Я так и не начал придавать ей значение - даже когда она взяла да и возникла в моей жизни, на моем пороге, без слов, без объяснений, просто как часть внезапной весны. Да, с ней было легко и весело; но стоило мне сесть за клавиатуру чужой и временной машины, как чужая временная женщина вообще забылась, перестала если не существовать, то иметь отношение ко мне.
Мог бы и поразмыслить. Хотя бы о том, с чего б это вдруг ей заявляться в мой дом, да еще накануне мирового кризиса. Она же, в конце концов, замужем, и дети у нее, кажется, есть, рассказывала еще тогда, в "Колесе"… Но мне-то было все равно. Я давно разучился думать о чужих жизнях вне того сегмента, в котором они пересекаются с моей.
А ведь я не поехал бы сюда с Виктором, если б она меня не уговорила. Это к тому, если ли у них время и резервы для многоступенчатых схем.
Службист смотрел сочувственно, молча. Когда закипел чайник, встал и сообразил два кофе, такой заботливый и хозяйственный, и это за пару часов до им же предсказанной катастрофы! - вспылил Олег, но и эта вспышка вышла сонной, вялой, никакой. Взял кофе и выпил залпом, не ощутив ни температуры, ни вкуса.
- Евгений Валентинович, - негромко сказал службист.
Олег не стал поправлять.
- Вспомните, тогда по делу о салатовом мятеже проходило много народу, но по-настоящему ведь пострадали вы один. А Виктор Винниченко, Татьяна Краснова… не буду напоминать, сами знаете. Неужели вы не видите, что они вас подставляют и в этот раз? В том, что произойдет - уже происходит - в мире, снова окажетесь виновны только вы. Никто не позволит вам, как вы, похоже, надеетесь, отстроить затем на руинах свою частную жизнь и свободу в вашем понимании. Пройдемте в диспетчерскую, Олег. Хочу все-таки сориентировать вас в цифрах.
Он встал из-за стола, и Олег поднялся тоже. Черт, жалко, что это другой, не тот же самый, вот было бы хорошо, красиво. Впрочем, неважно, они там у себя внимательно читают и перечитывают архивы.
- Я уже сказал вам один раз и еще раз скажу, - выговорил негромко, без точечных акцентов. - Я не буду с вами сотрудничать, ни в какой форме. Это понятно?
Конечно же, ему было непонятно, усталому службисту, не привыкшему работать в цейтноте, по ходу, с колес. Видимо, он все же надеялся, что сработает схема. Потому и приехал один, так оно, разумеется, убедительнее, но ведь и рискованнее в разы. Потому и ломанулся напролом в направлении диспетчерской, и меньше всего ожидал, наверное, попросту получить по морде.
Коротко, резко, почти без замаха. Как били в тех местах, о которых я давно запретил себе помнить, сменив жизнь и уничтожив архивы.
Со всей силы вспышки-воспоминания. С болью в косточках.
С наслаждением.
Службист отлетел на другой конец кухни странно легко, будто мяч, и тем более неожиданной тяжестью загремел об холодильник, сметая на пол микроволновку вместе с тумбочкой и напоследок зацепившись головой об угол мойки; невероятный лязг и грохот потряс, кажется, лесную тишину на километры вокруг. Олег скорее недоуменно смотрел, как тщедушная фигура в сером костюме сползла, наконец, вниз и замерла, нелепо раскинув ноги.
Подошел, присел на корточки, тронул шею над воротником. Разумеется, живой, но все равно надо поскорее убрать его отсюда. Взять под мышки, выволочь наружу и затолкать в службистский автомобиль.
Пока не увидел, проснувшись, Женька.
* * *
Но и оставлять его здесь, во дворе базы, было тоже нельзя.
Службист уже начинал не то чтобы приходить в себя, но подавать признаки жизни, постанывать, глухо мычать. Автомобиль стоял незапертый, всеми дверцами нараспашку, ключи торчали в коробке передач термоядерного двигателя. Олег забросил вялое тело службиста поперек заднего сидения, с отвращением согнул в коленях податливые ноги, припечатал дверцей. Затем обошел машину кругом и сел за руль.
