Подвергнутый бальзамированию В.И.Ленин, вождь мирового пролетариата, семьдесят лет лежит в мавзолее, скучая, наблюдая за посетителями и развлекая себя умственными упражнениями. Но вот однажды, на стыке ХХ и XXI веков, он вдруг переносится чудесным образом в одну из пирамид Египта, где на свой очередной съезд собрались все мумии планеты…
Повесть "Когда был Ленин мумией" вошла в лонг-лист премии "Большая книга"-2010.
Содержание:
Глава 1. Ближе к телу, товарищи! 1
Глава 2. Вождя на мыло 2
Глава 3. Плюс эвакуация всей страны 3
Глава 4. Замечательный сосед 3
Глава 5. Коба, встань из гроба 5
Глава 6. Истинно святой 6
Глава 7. Дети подземелья 7
Глава 8. Пласти, господи! 7
Глава 9. Хнумом сделан, Птахом сотворен 8
Глава 10. Ликбез от фараона 9
Глава 11. Взять ах - вот наша задача 11
Глава 12. Ходоки с Тибета 11
Глава 13. Красное и черное 12
Глава 14. Распальцовка по понятиям 13
Глава 15. Враг не дремлет 14
Глава 16. Последний халдей Вавилона 16
Глава 17. Великий почин 17
Глава 18. Наш ответ Хуфу 18
Глава 19. До основанья. А затем? 19
Глава 20. Шу и Сехмет 21
Глава 21. Трава забвения 23
Глава 22. Сорок два на капремонте 23
Глава 23. Сея панику над миром 24
Глава 24. Аксиома революции 25
Глава 25 Тайна глаза фараона 26
Глава 26. Государство это кто? 27
Глава 27. Броневичок для вождя 29
Глава 28. Землю - христианам! 31
Глава 29. Товарищ рука 33
Глава 30. И ад следовал за ним 34
Глава 31. Вот через площадь мы идем 36
Дмитрий Лычковский
Ирена Полторак
Когда был Ленин мумией
Повесть
Глава 1. Ближе к телу, товарищи!
Муха гуляла по стеклу, словно курсистка по бульвару: с видом искусного безразличия к окружающему миру. Но Ильич, следивший исподтишка, преотлично знал - нет у ничтожного насекомого большей мечты, чем оседлать заострившийся нос вождя мирового пролетариата. "Шалишь, - злорадно думал он, - лапки коротки!".
Обманно поменяв пару раз траекторию, муха остановилась аккурат против его лица. Уж потопчусь я по долинам и по взгорьям, - без труда угадывал Ильич затаенные мушиные мысли. Расправив слюдяные крылышки, насекомое пошло на взлет. Набор высоты, резкое пике вниз, удар брюшком о стекло - вз-з-зззз! - с последующей типично дамской истерикой. Ильич ликовал. И вдруг - хрясь! Что-то хлестко стегануло по крышке саркофага. Свет на мгновенье сменился тьмой, а когда Ильич осмелился вновь глянуть через приспущенные веки, увидел только удаляющуся спину в докторском халате. Скрипнула дверь слева, ведущая из Траурного зала в обитую кафелем лабораторию. От мухи осталось влажное пятнышко не поймешь чего c торчащими из него перекрученными лапками.
"Архидурак! - мысленно бушевал Ильич. - Я всегда говорил: упаси боже от врачей-товарищей, в девяносто девяти случаях из ста это ослы". В груди прерывисто забухало фантомное сердце. Ленин хорошо знал, что биться там нечему. Сердце, равно как легкие и прочие внутренние органы, проворные руки анатомов выскребли из него еще в марте 1924-го, после чего промыли грудную клетку дистиллированной водой, залили смесью из какой-то едкой химической дряни. Но вот поди ж ты - стоило Ильичу разволноваться, как он отчетливо слышал глухие сердечные удары; так больные с ампутированной конечностью с удивлением ощущают боль в несуществующей ноге.
