- Вот и возьми меня для разговоров.
- И что ты ждешь от этих наших разговоров?
- Я хочу до предела довести мастерство философского спора, предпочитая этические проблемы.
- Неплохо задумано, Федон, - согласился Сократ. - Только ведь тебя хозяйка Даздраперма не отпустит. Ты ведь ее раб.
- А пусть Алкивиад и Критий меня выкупят. У них денег полно.
- Идет, - сказал Алкивиад. - Интересно посмотреть, как из раба вылупится философ.
- Да ничего из него не получится, - предположил Критий, но кошелек с золотом все же достал откуда-то из-за пазухи.
Тут в блудилище возник какой-то посторонний шум и грохот. Я уже, было, подумал, что Аристипп провалился в своем начинании. Но нет. Просто на крыльцо вывалилась настоятельница "Высоконравственного блудилища", кандидат диалектических наук, жена Межеумовича - Даздраперма. Она уставила "руки в боки", повела мохнатой бровью и басом заявила:
- Вы что, предприятие мне развалить захотели?! Разговоры разговариваете с моими ангелочками, а как до дела дошло, вы и в кусты! Думаешь, Сократ, я на тебя управу не найду?! Да сколько угодно! Мигну славному Агатию, он тебя и поставит на место! Ну, никакого житья от твоего идеализма нет! Сам-то по молодости все блудилища прошел вдоль и поперек! А другим запрещаешь!
- Да и в мыслях у меня не было, дорогая Даздраперма, что-либо запрещать, - сказал Сократ. - Ведь каждый умнее всех! Не так ли?
- Ну!
- Вот тебе и ну! Продай свое "Высоконравственное блудилище".
- Тебе, что ли?
- Да мне-то оно зачем?
- Все равно не продам!
- А что продашь?
- Вот этого зазывалу купи. Все равно от него никакого толку! Зазвал вот вас, а зачем?
- Да не зазывал он нас. Мы сами вошли.
- Тем более… Сколько дашь?
- Пять мин, Даздраперма. Только дам не я, сама знаешь, что у меня денег не бывает в принципе, а вот эти, Алкивиад с Критием.
- Да за пять мин я осла могу купить.
- Купи, тогда у тебя будет сразу два осла.
- Ладно уж, исключительно из любви к справедливости продам за пять мин, да еще пять мин неустойки.
- А это за что?
- За простой моих высоконравственных малюточек-блудниц. Ты-то уж ладно, а вот вина Алкивиада с Критием тут полная.
- Что нам пять мин, Критий. Пусть раб становится философом, а блудницы святыми! - сказал Алкивиад.
С некоторой неохотой Критий все же отсчитал пять мин. Даздраперма взяла деньги, немного успокоилась и вернулась в свое "Высоконравственное блудилище".
Федон благодарно схватил Сократ за плащ и сразу же пожелал вступить в философский разговор, но тут перед Сократом возник еще один его ученик.
Глава тридцать вторая
Не успели мы отойти и двух шагов от "Высоконравственного блудилища", как нас нагнал человек в коротком рваном плаще, надетом на голое тело, с котомкой бродяги за спиной и посохом странника в виде засохшей коряги.
Я тотчас же припомнил в нем ученика Сократа Антисфена. Сперва-то он учился у софиста Горгия, но потом примкнул к Сократу и настолько выиграл от этого, что даже своих собственных учеников стал убеждать вместе с ним учиться у Сократа. Но сегодня-то, видать, его собственные ученики разбрелись по блудилищам. Рассерженный вид философа подтверждал это. Жил он в порту и каждый день ходил за сорок стадиев, чтобы послушать Сократа. Переняв его твердость и выносливость, тщетно, пока что, подражая его бесстрастию, он и в одежде стремился подражать учителю, что, в общем-то, было несложно.
Философы и ученики довольно дружелюбно приветствовали друг друга. Алкивиад и Критий своими дорогими плащами и сандалиями весьма заметно отличались от босоногого Антисфена. К тому же Антисфен еще и, как бы невзначай, показывал дыры в своем плаще.
Сократ заметил это и сказал:
- У глобального человека умопостигаемые пифагоровы штаны хотя и облегают тело, но сквозь них ничто не просвечивает. А сквозь дыры твоего рваного плаща, Антисфен, я вижу тщеславие.
- Это он так вырядился, чтобы завлекать блудниц, - сказал Алкивиад.
Антисфен тут же вспылил:
- Я предпочел бы безумие наслаждению! А если бы мне попалась сама Афродита, то я пронзил бы ее стрелой, потому что она погубила много наших прекрасных и достойнейших женщин. А любовь - это порок природы. Несчастные, попав под ее власть, называют болезнь божеством. Но этим только доказывается, что невежественные люди из-за незнания подчиняются наслаждению, которое не следует допускать, хотя оно зовется божеством и дано богами только для потребностей продолжения рода. А сходиться следует только с такими женщинами, которые вам будут за это благодарны.
