2003 год, Петроград, на троне царь Николай III. Но законно ли его право на престол? Нет, считает потомок самого загадочного из русских царей, Александра I.
Покушения и тайная полиция, политические интриги и дворцовые кулуары, кентавры, крокодилы и совершенно другая Россия в написанной в жанре социальной фантастики повести Алексея Лукьянова "Спаситель Петрограда".
Книга включает в себя повести "Спаситель Петрограда", "Мичман и валькирия" и "Артиллеристы".
Содержание:
Алексей Лукьянов - Спаситель Петрограда 1
Спаситель Петрограда 1
Мичман и валькирия 21
Артиллеристы 41
Примечания 57
Алексей Лукьянов
Спаситель Петрограда
Спаситель Петрограда
Весна 1986 года
Возницкий возник из идеи, огня и лошади. Потом к нему приделывали много всего разного: танк Т-74, бороду, пожарную каску и даже имя - Юрий Марян-Густавович. Что-то отваливалось, что-то прирастало намертво (например, имя), но главными его составляющими неизменно оставались идея, огонь и лошадь.
Зрелище, нужно заметить, душераздирающее: кентавр в танке. Да еще и замкомвзвода к тому же. Да, он мог сделать головокружительно быструю карьеру по военной линии, но Юрана это не прельщало.
Много раз удивлялся Возницкий: как же так? Почему в кавалерию, пусть и никчемную, пусть устаревшую и всего-навсего декоративную, не взяли его, Юрана? Да ведь это же был бы высший шик: в самом Санкт-Петербурге, перед Зимним, на военном параде впереди вышагивает, посверкивая эполетами и подковами из нержавеющей стали, кентавр в чине, скажем, даже поручика. Спросил у командира взвода, поручика Нелейводы. Поручик пошевелил тоненькими, как у таракана, усиками, окинул Возницкого критическим взглядом и сказал:
- Ты меня, голубчик, прости, но лицо у тебя уж очень простое. Поручиков с такими лицами не бывает.
Юран это все и сам хорошо понимал. Не раз он по молодости дрался с трамвайными и троллейбусными хамами, что обзывали его дауном. Когда кулаком, а когда и копытом. Околоточный, конечно, в участок препровождал, протокольчик, штраф… А все почему? Потому что у Юрана лицо такое: взглянешь раз и подумаешь, что у этого парня или не все дома, или пьяный, или кокаинист, не приведи Господь. Широкое лицо, глаза маленькие и слегка водянистые, как у старика, улыбка до ушей и маленький подбородок, который, наверное, и портил все. Вдобавок жидкие соломенные волосы. Поляк, одним словом. А ведь при ближайшем знакомстве открывались людям самые что ни на есть лучшие человеческие качества молодого кентавра: искренность и отвага, веселый нрав и острый ум, благодушие и бескорыстие. Возницкий в высшей степени отвечал всем моральным устоям строителя мира во всем мире. В роте его любили.
Так пролетели два года службы. В 1986 году Его Императорское Величество Петр Алексеевич, прозванный в народе Невеликим (росту во внуке Николая Второго и вправду немного было - метр шестьдесят пять), отрекся от престола в пользу своего сына Николая, миротворческую российскую миссию в бывшей кайзеровской Германии, а ныне - Берлинской губернии, посчитали завершенной, да и Юрану на дембель пора было отправляться.
Русский солдат в Германии давно уже не был редкостью, как и русский человек вообще: немцы и русские очень быстро ассимилировались, и уже давным-давно распевались шлягеры типа: "Эс рэгнет шел, погода шлехт была, варум ты не пришел, их бин тебя ждала". Однако Возницкий был весь из огня и лошади (и идеи, конечно), не стоит забывать об этом. То и дело молодого кентавра зазывали то немцы, то хохлы, то свой брат вятич, Бог весть как оказавшийся в Мюльхаузене.
Выпросил Юран у поручика своего, Нелейводы, разрешения отправиться домой своим ходом. Стыд сказать - за два года безупречной службы Европы не повидать! Поручик же заплакал и сказал:
- Что ж ты, сукин китоврас, бросаешь меня? Оставайся, дольше пяти лет в унтерах не промаешься - выучим, блестящим танковым офицером станешь.
- Эх, господин поручик, - прослезился и Возницкий. - Матушка ведь меня ждет, да и не люблю я казенного обмундирования, цивильный я по жизни.
Пришел срок демобилизации.
