- Как не знать? Знаю, конечно. Ведь я умирал уже не раз.
- И все равно утверждаешь, что будущее скрыто?
- А кто его видел, Сократ? С неизбежностью и боги не спорят. Дело умных предвидеть беду, пока она не пришла. Дело храбрых - управляться с бедой, когда она пришла.
- Что это ты, Питтак, заговорил о какой-то беде? - удивилась Каллипига.
- Всему свое время, - ответил Питтак и после этого таинственного заявления погрузился в созерцание содержимого объемистой чаши, не забывая, впрочем, иногда отхлебывать глоток-другой хиосского. Сократ же обратился к его соседу, лежащему чуть выше.
- А что скажешь о Времени ты, Солон? - спросил Сократ.
- Сними с меня это бремя, - попросил Солон.
- "Снятие бремени" - это твое дело, Солон. Это ведь ты освободил от кабалы людей и их имущество. Когда многие занимали деньги под залог самих себя и по безденежью попадали в кабалу, ты первый отказался от долга в семь тысяч каких-то там американских, что ли, долларов, который причитался тебе, и этим побудил к тому же самому и остальных кредиторов. Вот и сейчас Сибирские Афины еще лелеют надежду, что международный валютный фонд спишет с них долги. Да только этому фонду ты, видно, не пример.
- Нет, нет, не пример! - шумно согласились мудрецы.
- А ведь когда-то, - продолжил Сократ, - народ Сибирских Афин шел за тобой с радостью, и с радостью принял бы даже твою тираническую власть. Однако ты не только сам от нее отказался, но и Писистрату, своему родственнику, препятствовал в его замыслах, о которых догадался по уму своему и жизненному опыту. Ворвавшись в государственную думу с копьем и щитом, ты предостерег о злонамеренности Писистрата и провозгласил, что готов помогать против него. "Граждане сибирские афиняне, - сказал ты, - иных из вас я умней, а иных из вас я храбрей: умнее тех, кто не понимает Писистратова обмана, а храбрее тех, кто понимает его, но боится и молчит". Но Дума, стоявшая за Писистрата, объявила тебя сумасшедшим.
- Ах, Сократ, ты заставляешь меня вспоминать времена, которые еще только когда-то будут. Точно ли я сумасшедший, покажет недолгое время: выступит правда на свет, сколько ее не таи.
- И что же будет дальше? - заинтересованно спросила Каллипига.
- А дальше, по приходе Писистрата к власти, не сумев вразумить народ, я сложил свое оружие перед советом военачальников и сказал: "Отечество мое! я послужил тебе и словом и делом!" И отплыл погостить к губернатору Крезу в Тайгу.
- Сдался, предатель! - заорал вдруг Межеумович. - Путь капитализму в Сибири открыл! - Но его тут же успокоили полным котилом неразбавленного вина.
- И чем же ты, мудрейший Солон, теперь занимаешься? - спросила Каллипига.
- А теперь я предписываю читать перед народом песни Гомера: где остановится один чтец, там начинать другому. И этим я прояснил Гомера больше, чем Писистрат, повелевший записать поэмы Гомера. И главным образом в тех стихах, начинающихся так: "Но мужей, населяющих град велелепный, Сибирские Афины…" Ну, а дальше вы и сами знаете.
- А что, Солон, законы, предложенные тобою для Сибирских Афин, беспрекословно выполняются?
- Законы подобны паутине: если в них попадается бессильный и легкий, они выдержат, если большой - он разорвет их и вырвется. Те, кто в силе у тиранов, подобны камешкам при счете: как камешек означает то большее число, то меньшее, так и они при тиранах оказываются то в величии и блеске, то в презрении.
- Как-то незаметно, друзья мои, - сказал Сократ, - вместо обсуждения проблем Времени мы сбились на тираническое правление.
- Вся власть Советам! - выкрикнул Межеумович. - А в Советах - нам, диалектическим и историческим материалистам! - И начал дико озираться в поисках вина.
- То, что ни один тиран не умер своей смертью - это правда, - сказал Периандр. - Но иногда ему для этого приходится здорово потрудиться.
- Как это? - воскликнула Каллипига.
- А вот так… Меня-то никто не смог убить. А жить надоело. Вы ведь знаете, что я и жену свою убил в припадке гнева, ударив ее, беременную, потому что поверил наговорам своих наложниц, которых впоследствии сжег живыми. Старший сын у меня был слабоумный, а младший - толковый, да только его пердячинцы зарезали. И вот я восхотел не просто умереть, но и сделать так, чтобы могила моя была никому не известна. А то ведь мочиться бы на нее стали. И потому измыслил я вот какую хитрость. Двум воинам я велел ночью выйти по указанной дороге и первого встречного убить и похоронить, потом велел четверым выйти за ними следом, убить и похоронить; а потом еще большему отряду выйти за четверыми. После этого я сам вышел навстречу первым двум и был убит.
