Людмила с ненавистью взглянула на соперницу, потом - с немым вопросом - на мужа. Сергей воспользовался паузой.
- Господи! Тебе ведомы все наши помыслы и деяния с младенчества до самой смерти. Эта девушка до сих пор любит меня, но безответно. Я всецело принадлежу жене своей и с нею хочу остаться до гроба. Я по-прежнему хочу жить и прошу вернуть меня к жизни!
- Неугомонный, - вздохнул Иисус. - Поверь, если б оставалась хоть малейшая надежда на восстановление твоего тела, я с радостью отпустил бы твою душу для продолжения жизни. Но тело уже тронуто тленом…
- Так ли уж это важно, Господи?! Не Ты ли оживил Лазаря на третьи сутки после его смерти?!
- Верно, в своей земной жизни я не раз оживлял усопших, но теперь дело иное: оживить всех желающих мертвецов мне не позволят интересы живых, блюсти которые я обязан.
- Недавно Ты говорил, Господи, что нельзя просить невозможного, но что компромисс возможен…
- Я понял тебя. Но, тем не менее, договаривай. Твоя мысль настолько неординарна, что может разом решить все проблемы. Говори, чтобы слышали все.
- Да, Господи, - продолжал Сергей. - Я хотел бы, чтобы желание каждого из присутствующих было исполнено как можно точнее. Но для этого надо, чтобы мы с Вениамином поменялись местами. Это возможно?
- Я понял тебя так: ты хочешь, чтобы твоя душа жила отныне в теле Вениамина, а душа Вениамина осталась бы здесь?
- Да, Господи, если это возможно.
- Возможно. Но не думаешь ли ты, Сергей, что в этом случае выигрывают все, кроме вас с Людмилой? Только представь: ты перестанешь быть самим собой. Скорее всего, ты забудешь о своей прежней жизни, о жене, о дочери. А ведь ты решился на обмен только ради своих близких, разве не так?
- Господи, но ведь Ты поможешь мне НЕ ЗАБЫТЬ их?
Христос улыбнулся и некоторое время молчал, обдумывая свой ответ. Глядя на Него, Сергей тоже заулыбался.
- А Вениамин не против? - наконец спросил Иисус.
Лебедянский виновато потупился:
- Да будет мне по слову Твоему, Господи!
- Ну что ж, - Иисус окинул взглядом присутствующих. - Кажется, мы никого не забыли… Енох, зачти приговор.
Енох важно кивнул Христу и нараспев прочел:
- Священный и единственно-справедливый Суд Божий постановил: дочь получит тело отца, а жена - душу мужа, и желание мужа будет учтено - душа останется здесь. Вдова обретет душу, а соперница - тело твое, Сергей. Сам же ты займешь освободившееся тело Вениамина. Ты продолжишь свое существование в чужом теле, ничего о прежней судьбе не помня. Возможно, ты никогда не встретишь Людмилу и даже не вспомнишь о ней… Согласен ли ты - на этих условиях - вернуться к жизни?
Сергей пристально посмотрел на Люду, как будто старался запечатлеть в памяти ее образ. Затем перевел взгляд на Иисуса и ответил:
- Я согласен. Даже на этих условиях. Надежда умирает последней.
Христос привстал на Троне и движением руки остановил Еноха, порывавшегося что-то сказать:
- Предлагаю два последних пункта из приговора исключить. Я же обещал помочь человеку…
…Лера проснулась среди ночи, села на кровати и обхватила руками голову. "Сон необычайно реален, - подумалось ей. - Как ярки и правдивы образы Еноха и Илии, они до сих пор стоят перед глазами, как живые. А вот лица шофера, его жены и, тем более, соперницы уже расплывчаты, нечетки, как на плохой фотографии. И это неудивительно, ведь я их никогда не встречала. Я могла их только вообразить, и ни о каком портретном сходстве речи быть не может. Но зачем они приснились, эти неприятные чужие люди, и вообще… должна же быть какая-то причина, почему мне приснился Суд Божий?! Особенно неприятен этот Сергей. Человек, погубивший маму, теперь посягает на тело отца… Конечно, все это глупости, и переселения душ не бывает, но от этого не легче… А мама! Она никогда не была до такой степени эгоистичной. Или я ее плохо знала? И отец тоже… Неужели я для него ничего не значу?"
