал!
- Спросим, спросим, - сказала Каллипига. - Постоянно будем спрашивать.
- Вы спросите, а славный Агатий все узнает.
- Не узнает он! Откуда ему знать! - раздалось в плотном кольце.
- Да я же и расскажу…
- Тогда тебе беспокоиться не о чем, - сказал Сократ. - Если ты сам все расскажешь славному Агатию, то он, ясное дело, ничего и не поймет.
- Да? - не поверил исторический материалист, но уже с некоторой надеждой в голосе.
- Точно! Ничего он не поймет! Он же тупой! - Снова раздалось в ближайшем окружении Межеумовича.
- И вы ему не расскажете?
- Да мы-то с какой стати ему будем рассказывать?! - заверили Межеумовича. - Вовсе мы ему ничего не расскажем!
- Тогда ладно, - начал сдаваться невидимый мне с лежака материалист. - Слушайте тогда… Все дело в том, что славный Агатий уже давно занимается скупкой Времени у населения Вселенной, обещая взамен еще большие Времена.
- Да кто же этого не знает? - сказал Ферекид, кажется.
- А вот того, что у него проблемы с отдачей Времени, этого вы наверняка не знаете!
- Этого наверняка не знаем, - согласились в кольце, которое начало как бы облегченно распадаться.
- А в чем же проблема проблемы отдачи Времени? - поинтересовался Сократ.
- Да в том, что если все вдруг потребуют свои Времена назад, то славный Агатий не сможет их отдать.
- Подумаешь! - как-то облегченно сказала Каллипига, - Пусть и не отдает.
- Именно так он и намерен сделать.
Диалектический материалист, кажется, начал успокаиваться. Фисиологи и философы дружно полезли на свои лежаки, причем, никто не перепутал своего места. Лишь Сократ и Каллипига еще оставались возле Межеумовича.
- Мне кажется, - сказал Сократ, - что славный Агатий действительно обеспокоен проблемой Времени.
- Еще как обеспокоен, - подтвердил материалист, продолжавший, между прочим, все еще возлежать на полу. - Некий материалистический философ Константин, сын Эдуарда, из Калуги как-то заявил, что, мол, во Вселенной Времени сколько угодно. Всякий атом, мол, щедро одарен Временем. Всякие, мол, громадные Времена, известные и воображаемые - совершеннейший нуль в сравнении с его запасом в природе. Величайший, мол, дар Космоса для всякой его части, а значит, и для человека, - нескончаемое Время.
- Ну и щедрый человек, этот Константин из неведомой нам Калуги! - поразился Сократ.
- Вот это Время, которого во Вселенной сколько угодно, славному Агатию и нужно взять, - пояснил диалектический материалист.
- Так пусть берет, - разрешила Каллипига.
- Да где же его взять, если люди добровольно отдают все меньше и меньше Времени?!
- У атомов, - посоветовала Каллипига.