Снова стук в аську:
"Женька, привет. Как ты?"
Олег. Насколько Женьке было известно, он остался руководить в штабе, пока Виктор и Краснова мотались по прессухам и телеканалам. Интересно, как там сейчас. Уж точно веселее, чем ему здесь, в общаге с ветрянкой.
"Нормально. Что у вас слышно?"
"Ничего пока. Я".
Странноватый какой-то, оборванный мессидж. На Олега похоже. Пока он собирается с мыслями, можно еще раз глянуть к Гии: ага, уже посчитали 93,9 процентов. "Наша свобода" - 6,24! Ну?!!
"Я хотел тебя предупредить. Звонил Розовский: будет 5,8. Это точно".
Окошко аськи наползало на окно с результатами, отсекая верхушку салатового столбика, и две цифры расположились точно одна над другой. Ну нет, он что-то путает. Женька попытался прикинуть: осталось каких-то несчастных шесть процентов, сколько это будет в пересчете на количество голосов? Где-то здесь был открыт калькулятор; поскользил мышкой по нижней панели, и тут аська снова хохотнула:
"Только, пожалуйста, спокойно. Без лишних движений. Хорошо, Женька?"
Калькулятор никак не попадался под руку. Зато картинка на сайте Гии мигнула и обновилась: обработано 94,2 %. И уже 6,25 под ярко-салатовым столбиком! Женька усмехнулся; нет, ну надо же быть таким неисправимым, дремучим пораженцем. Вздохнул и отстучал в ответ:
"Ерунда. Розовский - продажная сволочь. Следи за результатами и сам увидишь. Прорвемся!"
"Не знаю. Может быть. Но ты не дергайся, если что".
…Да ладно, никто и не думал дергаться. За стенкой всплеснула новая волна веселого гвалта: там смотрели про телику ночь выборов и, похоже, не собирались ложиться. К вечеру в общагу повозвращались многие из тех, кто разъезжался на выходные по домам - голосовать за "Нашу свободу". И если что… Хорошо, хорошо, никаких резких движений. Пока. А там - посмотрим.
Время тянулось. Замедлялось, почти останавливалось; потом судорожно дергалось новой порцией результатов, с каждым разом все более мизерной. И замирало снова. Женька сидел, вперившись в монитор. Кожа зудела, кажется, опять поднималась температура, а может быть, он просто вымотался и хотел спать. Наверное, там, в штабе или, скажем, в ЦИК, короче, в гуще событий - да что там, хотя бы с ребятами за стенкой перед телевизором! - было бы по-другому. Без этого мутного, угнетающего бессилия, одиночества перед магией равнодушных чисел.
95 - 6,2.
95,6–6,21.
96,2–6,14.
97 - 5,96.
97,8–6,05.
98,1–6,01.
Проходим, молча твердил Женька, массируя веки и опять широко раскрывая глаза. Все равно проходим. Было полпятого утра, в соседней комнате давно выключили телик, общага дрыхла могучим сном. На информационных порталах перестали появляться новости и комментарии, текущие результаты не обновлялись уже минут сорок ни на циковском сайте, ни даже у Гии. Никто не слал емейлов, не стучался в аську. Шесть ноль один, не так уж плохо. И каких-то недоделанных два процента.
Только не спать. Если заснуть - какой он, к черту, полевой командир.
Если закрыть глаза, то потом, когда их откроешь, все будет уже позади. Свершившийся факт, против которого глупо и смешно потрясать кулаками. Пять и восемь, сказал Олег, и скорее всего, так оно и будет. Он, Женька, должен поймать момент, дать команду раньше, чем эту издевательскую цифру увидят все, примут ее, смирятся с ней. Перечел воззвание: да. Именно так - правильными, единственными словами. И вся цепочка дальнейших действий продумана так же безукоризненно, четко, без права на сбой или ошибку. Мы прорвемся. Мы все равно выбираем свободу.
