Год 1844-й. В лондонском работном доме появляется Мороженая Женщина, которая тут же производит на свет странного младенца.
Год 1845-й. На севере Англии, в деревушке Тандер-Спит, появляется мохнатое дитя, подкидыш со ступнями, похожими на ладошки. Его усыновляет местный Пастор. Ребенку суждено стать богобоязненным изгоем.
Год 1845-й. В Лондоне у королевского таксидермиста и его жены-медиума рождается толстая девочка. Ребенку суждено стать известной кулинаркой.
Год 2010-й. В Великобритании – Кризис Рождаемости: все женщины стали бесплодными. Те, кто покрепче нервами, вместо детей заводят себе обезьян. Ветеринар Бобби Салливан процветает, но одна ошибка рушит налаженную жизнь, и он вынужден бежать в захолустный Тандер-Спит. Ветеринару суждено стать главой нового племени Homo Britannicus.
"Дитя Ковчега" Лиз Дженсен – достойная Диккенса здравая, остроумная и сумасбродная сага о причудах эволюции и чудесах бытия – впервые на русском языке.
Содержание:
Пролог 1
Глава 1, - в которой уклоняющийся самец отбивается от стада - 2010 год 2
Глава 2, - в которой лжепоросенок оказывается на грани гибели 4
Глава 3 - Cuisine Zoologique 6
Глава 4, - в которой уклоняющийся самец переживает метаморфозу - 2010 год 9
Глава 5 - Отец мужчины и отец человека 11
Глава 6 - И головы полетят 13
Глава 7, - в которой уклоняющийся самец пытается интегрироваться в "Упитом Вороне" 15
Глава 8, - в которой разражается недуг 17
Глава 9 - Динозавр Скрэби 19
Глава 10, - в которой уклоняющийся самец ищет пару 21
Глава 11 - Наводнение 23
Глава 12 - Императрица уходит 25
Глава 13 - Почившая сегодня вернется завтра 25
Глава 14 - Происхождение видов 28
Глава 15 - Да здравствует смерть 31
Глава 16 - Ритуал питания 33
Глава 17 - Возмужание 34
Глава 18 - Adieu 37
Глава 19 - Ритуал ухаживания - 2010 год 37
Глава 20 - Прощай! 38
Глава 21 - Метаморфоза 42
Глава 22 - Животные порывы 44
Глава 23 - Склянка 46
Глава 24 - Сомнительная беременность 47
Глава 25 - На пороге будущего 48
Глава 26 - Дарвинов парадокс 53
Глава 27, - в которой Тобиас Фелпс пытается исповедаться 56
Глава 28 - Эволюционный банкет 58
Эпилог 65
Благодарности 66
Примечания 66
Лиз Дженсен
Дитя Ковчега
Рафаэлю
Естественный отбор ежедневно и ежечасно подвергает строжайшему придирчивому обследованию все изменения, что происходят в мире, даже малейшие, отвергая то, что плохо, сохраняя и улучшая то, что хорошо… Мы не замечаем этих медленных изменений в их постепенном становлении до тех пор, пока ход времени не отмерит огромные протяженности целых эпох, да и тогда наше понимание долгих геологических эр несовершенно: мы видим только, что современные формы жизни отличаются от существовавших прежде.
Чарлз Дарвин "Происхождение видов". 1859
Прости, Господь, мои насмешки над тобой,
И я прощу, что шутку ты сыграл со мной.
Роберт Фрост, "Прости, Господь", 1962
Пролог
В начале – океан. Огромный. Иссиня-черный под угольными небесами. Прорезаются солнечные лучи: яркие, опасные. Под кучевыми облаками дождь хлещет по волнам – стеклянные громады яростными осколками разбиваются о корпус Ковчега. Корабль – щепка пред ликом пучины. Игрушка из древесины и пеньки.
Воздух бурлит.
Каюта Ковчега обита кожей; там просыпается Человек. Приближается шторм, человека шатает. Он вытягивает руку, хватает флягу, отхлебывает кроваво-красного кларета. Давится и разражается бранью. Его язык: королевский английский.
– Тысяча чертей!
В трюме что-то не так. Человек это чувствует. Слышите: из гробницы Ковчега доносятся визг, хрюканье, вой; свист, рычание, лай; рык, тявканье, уханье. Человек роется в нагрудном кармане и смотрит на грязные часы. Четыре часа. Такой гам обычно стоит во время кормежки – но звери уже съели свои сено и похлебку. И Хиггинс, Стид и Баукер раздали им дозы опия час назад. Животным пора затихнуть в наркотической дреме. Раньше в бурю они всегда спали.
Да: что-то не так.