А как не волноваться? Немного радостей у него осталось, и терзания мухи, мечтавшей добраться до ленинского носа, - одна из них.
Раньше впечатлений хватало. Была пора, когда люди мимо Ильича двигались нескончаемым потоком, а он внимательно слушал их реплики, составляя из мозаики единую картину того, что происходит за пределами мавзолея в так не вовремя оставленной им стране. Народ не молчал, хотя часовые у саркофага то и дело покрикивали "проходить!" и "разговаривать запрещено!". Ильич караульных ненавидел и был убежден, что они приставлены Кобой.
"…ить ведь, как живой, ровнехонько заснул ненадолго…"
"… не плачь, товарищ, мы отомстим за Ильича этой контре…"
"…грят, бывшего мово барина видали у Парижу. Улицы мететь…"
Лежать в ту пору было, в общем, покойно. Мучили лишь сны-воспоминания. О том, как его, воспарившего уже было в неведомую даль, похожую на молочный туман, на 52-й день вдруг грубым шлепком вернули обратно в тело. Ильич не страдал излишней брезгливостью, но оглядев себя, лежащего на мраморном столе, содрогнулся от омерзения. Руки и ноги покрыты бурыми пятнами, левая рука пожухла и позеленела, правая, которую последние несколько лет параличом намертво сжало в кулак, пугала фиолетовыми ногтями. Кожа аж шелестит от прикосновений врачей, так суха и сморщена. Рот не закрыть: губы сами раздвинулись, точно у дохлого карася. А над ним стоит консилиум и бешено спорит.
- Замораживать! - захлебывался в слюне неистовый Красин. - Чтобы потомки могли разморозить и оживить тот же час, как изобретут лекарство от всех болезней.
- Бальзамировать! - мягко, но твердо возражал дипломатичный Збарский. - Ткани уже сильно затронуты гниением. Холод ненадолго сдержит, но не остановит этот процесс.
- Расстрелять! - чеканил Дзержинский. - Товарища Леонида Красина как наркома внешней торговли расстрелять: за то, что не обеспечил вовремя поставки криогенных установок из Германии и позволил гнить телу товарища Ленина.
- Похоронить! Что ж вы из него мощи делаете, Володенька вам бы этого не простил, - шептала заплаканная Наденька, но ее никто не слышал.
Другой сон-воспоминание, после которого Ильич всегда просыпался с формалиновым потом на лбу, был лишен картинки и состоял только из звуков чудовищного смысла. "Хрумк-хрумк" - взрезали то там, то сям его тело. "Шмяк-шмяк" - шлепали в таз на полу ненужные более органы. Сухо вгрызался в череп трепан, с чавканьем откачивались кровь, плазма и другие телесные жидкости. И постоянным фоном бубнили два голоса. Один с вечным упреком: "Ах, профессор, зачем вы втянули меня в эту опасную историю! У красных расправа недолгая. Не понравится им вид вождя - и пустят нас, как они говорят, в расход". "Да не волнуйтесь вы так, коллега, - успокоительно журчал второй голос, - я абсолютно верю в ваш метод. Лучше посмотрите, какой любопытный вид имеет мозг покойного: одно полушарие нормальное, тогда как второе сморщилось до размеров персиковой косточки. А теперь постучите-ка скальпелем по этим сосудикам! Ну-с? Каково? Обезызвестились до состояния камня - преинтереснейший атеросклероз!".
В июле 1924-го выпотрошенный, словно дичь для фаршировки, вымоченный в химикалиях, припудренный и подретушированный Ильич в новеньком френче был предъявлен комиссии. Мимоходом отразившись в блестящем колпаке лампы, он с удивлением признал, что при жизни никогда не выглядел так бодро. Глицериновые ванны вернули мышцам эластичность, примочки уксусной кислоты сделали кожу сияющей и упругой, а обертывания салфетками с перекисью водорода придали ей естественный оттенок.
