Потом он несколько секунд карабкался вверх, к шоссе. Непонятно сколько метров безумного, сердце из груди, бега. Туда, где плясал огненный демон, дожирал машину. И ладно бы только "паркетник"… Увы, в ложбину на полной скорости летел голубенький "матиц". Никакие тормоза спасти его уже не могли.
Уже взлетая в Третий Поток Змея, он вдруг сообразил – как всё похоже на Экзамены. Мысль, впрочем, тут же лопнула, не до неё было. Пускай время в Потоке струится с иной скоростью, но там, на шоссе, счёт шёл даже не на секунды – на десятые доли. Игорь вошёл в огненное облако, чувствуя, как трещат волосы. Дёрнул переднюю дверь "матица" со стороны пассажирского места и, кажется, вырвал её вовсе. Подхватил тело – девчонка лет восемнадцати, довольно упитанная девчонка. Если вернуться в обычный поток, он бы услышал её визг. А тут, в Змее, звуков нет, и все цвета окрашены багровым.
Положить на обочину – и назад, вытаскивать водителя. В Змее нельзя летать слишком долго – он быстро высасывает силы, а Игорь, по правде говоря, Искусник довольно хиленький. Но делать нечего, пришлось ещё потратиться на Дуновение, чуть отогнуть стены огня, создать в них узкий коридор – и тащить второго. Тяжеленный какой парень, полтора центнера, не менее. В шоке, но обгореть, похоже, не успел.
Что было дальше, он помнил совсем уж урывками. Белой силы совсем не осталось, выложился подчистую. Теперь она будет долго скапливаться, как вода на дне вычерпанного колодца – пару дней минимум. Плясала по телу боль – казалось, огонь по-прежнему обнимает и ласкается. Чьи-то крики… взметнувшееся в небо стая ворон. Визг тормозов – эта огромная чёрная фура. Потом… никак не удавалось восстановить цепочку. Почему-то он оказался совсем в другом месте… километров за двадцать до той ложбинки… Словно кто-то огромный и невидимый взял за шиворот и перенёс. Кажется, даже на какое-то время прояснилось сознание – во всяком случае, он сумел тормознуть спешащую в Москву "копейку", махнул пачкой зелёных тысячных купюр. Всё, что было во внутреннем кармане, не пострадало – ни деньги, ни документы, хотя куртка превратилась в лохмотья, каких последний бомж постыдился бы. Повезло – старичок за рулём ни о чём допытываться не стал, спросил только: может, в больницу? "Нет, отец, – выдавил из себя Игорь, – домой. Оттуда уж вызову".
Вызывать, конечно, не стал. Заживёт и так, ничего по-настоящему опасного нет. Ожоги, конечно, неприятные, но кроме как намазаться пантенолом, сейчас всё равно ничего не сделаешь. А завтра… завтра что-то придумается.
Жалко "паркетника", жалко мобильника. Навороченной зеркалки не жалко ничуть: этого добра в магазинах навалом, а денег нарыть можно сколько угодно.
И надо всё это серьёзно обдумать. Седьмой день был вчера. Срок ультиматума истёк. Но убивать-то зачем? Совершенно ни в какие ворота не лезет. Господину Кроеву это сейчас абсолютно невыгодно. Ладно бы ещё, когда он полетит со всех постов и окажется под следствием. Тупая, животная месть – но хотя бы логика просматривалась. Только вот сейчас ему надо выглядеть пай-мальчиком.
Ему – да. А вот тем, на кого Игорь так надеялся… Какой, однако, эффектный поворот – ворюга-коррупционер, подлец высшей пробы, убивает честного и смелого журналиста, разоблачившего гнусные преступления… После такого – губера можно хоть с кашей есть, хоть с капустой. Повод куда лучше, чем незаконный снос дач. А журналюга… ну, ещё один герой в памяти народной.
А ведь по-любому теперь завертится судебная карусель – ДТП как-никак было, пострадали и посторонние люди – пускай живы, пускай не калеки, но "матицу"-то крындец. Кто будет оплачивать? Удастся ли вообще доказать, что это был теракт? Нужен ли такой сюжетный поворот предполагаемым сценаристам? Одно дело – мёртвый Ястребов, герой-жертва, и совсем другое – живой и даже относительно целый. Не в том даже беда, что живой Ястребов может что-то лишнее рассказать, а просто на информационный повод не тянет.