Лера застонала, закусила до боли губы и вдруг начала бить себя по лицу, повторяя:
- Дура, дура, дура! Это сон! Дура, дура, дура!
Глава 8. В чужом теле
Сквозь бело-молочный туман забытья, сквозь цветные сполохи сновидений, сквозь завесу кромешного мрака просочился розовый утренний свет. Одновременно резко возникли звуки: взволнованное воркование голубей за окном, шелест шагов за дверью, чье-то близкое неровное дыхание. Специфический больничный запах объяснил очнувшемуся, где он находится.
Человек открыл глаза и улыбнулся, разглядывая тень оконного переплета на потолке. Потом скосил глаза влево и вправо - огляделся по сторонам. Слева не было никого, а справа сидел на койке старик в грязной майке и мятых пижамных брюках. Правая рука его - по локоть в гипсе - висела на перевязи, левой старик неустанно поглаживал свои впалые щеки с трехдневной щетиной.
- Ну, что скажешь, мил-человек, очнулся?
- Курить, дед, охота по-страшному.
- Этак сразу-то? Да еще в палате…
- Веришь, дед, тыщу лет будто не курил!
- Ну, гляди… "Беломор" будешь?
- Спрашиваешь! - человек попробовал повернуться набок, и тут его тело пронзила острая боль.
- Дурень! - прикрикнул на него старик. - Поломанный весь, а туда же… Лежи уж. Как звать-то тебя? - спросил он, немного смягчаясь, шаря рукой под подушкой в поисках "Беломора".
- Сергей.
- Серега, значит. А меня Кузьмичом зови. Это и просто, и уважительно… На вот! - дед протянул собеседнику мятую папиросину, щелкнул у лица зажигалкой. И все это быстро, ловко, хотя и одной левой.
Лежащий сделал первую затяжку и зашелся неудержимым кашлем - кашлем никогда не курившего человека. Папироса упала на пол. Старик ругнулся, подобрал ее с пола и метко бросил в открытую форточку.
- Велено было врача позвать, или сестру, как только ты очухаешься, - проворчал он. - А я, дурак, начал с тобой лясы точить! Ну, прокашлялся, что ли?
- Ладно, дед, зови сестру.
Тем временем дверь открылась, и в палату вошел пожилой врач в безукоризненно-белом халате. Он с неприязнью втянул ноздрями воздух и строго посмотрел на Кузьмича. Старик сделал невозмутимое лицо. Врач подошел к кровати Лебедянского.
- Здравствуйте, Вениамин Александрович. Я - заведующий отделением профессор Яковлев, - первым долгом представился он, подсаживаясь к кровати больного. Услышав, что мнимого "Сергея" зовут совсем по-другому, Кузьмич фыркнул и отвернулся к стене. Врач продолжал. - Вы помните, что с вами произошло?
- Помню аварию… Жена моя… она погибла?
- Будьте мужественны. Примите мои соболезнования.
- Ясно, - Лебедянский вздохнул. - А я вас сразу узнал, профессор. Это ведь вы меня оперировали?
- Вас оперировал доктор Долгушин.
- Странно… Врезался в память ваш голос… и глаза.
- Ну, может быть, внешнее сходство с кем-то из ваших знакомых? - Яковлев пожал плечами. - Не обращайте внимания. Скажите лучше, как вы себя чувствуете?
- Сносно. Голова только болит. Скажите, дочь моя не приходила?
- Звонили ваши родственники, справлялись о вас. Оставили телефон: просили сообщить, как только вы придете в себя. Позвонить им?
- Ну что вы! Вы лично…
- Это меня не затруднит.
- В таком случае буду весьма вам признателен. Так, как насчет дочери?
- Приезжал Данилевич, очень о вас беспокоится. Сказал, что обо всем позаботится лично. О дочери тоже.
- Понятно… Ну, а со мной… что-то серьезное?
- Смотря что считать серьезным. Переломы обоих голеностопов и кисти правой руки, сильный ушиб грудной клетки и три сломанных ребра. Ну и естественное в такой ситуации сотрясение мозга. Еще легко отделались.
- Как долго я у вас пробуду?
