- Я никогда не видела похожего оригами, - удивилась Сюзанна. - У твоей мамы был настоящий талант.
Бумажные звери не двигались. Может быть магия, которая оживляла их, ушла, когда умерла Мама. А может быть, я просто нафантазировал, что бумажные фигурки могут оживать. Детским воспоминаниям нельзя доверять.
Это случилось в первые выходные апреля, два года спустя после смерти Мамы. Сюзанна уехала из города по своим делам, она работала консультантом по менеджменту и бесконечно куда-то уезжала. А я был дома и лениво переключал каналы телевизора.
Я задержался на документальном фильме об акулах. Внезапно я вспомнил мамины руки, и то, как она снова и снова сгибала и проглаживала фольгу, чтобы сделать для меня акулу, а я и Лаоху смотрели на это.
Раздался шорох. Я поискал глазами и увидел комок обёрточной бумаги, перемотанный скотчем, на полу недалеко от книжного шкафа. Я подошёл и хотел поднять его и бросить в мусор.
Но вдруг бумажный комок поднялся, развернулся, и я увидел, что это был Лаоху, которого я не вспоминал уже много лет. "Рауррр-са". Должно быть, Мама всё-таки сумела сложить его заново после того, как я сдался.
Он был гораздо меньше, чем я помнил. А может, тогда мои кулаки были гораздо меньше.
Сюзанна расставила фигурки из бумаги по всей квартире как украшения. А Лаоху, должно быть, она поставила в самый незаметный угол, уж слишком потрёпанным он выглядел.
Я присел на пол и протянул к нему палец. Хвост Лаоху дёрнулся, и тигр игриво бросился на палец. Я засмеялся, отталкивая его. Бумажный тигр замурлыкал под моей рукой.
- Как ты жил всё это время, приятель?
Лаоху прекратил играть. С кошачьей грацией он вспрыгнул мне на колени и сам собой развернулся в лист бумаги.
На моих коленях рисунком вниз лежал кусок мятой обёрточной бумаги. Её поверхность была густо исписана китайскими иероглифами. Я никогда не учился читать по-китайски, но точно знал, как выглядят значки, которые обозначают сына, и они были на самом верху листа - там, где обычно ставят имя адресата. Письмо было написано маминым неуклюжим, слегка детским почерком.
Я пошёл к компьютеру и проверил в Интернете. Сегодня был Цинмин.
Я взял письмо и отправился в город, в то место, где часто останавливаются автобусы с китайскими туристами. Я спрашивал каждого туриста: "Ни хуй ду жонгвен ма?" Вы можете читать по-китайски? Я не говорил по-китайски так долго, что не был уверен, понимают ли они меня.
Одна девушка согласилась помочь мне. Мы сели рядом на скамейку, и она начала читать письмо вслух. Язык, который я пытался забыть годами, снова вошёл в мою жизнь. Я чувствовал, как моё тело впитывает китайские слова, как они проникают через кожу, проходят через кости, как они достигают моего сердца и плотно сжимают его.
Сынок,
Мы не разговаривали так долго. Ты так злишься, когда я прикасаюсь к тебе, что мне становится страшно. А мне кажется, что боль, которую я чувствую всё последнее время, это что-то серьёзное.
Поэтому я решила написать тебе. Я хочу, чтобы моё письмо было в бумажных животных, которых я сделала для тебя и которые так нравились тебе.
Животные не будут двигаться, когда я умру. Но если сейчас я пишу со всем жаром своего сердца, то в этой бумаге, в этих словах, я оставлю частичку себя. И если ты будешь думать обо мне в Цинмин, в день, когда духи умерших могут навещать свои семьи, то ты дашь возможность этой части опять стать живой. Игрушки, которые я сделала для тебя, снова начнут прыгать, бегать и охотиться, и, может быть, тогда ты прочтёшь мои слова.
И так как я пишу сердцем, мне приходится писать тебе на китайском.
Я ни разу не рассказывала тебе историю своей жизни. Пока ты был маленький, я всегда думала, что расскажу её тебе, когда ты будешь постарше, когда ты сможешь понять её. Но теперь, кажется, шанса на это у меня уже не будет.
Я родилась в 1957 в деревне Шигулу, в провинции Хэбей. Твои бабушка и дедушка были из маленьких и очень бедных крестьянских семей. Спустя два года после моего рождения на Китай обрушился Великий голод, во время которого умерло около тридцати миллионов человек. Моё первое воспоминание: я просыпаюсь и вижу, как моя мать есть землю, чтобы набить живот и оставить мне последнюю горстку муки.