Конечно, Вадим Александрович поспособствует… да и здешних кое-кого можно напрячь… но всё равно впереди маячит большая и долгая вонь. Причём, похоже, вот это, наяривающее в дверь – и есть первый звоночек.
Он присвистнул от боли в пальцах, но всё-таки сумел повернуть рычажок замка. Резко толкнул вперёд дверь. Если кто-то стоял к ней вплотную – сейчас должен покатиться по коридору, как сбитая кегля.
Но никто не покатился. На пороге стоял хмурый и насупленный Вадим Александрович. Князь Ваурами Алханай, дари девятого круга.
– Ну что, допрыгался, герой? – произнёс он вместо приветствия. – Красив, нечего сказать. Ну, пошли, лечиться будем.
Пространство перед глазами заволокло белой, с золотистыми блёстками пеленой. Она была тёплая, эта пелена, она слегка щекотала кожу, точно коровий язык.
…Залитый утренним солнцем луг… драгоценными камнями светятся в мокрой ещё от росы траве цветы – жёлтые, синие, розовые. Стадо разбрелось, наслаждается вкусным – после зимней-то соломы! – подножным кормом. А ты лежишь кверху пузом, его лижет не слишком ещё жаркое солнце, и ещё не пора вставать, хвататься за тонкий ивовый прутик и сгонять коров в кучу. Вообще-то могут убрести в Хмаревый Овраг, и тогда жди неприятностей. Но когда тебе семь лет, о неприятностях как-то не думается, а думается, что вот пройдут две недели – может, быстрые, а может, долгие, смотря как на них взглянуть – и на опушке будет полным-полно земляники, а ещё дядя Миэзерь обещал взять тебя в столицу на ярмарку.
И когда на лицо твоё падает чёрно-синяя тень, ты первые секунды жмуришься, и только потом открываешь глаза, подскакиваешь.
Всадник – один-одинёшенек. Конь под ним каурый, с белой отметиной на лбу, грива цвета вороньего крыла с едва заметным зеленоватым отливом. Уздечка расшита серебряными нитями, а глаз у коня похож на спелую сливу.
Конечно, семилетнему Гаррану конь интереснее, чем всадник. Впрочем, и тому уделяется внимание. Всадник не слишком молод и не слишком высок, но в седле кажется продолжением коня. Бывают такие конелюди, бабушка Сиуда рассказывала. Впрочем, в отличие от конелюдей, у всадника есть ноги, обутые в короткие, из тонкой овечьей кожи сапоги. Редкие волосы всадника перехвачены голубой лентой, а с широкого пояса свисают сабельные ножны.
Постепенно приходит понимание. Немолодой дядька в седле – не кто иной, как Ваурами дари Алханай, владетель здешних земель, а он, семилетний пастушонок – его, князя, подзаботный. Во всяком случает, до первых Экзаменов.
– Дрыхнешь? – интересуется князь. – А ну как разбредётся твоё стадо, пастух? В западных лесах, между прочим, волки появились, егеря мои их видели. Не жалко коровок? Это ж твои подзаботные, разве нет? Как звать-то? Да не коровок, тебя! Гарран? Смотри, не спи, Гарран!
– Не спи, Игорь! – голос Вадима Александровича если и встревожен, то самую малость. Однако за столько лет как не научиться различать эти малости… – Не спи! Потом поспишь, а сейчас поговорить надо.
Старик сидел возле кровати, был он чуть бледнее обычного – что вообще-то нормально после занятий Искусством. Но что-то ещё уловил Игорь в его зеленовато-серых глазах – то ли отблеск страха, то ли растерянности. А может, просто слезятся – когда глубоко за семьдесят, это бывает.
Игорь прислушался к своему телу. Боль растаяла, сменилась усталостью. В ушах слегка звенело, кожа на руках и на лбу зудела. Растёт, значит.
– Через пару дней и следов не останется, – успокоил князь. – Но с другими последствиями разобраться будет сложнее. Я побывал на месте аварии, так что джип твой никто уже не опознает.