Крепко-накрепко обнявшись со взводным, Юран вышел за ворота части. Выходное пособие позволяло вполне цивилизованно отправиться восвояси и на поезде, однако же Юран твердо решил добираться домой, в Вятскую губернию своим ходом и, весело цокая по автобану копытами, обутыми в подковы-нержавейки, двинулся на восток.
Вот что значит - галопом по Европам, думал Возницкий, пересекая Германию, Польшу и Чехию со Словакией. Любовался готическими соборами, пил пиво, подвозил студенток, путешествующих автостопом, и обрастал бородой.
Шикарная у него получалась борода - пушистая, с мягким золотистым отливом. Усы кентавр подкручивал вверх, и польская его физиономия русела на глазах. Правда, в Бресте ему чуть не пришлось расстаться с этим великолепием, потому что на КПП дотошный старшина-погранец потребовал документы, удостоверяющие личность.
Ясен перец, что на фото в билете у Юрана бороды не было.
- Пройдемте-ка, сударь! - Взгляд унтера из бдительного стал подозревающим, и военник Возницкого к законному владельцу возвращаться не спешил. Оглянувшись, старшина распорядился: - Беликов, за меня, досматривать каждого! Следуйте за мной!
Как и всякий честный человек, Юран воспринял этакий поворот дел явлением временным и не заслуживающим переживаний, поэтому сказал:
- Легко, - и последовал за старшиной, звонко цокая по асфальту.
Административный корпус пограничной службы располагался неподалеку, в уютном стилизованном теремке, стоявшем в центре небольшого скверика. Перед входом старшина озадачился: как быть с задержанным? То ли вести с собой, то ли так оставить, пусть попасется…
- Да вы ступайте, господин унтер, - добродушно улыбнулся Юран. - Куда я без военника-то?
Старшина смерил Возницкого надменным взглядом - и умчался в комендатуру. А Юран тем временем вынул из седельной сумки баллончик с пеной для бритья, бритву и зеркало и неспешно направился к маленькому фонтану, бившему рядом с теремком.
Кентавр плеснул себе в лицо воды и собрался уже запенить бороду, как резкий командирский голос окликнул его:
- Солдат, смир-рна! Кру-угом!
Юран встал на дыбы, оттолкнулся правым копытом, развернулся и, выбив искры, встал на все четыре кости. Перед ним оказался человек в форме офицера Жандармского корпуса.
- Имя, звание, воинская часть! - Потребовал жандарм.
- Старший сержант Возницкий, танковая часть номер девяносто семь четыреста дробь шестнадцать, Мюльхаузен. Уволен в запас девятна…
- Довольно, - перебил жандарм и откозырял. - Капитан Колесников, Девятое закрытое отделение Жандармского Корпуса Его Императорского Величества. Какими судьбами в Бресте, сержант?
- Галопом по Европам, господин капитан, - стоя по стойке "смирно", отрапортовал Юран.
- Дмитрий Борисович, - сказал Колесников. - Расслабься. И утрись. Бриться пока не советую, хотя… - Он посмотрел в сторону комендатуры. Ладно, будем считать, что твоя затея надуть старшину гипотетически удалась.
На крыльце показались крайне взволнованный старшина с пограничным чином, лениво бредущим за его спиной.
- Старшина, верните господину Возницкому его документ, - маленькие карие глазки капитана Колесникова подавили волю пограничника, и то, откозыряв, вернул Юрану его военник. - Игорь Всеславович, прошу покорно извинить, произошла ошибка. Старшине Вяткину объявите благодарность, от себя походатайствую о пятидневном отпуске для него.
Вот тут-то и началось самое интересное.
Шестое января 2003 года
Что и говорить, господин, предъявивший паспорт, выглядел устрашающе. Сотрудник таможенной службы Верещагин внимательно сверил изображение с оригиналом, невозмутимо просмотрел содержимое багажа, сверяя с декларацией, пролистал документ еще раз и уточнил:
- Крокодил, Крокодил Крокодилович, я правильно читаю?
- Совершенно верно, - подтвердил Крокодил Крокодилович, вынимая из огромной пасти дымящуюся трубку. В промозглом питерском воздухе запахло виргинским табаком.
- Цель визита?
- Культурно-просветительская.
- Счастливого пребывания в Петрограде. И - с Рождеством.
Странный гость подхватил в правую лапу саквояж и пошел прочь, скребя толстым хвостом по обледеневшей брусчатке. Вскоре его клетчатое драповое пальто и стильная шляпа-котелок, которых в Питере не видели с двадцатых, пожалуй, годов, растворились в сырых сумерках. Аэроплан, в котором прилетел Крокодил Крокодилович, так и остался стоять перед Исаакиевским собором.