- Воистину, ты мудрец из мудрецов, Периандр, - сказал Сократ. - Измыслить такое простому смертному не под силу.
- Выжидай благоприятного времени, - посоветовал Периандр.
- Так что же самого великого было в твоей жизни?
- Самое великое - здравый смысл. А вот его-то и не было в моей жизни.
- Но, должно быть, ты был свободен всю свою жизнь, раз даже смертью распорядился сам?
- Свобода - это чистая совесть. Вот и решай сам.
Сократ задумался. Начал решать и я, но у меня ничего не получалось, какие только числовые значения я не подставлял в данную формулу.
- А относительно времени, - сказал Периандр, - так Время - причина всего.
- Круто ты завернул, Периандр, - похвалил его Сократ. - И разбираться, видно, нам придется всю жизнь.
- И всю смерть, - добавил мудрец Биант, - хотя это и трудно.
- А что трудно вообще? - спросила Каллипига.
- Спокойно переносить перемену к худшему.
- Да уж, - согласилась Каллипига. - А что сладко?
- Надежда.
- А каким делом человек наслаждается?
- Получением прибыли.
- Это, в каком же смысле, Биант?
- Да в любом.
- А кто мне лучше всего посоветует?
- Время - наилучший советчик, Каллипига. А что касается моей смерти - все равно ведь спросите - то умер я наилучшим способом. Уже в глубокой старости я выступал перед судом в чью-то защиту. Закончив речь, я склонил голову на грудь своего внука. Сказали речь от противной стороны, и судьи подали голоса в пользу того, за кого говорил я. А когда суд распустили, то оказалось, что я лежу на груди у внука мертвый.
- Не знаю, Биант, мудрость это или везение, - сказал Сократ, - но смерть твоя действительно прекрасна. Ты избранник богов, это уж точно.
Глава девятая
После небольшой передышки, во время которой было и налито, и выпито, Сократ продолжил свои вопросы.
- Мудрейший Фалес, ты первый стал заниматься астрономией, предсказывая затмения и солнцестояния, ты первый объявил душу бессмертной. Помнишь, как на пиру семи мудрецов, в котором участвовал и ты с Питтаком, египетский царь прислал свои ответы на такие вопросы: Что всего старше? - Время. Что всего больше? - Мироздание. Что всего разумней? - Истина. Что всего прекрасней? - Свет. Что всего неотъемлемее? - Смерть. Что всего полезнее? - Бог. Что всего вреднее? - Демон. Что всего сильнее? - Удача. Что всего легче? - Сладость.
- Все эти ответы небезупречны, - сказал Фалес, - и во всех много заблуждений и невежества. Например, можно ли сказать, что Время старше всего? Ведь Время есть и прошедшее, и настоящее, и будущее; и то Время, которое для нас будущее, несомненно, моложе нынешних и людей и предметов. А не отличить истину от разума, - не все ли равно, что не отличить свет от глаза? А если свет он почитает- и по справедливости - прекрасным, то почему же он ничего не сказал о самом солнце? Что до прочего, то ответ его о богах и демонах дерзостен и опасен, ответ об удаче сам с собой не вяжется: что крепче всего и сильнее всего, то не бывает так переменчиво; и даже смерть не всем присуща - в том, кто жив, ее нет. Не говорю уже о нас-всех. Но чтобы не казалось, будто мы лишь поучать других умеем, предложим на то и наши ответы; и я готов, если Сократу угодно, чтобы он меня спрашивал.
- Еще как угодно, - сказал Сократ. - Что всего старше?
- Бог, - ответил Фалес, - ибо он безначален.
- Что всего больше?
- Пространство: ибо мироздание объемлет все остальное, а оно объемлет и само мироздание.
- Что всего прекрасней?
- Мироздание: ибо все, что стройно, входит в него как часть.
- Что всего разумней?
- Время: ибо иное оно уже открыло, а иное еще откроет.
- Что всего неотъемлемей?
- Надежда: ибо она есть и у тех, у кого больше ничего нет.
- Что всего полезнее?
- Добродетель: ибо она хорошим пользованием и все остальное делает полезным.
- Что всего вреднее?
- Порок: ибо он больше всего вещей портит своим присутствием.
- Что всего сильнее?
- Неизбежность: она одна неколебима.