- Да они тут все будут тебе благодарны, заплати только побольше! - захохотал Алкивиад.
- Платить-то ему и нечем, - заметил Критий. - Кроме того, этот мудрец чурается любви, как бес ладана.
- Мудрец не должен чуждаться любви, - разъяснил свою противоречивую позицию Антисфен, - ибо только он знает, кто достоин ее. А жениться следует для продолжения рода, сходясь для этого с самыми прекрасными женщинами.
- То-то поговаривают, что у твоего отца жена была алтайка! - залился хохотом Алкивиад.
- Да и вы, сибирские афиняне, гордящиеся чистотой крови, ничуть не родовитее улиток и кузнечиков.
Тут все, кроме Крития, снова рассмеялись. А потом Сократ сказал:
- От чистокровных сибирских афинян никогда бы не родился столь доблестный муж, как Антисфен. Да и девушку в жены мы ему подыщем достойную. Ведь, друзья, мои, женская природа ни в чем не уступает мужской, но она нуждается в знаниях и в силе. Поэтому, у кого есть жена, пусть смело учит ее тому, чему бы он хотел научиться сам.
- Как же ты, Сократ, - сказал Антисфен, - придерживаясь такого мнения, не воспитываешь Ксантиппу, а живешь с женщиной самой несносной, как я думаю, из всех, которые есть, были и будут? Может, мне сосватать другую женщину тебе в жены?
- Да ты, Антисфен, видать, хороший сводник! - сказал Сократ, уклоняясь от разговора о Ксантиппе. - Это сложное и хорошее искусство.
Антисфен тут же надулся обидой, но не отставал от нас.
- А что ты, Сократ, можешь сказать, - спросил Алкивиад, - почему это Антисфен вправе гордиться таким бесславным искусством, которое ты назвал?
- Хорошо. Уговоримся сперва, - сказал Сократ, - в чем состоит дело сводника. На все мои вопросы отвечайте без замедления, чтобы нам знать все, в чем придем к соглашению. Согласны?
- Конечно, - ответили все, и даже я - мысленно.
- Итак, - начал Сократ, - задача сводника - сделать так, чтобы тот или та, кого он сводит, нравился тем, с кем он будет иметь дело, не правда ли?
- Конечно, - был общий ответ.
- Одно из средств нравиться не состоит ли в том, чтобы иметь идущий к лицу фасон прически и одежды?
- Конечно, - снова был общий ответ.
- Не знаем ли мы и того, что человек может одними и теми же глазами смотреть на кого-нибудь дружелюбно и враждебно?
- Конечно.
- А что? Не бывает ли так, что одни речи возбуждают вражду, другие ведут к дружбе?
- Конечно.
- Хороший сводник не будет ли из всего этого учить тому, что помогает нравиться?
- Конечно.
- А какой сводник лучше, - который может делать так, чтобы его клиенты нравились одному, или который - многим?
- Конечно! - заорал я, но уже в одиночестве.
- Очевидно, который очень многим, - сказал Алкивиад.
- Ты и не мог дать другого ответа, - сказал Антисфен с ехидцей, - ведь ты высок и красив, а, кроме того, - любимец всей Сибирской Эллады! И если Ахиллес не был похож на тебя, то он и не был истинно прекрасным.
Алкивиад захохотал в ответ, а Критий мрачно произнес:
- Который - одному юноше и всем сибирским афинянам.
- А если бы кто мог делать так, чтобы люди нравились даже целому городу, не был бы ли он уже вполне хорошим сводником?
- Несомненно, - был общий ответ.
- Если бы кто мог делать такими людей, во главе которых он стоит, не был бы ли он вправе гордиться этим искусством и не был бы ли он вправе получать большое вознаграждение? - снова спросил Сократ.
Когда и с этим все согласились, Сократ сказал:
- Таков, мне кажется, наш Антисфен.
- Значит, Сократ, это мне ты передаешь свое искусство? - спросил Антисфен.
- Тебе, не глобальному же человеку!
- А я думал, что мне, - сказал Критий.
- Да и я, признаться, надеялся, - заявил Алкивиад.
- Да, клянусь Зевсом, - продолжил Сократ, - Антисфену. Я вижу, что он вполне изучил и родственное этому искусство.
- Какое это? - чувствуя подвох, спросил Антисфен.
- Искусство завлечения, - ответил Сократ.
Антисфен, ужасно обидевшись, спросил:
- Какой же поступок такого рода ты знаешь за мной, Сократ?
