– Вычеркивай, – еле слышно сказала Настя и, встав из-за стола, ни на кого не глядя, вышла из пионерской комнаты.
Она шла по улице, тихонько размахивая сумкой с книгами. Мысли текли как-то рассеянно, и на душе было печально. Скоро весна… Наступишь покрепче на снег, а уж под калошей вода. Ну что ж, а разве пионерам только и работы, что на телятнике? Вот скоро будут сад сажать. Потом, Ваня говорил, соберут кружок по изучению родного края, будут в экскурсии ходить, исследовать почву, собирать травы… За эту работу тоже в кандидаты на выставку выдвигают!
Медленно летели редкие снежинки, касались лица и тут же таяли. Это было приятно, потому что щеки еще и сейчас горели.
– «Не люблю»! «Надоели»! – повторила Настя, передразнивая сама себя. – А они сразу и поверили! Ни о чем не разузнали, не расспросили. Вычеркнуть, и всё! Бархатный, дорогой мой красавчик! Неужели бы я тебя не выходила?.. Ну, да раз всё выгоняют и выгоняют… раз бабушке мешаю, какое же это шефство!
Насте не хотелось идти домой, и она свернула к своей подруге, к Дуне Волнухиной, которая ушла из школы сразу после уроков и давно уже была дома.
Дуня, только что разложив по всему столу книги и тетради, уселась за уроки. Увидев Настю, она удивленно раскрыла свои круглые коричневые глаза:
– Настя, ты заниматься пришла? Вот хорошо!
– Нет, – сказала Настя, – я так… Поговорить.
– Давай говори, – с удовольствием согласилась Дуня и, положив ручку, поудобнее уселась на лавке.
Настя села рядом с ней и молчала, не зная, как начать. Может, сказать так: «Вот ты в кружке по садоводству, и я хочу тоже в кружок по садоводству…»
Но не успела она начать свою речь, как в избу вошла Катерина Дозорова.
– Девчонки, Анка дома? Нет?
Густой румянец горел на слегка скуластых щеках Катерины, серые глаза ее радостно блестели, а крупные красные губы никак не могли сдержать улыбку.
– А где же твоя сестра, Дуня?
– Она овес сортировать пошла, – ответила Дуня. – Может, сбегать?
– Ах, жалко! – досадливо сказала Катерина. – Хотела с подружкой радостью поделиться! Ну ладно, потерплю до вечера.
– А какая радость, Катерина? – Дуня соскочила с лавки и стала теребить ее за рукав стеганки: – А нам-то скажи! Ну, ты нам скажи!
Настя издали молча глядела на Катерину. Бабушка за что-то не любит ее… А за что?
– Вам сказать? – Катерина лукаво скосилась на Дуню п приподняла одну бровь. – Неужели вам сказать?!
– Ну, скажи! Скажи! – закричала Дуня, сильнее дергая ее за рукав.
– Ах, девчонки, вот какая у меня радость!.. Да разве вы поймете! У меня сегодня Золотая отелилась! А теленочек, телочка – красавица, вся в мать!
Дуня выпустила Катеринин рукав и слегка сморщила свой вздернутый нос:
– У! А я думала – что такое!..
Тут Настя не выдержала и застенчиво подошла к Катерине:
– А какая она, желтенькая?
– Золотая, как мать! Прямо Золотая Рыбка!
Настя сразу забыла, что она уже не телячий шеф, и что бабушка Катерину не любит, и чго в телятник ходить не велено.
– Катерина! – попросила она. – Покажи Золотую Рыбку! Возьми с собой, покажи!
Катерина с лёгким удивлением поглядела на Настю:
– А ты одна не можешь? Да ведь там же, на телятнике, твоя бабушка хозяйка, она тебе и покажет.
– Она шефов не любит… – смутившись, ответила Настя.
– Вот правильно! – засмеялась Катерина. – Твоя бабушка никаких шефов не любит! Ну, знаешь что? Пойдем вместе. Я буду просить, а ты голосить… Ладно?
– Ладно! – засмеялась Настя и, забыв книги у Дуни, побежала за Катериной.