- Что всего легче?
- Естественное: ибо даже сладостное часто вызывает отвращение.
Кто одобрил Фалесовы ответы, а кто и возроптал.
- Мир одушевлен, Сократ, - сказал Фалес, - и полон божеств. А так как душа присутствует во всех важнейших и величайших частях мироздания, то не приходится удивляться, что самые замечательные события совершаются по божьей воле. Тело есть орудие души, а душа - орудие бога; и как тело многие движения производит своею силою, но больше всего и лучше всего - силою души, так и душа некоторые движения совершает сама по себе, некоторые же вверяет богу, чтобы он обращал и направлял ее по своей воле; и из всех орудий душа - самое послушное. А вообще-то между жизнью и смертью нет разницы.
- Почему же ты не умираешь? - спросил Сократ.
- Именно поэтому, - ответил Фалес.
- А что возникло раньше, ночь или день?
- Ночь - раньше на один день.
- Что на свете всего труднее?
- Познать самого себя.
- Воистину, мудрейший Фалес, над каждым из твоих ответов можно размышлять целую вечность.
- Точно так же, как и над твоими вопросами, Сократ.
- Это не мои вопросы, многоразумный Фалес. Видишь, это вопиет глобальный человек. Как бы ему глотку не надорвать такими вопросами. Но вот что я еще слышал. Будто твое учение сводится к не очень вразумительному, на мой непосвященный взгляд, общему положению: "Начало всего есть вода", которое дополняется двумя более конкретными, но тоже не вполне ясными утверждениями: "Земля плавает на воде" по причине своей плавучести, подобно дереву или чему-нибудь другому в этом роде, и: "Все полно богов!" Твое первое положение допускает несколько толкований. Можно понимать термин "начало" как "происхождение"? Тогда твою мысль можно сформулировать следующим образом: "Некогда все вещи произошли из воды", и в результате ты становишься прямым продолжателем мифотворцев, которые выводили все существующее, в том числе и богов, из Океана. Но каковы детали этой космогонии, и как ты объясняешь возникновение Земли, Неба и прочих частей мироздания, этого ты нам пока не объяснил. Будет ли, однако, правильным утверждение, что твое учение целиком сводится к космогонии? Возможно, что вода у тебя играет роль не только первоначального состояния Вселенной, но также роль вещественной первоосновы всего сущего. А если это так, то тогда твое учение окажется не только космогонической концепцией, но в каком-то смысле также и физической теорией.
Фалес ничего не успел ответить, да, мне кажется, не очень-то и собирался делать это, как в разговор встрял исторический и диалектический материалист Межеумович. Он приподнялся даже со своего ложа, расплескивая вино из чаши, и категорически заявил:
- На самой вершине существования нас-всех Фалес поставил вопрос о материальной основе всего сущего, явившись тем самым завершителем научного подхода к рассмотрению явлений природы. В привычной для нас-всех философской литературе постоянно делаются ссылки на очевидность некоторых положений, как, например, воды у вышеназванного Фалеса. В этом ключе ко всеобщему двору пришелся термин "наивный материализм" - простой, разумный и естественный взгляд нас-всех, не испорченных религией и идеализмом, на окружающее, на весь бесконечный мир, если хотите. Нам-всем очевидно, что мир познаваем, никакого бога нет, а мораль носит исключительно классовый характер.
- Все-то ты, достопочтенный Межеумович, знаешь точно, полно и даже, я бы сказал, беспрекословно. А мне вот даже "вода" Фалеса кажется неочевидностью хотя бы потому, что она имеет душу, - сказал Сократ.
- Души нет! Это все нелепейшие выдумки! - заявил исторический и диалектический материалист и немного успокоился, заглянул в чашу, удивился, что там что-то плескалось лишь на самом дне, и выпил остатки. Выпил без всякого удовольствия, как обычную теплую воду.
- Я искал не "начала" в современном научном смысле, - как бы нехотя сказал Фалес, ни к кому конкретно не обращаясь, - а нечто важнейшее, почтеннейшее, самое значительное. Именно такими характеристиками должно обладать то, из чего произошел и состоит мир. Это уже не божество, но все же нечто божественное, ибо оно стоит выше всех прочих вещей, будучи их источником и основой. Я не только не претендую на научность, но сознательно порываю с научностью. Здесь просто полет мысли. Это может иметь религиозный, мистический, философский, какой угодно, наконец, смысл, но только не смысл "закона природы", отвлеченно усвоенного и эмпирически найденного. Мифология определяет содержание всей философии, да и всей науки.