Листва хлестала по лобовому стеклу, скрежетали и с хрустом обламывались о кузов сучья и ветки. Чем дальше в лес, чем непролазнее и безвозвратнее, тем лучше. Очнувшись, он, конечно, начнет первым делом вызванивать своих, вот пускай и поплутают по чаще, а потом провозятся битый час, вызволяя автомобиль. Единственное, нельзя чересчур увлекаться, мне-то возвращаться на базу пешком…
И внезапно лес кончился. Гораздо раньше, чем Олег мог предположить. Машина с разгону выехала на голый склон, затряслась на камнях, он еле успел затормозить чуть ли не над самым обрывом. Остановил двигатель, распахнул дверцу навстречу могучему и тихому выдоху моря. Вышел наружу.
Море лежало под ногами, темное, спящее, мое. Несмотря на параллельные серебристые полосы на его спине и светящуюся цепь вокруг. Несмотря ни на что. Море дышало ночной свежестью, перекатывалось невидимой зыбью на гладкой поверхности полного штиля. Катастрофа, катаклизм - все это было попросту бесстыжее службистское вранье. Я отвечаю за свое море. Оно единственное не солжет и не предаст.
Развернулся и зашагал напрямик через лес, чавкая по грязи, прыгая через поваленные стволы и пружиня на примятых ветвях кустарника. Просека, пробитая машиной, на глазах стягивалась, распрямлялась, зарастала, словно весна латала лес на живую нитку; вскоре Олегу пришлось пробиваться сквозь будто бы и нетронутые заросли. Он уже забеспокоился, как бы не потерять направление, когда, выставив локоть перед лицом, прорвался сквозь колючие кусты обратно к базе.
Тускло светилось окно кухни, и диспетчерская тоже мерцала из-под жалюзи голубоватым светом. Странно, монитор давно должен был погрузиться в спящий режим. Женька?..
Сейчас мы с ним поговорим. Один на один. Впервые за много лет, и сразу о решающе важном, но так даже лучше. Вдвоем мы с ним придумаем, как поступить. Не может быть, чтобы мы ничего не придумали - вместе.
Уже на пороге кухни Олег обнаружил, сколько глины, листьев, травы, мелких веточек прилипло к ботинкам, черт, не тащить же в диспетчерскую. Присел на корточки, пытаясь счистить грязь; бесполезно, логичнее разуться и вымыть руки. Непривычно ступая в носках по холодному линолеуму, подошел к мойке, о которую недавно ударилась голова службиста. Вроде бы никакой крови, хоть тут, считай, повезло. Отвернул кран, намылыл черные ладони и сквозь хлесткий звук воды о жесть вдруг услышал:
- Вы дозвонились Виктору Винниче…
Пытаясь закрыть воду, скользнул намыленной рукой по головке крана, чертыхнулся, обтер ладонь полотенцем и закрутил до упора; упали последние громкие капли. Женька молчал. Потом сказал странно взрослым, низким и напряженным голосом:
- Да… Да. Меня зовут Евгений Стеблов. Все предварительные переговоры по "Аш-два-о" Виктор Алексеевич поручил вести мне. Я вас слушаю, - и после длинной паузы: - Да, устраивает. Приступайте и будьте на связи. До свидания.
Завершил звонок, выдохнул громко, облегченно, по-мальчишески. Вскинул взгляд к двери, ко мне - и вздрогнул, будто застигнутый на горячем. Мой Женька, черт. На Виктора он смотрел совсем по-другому.
Тишина висела, как мертвый маятник. Надо было сказать хоть что-то, чтобы качнуть, привести в движение, оживить. Хотя бы самую незначительную малость:
- Ты включил его мобилку?
- Нас тут все равно засекли, - колюче отозвался Женька. - И это неважно уже. Да, слушаю, вы дозвонились Виктору Винниченко.
Метнул взгляд исподлобья, прижимая мобилку к виску. Вопросительный и досадливый, неуверенный и оценивающий. Как будто срочно решал про себя, имею ли я право тут находиться и слышать; кто его знает, может, и да, - забыл спросить у своего мудрого и всезнающего шефа… Но по-любому, лучше б меня здесь не было. Однозначнее, спокойнее, легче. До чего же я его напрягаю.