Потом дела пошли лучше. Шигулу известна своим умением создавать фигурки из бумаги, джеджи, и моя мать научила меня делать бумажных животных и оживлять их своим дыханием. Для деревенских жителей это была практическая магия. Мы делали бумажных птиц, которые боролись с кузнечиками на наших полях, и бумажных тигров, которые охраняли наши дома от мышей. На китайский Новый год мы с друзьями делали драконов из красной бумаги. Я никогда не забуду, как множество маленьких драконов поднимались в небо, сжимая в лапах нити с взрывающимися фейерверками, чтобы отогнать все плохое, что случилось в ушедшем году. Тебе бы понравилось это.
А потом, в 1966 году, началась Культурная революция. Сосед пошёл против соседа, а брат обернулся против брата. Кто-то вспомнил, что мамин брат, мой дядя, в 1946 году уехал в Гонконг и стал там торговцем. Если ты имел родственников в Гонконге, значит, ты был шпионом и врагом народа, и против такого человека все средства были хороши. Твоя бедная бабушка, она не выдержала оскорблений и утопилась в колодце. Потом несколько парней с охотничьими ружьями увели твоего деда в лес, и обратно он уже никогда не вернулся.
Осталась только я, десятилетняя сирота. У меня оставался единственный родственник, мой дядя в Гонконге. Однажды ночью я пробралась к железной дороге и спряталась в торговом поезде, который шёл на юг.
Несколько дней спустя уже в провинции Гуандон меня поймали, когда я пыталась украсть немного еды с чьего-то огорода. Когда эти люди услышали, что я хочу попасть в Гонконг, они расхохотались. "Сегодня твой счастливый день. Доставка девочек в Гонконг - наша работа".
Они спрятали меня на дне грузовика вместе с другими девочками и контрабандой перевезли через границу.
Нас привели в подвал и сказали, что к приходу покупателей мы должны выглядеть здоровыми и умными. Покупатели делали какой-то взнос товарному складу, а после смотрели и подбирали себе девочку для "удочерения".
В семье Чин, которая выбрала меня, было двое сыновей. И я должна была заботиться о них. Каждое утро я вставала в 4 и готовила завтрак. Я кормила их и мыла. Я покупала продукты. Я стирала и мела пол. Я постоянна была с детьми и выполняла их приказания. А на ночь, на время сна, меня запирали в посудный шкаф на кухне. Если я делала что-то медленно или ошибалась, меня колотили. Если хозяйские дети делали что-то неправильное, меня тоже били. Если меня заставали, когда я пыталась учить английский, мне опять попадало.
"Зачем ты хочешь выучить английский?" - спрашивал меня мистер Чин. "Ты хочешь пойти в полицию? Я расскажу тебе, что делают в полиции с беженцами с материка, которые нелегально живут в Гонконге. Они с радостью посадят тебя в тюрьму".
Я жила так шесть лет. Но однажды старая женщина, у которой я купила рыбу в магазине, потянула меня за собой.
"Я знаю девушек, которые оказывались в такой же ситуации. Сколько тебе лет сейчас? Шестнадцать? Однажды твой хозяин напьётся. Он заметит тебя, начнёт хватать, а потом ты не сможешь остановить его. Его жена узнает это. И твоя жизнь превратится в настоящий ад. Ты должна что-то изменить. Я знаю кое-кого, кто может помочь тебе".
Она рассказала, что многие американские мужчины хотят жён из Азии. Если я буду готовить, убираться и заботиться о моём американском муже, то он сможет обеспечить мне нормальную жизнь. Это была моя единственная надежда. Так моя фотография и ложная информация обо мне попали в каталог, и так я встретила твоего отца.
Я была одинока в Коннектикуте. Твой папа был очень добр и ласков ко мне, и я очень благодарна ему за это. Но никто не понимал меня, и я не понимала ничего.
Но родился ты! Я была так счастлива, когда вглядывалась в твоё лицо и видела в нём черты матери, отца и свои собственные. Я потеряла всю свою семью, всю свою жизнь в Шигулу, всё, что я знала и любила. Но теперь у меня был ты, и твоё лицо было доказательством, что всё это было настоящим. Что я не выдумала всё это.
Теперь у меня был кто-то, с кем я могла разговаривать. Я могла учить тебя своему языку, и вместе мы могли бы восстановить маленькую часть того, что я любила и потеряла. Когда ты первый раз обратился ко мне по-китайски, с тем же акцентом, который был у меня и у мамы, я проплакала несколько часов. Когда я сделала первого джеджи зверя для тебя, и ты засмеялся, я почувствовала, что в мире для меня больше нет тревог.