Верещагину ничего не оставалось делать, кроме как опечатать транспортное средство и самому удалиться восвояси.
Спустя час бледно-серый "руссобалт-3132" с шашечками на дверцах взвизгнул тормозами и замер у парадного подъезда отеля "Palace". Электрическая иллюминация самой шикарной питерской гостиницы была несколько приглушена внезапным снегопадом, обрушившимся на столицу накануне, дворники в белых фартуках в поте лица разгребали снег возле центрального входа. Подъехавший таксомотор не отвлекал их от работы до тех пор, пока водитель не открыл дверь пассажиру, и вот тогда-то широченные деревянные лопаты перестали скрести керамическую брусчатку, ибо пассажир был не только экстравагантно одет, но и физиономию имел необычную. Премерзкую, прямо скажем. Морда у пассажира была вместо физиономии, широкая вытянутая морда, и дворник Василий сказал вполголоса:
- Нильский крокодил.
- Скорее кайман. - Дворник Феофилакт оперся на лопату.
- Кайман? Нет. Именно нильский крокодил, это я как специалист по рептилиям тебе прямо заявляю. - Василий тяжело вздохнул и продолжил свою работу.
Крокодил расплатился с водителем, раскурил трубку и направился к дверям отеля. Поднявшись по длинной пологой лестнице и очутившись под огромным навесом, удерживаемым на весу тремя мраморными атлантами, он внезапно остановился, уставившись на двери. Внимание его привлекла надпись "No smoking", продублированная русским "Не курить". Крокодил с сожалением вынул трубку, тяжело вздохнул… и вытряхнул тлеющий табак прямо в пасть, на глазах у портье, который давно уже наблюдал за потенциальным клиентом через стекло.
Фокус был настолько обескураживающим, что и без того удивленный портье открыл рот.
Клиент же спрятал трубку в карман пальто и, едва фотоэлементы сработали, вошел в просторный, хорошо освещенный холл отеля.
- Добрый вечер! - Портье подобострастно улыбнулся, как это могут только официанты и служащие гостиниц. - Чем могу быть полезен?
- Номера для курящих есть? - не ответив на приветствие, осведомился крокодил. Говорил он совершенно без акцента, как будто всю жизнь прожил на Васильевском или, скажем, на Балтиморской.
- Вам с бассейном или просто с ванной? - портье был сама любезность.
- Бассейн? Зачем мне бассейн? - Клиент погрузился в себя, достал из кармана пальто трубку, засунул в пасть… снова вынул и продолжил: - Номер для курящих, бассейн мне не нужен.
- Люкс? Полулюкс?
- Номер в пентхаусе для курящих.
- О! Господин будет платить наличными или кредитной картой?
На стойку тяжело улегся желтый саквояж постояльца, клацнули серебристые замки, и перед глазами портье на мгновение вспыхнул пожар, которому в сердце потухнуть суждено было ой как не скоро. В саквояже сияли золотые монеты.
Получив электронный ключ от номера, постоялец совсем уже собрался уходить, как вдруг обернулся к портье и задал странный вопрос:
- У вас тут с людоедством как?
- Виноват? - Лоб служащего на мгновение исчез, оставив место лишь густым бровям и округлившимся глазам.
- Экий ты, братец, непонятливый, - пробормотал крокодил и прошел к лифту.
В последний момент портье вдруг показалось, что желтая кожа саквояжа… уж не человеческая ли?
Седьмое января
Пожалуй, самое дикое изобретение человечества - это зверинцы. Вонь и грязь, царящие в этих увеселительных заведениях, удручают, но более всего выворачивает душу на изнанку то выражение страдания и унижения, которое читается в глазах запертых в клетках и вольерах тварей Божьих.
Тем не менее Иван Филаретович проводил в зверинце бульшую часть своего свободного времени. Подолгу стоял он у клеток с яркими тропическими птицами, разглядывая их шикарную окраску, изрядно потускневшую в неволе. От всех этих попугаев и прочих райских птиц веяло жаркими странами гораздо сильней, чем от книжек с бригантинами и прочими картинками. Книжки эти, что ему давали родители, Иван Филаретович давным-давно перечитал по несколько раз, как и те, что родители ему не давали.
- Ванька! - Окликнули Ивана Филаретовича, и он резко обернулся, потому что голос принадлежал другу его Шустеру.