- Перезвоните в понедельник. До свидания. Блин, - Женька сглотнул, вытер лоб тыльной стороной ладони. - Еще и всякие придурки лезут не по делу, только линию занимают…
Запнулся, прикусил язык, как если бы сболтнул лишнее в присутствии неизвестно кого. Олег прошел наконец в диспетчерскую, мимо сына, мимо его затравленно-ожесточенного взгляда. Сел за компьютер. Монитор светился, мышка была теплее воздуха, ладонь легла поверх свежих отпечатков Женькиных пальцев. Что он здесь делал? С кем он говорил - по делу, и по какому? И ведь не скажет, если я спрошу просто и прямо. Не дали ему четких указаний на предмет того, можно ли мне говорить… если однозначно не запретили.
Моему сыну. Черт, черт.
Колебались кривые данных с комбинатов, подплескивая все ближе к красной черте, словно волны к ватерлинии. Но пока вроде бы не зашкаливало. На всякий случай отрегулировал уровни, разослал команду по вееру. Хотелось бы знать, что будет, если. Очень хотелось бы точно это знать.
- А Виктор тебе не звонил? - бросил негромко, не оборачиваясь от монитора.
- Нет, - сказал Женька, и в его голосе, кажется, дрогнул вызов. - Он и не должен звонить. Я справляюсь сам.
С чем он, черт возьми, справляется?!
Развернулся в кресле. В конце концов, так дальше нельзя:
- Женька…
- Что? - кратко, независимо.
- Тебе не кажется, что нам было бы правильно поговорить?
Мальчик вскинул глаза, явно прикусил дерзость на кончике языка. Сглотнул, прокатив кадык по тонкой шее:
- Допустим.
Он сидел напротив, настороженный, весь подобранный, как кошка в засаде. Лицо пошло красными пятнами, вспыхнули уши; я тоже когда-то очень легко краснел. Нет, так нельзя. Он - не я. Отдельный человек, говорила Ильма, просто нам, людям, трудно в это поверить. Но я постараюсь.
- Ты на меня обижен, правда? - начал осторожно, словно пробовал шестом топкую поверхность. - Ты, наверное, всю жизнь обижаешься, и есть на что. Нереально добиваться, чтобы ты прямо сейчас меня простил. Но я хочу, чтоб ты выслушал и, желательно, послушался. По крайней мере, принял к сведению, а не в штыки.
Женька пожал плечами. Молча; знак если не согласия, то непротивления.
- Знаешь, когда мне сказали в банке, что ты отказался от моих денег, я тут же вылетел туда, к вам. В субботу, мы разминулись. Встретился с…
- Я в курсе. Мать говорила, я ей звонил.
- …и узнал от нее, что ты работаешь на Виктора Винниченко. И вот с этого места давай поподробнее. Я никогда тебе не рассказывал… Давно, еще до знакомства с твоей мамой, у меня была другая жизнь, в прямом смысле. Биография, документы. И даже имя другое, не Олег Стеблов.
Прыгнули домиком удивленные брови:
- А какое?
Олег улыбнулся:
- Женька.
Сын присвистнул, подавил нервозный смешок.
- Что ж ты так? Скрывался от правосудия?
- В общем, да. Я бежал из тюрьмы.
Заговорил быстро, без паузы, без передыху:
- Тюрьма - это очень страшно, Женька. Невыносимо, несовместимо ни с чем человеческим. Безвоздушное пространство, в котором тем не менее приходится как-то дышать, и это хуже всего, ведь с каждым вдохом ты чувствуешь, как меняешься, теряешь самое главное в себе. Чтобы там выжить, надо выдернуть из себя несущую ось, перевернуть свой мир и все ценности в нем. Смириться, признать, что можно и так. Что от этого не умирают - без свободы.
- И за что тебя посадили? - равнодушно бросил Женька.
- Я как раз об этом. Ты же слышал о салатовом мятеже?
- Салатовой революции?
- Это в новой терминологии, после реабилитации в двадцать шестом. А тогда, в девятнадцатом, мы были мало того что мятежниками - на нас повесили ответственность за мировой экономический кризис, пускай уже тогда все понимали, какая это бессмыслица. Но состоялся показательный процесс. Меня осудили на пятнадцать лет. Как главного обвиняемого, зачинщика, полевого командира, - он сглотнул, перевел дыхание.