В телятнике никого не было. Золотая Рыбка лежала на свежей соломе и поглядывала ясными черными глазками из-за низкой перегородки.
– Упрошу бабушку! Сейчас пойду упрошу бабушку – пускай позволит мне за ней ухаживать! – сказала Настя, не сводя глаз с телочки. – Сроду такой красоты не видала!
– Красота – что! – возразила Катерина. – Красота, конечно, большое дело, но для жизни это не все. А вот заметь, Настя, эта корова будет очень хороших кровей. Молочная. Вырасти мне ее. Сбереги. Первая в стаде корова будет! Ну, даешь слово? – Катерина протянула руку.
Однако Настя руки не взяла.
– Не знаю, – сказала она, – как бабушка… Бабушка мне в телятник больше ходить не велит…
Настя сказала это и тут же густо покраснела: вот так, вот и нажаловалась на свою бабушку!..
– Как так – не велит? – удивилась Катерина. – Да ведь к тебе же какие-нибудь телята прикреплены?
– Нет. Никакие не прикреплены, это я только так ребятам говорила, потому что мне хотелось… А бабушке я только мешаю…
– А ты бабушку просила?
– Да еще сколько раз-то!
– Ладно. Тогда я сама к ней пойду.
– Катерина, не ходи! – испугалась Настя. – Бабушка не любит, когда чужие вмешиваются. И она у нас сейчас расстроенная… Горюет очень по телочке. Отругает тебя еще… Не ходи лучше!
– Ну, знаешь что? – подумав, решила Катерина. – Я твою бабушку гневить не буду, но напущу я на нее деда Антона, он-то ее вразумит. Как-никак, а наш дед Антон всей фермы хозяин. Вот увидишь: завтра придешь из школы в двенадцать, как раз к уборке, бабушка тут же тебя и позовет.
– Сама позовет?
– Сама!
– Ты, наверно, колдунья, Катерина! – засмеялась Настя.
– А как же? Я тебе сколдую, а ты мне Золотую Рыбку сбереги. Согласна?
– Согласна!
«Согласна, согласна! – повторяла Настя, бегом возвращаясь к Дуне за книгами. – Моя дорогая, моя Золотая Рыбка! Моя маленькая золотая коровка! Вот если бы и правда Катерина все так и сколдовала!»
В этот вечер у Насти уроки не ладились. Она сидела за столом у самого окна и часто ловила себя на том, что смотрит не в учебник, а куда-то в вечернюю синеву улицы.
В сумерках пришла с работы мать – тихая темноглазая женщина. Не раздеваясь, заглянула в кадушку, в которой хранилась чистая вода, и взялась за ведро. Настя вскочила:
– Мама, ты куда? Я сама схожу!
– Да ведь у тебя уроки…
– Ничего! Успею! Мама, ты послушай, что я тебе скажу…
Настя понизила голос. Мать улыбнулась, как только одна она умела – уголками глаз, ямочками около губ, ямочками на щеках…
– Ну, уж и событие, как видно, у тебя произошло! – сказала она. – Да еще и секретное!
– Мама, послушай, пока бабушки нет!
Ямочки на лице матери пропали, и улыбка погасла в глазах. Но Настя не заметила этого.
– Мы с Катериной сговорились! Я слово дала Золотую Рыбку вырастить… Чтобы дедушка Антон велел меня в телятник пускать!.. Мама, а может, мне самой бабушке сказать?
– Не надо, – сказала мать, – Катерина правильно решила: пускай бабушка сама тебя позовет.
– А если не позовет?
– А не позовет – значит, кончено. Нашу бабушку не переспоришь.
Настя задумчиво посмотрела на мать:
– Мама, а ты когда-нибудь с бабушкой спорила?
Мать, раздевшись, подошла к настенному зеркалу и, поправляя свои черные блестящие волосы, неохотно ответила:
– Спорила бывало… Когда молодая была. Как же, спорила! Да еще как хорохорилась! Только ни разу, ни разу по-моему не было. – И, повернувшись к Насте, твердо сказала: – Так и спорить перестала. И ты не спорь. Наша бабушка умная, умнее ее нету, так на том и конец.