Мишку Шапошникова звали все не иначе как Шустером, и проистекало сие, естественно, от его феноменальной расторопности. Классный наставник Ивана и Мишки Герман Геннадьевич Лопатин, с подачи которого Мишка и получил прозвище, не раз пенял мальчикам:
- Ну как же так можно, господа кадеты? Я ведь говорил, что товарищ ваш шустер, как Фигаро, но почему же вы его окрестили кратким прилагательным, а не севильским цирюльником?
Но Шустер ни в коей мере не был уязвлен, тем паче что пьесы Бомарше его пока не привлекали. Он действительно всюду поспевал одновременно, никогда не стоял на месте и за партой ерзал, как будто был наездником на родео, а скамья под ним - диким мустангом.
Шустер подбежал к Ивану и выпалил:
- Я на Невском только что крокодила видел. Живого!
Чем еще был замечателен Мишка - так это прямотой и искренностью. Никого и никогда Шустер за свои девять лет еще не надул. Поэтому Иван задал самый резонный из всех возможных вопросов:
- На поводке, что ли?
- Балда! Сам по себе, на задних лапах. Ростом с Майкла Джордана, а пасть… - Вытянув руки и скрючив пальцы, Мишка несколько раз изобразил клацающую пасть крокодила. - В пальто, штанах и котелке.
Тут уж Иван не поверил.
- Брешешь? - Пальцы его в перчатках нервно теребили золотистую пуговицу форменной шинели.
- Я? - оскорбился Шустер. - Я тебя хоть раз обманул?
- Ладно, не заводись. - Иван примирительно пихнул друга в плечо. - Ты бы мне тоже не поверил…
- Точно, - выдохнул Мишка. - Я ведь и себе сначала не поверил, когда увидел…
А дело было так: Мишка собрался на "Властелина колец", который только-только попал в российский прокат, начистил ботинки, надраил пряжку и пуговицы до золотого блеска, кокарду начистил, отутюжил самостоятельно брюки и выскочил на улицу. Но на троллейбусной остановке вдруг вспомнил, что оставил дома карманные деньги, и устремился назад. Пока поднимался на лифте, пока раздевался, пока то да се, прошло минут пятнадцать, и когда он наконец снова выскочил на улицу, то увидел, что на Невском произошло нечто странное: огромная толпа народу шествовала в сторону Зимнего, а центром притяжения зевак был респектабельного вида высоченный господин, вблизи оказавшийся самым что ни на есть настоящим крокодилом. В кино Шустер так и не попал.
- И еще трубку курил, - закончил он свой рассказ.
- Как в считалке, - улыбнулся Иван.
И они с Шустером хором продекламировали:
- Шел крокодил, трубку курил, трубка упала и написала: "Шишел-мышел, пернул - вышел!" - завершив малоприличный текст дружным хохотом.
- Пошли, посмотрим? - предложил Мишка.
Тут Иван чуток скис.
- Извини, Миш, я не пойду.
- Почему? - огорчился Шустер.
- А ты бы хотел, чтобы вокруг тебя толпа ходила и глазела, будто ты крокодил?
- Так ведь он крокодил и есть, - заметил Мишка.
- Ну если бы вокруг тебя крокодилы собрались и шагу ступить не давали?
Перспектива быть окруженным крокодилами подействовала на Шустера весьма своеобразно. Он заозирался и вынул из кармана игрушечный кольт, стреляющий пластиковыми шариками весьма болезненно даже с пятидесяти шагов.
- Я буду отбиваться, - на полном серьезе заявил он.
Иван весело рассмеялся. Озадаченное выражение на лице Мишки тут же переплавилось в задорную улыбку.
- Ладно, заболтался я с тобой. Побегу к метро, может, на следующий сеанс еще успею.
- Юрасик, - нормировщица Люська положила локотки на круп Возницкому и с легкой истомой посмотрела в глаза кентавру, - Рождество ведь, а?
Юран в кожаном фартуке поворошил в горне пылающий кокс и придвинул поближе к краю толстую железную болванку, светившуюся уже нестерпимо белым. Отложив кочергу в сторону, он оглянулся на Люську, но только она открыла рот, как хвост Юрана, заплетенный самой же Люськой в африканские косички-дрэды, игриво шлепнул ее по заду.
Нормировщица взвизгнула от неожиданности, Возницкий жизнерадостно расхохотался, схватил влюбленную Люську за талию и посадил себе на спину.
- Дурак, - надула губки Люська.
- Ага! - еще громче засмеялся Юран и стал напяливать на широченные ладони свои рабочие рукавицы. Те уже изрядно промаслились, кое-где были прожжены, но Возницкий никогда не менял рукавиц прежде, чем обожжется. Следы ожогов щедро украшали его руки. - Лючия, не отвлекай.