Нюхая воздух, Человек различает миазмы животной паники. И еще он чует их страх. А затем вдруг – свой собственный, что растекается из подмышек по рубашке с воротником стойкой.
Он бормочет под нос какое-то слово. Это слово – "бунт". Словно ожидал этого момента. Знал, что он наступит.
И тут корабль взлетает на волне, фляжка Человека с лязгом падает на пол, подпрыгивает, отлетает под шконку.
Человек звонит в колокол, вызывая Хиггинса и команду. Матросы знают, что положено делать. Грохот каблуков заполняет трапы, и Человек замечает, что звериный запах изменился. Смешиваясь с ароматом Человечьего внезапного страха, он заполняет судно целиком, просачивается сквозь трещины в древесине, заползает Человеку в ноздри. Сладковатый и сильный. Назойливый и металлический. Запах свежей крови.
Шум внизу громче, в нем все больше угрозы. Лай, рык, тявканье, гогот. И истошный женский крик.
Человек натягивает ботфорты. Достает стеклянный шприц. Аккуратно наполняет его праксином. Прикручивает прочную иглу. Качаясь, поднимается на ноги. И с грохотом спускается в трюм.
Под палубой вспыхивает мятеж, а за кормой с убийственным шквалом разражается шторм.
Месяц спустя, когда в Риверсайд-Хиллз прибыл Бродячий Цирк Ужаса и Восторга, в работном доме Гринвича появилась Мороженая Женщина. Плащ ее превратился в лед – закостенелый шатер. Под ним колом стояла балетная пачка. На дворе 5 декабря 1844 года – воздух был так холоден, что вороны осыпались замертво с деревьев, как паданцы, и шлепались в сугробы, свершая крошечные и рациональные обряды самопогребения. Не женщина, а тростинка, сама как сосулька.
– Откуда вы? – в ужасе воскликнула сестра Бенедикта.
– Из океана. Я плыла. Потом запуталась в рыбачьей сети. Остальные утопли, – прохрипела она.
Больше она не смогла проронить ни слова. Пачку с нее пришлось отламывать. Стараясь не глядеть на обнаженное тело, монахини плюхнули женщину в железное корыто с чуть теплой водой. Но сестра Бенедикта не удержалась и все же глянула украдкой.
– Кто-нибудь, сбегайте за повитухой, – выдохнула она, уже не глядя украдкой, а изумленно пялясь. – Она в крайней степени деликатном положении!
– Чрево ее открылось и захлопнулось, будто щелкунчик, – рассказала затем повитуха. – Это было так противоестественно, – добавила она, поражаясь необычайной легкости родов и тому, как Мороженая Женщина владела костями таза (отчасти из-за своей феноменальной гибкости). Только присела – и он вышел. И, словно вторя ее волнению, из уст младенца вырвались пронзительный вопль и струя отрыжки.
Вскоре по работному дому пошел слух, что ребенок Мороженой Женщины – дитя Дьявола. Осмотрев новорожденного и сверившись с Библией, Управляющий, мужчина дородный и серьезный, вынес тот же вердикт. Он веско объявил новоявленной матери, что возглавляет христианское заведение, после чего приказал двум слугам выкинуть ее на улицу в зимнюю ночь. Слова, кои Мороженая Женщина бросила, удаляясь, через плечо, лишний раз подтвердили ее связь с Сатаной, с чем согласились все.
– Увидимся в Аду, жирный мерзавец! – крикнула она, пробираясь по сугробам к мерцающим огням Бродячего Цирка Ужаса и Восторга и сжимая подмышкой запеленатого младенца, будто посылку. Всю одежду ее составляли только рваные останки пачки да пара пуантов на маленьких ступнях.
На следующий день Бродячий Цирк Ужаса и Восторга собрался и отправился на север.
Больше Мороженую Женщину в Гринвиче не видели.
Глава 1,
в которой уклоняющийся самец отбивается от стада
2010 год
Безграничная надежда; вот что переполняло мое сердце, когда я жал на газ моего ультранового автомобиля и мчался на север навстречу моей ультрановой жизни.
Безграничная надежда – и блестящая трасса впереди. Я вставил диск, заполняя машину Элвисом – "Синие замшевые туфли". И начал подпевать. Несколько пинт пива – и я вам изображу Короля рок-н-ролла:
Х'чешь спа-али м'й дом, уг'ни авто,
Выпей из б'нки весь мой вискарь…
Он умер в день моего рождения. 16 августа 1977 года. Как феникс, ждал, когда я появлюсь на свет. Знал, что сможет передать мне эстафету. Но, к сожалению, певец я не ахти, поэтому я ветеринар.