В словах матери Настя уловила затаенную горечь. Так бывает: кажется, и ничего плохого не скажет человек о человеке, а на сердце эти слова лягут тяжело.
Настя оделась, взяла ведра и пошла к колодцу. Тихий вечер стоял на улице. Бледной позолотой светилось на закате небо, желтые отсветы и синие тени лежали на снегу. Голоса женщин, встретившихся у колодца, далеко разносились в прозрачной тишине.
«А ведь и отец тоже с бабушкой никогда не спорит, – думала Настя, не спеша шагая к колодцу. – Вот отец хотел строиться, хотел дом поближе к реке поставить. И матери хотелось того же. А бабушка сказала: «И тут хорошо», — и больше никто не стал говорить о стройке. А из-за коровы тоже один раз начали спорить. Старую корову продали… Мать хотела купить коровку в Стрелкове, очень ей понравилась. Но бабушке не понравилась, потому что черная. Она сказала, что черные коровы им не ко двору. Мать чуть не плакала тогда. А может, даже и плакала. Но корову нашла бабушка другую, Рыжонку. Рыжонка тоже хорошая коровка, но мать говорит, что та была лучше. И купили все-таки Рыжонку…
Никто с бабушкой не спорит… Никто? А вот и неправда. Дядя Сергей поспорил, да и поставил на своем: бабушка не хотела, чтобы он в комбайнеры шел, а он взял да ушел. И живет в МТС и комбайнером работает. Веселый, хороший дядя Сергей! Хоть бы праздник какой поскорее, он бы обязательно пришел домой на праздник!..»
У колодца было весело. Две соседки – сухопарая Дарья в клетчатом полушалке да низенькая толстая Наталья, – опершись на коромысла, оживленно толковали о первомайском празднике, который не за горами, и о том, кто будет варить пиво и как это пиво надо варить… Анка Волнухина, любимая подружка Катерины, воевала с Ваней Бычковым. Анка замахивалась на Ваню коромыслом, а Ваня Бычков все хотел повалить и пролить ее полные ведра, стоящие на снегу. Оба они раскраснелись от мороза и от смеха. Тут же стояли девчонки с ведрами и с коромыслами и хохотали, глядя на них. Звонко поскрипывал колодезный вал под рукой бабушки Анны Шерабуровой, жены деда Антона. Серебряно звякало ведро, ударяясь о сруб колодца…
Настя быстро подошла к бабушке Анне и схватилась за железную, отполированную рукавицами рукоятку вала:
– Бабушка, отойди! Я сама тебе воды достану! Отойди, отойди!.. И тебе достану и себе!
Громкие слова, смешная эта драка, хохот девчонок развеселили Настю. Думы ее разлетелись. Она вертела вал, доставала ведра, полные воды, и сама смеялась вместе со всеми.
– Хлопни его, Анка, коромыслом хорошенько! – смеясь, крикнула бабушка Анна. – Ишь, силу-то ему девать некуда!
– Вот и хлопну! – отвечала Анка, задыхаясь от смеха. – А то жалеть буду, что ли! Подойди, подойди только!
В этот миг Ваня извернулся, толкнул ногой Анкино ведро и бросился бежать. Вода хлынула под ноги всем, кто стоял у колодца. Поднялся крик, хохот…
– Ах, леший здоровый! – сказала бабушка Анна. – И много валенки подмочил!
Анка схватила пустое ведро и бросилась снова черпать. Дарья и Наталья вспомнили, что домой пора, и тоже взялись за ведра, в которых, кстати, пока они толковали, ледяная корочка наросла.
Настя налила свои ведра и подошла к девочкам. И тут у них пошли свои разговоры:
– Настя, уроки сделала?
– Ох, я что-то никак с задачкой справиться не могу!
– У! А я давно решила!
– Настя, – спросила вдруг тоненькая белесая Надя Черенкова, – а правда, что ты из кружка выписалась?
Настя вспыхнула:
– Нет, почему это? – Она ловко подхватила ведра на коромысло. – Вот еще что выдумали! – И, чуть-чуть покачиваясь на ходу, направилась домой.