- Знаю, - ответил Сократ, - что ты завлек глобального человека к мудрому Продику, видя, что глобальный человек влюблен в философию, а Продику нужны деньги. Знаю, что ты завлек его и к Гиппию, у которого он научился искусству помнить, и оттого с тех пор стал еще более влюбчивым, потому что никогда не забывает ничего прекрасного, что ни увидит, даже если походя. Недавно и мне ты расхваливал этого славного Агатия и, возбудив во мне страсть к нему, познакомил его со мной. За это я, конечно, тебе благодарен. А Межеумовича разве не ты мне расхваливал, а меня - ему? И не довел ли ты нас до того, что мы, влюбившись под влиянием твоих речей, бегали, как собаки, разыскивая друг друга? Так, видя, что ты можешь это делать, я считаю тебя хорошим завлекателем. У кого есть талант узнавать, какие люди полезны друг другу, и кто может возбуждать в них взаимную страсть, тот мог бы, мне кажется, и город склонить к дружбе, и выборы в Думу организовать без чемоданов компроматов на кандидатов в депутаты, и браки устраивать подходящие, и бомжей примирить с богатством. Такой человек был бы дорогим приобретением и для города, и для друзей, и для союзников всех противников. А ты рассердился, как будто я обругал тебя, назвав хорошим завлекателем.
- Теперь нет, клянусь Зевсом, - впервые рассмеявшись, сказал Антисфен. - Если я действительно обладаю таким талантом, то душа у меня уже совсем набита будет богатством.
- Набита или нет, не знаю, - заворчал Критий, - а вот то, что побита - это уж точно!
Антисфен не обиделся на Крития. Как я припомнил, у него был метод против битья. Если кто-нибудь побивал его, если даже коряга в руках Антисфена не помогала ему, а лицо кровоточило, он писал на этом попорченном лице имя обидчика и носился по самым людным местам, выставляя побои напоказ и тем самым вызывая к себе сочувствие, а к обидчику - неприязнь.
- Так ты действительно гордишься своим богатством, - спросил Алкивиад Антисфена.
- Да, - с вызовом ответил тот.
- А много ли у тебя денег?
- Клянусь Зевсом, нет ни обола.
- Тогда много ли у тебя земли?
- Может быть, нашему глобальному человеку и хватило бы для того, чтобы натереться песком.
- А ну-ка, - сказал Сократ, - ты теперь говори нам, Антисфен, как это ты, имея столько мало, гордишься богатством?
- По моему убеждению, друзья, у людей богатство и бедность не в хозяйстве, а в душе. Я вижу много частных лиц, которые, владея очень большим капиталом, считают себя такими бедными, что берутся за всякую работу, даже депутатскую, и идут на всякую опасность, как банкиры и крупные дельцы, только бы добыть побольше. Знаю я и братьев, которые получили в наследство поровну, но у одного из них средств хватает, даже есть излишки против расходов, а другой нуждается во всем. Я слыхал и про тиранов, которые так алчны до денег, что прибегают к действиям, гораздо более преступным, чем люди самые наилучшие, - из-за нужды одни крадут, другие прорывают стены, иные похищают людей, а тираны бывают такие, что уничтожают целые семьи, казнят людей массами, часто даже целые города из-за денег обращают в рабство.
- Ну, это уж ты хватил, Антисфен, - сказал Критий.
- Мне их очень жаль, что у них такая тяжелая болезнь: мне кажется, с ними происходит что-то похожее на то, как если бы человек ел много, но никогда не был сыт. А у меня столько всего, что сам я насилу нахожу это. Но все-таки у меня в барышах остается, что, евши, я дохожу до того, что не бываю голоден, пивши до того, что не чувствую жажды, одеваюсь так, что на дворе не мерзну нисколько не хуже такого богача, как Критий…
- Смотря, какая зима нынче будет, - вставил Критий.
- … а когда бываю дома, то очень теплыми хитонами кажутся мне стены, очень теплыми плащами - крыши…
- Смотря, как городская система отопления выдержит эту зиму, - снова вставил Критий.
А Алкивиад сказал:
- У меня вот своя котельная с порядочным запасом мазута.
- Постелью я настолько доволен, что трудно бывает даже разбудить меня.
- Это-то и я испытываю, - сознался Алкивиад.
- А когда тело мое почувствует потребность в наслаждении любовью, я так бываю доволен тем, что есть, что женщины, к которым я обращаюсь, принимают меня с восторгом, поскольку никто другой не хочет иметь с ними дела.
- А ведь говорил, что предпочитаешь безумие наслаждению с женщинами, - заметил Алкивиад.
Антисфен не обратил на его реплику внимания и продолжал свою речь, похожую на предвыборное выступление.
- И все это кажется мне таким приятным, что испытывать большее наслаждения при исполнении каждого такого акта я и не желал бы, а напротив, меньше: до такой степени некоторые из них кажутся мне приятнее, чем это полезнее.