Змея сбрасывает кожу минимум раз в год. Потом находишь выцветшую шелуху на папоротнике, дроке или вереске – а хозяйка, жившая внутри, уже ускользнула. Я скинул свой старенький "воксхолл" в "Мотормарте" и появился в блестящей маленькой "ауди-нюанс". Со свистом и на обгон. Самое то.
На карте Тандер-Спит напоминает узелок из порванных вен в двух сантиметрах над Ханчбергом, но, когда я выезжал из Лондона, в голове уже четко вырисовывался пункт моего назначения – из ностальгических воспоминаний о выходных на побережье. 1980-е. Прекрасная летняя пора – чайки клюют рожки от мороженого, мы, мальчишки, ритуально закапываем папу в песок и окурки, а мама сидит, закупорившись в душной палатке, пьет водку из термоса и слушает прогноз погоды. Запах чикен-наггетсов, крема для загара, попкорна и мочи. Чем вам не общество?
И откуда мне было знать, пока Северная Объездная уменьшалась в зеркале дальнего вида, а в поле зрения вплывала трасса Ml, что моему будущему угрожает чье-то прошлое?
Но, э-э, дружище, не тр'нь мои туфли, не тронь.
Мои синие замшевые туфли…
И кто мог предвидеть, когда я открывал люк тачки и вдыхал запах свободы, что викторианское наследие, откопанное на чердаке Старого Пастората, изменит ход эволюции человечества?
Дел'й, что хошь, но мои синие туфли не тронь…
И кто мог…
Нет. Выключи Элвиса. Начни с начала, расскажи все до конца, а потом остановись.
Ладно, хорошо.
Впрочем, все началось не с того, что я сменил тачку, а месяцем раньше – когда ко мне в клинику на свидание со смертью прибыла Жизель, катализатор переворота в моей жизни. Как там говорится – "никогда не работайте с животными и детьми"? Я нарушил оба правила.
Стоял еще только октябрь, но с каждым днем солнце все раньше ныряло за станцию Тутинг-Бек, а сочельник под въедливые рождественские мелодии уже захватил магазины. Жизель привели после обеда – угрюмая сутулая макака. Наряженная в розовое платьице и обязательный памперс, она сжимала руку мужчины в трикотажном свитере. Ветеринары привыкли, что хозяева похожи на питомцев и наоборот, так что внешность мистера Манна меня удивила. Для начала, он был мужчиной; согласно "Вашему питомцу", журналу о животных, который с неохотой выписывала моя клиника, с самого Кризиса Рождаемости девяносто два процента владельцев приматов – женщины. Вдобавок, он отнюдь не сутулился – бодрый, с энергичной походкой. Я бы сказал, он больше напоминал пса: рыжего сеттера или, на худой конец, гончую. Наверное, когда-то у него была собака.
Обезьянка сосала большой палец.
За последние два года, с тех пор как Государственный Банк Яйцеклеток перестал принимать заявки от женщин старше тридцати, я осматривал десять – двенадцать макак в неделю. Плюс шимпанзе, коаты, орангутанги и даже изредка гиббоны и бабуины – вот обычный список пахнущих шампунем животных, которых любящие псевдомамаши притаскивали на прием – то у чада запор, то ему требуется психиатр. Подлинные фанатички даже брили обезьян и кормили грудью в приемной. Мурашки по коже.
Ясное дело, вскоре оказалось, что Жизель принадлежит вовсе не мистеру Манну, а его жене, которая улетела в командировку. Рассматривая обезьянку, я вспомнил миссис Манн: крепко сбитая, но маленькая, фанатичный взгляд, тяжелые каблуки. Все сходится.
– Не нужно ее осматривать, – без обиняков заявил мистер Манн, сажая макаку на операционный стол. – Я хочу, чтобы ее усыпили.
Волосатые ноги Жизели, нелепо торчавшие из-под розового платьица, свисали со стола, и она из интереса ими болтала. Еще на ней были короткие носки и дорогие кроссовки с резиновой подошвой – последний писк обезьяньей моды.
– Гуманно, – добавил мистер Манн после секундной заминки. Словно существует грязный, негуманный способ, с пытками и подешевле.
Я подошел к шкафчику и, выбрав, как обычно, концентрат карбоглицерата праксина, лениво поинтересовался о причине. Макака – отличный экземпляр; лет трех или четырех. Кризис Рождаемости случился на рубеже тысячелетий, так что всем приматам было не больше десяти. Когда я повернулся со шприцем, Жизель закинула ноги обратно на стол и закатала платье, выставив мускулистый животик, на котором деловито искала блох. Вот тебе и инстинкты.