Бабушка была дома. Настя быстро взглянула на мать. Мать улыбнулась ей глазами и ямочками около губ. Видно, уже о чем-то говорили с бабушкой…
А Марфа Тихоновна, ничего не заметив, сказала:
– Ты, шеф, что же перестала в телятник ходить? Вот я пионерам вашим скажу! Обязанностей своих не исполняешь. Уж там дед Антон об тебе беспокоится.
Настя подошла к бабушке, обняла ее за шею и на минутку прижалась лицом к ее синему платку. И тут же, схватив ведра, побежала еще раз за водой – кадочка была неполная.
Проходя мимо Нилова двора, она поставила ведра на снег И побежала к Ниловым.
Староста юннатского кружка Володя Нилов рубил сучья аи двором около поленницы. Увидев Настю, он воткнул топор и колоду и стоял, похлопывая большими рукавицами. Что-то еще она сообщит ему сегодня?
– Володя! – крикнула Настя. – Ты меня не зачеркивай! Я Золотую Рыбку воспитывать буду!
КНИГИ, НЕСУЩИЕ БЕСПОКОЙСТВО
Катерина вышла за соломой для подстилки своим коровам, да что-то поглядела вокруг, прислонилась к воротине и забыла про солому. Солнце грело по-весеннему щедро. Снег на южном скате крыши растаял, и темная, влажная дранка дымилась, подсыхая под горячими лучами. Сколько запахов, тонких, еле уловимых, бродило в воздухе! Пахло подтаявшим снегом, который лежал тяжелый и крупноискристый, словно потемневшее серебро. Пахло парной землей с огородов, где уже выступали из-под снега мокрые черные гряды. Из заросшего оврага тянуло свежестью леса и зацветающей ольхой. Взапуски пели петухи по всей деревне, из конца в конец, наполняя сердце какой-то странной и нежной печалью.
Катерина сама не знала, почему это так, но всегда, и даже в детстве, наступление весны нарушало ее ясный душевный мир. Что-то томило ее, какое-то светлое раздумье заставляло подолгу простаивать вот так неподвижно у какой-нибудь воротины. Необъяснимое беспокойство не давало ей сосредоточиться ни на чем, оно куда-то тянуло ее, куда-то звало…
«Вот, наверно, и птицы так же, – думала Катерина: – как наступает весна, так они чувствуют, что надо лететь. Поднимаются и летят. Хоть и устают и голодают, может быть, в дороге, но они летят, летят! Им надо лететь, и они могут лететь – вот-то счастье! А что мне надо? Мне бы тоже тронуться куда-нибудь, посмотреть бы далекие края – море, горы, тайгу… Стройки посмотреть бы… Почему это, как наступает весна, так нет мне покоя?»
Темноглазая девочка пробежала в телятник. Глаза – как вишенки на розовом лице. Д, да это же Настя!
– Настя! – закричала Катерина. – Как дела?
Настя, прикрыв глаза рукой от солнца, поглядела на нее и засмеялась:
– Ничего, хорошо!
– Как наша Рыбка?
– Растет. Уже сено ест!
– Ну, в добрый час!.. А что же это я тут стою? – вдруг опомнилась Катерина. – Стою да петухов слушаю. А коровы подстилки ждут. Ну и ну! Обидятся на меня теперь.
Катерина затянула веревкой огромную охапку соломы, взвалила ее на спину и поспешила в коровник.
Она запоздала: доярки уже убрали своих коров и ушли домой. Только скотник Степан возился в тамбуре, укладывая сваленное с воза сено.
У Катерины прибавилось коров – в крайнем стойле стояла Золотая. Катерина внимательно разобрала солому, прежде чем постелить коровам: вдруг попадется какая колючка – может поранить вымя, или смерзшийся какой-нибудь комок со снегом попадет под бок – неприятно… Катерина стелила солому и без умолку разговаривала со своими коровами. Степан, слушая ее, проворчал:
– С людьми бы так разговаривала! А то коровам – разные ласковые слова, а люди к ней и не подступись! Язык-то сразу как бритва сделается!