Даже Наденька согласилась, что он выглядит хорошо. Хотя глядела при этом с испугом и виновато. Пока профессор Воробьев, в котором Ильич по голосу опознал боязливого потрошителя, читал доклад, виновник торжества из саркофага через полоску меж веками разглядывал бывших товарищей по партии. Кто же из них та притаившаяся идейная сволочь, что подбила остальных на провокацию: превратить вождя - в божка? Енукидзе? Молотов? Ворошилов?.. Кобы среди членов комиссии не было видно, и это о многом говорило.
В конце мероприятия, после бурных аплодисментов, верная Надюша все-таки попробовала за него вступиться:
- Товарищи! Как член партии, я не могу молчать. Кто позволил делать из Ленина культ? Вы же превратили останки вождя в религиозные мощи! Это недопустимо, это какая-то поповщина, отрыжка египетского мракобесия. Ильич бы никогда не одобрил…
"Архиверно, Надюшенька, - хотел закричать Ильич. - Архиверное и весьма своевременное замечание!". Но обнаружил, что у него зашит рот.
- Что касается мощей, Надежда Константиновна, то ведь раньше это было связано с чудом, у нас никакого чуда нет, следовательно, о мощах не приходится говорить, - раздраженно отрезал Дзержинский.
Надя промолчала, только пошла, бедная, некрасивыми багровыми пятнами по опухшему лицу. Наркомы повалили из мавзолея деловитой гомонящей толпой. В опустевшем зале к саркофагу боязливо приблизился брат Митя. Стоял бледно-серый, как застиранное полотно, молчал, часто-часто моргая. Вспомнилось, как точно так же пытался он ресницами удержать слезы в детстве, когда Володя озорно откручивал ноги тройке коней из папье-маше, рождественскому подарку брату от няни. Ильич хотел Мите подмигнуть, но вовремя спохватился, что глаза у него теперь стеклянные. Кто знает, какой цвет придали им врачи-мучители - желтый, красный или вообще обделили цветом. А у Мити психика слабенькая.
Коба пришел через несколько дней. Долго высился над саркофагом, ритмично попыхивая трубкой и пуская дым сквозь прокуренные желтые усы, затем поморщился и недовольно спросил:
- Почэму без кэпки? Кэпка гдэ?
Честно говоря, Ильич даже обрадовался. В деревянном Мавзолее было прохладно и у него фантомно мерзли уши. И вообще, кепка создала бы в гробу ощущение некоторого домашнего уюта. Но из разговоров растерянных порученцев он понял, что Надюша отказалась отдавать ленинскую кепку наотрез. Сталин бранился на грузинском, угрожал, что она за эту кепку ответит по-большевистски перед всей партией, однако сделать ничего не смог.
Глава 2. Вождя на мыло
И потянулись дни, похожие один на другой. Люди из толпы, мерно шагающей мимо саркофага, тянули шеи Ильичу навстречу, а потом поворачивали головы, пожирая его глазами до последнего, так что временами Ленину казалось - это не они движутся мимо, все наоборот: это он едет в гробу на колесиках вдоль нескончаемой шеренги, принимая парад мирового пролетариата. Лишь смена караула обрывала эту оптическую иллюзию.
Товарищи по партии наведывались большей частью по вечерам, когда двери мавзолея наглухо запирались и зал пустел. Не забывала Ильича и Наденька, в глазах которой, похоже, навечно поселилось чувство вины. Она еще не сдавалась, строила какие-то планы борьбы. Однажды шепотом зачитала перед саркофагом обращение, которое намеревалась опубликовать в газетах: "Товарищи рабочие и работницы, крестьяне и крестьянки. Большая у меня просьба к вам: не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности. Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память - всему этому он придавал при жизни так мало значения, так тяготился всем этим…" Однако судя по тому, что в положении Ильича ровно ничего не менялось, обращение опубликовать не удалось.
Однажды вместе с Крупской у саркофага появился Михаил Степанович Ольминский, глава комиссии по истории Октябрьской революции и РКП(б), которого Ильич при жизни весьма ценил за критическое и на редкость язвительное перо. Цепко оглядев былого соратника из-под кустистых бровей, Ольминский задумчиво поскреб окладистую бородку и неожиданно предложил организовать среди старых большевиков движение "Ленина на мыло!".