Ты немного подрос и уже мог помогать мне и папе и разговаривать с нами обоими. И тогда я почувствовала, что я дома. Что наконец-то у меня нормальная жизнь. Я бы очень хотела, чтобы мои родители были здесь, чтобы я могла готовить для них, чтобы у них тоже была нормальная жизнь. Но мои родители уже давно были не со мной. Ты знаешь, в Китае одна из самых ужасных вещей, это когда ребёнок вырастает и хочет позаботиться о своих родителях, а их уже нет в живых.
Сынок, я знаю, что ты не любишь свои китайские глаза, которые и мои глаза. Я знаю, что ты не любишь свои китайские волосы, которые и мои волосы. Но можешь ты представить, сколько счастья мне принесло твоё существование? Ты можешь понять, что я чувствовала, когда ты перестал говорить со мной по-китайски? Я почувствовала, что я заново всё потеряла.
Почему ты не разговариваешь со мной, сынок? Не могу больше писать, боль становится слишком сильной.
Девушка протянула письмо мне. Я не мог взглянуть ей в глаза.
Не поднимая глаз, я попросил помочь нарисовать иероглиф ай внизу маминого письма. Я рисовал на бумаге его снова и снова, сплетая чернильные штрихи с мамиными словами.
Девушка положила руку мне на плечо, встала и ушла, оставляя меня наедине с Мамой.
По складкам я заново сложил Лаоху, посадил его на сгиб руки, он замурлыкал, и мы пошли домой.
ИСЧИСЛЯЕМЫЙ
Ken Liu. The Countable. 2011.
Перевод с английского: Андрей Новиков. 2012.
Большинство людей сочли бы этот момент рациональным, подумал Дэвид.
Комната для допросов выглядела совсем как в телесериалах: все выкрашено серой краской, из мебели только стол и складные стулья, залитые резким светом ярких люминесцентных ламп. Но в сериалах никогда не упоминался запах антисептика для мытья полов, безуспешно пытающийся замаскировать пропитавший все запах отчаявшихся, потных тел, прошедших через эту комнату.
Сидящая за столом напротив женщина‑адвокат разговаривала с его матерью, которая рядом с ним тихонько плакала. Она, наверное, думала, что они обсуждают нечто очень важное и адвокат дает здравые советы, но Дэвида ее слова мало интересовали. Время от времени его сознания достигали обрывки их разговора, и он позволял им проплывать мимо, как листьям в пруду.
…психологическая оценка… он останется в системе для несовершеннолетних…
Дэвид не смотрел на лицо адвоката. Он редко находил что‑либо полезное в лицах людей. Его больше заинтересовали пуговицы на ее синем пиджаке. Там были три большие пуговицы, все черные. Верхняя и нижняя - круглые, а средняя - квадратная.
…немного странный… тихий, робкий, застенчивый…
Он не тревожился. Он не испугался, когда сирены зазвучали все громче, и мать открыла дверь, и вспышки полицейских мигалок хлынули в гостиную, где он сидел на кушетке и ждал. Мать была в ужасе и смятении, а малышка, ощутив ее тревогу, снова заплакала. Он стал ее баюкать и попытался объяснить, что плакать нет причины. Большинство моментов не рационально, шептал он ей, и этот не исключение.
…недиагностицированный… высокофункциональный… на фоне жестокого обращения…
Наверное, дизайнер намеревался сделать квадратную пуговицу такого же размера, что и круглые. Это старая проблема: квадратура круга. Может быть, такой дизайн подразумевал шутку? Но вряд ли. Чужой юмор его всегда смущал. Возможно, дизайнера эта проблема интересовала так же, как и его, - как заявление о красоте математики, подсмотренной сквозь вуаль.
…прошение… досудебное слушание… необходимая оборона… показания экспертов…
Разумеется, возвести круг в квадрат невозможно. Для этого нужен квадратный корень из "пи". Но "пи" - число не рациональное. Оно даже не просто иррациональное. Оно не конструктивное. Оно не алгебраическое, поэтому неспособно стать корнем какого‑нибудь полинома, змеящегося по декартовой плоскости. Это число трансцендентное. И все же тысячи лет люди бились над бессмысленным делом, пытаясь достигнуть невозможного.
Он устал стремиться к невозможному - сделать мир рациональным.