- Да уж месяц-другой отдыха вам обеспечено.
- И все-таки странно. Будто только вчера вас видел. Именно во время операции.
- Исключено. Я оперировал другого человека - водителя той злополучной машины.
- Правда? Ну и как он?
- Скончался.
- Жаль. Незаурядный был человек: я успел с ним познакомиться.
- Я вижу, вы утомились, - Яковлев встал и направился к двери. - Родственникам вашим сейчас позвоню. Отдыхайте.
- Ишь, конспиратор, - проворчал старик со сломанной рукой, когда врач удалился. - Для одних - Сергей, для других - Вениамин.
- Ты, Кузьмич, на меня не обижайся: в мозгах у меня чуток заклинило. Сразу, понимаешь, не въехал, КТО я. Думал, Сергей, а выходит - Вениамин. Только, чур, уговор, Кузьмич: никому ни гу-гу, а то, не дай Бог, в желтый дом упекут.
- Хохмишь! - с укором бросил старик. - Жену-то не жаль?
- Да как тебе сказать, дед, - сразу посерьезнел Лебедянский. - И да, и нет. Жена-то только наполовину моя… была.
- А-а-а! - протянул Кузьмич. - Изменяла?
- Ну почему так буквально?! Все гораздо сложнее - головоломка какая-то. Разве объяснишь…
- А дочка как к тебе относится?
- А кто ее знает. Не любит, наверно: не за что… Вот выросла дочь, невеста уже, а я, оказывается, ее совсем не знаю. Парадокс?
- Эх, вы, интеллигенты! Кругом у вас парадокс, - проворчал Кузьмич и, взяв с тумбочки пачку "Беломора", заковылял к двери. - Пойду, подымлю.
"Иди, Кузьмич, дыми, - подумал Лебедянский, устало вздыхая. - А мне необходимо собраться с мыслями. Кто я на самом деле? Я не могу с уверенностью сказать, что я - это я. Я то и дело ощущаю в себе самом присутствие постороннего человека. Но этот посторонний неуловимо меняет свой облик: он то Сергей, то Вениамин. Что со мной: раздвоение личности, или продолжение психаджа? Почему, придя в себя, я назвался Сергеем, если для окружающих продолжал оставаться Вениамином? Да, я помню это пригрезившееся мне странствие душ, этот мнимый психадж. Я помню приговор Господа, по которому моя душа должна занять освободившееся тело Лебедянского, или, наоборот - в мое тело должна вселиться неугомонная душа этого шофера. Так, может, ЭТО уже свершилось? А вдруг что-то не заладилось, и в теле, которое я по привычке считаю "своим", сейчас обитают две разные души. Как не сойти с ума, созерцая мир и трактуя его проявления с разных точек зрения одновременно? Если невозможно избавиться от этого гнетущего ощущения, то, как минимум, необходимо тщательно скрывать мое состояние от ближних моих. Странно, но сейчас я не питаю ровно никаких чувств ни к моей покойной жене, ни к моей дочери Лере… Впрочем, о чем это я?! Ведь у меня - ДРУГАЯ семья, МОЯ семья. Которая, кстати, в это время оплакивает меня и не догадывается о моем чудесном перерождении. Как смогу я подать знак того, что я жив, если я сейчас в чужом теле, если для любимых моих я обречен оставаться чужаком?! Нужно ли это им? Не знаю. Но мне, если уж я прошел и рай, и ад, мне это позарез нужно! Как этого добиться - вопрос не из легких, но все же вопрос разрешимый. Древние говорили: возьми себе в помощники время, оно твой единственный лекарь…
Неужели можно признать реальностью мой бред на грани жизни и смерти? А может, я просто сошел с ума?.. Хотя, нет, сумасшедшие обычно не подвергают сомнению свою психическую нормальность. Но что со мной случилось, как это назвать: переселение душ, раздвоение личности, или просто одержимость? Станет ли моя дальнейшая жизнь историей доктора Джекила и мистера Хайда, или же я заговорю по-китайски, начну узнавать незнакомых мне в прошлом людей, как только что в случае с доктором Яковлевым. Ведь не видел его Вениамин никогда в жизни, видел только я, да и то одно мгновение между бредом и явью… Боже мой! Да ведь я рассуждаю то от имени Сергея, то от имени Вениамина! - спохватился Лебедянский. - Неужели я не смогу контролировать самого себя?!"