Диаграмма на мониторе слегка плыла перед глазами. А может, все и фигня. Наберем эти несчастные шесть процентов, и начнется обычная тягомотина с переговорами и коалициями: золотая акция, блин. Виктор будет регулярно светиться по телику, и Танька Краснова тоже, обхохочешься. Вот непонятно только, при чем тут свобода. Черт, до чего же чешется все… Где там у нас рассылка? Она точно уйдет?.. а если комп заглючит?!
Forward all. Не промахнуться бы мышкой.
Не спать.
(за скобками)
ГЛАВА II
Рано или поздно он должен был наступить, момент, когда уже ничего нельзя поделать. Только ждать. Самое мучительное состояние на свете. Ты загнан в абсолютный пассив - а значит, перестаешь существовать, потому что личная человеческая реальность не доказана ничем, кроме свободного действия. Время течет сквозь тебя, не замечая и не унося за собой. Тебя попросту нет. И надо перетерпеть, надо выдержать. Выждать.
Женьке не сиделось на месте, и Виктор вел его взглядом, смотрел почти с завистью, как, ни на секунду не останавливаясь, разворачивается его большое приключение. Вот опять вскочил, пересек из конца в конец полутемную каптерку, выглянул в окно, раздвинув щель в пыльных планках жалюзи. Сбросил звонок по мобиле. Присел на корточки, поднял с пола моток веревки и зачем-то принялся сосредоточенно разматывать узлы. Уронил, метнулся в обратном направлении, послушал у косяка под дверью. Снова сбросил едва проклюнувшийся звонок, у мальчика уже совсем неплохо получается.
Отключить мобилку было нельзя, и Виктор не сомневался, что их местонахождение давно уже засекли. Но не термоядеры, нет, те не стали бы медлить, а службистов он не боялся. Удивительно, насколько все зависит от масштаба, от широты охвата: увеличиваешь радиус - и спецслужбы отдельно взятой страны перестают иметь какое-либо значение. В мире в принципе немного вещей, которые сохраняли бы значение и смысл перед лицом океана.
Аш-два-о. Уже совсем скоро.
Поднялся размять ноги, завел руки замком за голову, вдохнул сырой запах цвелой пыли. Оно, конечно, все равно, где ждать. И если это полуподвальная каптерка при ангарах, пропыленная и заставленная разнообразным хламом, значит, так и будет, неважно. Вон, Женька даже ловит кайф, в чистеньком офисе ему было бы гораздо скучнее. Приключение нон-стоп, набирающее обороты с каждой секундой.
Разумеется, он ничего не знал ни про Пийлса, ни про Лику. Ни о том, что мобилка у его виска - практически граната со сдернутым колечком. Достаточно того, что знаешь ты. И тебе отнюдь не все равно, безотказная мантра "все взаимозаменяемо" потеряла изрядную долю силы. Ничего. По идее, осталось немного. Хотя категория времени как таковая вряд ли приложима к ожиданию.
Опять звонок, профессионально короткий, как и оборванная Женькина скороговорка в ответ: "Вы дозвонились Виктору Винниче… да. Да. Да, мы здесь. Да, ждем".
- Ну?! - успел спросить Виктор в то мгновение, пока Женька наслаждался остротой происходящего, пронзительной, как незаслуженное юношеское наслаждение.
- Скоро будет вертолет.
- Когда?
- Он не сказал. Говорит, скоро, ждите.
- В следующий раз дашь мне трубку.
- Но вы же… - сглотнул, смешался. - Хорошо, Виктор Алексеевич.
Присел на перевернутую канистру в углу, съежился, переживая: ну вот, опять сделал что-то не так. Напрасно ты, мальчик не виноват ни в чем. Все пошло не так уже давно, ты знаешь об этом. И теперь с каждой минутой текущего сквозь тебя времени растет число переменных, увеличиваются трещины и зазоры, центробежная сила разносит в стороны элементы, которые ты во что бы то ни стало обязан вернуть на место, воссоединить, стачать хотя бы на живую нитку. И ты это сделаешь, как только получишь возможность сделать хоть что-нибудь.