– Эти… из "матица"? – выдавил Игорь из непослушного горла, – с ними что?
– С ними всё, кроме "матица". У девушки лёгкое сотрясение, у парня ожог уха, вторая степень. Как ты догадываешься, они не помнят, что там было. Огненную воронку помнят, машину твою – нет. Боюсь, им будет очень трудно объясняться со страховой компанией. Но это мелочи по сравнению с главным.
– Что же главное? – поинтересовался Игорь.
– Главное – это что я до сих пор не понимаю, кто тебя взрывал, – сухо сообщил князь. – Как взрывали – понимаю. И мне этот метод очень не нравится. Как ты думаешь, возможности губернатора Кроева простираются столь далеко, чтобы со спутника по тебе шандарахнуть? Боевым лазером, который вообще-то для сбивания ракет предназначен, а не для укрощения строптивых журналистов. Передовая технология, о которой вообще мало кто в стране знает.
– Ну, в администрации президента есть люди, заинтересованные в показательной расправе над Кроевым, – парировал Игорь. – И с них вполне станется устроить такой инфоповод…
– Та ещё не долечился, – с грустью посмотрел на него Вадим Александрович. – Мозгами пораскинь. Вот тебе надо всему миру показать, как служба безопасности подлого коррупционера Кроева уничтожает смелого журналиста. С публичным процессом, с шумихой по ящику… Ты станешь ради этого светить секретную космическую технику? А даже если станешь, какой дурак поверит, что мордовороты Кроева имеют к ней доступ? Нет, Игорёк, всё сделали бы чисто, как в аптеке. Помнишь здешний стишок? "Из гранатомёта шлёп его, козла…" Ну, или бомбу прилепить к днищу машины и активировать по звонку мобильного… Такие методы губернатору вполне с руки. Что лишний раз демонстрирует телезрителям его бандитскую сущность, имеющую происхождение в проклятых девяностых…
– Я каждый раз, когда в машину садился, Карту Помыслов открывал, – вяло протянул Игорь. – Злоумышлений не заметил. И ничего мне к машине не прилепили бы, стояла там Звонкая Волна, чуть что – заорало бы в голове не слабее пожарной сирены.
– Вот и подумай над тем, – подхватил князь, – что способ избрали такой, от какого Искусством не защититься. Разве что Искусник двенадцатого круга справился бы, да и то, знай он заранее. Понимаешь, почему мне всё это так не нравится?
– Ну, в целом, – мрачно кивнул Игорь. По правде сказать, не слишком-то и понимал. Пусто было сейчас в голове, и звенело в ней, будто одинокая оса долбилась изнутри в стенки черепа, искала выход на волю.
– У меня есть разные предположения, – продолжил Вадим Александрович, – но пока от них толку, что от козла алиментов. Надо смотреть, как дальше пойдут события. То, что ты выжил, наших загадочных друзей наверняка сильно удивит. А когда люди сильно удивлены, они склонны делать глупости. Мы же будем предельно осторожны. Поэтому, Игорь, в ближайшие дни от Искусства воздержись. Да и от поездок тоже, по возможности. Живи тихо, спокойно, разгребай завалы по работе… я имею в виду журналистику…
– От поездок воздержаться как раз легко. Не на чем пока ездить, – хмыкнул Игорь. И задумался, как же теперь "паркетник" с учёта снимать.
– У подъезда твоего "восьмёрка" стоит, – утешил его добрый князь. – Ключи и документы вот здесь, на столе. Совсем без транспорта тебе тоже не с руки, в чужие машины сейчас садиться неправильно…
– Ну прямо как в анекдоте, – кисло улыбнулся Игорь. – "Не умеешь с мобильником обращаться – будешь, как лох, с пейджером в песочнице играть".
– Можно и так сказать, – то ли не понял, то ли не принял юмора князь. – Да, кстати. А что у тебя нарисовалось с этим физиком, Таволгиным?
Игорь вздохнул. Пронзительно жалко было наивного, прямо как его шестилетний племянник, Федьку.
– Там всё очень серьёзно, мой князь…
…В тот вечер Федя пришёл довольно поздно, хотя договаривались на семь. Игорь заметил, что от непризнанного гения слегка потягивает винцом, и с деловой точки зрения, это как раз было неплохо.