Почти все числа в мире трансцендентные, как "пи", но большинство людей не обращают на это внимания. Они озабочены рациональными числами, хотя те всего лишь рассеяны бесконечно малыми островками в трансцендентном море.
Его разум дрейфовал куда‑то из точки настоящего, и он не стал его удерживать. Эти предположительно рациональные моменты его не интересовали. Они составляли такую малую часть жизни…
* * *
Сколько он себя помнил, у него всегда были проблемы с людьми. Он думал, будто понимал то, что они ему говорили, но часто оказывалось: это не так. Слова иногда имели смысл, противоположный толкованию в словаре. Люди злились на него - как ему казалось, без причины, - хотя он слушал очень внимательно и отвечал как можно осторожнее. Он никак не мог вписаться в этот мир. Его злили и приводили в отчаяние кажущаяся нерациональность мира и тот факт, что для него мир не имел смысла столь же значительного, как для других. И тогда он ввязывался в драки, в которых не мог победить, потому что не понимал, зачем дерется.
- И что это значит? - спросила Бетти. - С Дэвидом что‑то не в порядке?
Дэвид почувствовал, как мать сжала его руку. Он был рад, что и для матери слова директора школы тоже не имеют смысла.
- Ну, я бы так не сказал. Не совсем так. Дэвид продемонстрировал трудность к установлению контакта со сверстниками. Он воспринимает все настолько буквально, что… Мы лишь считаем: его следует правильно оценивать.
- С ним все в порядке, - заявила Бетти. - Он робкий. Вот и все. Его отец умер. Такое на кого угодно хоть немного, но повлияет.
Постепенно до него дошло, что люди ведут два разговора одновременно: один словами, а другой сигналами, выглядящими нелогично, - интонациями, углом наклона головы, направлением взгляда, скрещиванием ног, переплетением пальцев…
Он оказался глух к этому языку внутри языка, не имея понятия о правилах, которые все воспринимали как должное.
После долгих мучений он все же сформулировал точные аксиомы и вывел сложные теоремы насчет другого, бессловесного языка. У него ушли годы проб и ошибок, чтобы создать систему более‑менее работающих правил. Следуя им, он не привлекал к себе внимания. Он научился создавать видимость того, что пытается, но не очень упорно. И это сделало среднюю школу безопасным местом - по большей части.
В идеале, он хотел бы получать четверки по всем предметам, чтобы раствориться в анонимности толпы, но с математикой это было очень трудно. Ему всегда нравилась математика за ее конкретность, рациональность, четкое ощущение правильного и неправильного. Сделать сознательную ошибку в контрольной работе было выше его сил. Это выглядело предательством. Лучшее, что он смог придумать, - стирать ответы на несколько задач в каждой контрольной, уже решив их все.
- Дэвид, задержись, пожалуйста, после уроков, - попросила мисс By, когда прозвенел звонок. Несколько учеников бросили на него мимолетные взгляды, гадая, в какую неприятность он вляпался. Но класс быстро опустел, а Дэвид остался в одиночестве за партой.
Мисс By, студентка‑практикантка, оказалась в школе всего на семестр. Молодая и красивая, она школьникам понравилась. Мисс By еще не успела набраться циничности, и ученики пока были ей интересны.
Она подошла к парте и положила перед ним листки с контрольной.
- У тебя на последней странице правильные ответы, но ты их стер. Почему?
Дэвид осмотрел страницу. Она была пуста. Как же мисс By узнала? Он всегда соблюдал осторожность: легко нажимал на карандаш и тщательно стирал, оставляя как можно меньше следов - так он поступал со всем в жизни.
- Обходя класс во время контрольной, я увидела, что ты написал правильные ответы. И ты закончил решать задачи намного раньше остальных в классе. Потом ты просто сидел, глядя перед собой, пока половина учеников не сдала контрольные. И я увидела, как ты стираешь ответы, прежде чем сдать свою работу.
Дэвид промолчал. Ему нравилось, как его омывает голос мисс By. Он представил его в виде графика полинома, плавно поднимающегося, а потом опускающегося. Паузы в ее речи были корнями - в тех местах, где график пересекал ось "Х".
- Знаешь, нет ничего плохого в том, чтобы чем‑то интересоваться. - Она опустила руку ему на плечо. От нее пахло свежевыстиранным бельем, летними цветами. - Уметь что‑то делать хорошо.
Уже очень давно никто не обращал на него внимания просто так, а не после того, как случалось что‑то плохое. Он даже не сознавал, насколько ему этого не хватало.