Исторический и диалектический материалист был чрезвычайно огорчен столь черной неблагодарностью Фалеса, которого он только что назвал чуть ли не венцом нас-всех, а тот, походя, отказался от короны.
Каллипига ласково поглаживала меня по плечу. Мудрецы слушали выступающих с речами спокойно, но с благожелательным вниманием, не забывая потягивать винцо из чаш.
- Вода, вода, кругом вода, - пропел шутливо Солон.
- Потому что без воды и не туды, и не сюды, - поддержал его Питтак.
Симпосий, кажется, проходил нормально.
Почему же Фалес принял воду за некоторое "начало", подумал я. Он, конечно, видел, что материя наделена преимущественно влагой, а влага содержится в воде. И мне теперь казалось вполне обоснованным принять за начало вещей то, в чем мы находим их свойства и силы и особенно элементы их рождения и восстановления. Фалес заметил, сообразил я, что вода - необходимое условие существования всего земного, что растения без воды засыхают, а животные гибнут.
Я тут же припомнил, что причиной рождения животных служит влага, что семена и зерна растений точно так же бывают мягкими и влажными, пока они свежи и способны дать плод; что металлы плавятся и становятся жидкими, так что они представляют собой как бы застывшие соки земли, что сама земля становится плодородной и оживает благодаря ливням и орошению, что огурец на девяносто девять процентов, а не на девяносто пять, как ошибочно полагают некоторые, состоит из воды; что вода составляет основное содержание речей многих ораторов и политиков; что земля и тина представляют собой не что иное, как осадки и отстой воды; что воздух - - это очевидно, тут и припоминать нечего - есть испарение и расширение воды; мало того, сам огонь не может быть зажжен, не может сохраняться и поддерживаться без помощи и содействия влаги. Я видел также, что те жидкие масла, при помощи которых поддерживается трепетная жизнь пламени и огня, являются своего рода состоянием зрелости и сгущения воды.
Я знал уже, что тело и масса воды распределены по всей Вселенной как жизненное средство всего существующего, что земля окружена океаном, что велика сила пресных подземных вод, дающих начало источникам и рекам, которые, подобно венам тела, разносят воду по поверхности и по внутренностям земли, что нельзя закупоривать эти вены гигантскими плотинами. Я знал, что и в верхних сферах имеются огромные скопления паров и воды - другой мир вод, созданный как бы для пополнения и освещения существующих внизу, а также и самого Океана. Я уже предполагал, что и небесные светила питаются этими парами и водами, поскольку они не могут ни существовать без питания, ни питаться чем-нибудь другим.
Я осознавал, что форма воды, как она проявляется в капле, одинакова с формой Вселенной, именно кругла и шарообразна; более того, что колебания, свойственные воде, наблюдаются в воздухе и пламени, а также эфире и электромагнитном поле; наконец, что движение воды бывает плавным: оно не сковано и не очень быстро, и что рыбы и водные животные порождаются в воде в огромных количествах, и что мой предок когда-то вылез из воды, отряхнулся, хлебнул почти что и не ощущаемого воздуха, пополз на брюхе, потом поднялся на четвереньки и только лишь вчера к вечеру поднялся в полный рост, чтобы что-то понять и изумиться своему пониманию и вездесущности воды.
Да! Все именно так! Я представил себе небо как свод, по которому движутся светила, восходящие из реки Океан и погружающиеся опять в нее при заходе, а землю - в виде щитообразной плоскости или корыта, по краям которой находится суша, а посредине впадина, наполненная Срединным Сибирским морем, в центре которой находилась Сибирская Эллада со своими Сибирскими Афинами. Океан обтекает этот земной шит кругом и вливается в Срединное море через Обскую губу. Правда, после кругосветного плавания Магеллана Океан из реки превратился в беспредельное море, что изменило и представление о соотношении воды и суши между собой. И тогда возникло предположение, что не вода находится на земле, а земля на воде, ибо беспредельная вода уже не может по собственному объему уместиться на земле, имеющей пределы.
Я задался вопросом: на чем держится Земля? Если она висит без поддержки в воздухе, то неминуемо должна упасть вниз. Я задумался и над тем, как небесные светила, опустившись на западе, могут проникнуть сквозь твердую массу земли, чтобы утром явиться снова на востоке. Я понял, что Земля, очевидно, не простирается до низа Вселенной, но под Землей есть какое-то вещество, допускающее более свободное движение небесных светил, нежели земля, и может служить для нее опорой. Таким веществом может быть только вода! Земля держится на воде подобно тому, как плавает дерево. Вода находится и под Землей! Вода - опора Земли и начало всех начал!