Фёдор Таволгин оказался длинным, сутулым дядькой, лицо вытянутое, чуть скуластое, а чёрные волосы щедро припорошены сединой – хотя, по словам Насти, недавно её брату стукнуло сорок пять. Всего сорок пять, сокрушённо добавила она. Детский возраст для старого холостяка.
Старый холостяк начал с длинных и малость запутанных извинений, он, разумеется, помнил о назначенной встрече, но уже на выходе из квартиры его настиг чрезвычайной важности звонок… а после поезд минут сорок стоял в метро… и, кажется, что-то ещё было.
Поужинали макаронами с яичницей, легонько потрепались о погоде (ухудшается), политике (хуже некуда) и наболевшем "петровском деле" (здесь, как ни странно, Мировое Зло помаленьку отступало). Потом Настя пошла укладывать Артёма, и мужчины, наконец, остались одни.
– Поговорить о лженауке? Конечно, поговорим, – Фёдор слегка тянул гласные и оттого казалось, что у него иностранный акцент. На самом деле, как ещё до его прихода успела объяснить Настя, не до конца излеченное заикание.
– Только, Фёдор Глебович, вы учитывайте, что наш читатель в науке мало что смыслит, – сразу предупредил Игорь. – Так что давайте попробуем попроще, без тензоров и инвариантов.
– Есть такое красивое заблуждение, – парировал Фёдор, – что если учёный неспособен объяснить в двух словах пятилетнему ребёнку суть своих исследований, то это плохой учёный. Знаете, я физикой с детства увлёкся, так вот, помнится, лет в двенадцать прочитал одну популярную книжечку по элементарным частицам. И там объяснялось, что такое слабое взаимодействие – это когда электроны перебрасываются фотонами, ну как волейболисты мячиком. И был я тогда ужасно горд – считал, будто всё теперь понятно с этими электронами… не говоря уж о фотонах… Это я к чему – без терминологии постараюсь обойтись, но просто всё равно не выйдет. Мы ведь о довольно сложных вещах собрались говорить…
– А вы можете назвать какие-то отличительные признаки лженауки? – задал Игорь дежурный вопрос. Всё это было разминкой перед настоящим разговором.
– И да, и нет, – отбил его подачу Федя. – Можно, конечно, перечислять всякое: и отсутствие ссылок на серьёзные источники, и грубые фактические ошибки, и болезненную реакцию на критику, и отсутствие профессионального кругозора… Вы в статье можете это всё написать… Но вот ведь какая штука – ничего этого может и не быть, а перед нами псевдонаука. Или всё перечисленное имеет место – а это всё-таки добросовестное научное исследование. Жизнь сложнее любых схем. Вот считала в восемнадцатом веке парижская академия, что камни с неба падать не могут… а зато вот невидимая жидкость "теплород" вполне себе есть… Нам смешно вспоминать эту седую старину, но и сейчас в научном познании существуют догмы, над которыми через двести лет посмеются, и вдобавок посмеются над теми, кто смеётся над некоторыми вещами сейчас…
Говорили они долго, часов до одиннадцати. Флешка диктофона, как губка, впитывала неторопливую речь Феди, набирала мегабайты. Потом пришла Настя – и оказалось, что уже поздно, что Феде пилить сейчас на другой конец Москвы, две пересадки в метро и восемь остановок троллейбуса.
– Не вопрос, – заявил Игорь. – Сегодня я на колёсах. – Довезу вас, Фёдор Глебович, с ветерком.
– А можно без ветерка? – настойчиво поинтересовалась Настя. – Я исповедую принцип "тише едешь – дольше будешь".
– Можно и без ветерка, – согласился Игорь. – Москва сейчас всё равно пустая.
Дальнейшее уже было делом техники. Разговор продолжили и в машине, и как-то "само собой" вышло, что Фёдор пригласил его на полчасика. Договорить за чаем. К чаю у Игоря нашлась подаренная какими-то благодарными читателями бутылка коньяка "Арарат" – не подмосковная подделка, разумеется.
За наполнением рюмок неодобрительно наблюдал пожилой кот Матроскин – рыжий с белым красавец десяти с половиной лет. Разлёгшись на спинке дивана, он скептически изучал гостя. Что, мол, еще за крыса неизвестной породы?