- А что? - воодушевляясь, развивал он свою мысль. - Намного полезней, если бы трупы использовались рационально. Убежден, любой из нас был бы рад и после смерти делом послужить народу. Я вот намерен послать в адрес ЦК завещание: чтобы мой труп был отправлен на утилизационный завод без всяких обрядностей, на заводе жир пускай пойдет для технических целей, а прочее для удобрения.
Наденька беззвучно ахнула и поспешно повела Ольминского прочь.
Через шесть лет деревянный мавзолей заменили на мраморный. Ленин ожидал перемены жилья, отмокая в стеклянной ванне, заполненной глицерином, формалином, ацетатом калия, спиртом, хинином и чем-то еще, столь секретным, что об этом знали только Воробьев и его коллега Збарский. Такие длительные, протяженностью в месяц ванны Ильич принимал каждые полтора года и, хотя вначале считал их мелкобуржуазным чистоплюйством, после даже полюбил. В конце концов, это была хоть какая-то смена впечатлений.
В новом мавзолее народная река, огибающая саркофаг с трех сторон, стала еще шире, еще полноводней. Школьников приводили сюда целыми экскурсиями, рабочих - делегациями. Характер реплик менялся, смысл их Ильич уже не всегда мог угадать:
"…на Украине мать сына съела…"
"…был Бухарин да весь вышел. Снят со всех постов как правый уклонист…"
"…я себя под Лениным чищу…"
"…на селе голодают, а жидам указом Политбюро мацу из-за границы присылать разрешили…."
Слово "правый уклонист" Ленину решительно ничего не говорило. И вообще, как можно удалить от революционных дел Бухарина? Николай Иванович - светлая голова, член РСДРП с 1906 г. На его руках Ильич, между прочим, умер. В партии царил какой-то бедлам, и Ленин мучился, не понимая его причины.
Хранители его тела, Воробьев и Збарский, изъяснялись немногим ясней. "Груня, домработница моя, - говорил Збарский, накладывая на лицо Ильича салфетку, пропитанную формальдегидом, - сказала, что на рынке цены опять подскочили. Стакан подсолнечника, вообразите, коллега, уже стоит столько, сколько раньше ведро!" "И все-таки грех жаловаться, Борис Ильич! - отзывался Воробьев, тщательно протирая ленинскую лысину тампоном, смоченном в уксусе. - К нашим услугам спецраспределитель. И потом стоящие вещи всегда можно купить в Торгсине. Вот я там на днях приобрел костюм и весьма доволен: настоящее немецкое качество".
Ильич был возмущен до глубины души. "За то, что ты превратил меня в чучело, - мысленно обличал он Збарского, - партия отвалила тебе 25 тысяч рублей. Это при месячной зарплате рабочего в 50 рублей! И что же? Пожертвовал ли ты хоть копейку на борьбу с контрреволюцией? Нет, нет и нет! Все потратил на обывательские нужды, на дурацкие котиковые шапки и сочные бараньи котлетки".
Странное дело: Воробьев, получивший гонорар вдвое больше, в Ильиче такой неприязни не вызывал. Возможно, потому что никогда не позволял себе с пациентом вольницы и панибратства. Тогда как Збарский обходился с Ильичом вопиюще бесцеремонно. Однажды в присутствии западных журналистов, отвечая на вопрос "А не восковая ли это кукла?", он преспокойно открыл стеклянную крышку, нагло ухватил вождя мировой революции за нос и начал мотать его голову вправо-влево. Ах, как остро жалел Ильич, что не мог в тот момент высморкаться в его мягкие, теплые, пропахшие йодом пальцы.