Эта последняя мысль принесла с собой чувство полного изнеможения. Лебедянский понял, что утомлен, глаза его сами собой закрылись, и он уснул. Ему ничего не снилось. Сознание и подсознание делили сферы влияния в его мозге…
…Спустя два часа Вениамин проснулся как по звонку и увидел слева от себя - на кровати - еще одного больного, парня лет тридцати. Голова его была плотно забинтована. Виднелись только глаза, кончик носа и губы, да сбоку торчало распухшее фиолетовое ухо. По засохшему желто-розовому пятну на бинтах угадывалась рана на затылке. Правая рука и левая нога парня были в гипсе, и за спинкой кровати стоял облезлый костыль.
- Нашего полку прибыло? - глухо пробормотал из-под бинтов парень. - Проснулись? Если вы не против, можно поговорить. Вас как зовут?
- Вениамин.
- А давеча Сергеем назвался, - вдруг хмыкнул справа старик. Лебедянский поленился повернуть голову в его сторону.
- Кузьмич, не перебивай, - беззлобно одернул его парень. - Меня Николаем зовут. Я здесь уже третью неделю.
- А какой сегодня день? - решился спросить Вениамин.
- Суббота, 21 июня, а что?
- Да так, ничего… Собирались сегодня с женой к дочке на годовщину свадьбы, - сказал Вениамин и осекся: мысли спутались. "Ведь это Сергей собирался в гости, а не я!" - запоздало спохватился он.
- Дочка у тебя замужем? - поинтересовался Кузьмич.
- В некотором роде, - пробормотал Вениамин. - Так, значит, я первый день в больнице… А что за больница?
- Первая городская, - ответил Николай. - Как у вас состояние после операции? Я вам еще не надоел вопросами?
- Состояние? - Лебедянский попробовал пожать плечами. - А Бог его знает. Вроде ничего.
- Ну, как надоем, скажите… А про вас по ящику вчера сообщали. В ночных новостях. Кузьмичу телевизор принесли портативный, так мы с ним по ночам втихаря просвещаемся.
- И что… передавали? - заинтересовался Лебедянский.
- Ну, вчера… на таком-то километре… произошло ДТП. Водитель грузовика с места аварии скрылся. Потом, правда, опомнился - вызвал "скорую". Женщина скончалась на месте. Таксиста и пассажира госпитализировали… Вы ведь таксист?
- Нет, я пассажир.
- О-па! В таком случае, извините, ошибся. Примите, как говорится, мои соболезнования… Кузьмич, Долгушин сегодня заходил?
- Сам был, - важно ответил старик. - Яковлев.
- Покурить бы, - со вздохом сказал Лебедянский, косясь на Кузьмича.
- Опять?! - крякнул старик. - Ты ж давеча уже пробовал.
- Кузьмич, организуй! - поддержал Лебедянского Николай. - По-быстрому, а потом проветрим.
- Ты ему лучше сигарету дай, - засопел Кузьмич. - У тебя с фильтром, а то, вишь, они к папиросам непривышные. А я в курилку пойду.
- Зажал свой "Беломор", да? - рассмеялся Николай. - Ну, ладно, без тебя не пропадем, - он взял с подоконника пачку "Явы", достал две сигареты. - Вениамин! Держи!.. Ничего, что я на "ты"?
- Нормально. Нам ли этикеты соблюдать, - Лебедянский прикурил от протянутой зажигалки и вдруг спросил. - Ну а с тобой-то, что за беда приключилась?
- А-а! - махнул здоровой рукой Николай. - Перелом сердца, разрыв ноги.
- Какое-то время они молча курили. Причем Николай нервно кусал губы, сверля взглядом профиль Лебедянского. Ему хотелось открыться этому человеку, поделиться невысказанным, спросить совета. Он так долго оставался наедине со своими мыслями, не имея возможности довериться никому в этой больнице, что теперь был готов кричать от радости, благодаря судьбу, пославшую ему Вениамина. Вениамина, который СНАЧАЛА назвался Сергеем. Уж кто-кто, а Николай-то понимал, ПОЧЕМУ его сосед по палате забыл свое имя.