В коровнике стояла дремотная тишина.
В открытые окна широко вливался свежий, душистый воздух, и солнечные лучи стремительно прорывались в полутьму коровьих стойл. Только слышно было, как коровы жуют сено да щебечут воробьи под крышей.
Вдруг скрипнула воротина и приоткрылась.
– Катерина здесь?
Катерина разбросала последний клок соломы и вышла из стойла. У ворот стояла Настя,
– Катерина… поди-ка сюда…
У Катерины неприятно заныло в сердце:
– Ты что, Настя?
Настя быстро подошла к Катерине и прошептала, глядя ей прямо в лицо испуганными глазами:
– Катерина… Золотая Рыбка… так же, как те! Заболела! Что делать-то?
– Пойдем! – сказала Катерина и, не оглядываясь на Настю, поспешно, почти бегом, направилась в телятник.
– Я бабушке сказала… Она говорит – обойдется, – рассказывала Настя на ходу, – а я вижу, что у нее глазки не такие… Я сразу, как пришла, заметила!..
Катерина с некоторым усилием открыла набухшую дверь телятника, которая тут же тяжело и плотно захлопнулась за ней. Катерине показалось, что ей сразу стало нечем дышать – в телятнике стояла жаркая духота.
Высокая, сухопарая телятница Надежда с изумлением взглянула на Катерину и чуть не выронила из рук охапку сена, которую несла телятам. Телятница Паша, маленькая, слегка рябая девка, увидев Катерину, быстро и лукаво взглянула на Марфу Тихоновну и опять наклонилась к телку, которого поила, будто и не видела никого.
Марфа Тихоновна тоже поила теленка. Не выпуская из рук бадейки, она обернулась к Катерине.
– Ты… что это? – удивленно и с неудовольствием спросила она.
– Марфа Тихоновна, – еле сдерживая волнение, сказала Катерина, – я пришла телочку посмотреть… Золотую Рыбку… Где она тут?
– Вот здесь она, вот здесь! – торопливо ответила Настя. – Вот, около самой печки!
Катерина направилась к печке, из-за угла которой выглядывала желтая белолобая телочка.
Марфа Тихоновна, не допоив теленка, выпрямилась. В ее глазах, будто молния, блеснул гнев.
– Это зачем тебе смотреть? – сдержанно сказала она. – Совсем незачем. Настя, ты что это посторонних в телятник водишь?
Катерина остановилась:
– А разве нельзя, Марфа Тихоновна?
– Я в твой коровник не хожу.
Брови Катерины слегка насупились.
– А если бы у меня в коровнике что случилось, так я бы сама тебя позвала, – с упреком сказала она. – Неужели я здесь такая чужая? Ведь от моей коровы телочка!..
– А что у меня случилось? – сухо спросила Марфа Тихоновна. – Вот тебе на! На Выселках и то знают, а я и не знаю ничего. Надежда, что же это у нас в телятнике случилось?
– Да ничего пока не случилось, – ответила Надежда, не поднимая глаз. – Я не знаю…
– Ну что ты, Марфа Тихоновна! – мягко обратилась Катерина к старухе. – Я просто хочу на телочку посмотреть – как она… Как растет, как… здорова ли… Ну что ты сердишься? От моей Золотой телочка!..
– Вот выгоним в стадо – и посмотришь, – возразила Марфа Тихоновна, – а сейчас уходи, не тревожь телят. Как-нибудь без тебя справимся.
Катерина взглянула на Настю. Настя тихо, как мышка, стояла у стены. Глаза ее блестели от подступивших слез.
– Ну, если нельзя, я уйду, – немножко растерявшись, сказала Катерина и пошла к двери.
Настя вслед за ней выскочила на улицу.
– Что делать, а? – снова спросила Настя. – Бабушка не хочет, чтобы другие знали, что опять теленок заболел. Но ведь нельзя же… чтобы все как тогда было!..
Катерина, слегка сузив свои светлосерые глаза, глядела на Настю и прикидывала в уме, что делать: «Поговорить с дедом Антоном? Но он скажет то же, что и всегда: Марфа Тихоновна лучше знает, что делать».