В знак протеста Ленин даже решился на пролетарскую забастовку. Силой мысли он вынудил свое тело отторгать формальдегид - и, к великому замешательству медиков, введенная ими посредством спринцовок и инъекций жидкость внезапно давала задний ход, выливаясь наружу через телесные отверстия. Коих у Ильича, к слову, теперь имелось больше, чем у других людей. Дело в том, что Воробьев и Збарский, заручившись письменным разрешением партии, понаделали в туловище вождя микроскопические ходы, дабы оно впитывало бальзамовые ванны, как губка.
В ходе другой забастовки Ильич, сам изумившись нежданному успеху, заставил свою кожу покрыться белой плесенью. Но неутомимые Воробьев со Збарским каждый раз в ответ изобретали что-нибудь новенькое - так что даже ленинской воле пришлось в конце концов отступить перед мощью советской науки.
В 34-м случилось вот что. Из человеческой реки, текущей мимо гроба, вдруг выступил кудлатый сивогривый мужик, выудил из-за пазухи руку с браунингом и с криком "Так получи за все!" нацелился в Ильича. Однако выстрелить злодей не успел: на руке у него, громко визжа, повисла товарищ в красной косынке. Часовые, выйдя из секундного оцепенения, ринулись ей на помощь. Поняв, что затея не удалась, мужик стряхнул с локтя ленинскую спасительницу, ткнул браунингом себе под колючий подбородок и выстрелил, забрызгав кровью пополам с мозгами подбежавших караульных.
- Некий Митрофан Никитин, беспартийный, из крестьян! - докладывал тонким от испуга голосом комендант мавзолея спешно прибывшему начальству, среди которого Ильич с трудом распознал разъевшегося Ежова.
Ленин расценил происшествие однозначно: стрелявшим был кулак, противник продразверстки. Таких, как он, надо немедля приносить в жертву классовым интересам. Куда, хотелось бы знать, смотрят комбеды? Почему все кулаки еще не расстреляны или не сосланы в Сибирь? А если это не кулак, а середняк, значит пришла пора хорошенько пощипать и середняков! Только в союзе с беднейшим крестьянством (и это обязательное условие) пролетариат способен построить крепкое социалистическое государство.
Видимо, в партии сделали те же выводы - потому что вскоре людская река у гроба вся подобралась, почернела и посуровела. Реплики пошли совсем загадочные:
"…кабы теща моя шпионила только на Японию, полбеды…"
"…могилу открыли, а там Гоголь шевелится…"
"…какой толк что карточки отменили, коли аборты запретили…"
В 37-м неожиданно пропал Воробьев. Ленин аж расстроился: сколько лет вместе. Принимая свои глицериновые ванны, он ловил каждое слово персонала, пытаясь вызнать, в чем дело. Но Збарский больше ни с кем ничего не обсуждал. Только как-то однажды, пристально разглядывая шов, разошедшийся на глянцевитом ленинском черепе, тихо сказал сыну, работавшему здесь же ассистентом: "Его убрали, несомненно. В дело вредителей вовлечь не решились из-за этого, - подбородком указал на Ильича. - Придумали операцию на почку и зарезали на столе". "Но за что?" - спросил Збарский-младший. "Тс-с-сс! - цыкнул на него отец. - Даже у саркофага есть уши".
Намек Ильич понял и чрезвычайно обиделся. Но выбирать не приходилось: отныне все нерабочие в мавзолее часы он пребывал в компании обоих Збарских. Сына Ильич недолюбливал не меньше, чем отца. Малец начал крутиться в лаборатории при мавзолее еще школьником. Иногда пристраивал на крышке саркофага задачники и зубрил уроки. Когда Ильич отмокал в ванне, пускал исподтишка по ее зеленоватой глади кораблики, сложенные из страниц, вырванных из школьного дневника. А однажды долго с холодным любопытством разглядывал тело в гробу, после чего положил на стеклянную крышку листок бумаги и стал бойко водить по нему чернильным карандашом, то и дело его подслюнявливая. "Мимуары", - без труда прочитал снизу зеркальные буквы Ильич. И далее: "Он напоминал странное морское животное, погруженное в тягучую жидкость…".