- Ты знаешь, я ведь тоже в аварию попал, - начал Николай свою исповедь. - И тоже не один. Была у меня девушка, красивая. Нина… И любила меня больше жизни, наверное… А я к ней относился так себе - жениться на ней даже не думал. Встречался ради развлечения… Если бы не я, жила бы еще да жила… На мотоцикле мы с ней разбились. Я сутки провалялся без сознания, а она умерла по дороге в больницу, в "скорой". Вот выйду отсюда, и первым делом - на кладбище. Обязан я ее найти!.. Скажешь, вполне обычное дело - трагедия. Мало ли таких случаев. И нечего в жилетку плакаться. Все так. Но главное, ради чего я все это рассказываю, то, что я, когда очнулся после операции, сначала был уверен, что Я - ЭТО ОНА! И пока мне в зеркале не показали небритого мужика, я был уверен, что Я - НИНА. Мне кажется, у меня были ее воспоминания, ее мысли, чувства. Я был в шоке, думал, с ума сойду, но ничего - прошло. И вот сегодня Кузьмич мне про тебя рассказал. Я подумал, может с тобой что-то похожее творится, в том смысле, что ты не можешь определиться, КТО ТЫ на самом деле…
- Интересно, - сухо обронил Вениамин. - А ты не помнишь, были у тебя какие-нибудь сны, видения, пока ты был без сознания?
- Знаешь, я видел длинный, бесконечный сон. В нем я видел нашу с Ниной ВОЗМОЖНУЮ жизнь. Будто мы поженились, и жили долго и счастливо, как в сказке. Я видел всю нашу жизнь от корки до корки, до седых волос. И теперь ума не приложу, как буду жить без Нины.
- Видно, она тебя так сильно любила, что после смерти на какое-то время ее душа вселилась в твое тело.
- Да, я читал, так бывает. Но одно дело прочесть, а другое - пережить лично. Теперь, конечно, я в норме, но сначала… сам понимаешь. У тебя тоже так было?
- У меня, возможно, было сложнее. Жаль, не смогу тебе сейчас рассказать.
- Думаешь, Кузьмич вернется - услышит? А ты при нем говори, но так, будто пересказываешь прочитанную книгу. Кузьмич и не поймет ничего. А закончишь, - он тебе еще свое мнение выскажет. Бывает полезно послушать.
- Да нет, просто я устал сейчас, не могу. Потом.
- А-а, понятно… Будем ждать…
…Прошло двое суток. Лебедянского никто не навещал. Он обижался и злился до тех пор, пока не понял: он ждет, но не Леру, а единственную на свете ИДЕАЛЬНУЮ женщину - МИЛУ. И конечно Наташку с зятем-неудачником. Но они не придут! Значит, надо побольше спать, обманывая время, и регулярно поглощать манную кашу, чтобы набрать силенок и поскорее выздороветь.
Вениамин внял совету Николая и начал историю о психадже так, будто пересказывал содержание фильма. Кузьмич навострил уши, а потом заявил, что он, мол, этот американский блокбастер уже видел, но там все было намного интереснее. Николай пресек попытки Кузьмича продолжить повествование, сказав, что это, мол, из другой оперы. Они поругались, а Вениамин долго смеялся сквозь слезы.
Потом был обед, за ним тихий час, и вдруг дверь распахнулась, и в палату вошла хрупкая черноволосая красавица. Растерянное лицо, покрасневшие от слез глаза, курносый нос, губки бантиком, пышные вьющиеся волосы. Белый халат наброшен на плечи.
"Кто это? Неужели дочь Лера?! - подумал Лебедянский, и в памяти всплыл фотоснимок смеющейся десятиклассницы с большим розовым бантом в волосах. - Действительно, пришла Лера, а вот память подвела: выдала снимок Наташки. Как опасно валить в одну кучу разнополюсную информацию!"
- Папа, - дрожащим голосом пропела Лера. - Мы похоронили маму.
- Когда? - только и спросил Вениамин.
- Только что. Я - прямо с кладбища - к тебе. Меня Данилевич привез.
- На каком похоронили?
- На Восточном.
- На Восточном?! Неужели Виктор не мог устроить поближе?