Иггли с бумажными полотенцами и кремационным пакетом стояла рядом, пытаясь сдержать слезы. Она любила животных. Особенно приматов. Она была временной ассистенткой.
– Да так, – начал Манн. – Причины как таковой нет. Я же говорю, просто жена уехала.
– То есть, будь она в городе, вы бы не стали меня об этом просить?
– В точку, приятель. – Он стоял, ожидая, что я оценю шутку. И самодовольно ухмылялся, точно предательство – новая гениальная идея, которую он разработал, запатентовал и теперь ждал дивидендов. Затем принялся неуклюже погладил Жизель по голове. Она бросила перебирать шерсть и посмотрела на него с таким удивлением и благодарностью, на какие в подобной ситуации способны только женщины. И вручила ему блоху.
– Не имею права, – ответил я, – если вы не законный владелец. Принесли регистрационное свидетельство?
Конечно, следовало спросить об этом раньше. Как можно догадаться по имени, Иггли бывает резковата. Она сглотнула, взгляд стал жестче – обычная реакция, когда разговор заходит о "правах человека" – но, слава Иисусу, промолчала. Еще не хватало, чтобы Иггли решила, будто у нее есть моральное право лезть в мои дела – только потому, что мы пару раз помяли ее одеяло. Утро выдалось тяжелое, и она это знала: ночью на стоянке возле "Сейнсбери" произошла крупная кошачья драка, и мне пришлось осматривать шесть раненых, а также ругаться с их владельцами. Приемная воняла кошками. Бедный какаду, невинный разносчик орнитоза, аж грохнулся в обморок, когда хозяева и кошки устроили концерт. А до этого я обнаружил, что партия вакцины против гриппа для коат – паленая, и чтоб я сдох, если у нас в операционной не закончились нитратные капсулы. Я выглянул за дверь, чтобы сказать этим, с корзинками, подождать снаружи, но тут явился, рыча, ожиревший мастифф с кистой яичек. Проблема кошачьих воплей разрешилась, зато прибавились другие – в виде долговой расписки от хозяина пса и лужи мочи на линолеуме.
– Свидетельство? – переспросил Манн. – Не знал, что оно понадобится.
– Новые правила, – кивнул я. – С Кризиса Рождаемости.
– Не знаю, где она его хранит, – сказал он с упреком, точно я был обязан телепатически перехватить его мысли, отзвониться и предупредить о нужных бумагах до того, как он вышел из дому.
– На приматов, собак и лошадей выдаются свидетельства, – пояснил я. Повисла тишина – мистер Манн жевал щеки, слегка раскачиваясь на каблуках, поэтому я продолжил: – На кошек – нет.
– Что ж, кошки у меня нет, – зачем-то сообщил мистер Манн. – Зато есть обезьяна.
– Я вижу. – И я подмигнул Иггли. Жизель, покорно свернувшись на операционном столе, испортила воздух. Иггли покраснела.
– Нет, – поправил Манн. – В смысле, у меня другая обезьяна. Моя обезьяна. Раньше он принадлежал моей сестре, но она…
Манн замолчал. Я и так все понял. "Синдром начала тысячелетия", как его окрестили. Нет детей, нет будущего. Как она это сделала? Театрально, с вершины скалы? Или тихо и по-домашнему, накачавшись химией?
– Мы живем в ужасные времена, – покачал головой я. Я не шутил – чистая правда.
– Ричи тоже макака, – продолжал Манн. – Без родословной, в отличие от Жизели, но…
Я всегда тренирую перед зеркалом разные гримасы после того, как почищу зубы. И сейчас я примерил удивление. Будто не понимаю, к чему клонит Манн.
– Ну, может, я принесу его свидетельство вместо ее? Сойдет? – Он спрашивал меня как маленький мальчик учителя. – Понимаете, они не ладят. – Теперь его голос стал опасно доверительным. – Она и он. Жизель и Ричи. Видите ли, они дерутся. С тех пор как моя сестра… С тех пор как Ричи поселился с нами, он все время сам не свой. Вроде как осиротел. А еще он пытается замутить с Жизелью – лезет на нее и все такое, типа, хочет секса – но ей это не нужно. Понимаете, она стерилизованная. Поэтому, ну, фригидная.
Теперь я вспомнил, как ее стерилизовал. Миссис Манн утверждала, что у Жизели никогда не было самца и беременной она оказаться никак не может.
– Она воплощение девственности, уверяю вас, – чопорно заявила миссис.
Но, конечно, во время операции, я обнаружил двух эмбрионов, прилипших к матке обезьянки. За такое я всегда беру дополнительно.
– Ричи – живой парнишка, – умолял Манн. – Ему нужна подружка, а не высокомерная штучка, которая постоянно пытается его опустить.