И продолжил:
- А Виктора Винниченко там не было. Хотя все знали. Официальный лидер нашего движения, он как-то сумел выкрутиться, остаться на свободе. И в двадцать шестом снова благополучно ее возглавил, "Нашу свободу". Правда, меня это уже не интересовало. У меня была - моя собственная, единственная, настоящая. Только она одна и имеет ценность в жизни. Мне бы хотелось, чтоб ты это понял. Чуть раньше, чем…
- Я понимаю. Поэтому мне и не нужны больше твои деньги, - шмыгнул носом, вскинул подбородок. - Я взрослый свободный человек. Было интересно послушать про твою бурную молодость. Считай, я тебя зауважал. Но давай договоримся: не надо учить меня жить. Я как-нибудь сам.
Олег чертыхнулся, подался вперед, и от этого движения чуть не опрокинулось кресло. Заорал на выдохе, ничего уже не взвешивая, не выбирая выражений, не думая:
- Какой ты к черту "сам"?! Да ты на него смотришь щенячьими глазами, точь-в-точь как я тогда смотрел! Потому что был дурачок, верил ему безоговорочно, он умеет делать так, чтобы ему верили!!! А потом направо и налево жертвует людьми, а сам выходит сухим из воды. Аш-два-о, говоришь? Он поручил тебе вести переговоры - с кем?!
Зазвенела мобилка, и Женька вздрогнул всем телом, хлопнул расширенными глазами и целую музыкальную фразу колебался, отвечать ли на звонок. Затем решился, выпрямил спину, глубоко вдохнул:
- Вы дозвонились Виктору Винниченко. Да. Евгений Стеблов - это я. Да, я уполномочен говорить по проекту.
Олег слушал молча, вглядываясь мучительно в его лицо. Напряженный, старательный, отчаянно стремящийся не то что казаться - ощущать себя взрослым. Односложные твердые фразы: твердость всегда прямо пропорциональна краткости. Непосильный груз мгновенного решения. Я знаю, как это. И могу себе представить, что будет потом.
- Всего доброго. Будьте на связи.
- Кто звонил?
Женька посмотрел недоуменно, словно обалдел от отцовской наглости. Усмехнулся снисходительно и криво, маскируя чуть запоздалый выдох облегчения:
- Это так, фигня. Они все равно тендер не потянут.
- Какой тендер? С термоядерами?
- Да при чем тут термоядеры.
Он уже отошел от напряжения переговоров и на глазах уплывал в расслабление, эйфорию. Улыбнулся блаженно, до рубиновых еще ушей. Махнул рукой:
- Ладно, чего уж там. Ты ведь тоже работаешь на "Аш-два-о".
Олег проглотил, не стал протестовать. Слушал.
- Термоядеры уверены, будто все замыкается на них. Что они будут решать, пускать ли нас на рынок и на каких условиях. И чтоб они не сомневались, Виктор Алексеевич сам поехал к ним на переговоры. Но реально-то все не так. "Термоядер" исчерпал свои ресурсы, и все об этом знают. "Аш-два-о" теперь - единственное спасение человечества от кризиса, понимаешь?
- Что-то подобное я уже слышал.
- Потому что это правда. Так вот, крупнейшие мировые компании, концерны и так далее - короче, потенциальные потребители - уже начали договариваться напрямую с нами.
- С тобой?
Не сдержал легкой иронии. Но Женька не обиделся:
- А ты думал, как решаются серьезные дела? Вот так себе обыкновенно, в трехминутном разговоре по мобиле. Виктор Алексеевич сказал, ниже какой отметки мы не опускаемся. Но некоторые предлагают даже больше, чем он рассчитывал. И они сами все сделают: построят инфраструктуру, наладят линии поставок, развернут сеть. Я пока принимаю заявки на тендер, а там будем думать.
- Долго?
- Нет, что ты. Все решится уже сегодня ночью. В этом заинтересованы все, весь мир. Если Виктор Алексеевич не вернется до четырех утра, я выберу сам. У меня есть полномочия.
- Какие еще полномочия, черт?!!