- Тут, похоже, Антисфен, ты спелся с Аристиппом, - сказал Сократ.
- Но самым драгоценным благом в моем богатстве я считаю вот что: если отняли бы у меня и то, что теперь есть, ни одно занятие, как я вижу, не оказалось бы настолько плохим, чтобы не могло доставлять мне пропитание в достаточном количестве.
- Ты бы и бутылки собирал, - словно, попрекнул его Критий.
- Можно и бутылки, а можно и амфоры… А когда мне захочется побаловать себя, я не покупаю на рынке дорогих продуктов, потому что начетисто, а достаю их из кладовой своей души. И гораздо более способствует удовольствию, когда подносишь ко рту пищу, дождавшись аппетита, чем когда употребляешь дорогие продукты, как, например, у тебя, Критий, на симпосии, когда я пью фаосское вино, не чувствуя жажды, а только потому, что оно попалось мне под руку.
- Чем это тебе не понравились мои пиры?! - возмутился Критий.
- Несомненно, и гораздо честнее должны быть люди, любящие дешевизну, чем дороговизну. Чем больше человеку хватает того, что есть, тем меньше он зарится на чужое.
- А ты докажи, что я зарюсь! - взвился Критий.
- Следует обратить внимание еще на то, - сказал Антисфен, вовсе и не обращая внимания на слова Крития, - что мое богатство делает человека более щедрым. Сократ, например, от которого я получил его, давал его мне без счета, без веса: сколько я мог унести с собою, столько он мне и давал. Я также теперь никому не отказываю: всем друзьям показываю изобилие богатства в моей душе и делюсь им со всяким.
- И все-таки, Антисфен, тщеславие действительно просвечивает сквозь дыры твоего плаща, - сказал Сократ.
Но Антисфен не обиделся на своего учителя.
- Далее, - сказал он, - видите, такая прелесть, как досуг, у меня всегда есть. Поэтому я могу смотреть, что стоит смотреть, слушать, что стоит слушать, и, чем я особенно дорожу, благодаря досугу проводить целые дни с Сократом, несмотря на то, что он иногда и высмеивает меня. Да и Сократ, мне кажется, не ценит людей, насчитывающих груды золота, а, кто ему нравится, с тем постоянно и проводит время.
После этого Сократ сказал:
- Итак, теперь, пожалуй, нам остается порассуждать о том, что каждый считает наиболее ценным.
- Не хотите ли выслушать меня первым? - спросил Критий. - Тогда как вы, насколько я понимаю, затруднились ответить на вопрос, зачем нужно богатство, я вам отвечу: богатство нужно, чтобы делать людей справедливее.
- Каким же это образом, дорогой Критий? - спросил Сократ.
- Я просто снабжаю их деньгами, клянусь Зевсом - Отцом и Зачинателем!
- Скажи-ка, Критий, где, по-твоему, люди хранят справедливость - в душе или в кошельке? - с издевкой спросил Антисфен.
- В душе, разумеется, - ответил Критий.
- А ты, значит, положив деньги в кошелек, делаешь души более справедливыми?
- Безусловно.
- Каким же это образом?
- Зная, что у них есть средства для приобретения всего жизненно необходимого, люди не хотят идти на преступления и подвергать себя опасности.
- Ну, а возвращают ли они тебе то, что берут? - спросил Антисфен.
- Конечно, нет, клянусь Зевсом-Продолжателем!
- Может быть, все-таки платят благодарностью?
- Нет, клянусь Зевсом - Отцом материализма, я даже благодарности от них не получаю. Более того! Некоторые становятся даже враждебнее, чем было до этого.
- Поразительно! - воскликнул Антисфен, насмешливо глядя на Крития. - Всех ты делаешь справедливее по отношению к другим, а к себе - нет.
- Что же в этом удивительного? Мало ли ты видел плотников и строителей, которые строят дома для многих других, а для себя ничего не могут построить и живут, снимая углы? Угомонись же, наконец, мудрец-обличитель!
- Клянусь собакой, - вмешался тут Сократ, - Критий должен с этим мириться. И прорицатели, говорят, предсказывают другим судьбу, а что их самих ожидает, не предвидят.
- Я-то свое возьму, Сократ. И надеюсь даже, что с прибылью! - пообещал Критий.
- Вот как, Критий! - воскликнул Антисфен. - Оказывается, ты и справедливость насаждаешь, да еще и прибыль от этого надеешься получить!
- Клянусь Зевсом-материалистом, они сами мне все принесут!
Тут мы все внезапно увидели женщину, в непристойной позе припавшую к статуям богов. Желая, видимо, освободить ее от суеверия, Антисфен сказал: