Неужели и вправду взять? - подумал Олег. С другой стороны, нет ни одной причины отказываться. Отказ и данном случае - не меньшее взаимодействие с местным социумом, чем согласие. Плюс-минус лыжи, которые действительно нужны.
- Нормально, - приподнял ногу, пошевелил пальцами в ботинке и присел на корточки отстегиваться. - Передайте Лотте мое спасибо. Я зайду к ней в лавку. У нее вкусный хлеб.
- Она сама печет, - сказал Йона. - Передам.
Тихонько присвистнул, и Ульфа поднялась на ноги, ткнулась к выходу. Олег на прощание потрепал ее за ушами. Ключ провернулся в замке легко, без малейшего сопротивления. Внутрь залетело несколько снежинок, словно стайка белых мошек на лампу.
Старик взял на плечо свою пару лыж и вышел в снег.
* * *
Оказалось, он почти все помнил. В том числе и "елочку" с "лесенкой" на подъеме в гору.
Программа, которую Олег писал последний месяц с небольшим, была закончена, оставалось ждать, пока они войдут, заберут информацию с машины и бросят новое задание. Согласно договору, в таких случаях он имел право приступить со следующего рабочего дня. То есть уже с понедельника. Совсем неплохо. Все-таки наличие работы дает основание ценить отдых; не самая свежая мысль, но это не мешает ей быть очень правильной. Работа не ограничивает свободы. Конечно, усмехнулся он, смотря какая работа.
Напрягало, что пришлось оставить без присмотра автомобиль. Под снежной шубой и сигнализацией, на которую все равно некому отреагировать. Но, черт возьми, неужели я должен теперь сидеть возле него, как привязанный, не в состоянии позволить себе прогулку на лыжах?! Не дождетесь. Даже если придется сменить еще пару шин.
Лыжи скользили легко, почти не зарываясь в рыхлый снег. Видимости хватало на узкую полоску сизого моря, растворяющуюся в мутной белизне. Пожалуй, лыжню стоит прокладывать подальше от обрыва, подумал Олег, беря немного вправо. До ограды санатория - и…
И, видимо, обратно. Не перелезать же через решетку на лыжах. Тем более что Ильма, скорее всего, сидит у себя в номере. Скорее всего, у окна. Локти на подоконнике, лоб к стеклу: наклонная линия, как у сосен. Смотрит на снег.
Началась сосновая мелочь, некоторые деревца замело почти по верхушки, трогательно торчащие из снега, словно хохолки озябших птиц. Олег пошел медленнее, в белой молочной мути запросто въехать лыжей в ствол. А на своих ногах отсюда уже не очень-то и выберешься…
Или разворачиваться, не дожидаясь решетки?
- Олег! - донеслось звенящее, птичье. Совсем близко, на за занавеса метели. - Ты здесь?
Заспешив, проехал еще пару метров, и она проявилась, как на старой фотографии - тонкая фигурка по ту сторону решетки, постепенно обретающая детали: опушка шапочки, улыбка, глаза. Надо же, как повезло встретиться. Несколько шагов или минут туда-сюда - и разминулись бы. Почему она вообще гуляет по территории в такую погоду?
- Ильма, - попробовал начать строго.
- Иди туда, - она махнула тонкой рукой вдоль ограды. - Там калитка.
Олег послушно развернулся, оставляя на снегу хризантему, тут же смягченную новым снегом. Ильма шла рядом, по другую сторону решетки, и ее следы казались не глубже лыжни, они сглаживались быстрее, чем набиралась цепочка больше четырех-пяти узких отпечатков.
Всему бывает будничное объяснение, думал Олег; наверное, и таким вот мимолетным следам на рыхлом снегу по колено. Только сейчас не хотелось его искать. Просто не хотелось.
- Вот, - сказала Ильма. - Проходи.
Но ему пришлось немало попыхтеть, прежде чем калитка, неотличимая от остальной ограды, сдвинулась с места, пропарывая толстенный снежный слой, и образовалась достаточная щель, чтобы он мог в нее протиснуться. Ильма стояла чуть в стороне и смотрела; почему-то не покидало ощущение, будто она при желании сдвинула бы эту махину одним пальчиком, затянутым в перчатку. Что, конечно, тоже можно было бы как-то объяснить.
- Пойдем в беседку? - спросил он.
Ильма кивнула. И что сейчас делать в беседке? - запоздало подумал Олег. Хотя, если разобраться, что я вообще здесь делаю?.. А ведь она точно знала: я приду. Она ждала меня там, у ограды. И в прошлый раз, когда пошел снег, она тоже меня ждала… а в общем-то, какая разница?
- Любишь гулять под снегом?
- Под снегом? - серьезно переспросила Ильма; глянула под ноги. - Я никогда не пробовала. Его пока еще не так много.
- Ну, я не совсем то имел в виду.
- Ты непонятный, - сказала она.
Я-то как раз понятный, усмехнулся Олег. То ли дело она сама, странная девочка, о которой я знаю только ее имя и не хочу узнавать ничего больше. Которую вижу второй раз в жизни - не считая наклонной фигурки из окна - и не могу в это поверить.
Беседку замело наискосок: с подветренной стороны огромный сугроб высотой до парапета, занимающий половину внутреннего пространства, - а с противоположной снега не было совсем, только тоненькие полоски в щелях между досками пола. Ильма вошла, оставляя на дереве белые отпечатки - узкая лодочка и пятнышко каблучка. Олег отстегнул лыжи и вошел следом. Сверху беседка продувалась точно так же, как и открытое пространство, но ниже пояса было безветрено и тихо - странное ощущение, словно тебя разделили пополам.
- Ты давно здесь живешь? - спросил он. Не потому что хотел получить ответ. Просто чтобы она сказала что-нибудь.
- Давно. То есть нет. Не помню. Это неинтересно.
Моря почти не было видно. Справа и слева нависали под углом огромные стволы сосен, уходящие в белую мглу.
- Они когда-нибудь полетят, - сказала Ильма.
- Почему ты так думаешь?
- Они приготовились.
Встала лицом к парапету посередине беседки, на границе снега. Наклонилась вперед, как всегда, как сосны.
- Тоже готовишься полететь?
- Нет, - она не обернулась. - Людям нельзя. Это неправильно, но так есть, и я должна. С некоторыми неправильными вещами приходится соглашаться.
- Это точно. А деревьям разве можно?
- Но они же не люди.
Олег подошел ближе, встал рядом с ней и тоже подался вперед. Ее профиль вился тонкой линией между опушкой шапочки и поднятым воротником шубки. Совсем маленьким кусочек лица с голубоватым изгибом века и темной черточкой ресницы. Едва достает мне до плеча - а издали кажется высокой. Так странно говорит. Так удивительно ложится на мою жизнь - не элемент, не кусочек, не паззл, а что-то вроде оттеночного фильтра в графической программе, вуали, наброшенной на картину. Хорошо, что я здесь.
- Хочешь спрятать ветер? - спросила Ильма. - Смотри.
И присела на корточки - словно сложилась, уменьшилась одним мимолетным движением. Олег улыбнулся и присел тоже. Ветер действительно исчез. Остались только падающие сверху снежинки, медленные, кружащиеся.
- И часто ты его прячешь?
- Да. Я люблю ветер, но он надоедает.
Получается, когда я не вижу ее в окно, это еще ни о чем не говорит, подумал Олег. Она может все равно быть здесь, уменьшенная, невидимая. Теперь у меня есть право представлять, будто она здесь всегда. Постоянный, неснимаемый жизненный фильтр.
- И еще неудобно, если книга, - добавила Ильма. - Перелистывает страницы, и потом трудно найти.
- Ты читаешь книги?
Удивленно раскрыла глаза:
- Конечно.
- Бумажные книги? Где ты их берешь?
Пожала плечами:
- Не знаю. Они есть.
- В санатории?
Она не ответила - без малейшей тяжести в воздухе, словно не отвечать на прямой вопрос было так же логично и естественно, как и ответить. Сидела на корточках, свесив с колен руки в перчатках, слишком тонких на вид для такого холода и снега. Ей пора домой, то есть в номер, в палату, или где она там живет. Не позволять же ребенку простудиться только потому, что мне с ней так хорошо.
Поднялся навстречу метели; поборол малодушное желание снова сесть, спрятаться, свернуться в комочек. Протянул руку Ильме:
- Пошли, я тебя провожу.
Вскинула темные глаза:
- Зачем?
- Как зачем? Ты совсем замерзнешь.
- Да, - она встала тем же мгновенным движением. - Людям нужно тепло, я помню. Но зачем - чтобы ты провожал?
Тоже правда, признал Олег. Со своей странной логикой, детской спонтанностью и сумбуром, она почему-то все время оказывается права. Сколько я ее знаю.
Давно?..
Ильмы уже не было, только следы на снегу. Олег попробовал ближайший отпечаток обратным концом лыжной палки: она ушла в снег глубоко, сантиметров, наверное, на сорок-пятьдесят. Когда он кончил пристегивать крепления, это отверстие еще виднелось плавной ложбинкой, - а следы пропали, как будто, кроме него самого, никого здесь и не было.
Ну уж я-то сюда еще приду. Я буду часто сюда приходить.
(за скобками)
За соседним столиком сидели парень с девушкой. Взяли кофе, но не пили, а разговаривали взахлеб, держась за руки. Им было хорошо.
А Оксана до сих пор не пришла.
Она никогда настолько не опаздывала.
Было темно и дымно, а раньше здесь не разрешали курить, жалко, придется искать другое хорошее место. Женька в сто двадцать пятый раз посмотрел на часы. Нет, мало ли что, надо еще подождать. Не может она не прийти.
- Вы разрешите?
- Занято, - не глядя, бросил он.
Ваша девушка просила передать, у нее сегодня не получится, - сказал голос. - Очень переживала, что не смогла предупредить вас заранее.
- Вы знаете Оксану?
Женька вскинул глаза. Мужчина улыбался; в дымном полумраке было трудно разглядеть его как следует. Отодвинул стул напротив и повторил:
- Вы разрешите?
Подрулила официантка. Вопросительно глянув на Женьку и приняв, по-видимому, его молчание за согласие, незнакомец заказал два эспрессо. И надо было перебить, отказаться, сделать заказ самому, тем более что эспрессо он терпеть не мог - но Женька протормозил, решая, кем этот дядя может приходиться Оксане. Для отца, пожалуй, молодой. Старший брат? - но брат у нее как раз младший. Сосед, знакомый, друг?..
- Хорошее место, - сказал человек. - Тут всегда собирается молодежь, друзья, влюбленные. И сам чувствуешь себя моложе лет на десять…
Женька заерзал на стуле. А если… никакое не "если", так оно и есть, потому она и не пришла. Сейчас этот хлыщ заявит: я люблю ее. И она любит меня, а тебе, мальчик, лучше убираться своей дорогой. И он, Женька, уберется, потому что Оксана - свободный человек, и он не имеет права…
Но почему она не сказала сама?!
- Недавно нашел здесь на столике потрясающую вещь, - продолжал незнакомец. - Хотите, покажу?
Расщелкнул на коленях дипломат. Женька тоскливо смотрел, как он возится за крышкой, шелестя бумагами - и вдруг на столе очутилась тонкая глянцевая брошюра. В красноватой подсветке ламп ее обложка казалась почти серой.
- "Пять шагов к свободе", - прочитал человек. - Невероятно! Какая риторика, стилистика, какое знание психологии молодого поколения!.. Вы когда-нибудь видели нечто подобное?
Женька напрягся. Нечто подобное лежало у него в сумке, двадцать экземпляров следующего выпуска, парочку из которых он собирался оставить в кафе, когда они с Оксаной будут уходить. Может быть, дать ему одну, раз он так интересуется?
Найти единомышленника, нового товарища - а значит, вечер не потерян зря. Да и мало ли кто он Оксане, может, просто…
Незнакомец смотрел. Ждал, отставив в сторону кофе.
И Женька понял.
К щекам мгновенно прилило; он понадеялся, что в полутьме и в дыму оно не будет заметно. Сколько раз представлял себе такую вот случайную - они любят организовывать случайности - встречу. Сколько раз репетировал гордые фразы или непробиваемое равнодушие. И вот - краска на щеках, мокрые подмышки и заранее подмешанная дрожь в пока не прорезавшийся голос.
Да еще и сам назвал ему имя Оксаны.
- Кстати, будем знакомы, - сказал службист. - Меня зовут Владислав.
Представиться чужим именем, конечно, было бы глупо:
- Евгений.
- Посмотрите поближе, Евгений. Замечательная штука!
Женька взял брошюрку в руки, пролистнул: если этого не сделать, станет ясно, что ему известно ее содержание. Хотя они, наверное, и так знают. Ярко-салатовые заставки на каждой странице казались тусклыми, никакими, в них не было ничего от весны и свободы. А ведь эти брошюры, как правило, и оставляют в таких вот темных, продымленных местах… плохо, надо что-нибудь придумать.
Надо что-нибудь придумать.
- Интересно? - живо спросил службист.
Он хочет, чтобы я сказал "да", понял Женька. Они всегда добиваются, чтобы человек несколько раз подряд ответил "да", тогда с ним гораздо легче работать, подчинить своей воле, - рассказывал как-то Виктор.
"Я умею говорить "нет"."
- Нет, - голос почти не дрогнул. - Знаете, оно мне фиолетово. У меня другие интересы.
- Учитесь?
Молча кивнул.
- На каком курсе?
Мог бы для приличия спросить, в каком вузе. Женька криво усмехнулся:
- На первом.
- Первый курс… - мечтательно протянул Владислав, или как его там. - Первая любовь, первые настоящие друзья, первые ошибки… хорошее время. Вы, кажется, серьезный юноша, Евгений, интересуетесь прежде всего учебой, верно?
Пожал плечами:
- Когда как.
Отодвинул брошюру и взялся за остывший кофе. Службист принялся неторопливо листать глянцевые страницы:
- Любопытная все-таки вещь. Вы прочтите, Евгений, вам-то оно принесет только пользу. Другое дело, что не все молодые люди так же серьезны и рассудительны, как вы. Боюсь, ваши друзья могут наделать ошибок.
Входная дверь широко отворилась, и Женька вздрогнул: Оксана?! Может быть, они ее специально задержали, а теперь службист только и ждет, когда она появится, чтобы командным голосом приказать им обоим открыть сумки…
Впорхнула стайка щебечущих девчонок. Незнакомых. Слава богу.
- Конечно, в таких вот штуках нет состава преступлении, - тот мирно отложил брошюру. - Но все равно обидно, когда друзья ошибаются на ваших глазах. Говорите, вы на первом курсе? И как сдали зимнюю сессию?
- Нормально, - выговорил Женька.
- Надеюсь, и с летней все будет хорошо. Первый курс - он, знаете, решающий… Как вы смотрите на то, чтобы встретиться здесь же, скажем, через неделю?
- Зачем?
- Ну как… Думаю, нам найдется о чем поговорить. Вы же умный парень, наверняка можете рассказать массу интересного… или показать.
Женька непроизвольно стиснул ремень сумки на коленях. Провел пальцами по рубчатой ткани и металлической скобе. Их там целая пачка, только что из типографии, салатовых и клейких, с фотографиями ребят и их высказываниями о свободе. Но он не знает. Иначе давно бы потребовал?.. Согласиться для виду, подхватить сумку и уйти. Пока не пришла Оксана.
"Если тебе трудно сказать кому-то "нет"… скажи "я подумаю". Возьми тайм-аут, уклонись от ответа…"
Службист улыбнулся. Весело, ободряюще.
- Ну?..
- Вот что, - сказал Женька, и парочка за соседним столиком синхронно обернулась. - Вы зря теряете со мной время. Я не буду вам стучать. Ни в какой форме. Слышите? Не буду!
Ремень в руках стал скользким, и сумка чуть не грохнулась на пол.
Повисла пауза.
- Кажется, вы меня не поняли, - укоризненно сказал Владислав. - Жаль. Девушка, посчитайте, пожалуйста!
Принесли счет, и надо было срочно достать деньги, но кошелек лежал в той же сумке, под пачкой брошюр, вот черт… Службист сунул в кожаную папочку крупную купюру, встал и молча кивнул на прощание.
Он как раз пробирался к выходу, все более нереальный сквозь дым, когда дверь распахнулась, и в кафе влетела Оксана. Женька видел, как они едва разминулись при входе.
…Затормозила у столика, схватившись обеими руками за спинку стула. Расстегнутый плащ и косынка на шее сбилась на бок, и разметавшиеся волосы, мокрые на висках:
- Так… бежала…
И больше ничего не могла выговорить, хватая дымный воздух губами, на которых все ярче светилась счастливая улыбка.
(за скобками)
ГЛАВА V
В воскресенье снег прекратился. В окна било яркое солнце, и Олег завтракал в кабинете, потому что кухня к восьми утра стала совершенно раскаленной. Машина за окном в первые пару секунд показалась сквозь прищуренные ресницы чем-то вроде саркофага, сверкающего бриллиантами, а потом заслезились глаза. Повесить жалюзи, что ли.
Из окон кабинета смотреть было вполне возможно. И открывался вид невероятной красоты. Насыщенный ультрамарин моря и ослепительный пляж, четкие линии холмов в несколько слоев разных акварельных оттенков, темные штрихи сосен. Даже горы показались впервые за месяц-другой, торжественно белые на фоне яркого неба.
Еще с высоты второго этажа просматривалась тропа, проложенная вдоль гаражей по дороге на пляж. Узкая тропинка, ответвляясь, ныряла во двор с собачьей будкой (имени собаки, терьера, а тем более хозяина, Олег до сих пор не знал), еще одна - в соседний. Похоже, поселок потихоньку обзавелся коммуникациями. Впервые за последние дни можно выйти из дому без лыж.
Олег вышел. Воздух оказался неожиданно морозным, до покалывания щек и слипшихся ноздрей. Апрель; впрочем, весна - бонус, утверждает Йона, и я такового, видимо, не заслужил. На снегу виднелась вчерашняя лыжня, пригодная для трансформации в тропинку, нервное окончание коммуникативной системы поселка. Возможно, ближе к вечеру удастся и отогнать машину в гараж.
Снег поскрипывал под ногами, руки мгновенно озябли, по возвращаться за перчатками Олег поленился, сунул поглубже в карманы. Спустился на пляж. Несколько тропинок уже вились и здесь, не считая беспорядочных траншей собачьих следов. Но сейчас тут никого не было. Одна из тропок, узкая, на одного, привела к самой линии прилива. Снег обрывался ноздреватой вертикалью, ледяной, покрытой мелкими сосульками, словно стена пещеры. Дальше шла голая галька, холодная и сухая, как фрагмент лунного пейзажа. Никаких водорослей или бутылочных крышек. Никаких нечеловеческих рук.
Олег посмотрел вдаль, в сторону санатория, и увидел и беседке Ильму. Когда выглядывал из окна, ее еще не было, а теперь вот есть, и от этого стало легко, правильно, хорошо. После обеда можно будет прокатиться туда, к ней.
И если не ухудшится видимость, весь поселок полюбуется нами в беседке. Весело, хоть и совсем неважно.
Совершив замысловатый путь, ассоциативное мышление вывело на хлеб из поселковой лавки. А ведь я уже почти неделю не ел хлеба, все пельмени, фаршированные блинчики, прочие спагетти… Да и не помешало бы лично сказать хозяйке спасибо за лыжи.
Поднимаясь вверх по улочке, он согрелся, даже слегка вспотел. По дороге не встретилось ни единого человека: поселок казался бы замерзшим и вымершим, если б не свежие тропы. Центральная площадь была утоптана полностью, словно вымощена белой брусчаткой, на которую витражное окно церкви отбрасывало цветные отблески. И тоже совершенно безлюдна.
Миновав приемную старосты с глухо занавешенными окнами, Олег взялся за массивную ручку двери в лавку. Потянул. Потянул сильнее. Постучал сначала предназначенным для этого бронзовым кольцом, а потом и попросту, кулаком. Глухота и тишина. А в воздухе висела фоном негромкая мелодия, то ли музыка, то ли пение на низких тонах, извне, издалека.
Осенило внезапно: церковь. Разумеется. Воскресенье. Они все там.