Процесс уже запущен, и его не остановить. Сегодня там, на побережье холодного моря, началась весна. Ты ее увидишь. И с этого момента сумеешь все.
Полторы начальные ноты мобильного рингтона.
- Вы дозво… Виктор Алексеевич! - сорвавшийся голос, протянутая граната в мальчишеской руке.
- Я слушаю.
- Выходите, - сказал Гия. - Взлет через две минуты. - Да.
Вернул Женьке уже отключенную, обезвреженную мобилку. Хотя какая разница теперь, когда может произойти все что угодно: автоматная очередь в лицо на пороге, взрыв в воздухе или внезапная остановка мотора на пятикилометровой высоте… Мельком черкнул взглядом о счастливый свет Женькиных глаз. Есть ли хоть малейшая подоплека у этого иррационального чувства, сверкающей звонкой уверенности: пока он с тобой, с вами ничего не случится?..
Раскачав двумя пальцами заклинившую ось, расщелкнул ржавый шпингалет. Толкнул коленом облупленную дверь. Обернулся через плечо:
- Выходи. Летим.
* * *
Она много смеялась и много пила, с ней было хорошо. Весь длинный субботний вечер.
Заезжать на студию - а материал?!.. а микрофон?! - Виктор категорически отказался, но когда Лика, хохоча, потребовала притормозить у подъезда ее дома, мимо которого их угораздило проехать, вдруг нелогично согласился и, не выпуская ее запястья, поднялся вместе с ней. И не спустился, освободив по мобилке обескураженного водителя.
Журналистка обитала в пятикомнатной квартире, тесной от страшного беспорядка. Уже в прихожей Виктор задел пирамиду картонных коробок, наступил на протянувшийся от гардероба длинный шарф, а затем споткнулся о детскую железную дорогу. По всему коридору выстроились батальоны туфель на высоких каблуках, некоторые из них валялись на боку, будто убитые солдаты. Лика разулась, сразу став маленькой и трогательной, и вытолкала Виктора в ближайшую комнату, где у стены стояло пианино с бумагами и открытым ноутбуком на крышке, на журнальном столике перед креслом громоздились немытые чашки и торчала бутылка выдохшегося шампанского, а из-под купола клетки на шкафу подавал голос крупный попугай. Было совершенно непонятно, как она живет. Было пьяняще, головокружительно здорово.
Виктор взял ее здесь же, не доходя до спальни, преодолев шуточное сопротивление, поперек кресла, под негодующий скрекот попугая и свист чайника на бэк-вокале. Это было только начало, ты знал точно, хотя и понятия не имел, что тебе может понадобиться от нее еще. При всей внешней банальности ситуации - никогда раньше с тобой ничего подобного не было, эдакого бессмысленного безумства, ты всегда держался вне границ безумия и бессмысленности. Свобода - это когда ты устанавливаешь свои правила, но отнюдь не отрицаешь правил вовсе. Что-то сдвинулось в твоем личном мире, поползло неудержимо, словно неуправляемый тектонический процесс. Такое не кончается добром. И не кончилось.
Не кончилось, когда она метнулась на кухню, смеясь, ругаясь и одергивая мини-юбку на голом заду. Когда названивала на десяток номеров, разруливая работу, ребенка и ранее назначенные встречи. Когда вы пили кофе, потом коньяк, потом водку, потом чай и опять водку, болтая обо всем на свете. Когда перебрались, наконец, в спальню, где, ехидно подкалывая друг друга, тем не менее весьма удачно все повторили. А затем валялись в обнимку перед телевизором - ее пушистый затылок точно в изгибе у твоего плеча, - с жаром обсуждая новую супругу депутата Пшибышевского; в какой-то момент Лика встала и, жемчужная на черно-синем фоне, широко распахнула окно.
Заканчивать этот вечер было никак нельзя, его следовало тянуть и длить любой ценой, будто мелодию заклинателя змей или переговоры с сумасшедшим террористом. Переключили на порнуху и смотрели весело и спокойно, как давние счастливые супруги. И когда ты все-таки положил руку на птичью гузку ее голенького лобка, и не потому, что слишком уж хотелось, а просто чтобы не дать заснуть, оборвать, прекратить, - все и произошло. Мгновенно и страшно, как любая давно ожидаемая катастрофа.
Вспышка и свист в окне, и огненный зигзаг по комнате, и пока ты смотрел, как завороженный, пытаясь сообразить - шаровая молния, сигнальная ракета? - вокруг уже задымилось, запылало в нескольких местах. И будничный в сравнении с пироэффектом дробный стук, но теперь ты реагируешь вовремя, скатываешься с кровати, увлекая за собой Лику, еще горячую, уже мертвую… Окно! Главное - прочь от окна, не оказаться на одной линии с ним. Прочь из квартиры, срывая с плеча горящую портьеру, спотыкаясь на проклятой железной дороге, лихорадочно отмыкая накаляющиеся замки. И вверх - потому что внизу, разумеется, ждут. Или даже поднимаются по лестнице навстречу.
Видимо, они сработали непрофессионально, раз тебе удалось уйти. Хотя не исключено, что так и было задумано: не покушение на убийство, а скорее психологический аргумент, информация к размышлению.
Попугай, наверное, сгорел заживо, запертый в клетке. Нам и птичек жалко, говорил отодвинутый без труда с дороги Соломенный папа Тимофей Трачук. Этим не жалко никого. Как, впрочем, и тебе самому. Ее мальчик, кстати, ровесник Сережки; вот только не надо, родной сын - и тот абстракция в твоей жизни. А Лика… Хотелось бы знать, кому она тогда звонила. И зачем открыла окно.
Трагедии не вышло, максимум небольшой боевичок, переходящий в фарс на грани фола. Звонок в произвольную дверь на последнем этаже - кто там? - конь в пальто, вернее, голый мужик на пороге. Конечно, ты предельно рисковал, ты мог нарваться на кого угодно. Однако попал на оптимальнейший вариант: маленькая девушка в очках, учительница, такая одинокая, такая романтичная, отродясь не смотревшая парламентских новостей. Кажется, до нее не дошел даже убойно-лошадиный комизм ситуации, не говоря уже о прочих не слишком приятных аспектах. В общем, она тебя впустила.
И все воскресенье ты отсиделся там, на шестнадцатом этаже, с балкона которого город казался игрушечным, вроде той железной дороги. Да, ты выходил на балкон. Ты даже стоял там на закате в обнимку с ней, заклеившей пластырем твое обожженное плечо, раздобывшей где-то мужскую одежду почти твоего размера и уже сочинившей себе невероятную сказку. А утром понедельника аккуратно вытянул руку из-под сонного тела учительницы - не такого уж легкого, кстати, - и, разрабатывая онемевшие пальцы, опять вышел под самое небо и вполне вероятные пули. Полюбовался на гроздья желтых шариков в голубой вышине.
Потом вызвал водителя, набрал Женьку и отправился на работу.
* * *
Вертолет летел неровно, болтаясь, как рыбачья лодчонка в штормовом море, то и дело проваливаясь в воздушные ямы. Женька сидел совершенно зеленый. Пилот глянул на него через плечо и, порывшись где-то внизу, под ногами, протянул скомканный пакет; мальчик, разумеется, помотал головой. Взял Виктор. Спросил, перекрикивая скрежет и гул:
- Какой двигатель?
- Термоядер, - отозвался пилот. Окончание фразы, содержавшее его эмоциональное отношение к данному факту, потонуло в шуме, пронзительном и скачущем, как сейсмограмма.
Виктор усмехнулся. Концептуально, что и говорить.
А может, оно и к лучшему. Только переформулировать, провести экстренный ребрендинг, поменять акценты. Аш-два-о - уже не мировой взрыв, подрывающий какой-никакой баланс, вымученную, а потому дорогую каждому стабильность, а совсем наоборот: разумная, сильная и единственная альтернатива термоядерному хаосу и безумию. Плохо они поработали над имиджем, и проплаченные новости вряд ли помогут, никто не забыл о катастрофах начала двадцатых, от желтеньких смайликов по-прежнему веет жутью. Все, что разыгрывают сейчас термоядеры на мировой арене - по чужому, между прочим, сценарию, бессильные придумать собственный, - не более чем подтанцовка для разогрева, антреприза, предваряющая твой выход. "Вспышка звезды", тьфу. И двигатели у них, откровенно говоря, полный отстой.
Вертолет летел над плотным слоем облаков, похожих на ненастоящий снег под пластиковой елкой в супермаркете. Ни отверстия, ни просвета - ровные пушистые холмы на километры вперед. Любопытно, где мы сейчас. И многим ли об этом известно.
…Он избрал одну из самых опасных, но и беспроигрышных тактик - имитацию нормального течения публичной жизни, в которой ты все время на виду, все твои движения предугадываемы, а намерения легко просчитываемы наперед. Все это удерживает противника от радикальных действий, одновременно расслабляя его иллюзией контроля над ситуацией, контроля над тобой. Давая тебе возможность выбрать момент для резкой смены направления и ритма, обескураживающей, застающей врасплох. Но до этого надо было еще дожить. В самом прямом смысле глагола.
И было, разумеется, было мгновение, когда Виктор заколебался, задумался, имеется ли право, основания, смысл - вовлекать в это Женьку. Первый раз, если вести отчет с того мгновения, ты позвонил ему еще в воскресенье, из квартиры училки с шестнадцатого этажа. Выслушал три непростительных гудка - куда он, черт возьми, засунул мобилку?! - а затем дерзкий и слегка заплетающийся голос: вы дозвонились… Споткнулся на отчестве, но в целом воспроизвел реплику близко к тексту. Виктор дослушал, усмехнулся и повесил трубку. Мальчишка пустился в загул, это было очевидно - как и то, с кого именно он брал пример. Он был уже весь твой: твой штык, твой след, твое зеркало. Отказаться от его безудержного доверия ты больше не мог. Только оправдать.
Но утром, первым утром рабочей, решающей недели, набирая его - свой - номер, Виктор еще сомневался. В конце концов, игра шла по-взрослому, как минимум на жизнь. Если спит, если опять пропустит три гудка, свободен, решил он, сам дивясь подобному подходу: практически гимназистка, гадающая на сирени. Хватит. Конечно, сейчас не лучшее время остаться без секретаря, но…
- Вы дозвонились Виктору Алексеевичу Винниченко!
Утренний, звонкий и свежий мальчишеский голос.
- Одевайся. За тобой заедут через десять минут.
- Ой, - сказал Женька. И после короткой паузы признался: - Я не дома.
- Я тоже, - усмехнулся Виктор. - Набери водителя, дай адрес. Вперед.
И началась гонка на выживание, замаскированная под чинную прогулочную поездку. Офис, парламент, ланч на презентации VIP-бутика, фотосессия для глянца, обед у консула, брифинг по культуре, выездное совещание в сауне, открытие фестиваля сюр-арта, пресс-конференция, банкет. Над городом реяли желтые гроздья воздушных шаров, одна за другой закрывались альтернативные заправки, накалялся ажиотаж на вокзалах и в аэропортах, сметались с прилавков спички и сувенирные свечи. Термоядеры жертвовали этот день на рекламную кампанию, на расход остатков альтернативы у потребителя, на социальную амортизацию, на концентрацию и направление собственных ресурсов - и тем самым играли на руку тебе, пробуксовывая в то время, когда ты на полной скорости гнал вперед.