К полуночи они с Фёдором перешли на "ты". К двум часам ночи тот не утерпел и рассказал о чрезвычайной важности звонке… звонил старый приятель, коллега по ФИАНу, уже пятнадцать лет плодотворно развивающий американскую науку. Сказал, что некоторые давние статьи Фёдора попались на глаза очень серьёзным людям… и очень щедрым… вполне возможен трехлетний контракт с весьма перспективной лабораторией… так что думай, Федька, такой шанс раз в жизни выпадает.
Уезжать в Штаты Фёдору не хотелось. "Патриотизм тут даже не при чём, Игорёк. Просто пойми – во-первых, я очень тяжело приспосабливаюсь к новой обстановке, к новым людям. Во-вторых – как я Настю с Тёмкой оставлю? Кроме меня, у них и родни-то нет. Случись что – кто поможет?"
В половине третьего Фёдор принялся излагать свои взгляды на мироздание. Всё более оживлялся, он размахивал руками, интонировал, исчезли томительные паузы… и не коньяк тому причиной. При взгляде через Вторую Плоскость можно было ослепнуть от лазоревого пламени. Светимость далеко за пределом пороговой. Тут не то что даже человек живёт смыслами – тут смыслы живут в человеке… Родись этот дядя Федя на правильной стороне – быть бы ему Искусником двенадцатого круга. А тут…
Игоря вновь охватила острая, но совершенно бесполезная жалость – не только к Феде, но вообще ко всем людям этой стороны. Неизлечимая, мучительная, а главное, заразная болезнь всего мира. Столетия назад здесь прозябали в невежестве и жестокости. Потом решили, что внешнее знание поможет им стать добрее, и стали зверски изничтожать то, что сочли невежеством. Жестокость никуда не делась, хотя и поутихла до поры, сменила формы. Потом выплеснулась, лопнула гнойным нарывом. А после внешнее знание сделалось привычкой и перестало рождать смыслы… ну а жестокость вновь поменяла формы. Вот и остались без Милости и Знания. Вместо Милости – безумная идея равенства, вместо Знания – кичливое верхоглядство, вместо Искусства – бесчеловечная магия, рабство воздушному зверью. При мысли о том, что и миры Ладони могла постигнуть такая участь, Игоря привычно обдало холодом.
– Понимаешь, Игорь, – увлечённо рассказывал Федя, – это, конечно, ни в коей мере не означает того, о чём пишут в фантастических книжках с глянцевыми обложками. Я вовсе не хочу сказать, будто открыл возможность внепространственных переходов в параллельные миры. Такая постановка вопроса вообще некорректна. Всё гораздо, гораздо сложнее. Нет никаких параллельных, мир един. Но есть разные уровни восприятия реальности. Вот представьте, есть поле. Нет, не гравитационное или электромагнитное – обычное поле, травка там растёт, цветочки, бабочки-стрекозы резвятся. Для коровы поле – это место кормёжки, для кротов – корни травы, для молодёжи, выбравшейся на пикник – красивое место, где можно сделать шашлычки. Для чиновника из администрации – площадь, которую можно продать под застройку и получить откат. А ведь всё время речь идёт об одной и той же реальности – просто о разных её гранях. Это очень примитивный пример, конечно. Зато, надеюсь, доходчивый. Так вот, то, что у меня вырисовывается… скажем так, это способ перейти в другое понимание. Вот как если бы крот проникся затеями чиновника…
– Так что же получается? – Игорю стало зябко. – Крот поймёт чиновника, но с точки зрения его собратьев-кротов он останется в своей норе? Если так, то это, по-моему, уже не физика, а что-то среднее между мистикой и поэзией.
– Игорь, – перебил его Таволгин. – Если бы я знал ответ! Но исходя из некоторых теоретических соображений… ты извинишь меня, если я сейчас не стану излагать детали? Так вот, исходя из этого, можно предположить, что наш крот перестанет быть просто кротом, и его отношения с пространством не ограничатся норкой. Не будь примитивным материалистом, пойми, что сознание не сводится к полям и частицам, но одно неизбежно связано с другим, и изменение одного затрагивает и другое…