Снова не выдержал, сорвался, закричал так, что завибрировали колонки у монитора. Женька сидел напротив, такой лопоухий и мечтательный, далекий, потерянный давно и навсегда. Это его, а не меня, Виктор оставил здесь принимать главное решение, нажимать на кнопку. Запустить процесс, который никто потом не сможет остановить, включая его самого. Женька оказался ключевой фигурой - а вовсе не я и не Краснова, пускай Виктору удалось убедить и ее, и меня в нашей значимости, уникальной своевременности здесь и сейчас. Почему, черт возьми, он снова так поступил?! - поставил на юность, на интуицию, на щенячью правоту и решимость, разве ж подобные ставки когда-нибудь оправдывали себя…
Интересно, как Виктор представлял себе на самом деле мою роль. Оставив за диспетчерским компьютером меня, враждебного и недоверчивого, немолодого и битого жизнью, привыкшего взвешивать все аргументы и варианты в поисках оптимального и единственно правильного. Конечно же, он был уверен, что я не сделаю ни-че-го. Буду старательно - профессиональный, но легко заменимый винтик огромного механизма - регулировать эти чертовы уровни.
Крутнулся в кресле, оставляя за спиной внезапно дернувшегося Женьку - "вы дозвонились…" - и въезжая с поворота в плоскую реальность волнообразных графиков и перестраивающихся цифр. Смотрел, как впервые, смаргивая и с усилием фокусируя взгляд. Все это будто бы и не имело отношения к настоящему, темному, исполосованному серебром морю, тихо дышавшему в ночи. Ни малейшего отношения.
- Да, как и договаривались. Ждите, я с вами свяжусь.
Дерганая зигзагообразная волна подплеснула к самой черте. Что будет, если - а черт его знает. Во всяком случае, не то, на что рассчитывает службист, приходящий понемногу в себя на каменистой гряде над обрывом. И уж точно не то, чего хочет в который раз добиться от меня Виктор.
- Вы дозво…
Сколько можно?!
Отдернул руку, потянувшуюся было к мышке. Пляшущая черная линия черкнула по красной, и ничего не произошло, и еще раз, и накрыла волной - пусть, пусть, не надейтесь, никогда в жизни я не нажму больше на нужную вам кнопку…
Где-то далеко в ночи последний раз со стоном вздохнуло море. Перед тем как исторгнуть пронзительный, полный боли и ненависти крик.
(за скобками)
Все было непонятно. Вообще все. Черт.
С площади доносился слаженный крик толпы, ритмичные речевки, неразличимые на слух. Это все наши люди, в тысячный раз напомнил себе Женька, они пошли за нами, они выбрали свободу. Вот только толку с них - мирных, безоружных, с детьми… Если начнется, пользы будет ноль, один неуправляемый фактор толпы. Если начнется, с ними надо будет что-то решать в первую очередь. Если…
Когда начнется.
Ребята, конечно, знали, что это уже вопрос времени. Но понятия не имели, какого именно - минут, часов, дней? Что напрягало. Куда больше, чем само по себе зрелище блестящих щитов в ряд, из-за которых едва виднелись черные каски. Час назад Краснова с девчонками выходили к ним, пытались заговорить, обаять, повязать свои дурацкие ленточки. Фигня. Каждому понятно: без драки не обойтись. И это единственное, что было понятно.
Ко всему еще упала сеть. Бэушная мобилка, купленная по дешевке перед самым выступлением, в момент превратилась из боевой рации в бессмысленную игрушку. А Олега до сих пор не было. И никакой инфы о том, что происходит не то что в мире - в собственном штабе, лучше бы он, черт возьми, так и остался здесь, в ДК. И ребята нервничали все сильнее.
- Женька…
- Да? - он старался хотя бы сам держаться спокойно.
- Пацаны хотят сгонять за ром-колой. Холодно, бр-р-р. Костя и Серый, о'кей?
Сглотнул. Надо рявкнуть. Но так, чтобы прозвучало не истерикой, а взвешенным командирским гневом. Сглотнул еще раз и обернулся:
- Какая, блин, ром-кола?! Ты устав вообще видел?!! - вроде бы ничего, получилось. Добавил примирительно и сурово: - Сейчас девчонки из штаба чай принесут.
- Так уже полчаса как должны были! Где они, твои девчонки?
- Забыл, какая толпа на площади? Сидите ждите.