- Мне только что сообщили о трех убийствах.
- Печально. Но это дело милиции. Или что-нибудь очень…
- Двое - мартинарии. А третий… - Нартов сделал паузу. - Друг Кентиса, взорван в его машине. Неужели вам ничего не сказали?
Вопрос Нартова прозвучал как насмешка.
- Срочно свяжись с Тоссом, - в голосе Старика зазвучал металл. - Поставь охрану.
- Неужели у каждого из списка? - Кентис пожал плечами. - Не хватит людей.
- Идиот! - яростно рявкнул Старик. - Кентиса пусть охраняют. Иди!
Почти обессиленный, он упал в кресло. Неужели всё кончено? И эти люди, служившие ему так преданно, порой и не подозревая об этом, обречены? И он - вместе с ними.
"Жаль, что у меня только Павел, и нет Петра. Впрочем, в нынешнюю ночь и тот бы предал до петухов…" - мысль была хороша. Но что толку от верных мыслей, когда рушится твоя жизнь.
Когда Нартов вышел, старик спешно пододвинул к себе телефон и набрал номер. Он знал его на память. Но, нажимая кнопки, почему-то колебался, будто не был уверен в комбинации цифр. Как ни странно, но с вице-ординатором его соединили сразу.
- Убийства? Мартинариев? - в голосе его почувствовалось оскорбленная гордость. - Да вы с ума сошли! Мы не вмешиваемся напрямую в действия ординаторов. Разберитесь со своими болячками сами! - его больше не захотели слушать и швырнули трубку.
Пожалуй, в самом деле вице-ординатор прав. Ну право же, зачем высшим влезать в такие мелочи, как жизнь двух десятков людей? Они дали указания Старику, остальное их не касается. Но кто тогда жаждет смерти, кто решил расплескать энергопатию потоком, кто? Эти две сучки, черная и рыжая, Карна и Желя? Неужели они так же ловко умеют убивать, как и проникать незамеченные во властительные кабинеты? Неужели они? Других кандидатур у Старика просто не было. Но эта догадка ничего не объясняла и не решала. Он даже не мог отдать приказ Тоссу или милиции, чтобы девчонок задержали под каким-нибудь мало-мальски пригодным предлогом и хорошенько потрясли. Посланцев Великого Ординатора не задерживают - вот в чем штука.
Старик чувствовал свою совершенную беспомощность. Беспомощность сильного мира сего не может вызывать жалости. Она отвратительна. Уже ни на что не надеясь, он позвонил Кентису.
"Папа? - услышал он знакомый насмешливый голос и не сразу догадался, что это автоответчик. - Если это ты, то не надейся получить шанс прочесть очередную мораль - меня до утра не будет дома".
Мобильник Кентиса твердил который день одно и то же: "Абонент временно не доступен".
Старик медленно опустил трубку. Он знал, что сегодня не заснет.
10
- Господи, как я проголодалась! В один присест готова слопать целый поднос булочек со сливками, - воскликнула я, когда машина Ораса вывернула на Звездную.
- Ева, ты и так пухленькая, а на моих булочках станешь просто толстушкой.
- Всё равно меня скоро убьют, - вздохнула я. - Так что безразлично, умру я толстой или не очень. Ну, так где твои булочки?
Он остановил машину у кафе, и тут, будто только этого и ждали, из дверей выскочил официант, и протянул хозяину нарядную коробку.
- Надеюсь, этого хватит? - спросил Андрей, передавая коробку мне.
Орас не находил нужным особенно таиться. Боюсь, что завтра или послезавтра наше совместное фото все же появится в "Солянке". Ну что ж, это в конце концов его дело. Он женат, ну а я совершенно свободна. И любой женщине в нашем городе только польстит, если ее объявят любовницей Ораса. Я открыла коробку. Будочек было штук двадцать, не меньше.
- Андрей, разве так можно? Если я всё это съем, то просто умру.
- Дорогая, надо же тебе когда-нибудь наесться, - Орас положил мне руку на плечо - жест скорее хозяина, чем любовника.
И только когда мы очутились в моей не слишком шикарной спальне, я вдруг вспомнила, что вообще-то в гости Андрея я не приглашала. Вероятно, он решил, что после сегодняшнего в "Мастерленде" можно вести себя бесцеремонно.
- Ты любишь меня? - спросила я зачем-то, хотя на горьком опыте знала, что мужчинам лучше подобные вопросы не задавать.
Но ответ Андрея меня изумил.
- Очень, - отвечал он не раздумывая. - Можно сказать "очень" в N-ой степени…
- Как? - у меня перехватило дыхание. Неужели возможны подобные совпадения? - Повтори!
Андрей повторил.
- Еще!
Он повторил снова.
- Еще!
- Слушай, Ева, давай, я напишу тебе это на бумажке, будешь читать каждодневно с утра до вечера.
Я бросилась искать бумагу и карандаш. Разумеется, ничего не нашлось под рукой. Пришлось оторвать клочок от газеты.
- Ева, разве так можно?! - Орас осуждающе покачал головой. - Писать на туалетной бумаге признания сердца!
Он достал из кармана пиджака тисненую золотом карточку. Затаив дыхание, я смотрела, ка ложатся на бумагу заветные слова. Почерк, правда, не Сашкин - другой, четкий, уверенный. Но всё равно. Оказывается, кое-что можно восстановить. И самое невероятное может сбыться. Я поставила карточку на трюмо. Потом передумала и сунула в косметичку. Потом снова передумала и положила записку в карман подаренной Орасом куртки. Как он щедр ко мне! Он подарил мне куртку, любовную записку. И жизнь. Как минимум дважды.
- Кажется, теперь твой подарок на месте, - я улыбнулась, разглаживая куртку.
Так гладят кошку. Но у меня ведь не было кошки.
- Вы, женщины, странные существа, - усмехнулся Орас. - Никогда не поймешь, что вам нужно.
- Не надо обобщений! Я тоже сейчас всё объясню про мужчин. Они прекрасно знают, что хотят женщины, но постоянно притворяются, что ничего не понимают - якобы женская логика не под силу их рациональным мозгам. Как удобно! Можно ни за что не отвечать и напропалую обманывать. Вот! Только посмей сказать, что я не права.
- Истинно философское наблюдение! - захохотал Андрей. - И кого же я сейчас обманываю?
- Свою жену, - брякнула я совсем не к месту.
Лицо Ораса передернулось, будто я напомнила ему о чем-то отвратительном.
- Ее это не волнует.
- Опять вранье.
- Ни капли… Она избегает близости со мной. Любой близости, в том числе и интимной.
- Тогда она тебя не любит.
Орас усмехнулся - наверное, хотел опять надо мной подтрунить, но передумал.
- Я и сам это знаю.
- Тогда почему вы вместе? Зачем ты женился на ней?
Он пожал плечами:
- Может, из-за имени? Мою первую жену тоже звали Катей. Хочешь расскажу о ней?
Я кивнула, хотя меня не очень волновала его первая жена. Вторая, нынешняя, гораздо больше.
- Я тогда учился на пятом курсе университета и полгода как женился. Мы были влюблены друг в друга - до слащавости. Впрочем, неважно. Кате было двадцать, она была маменькиной дочкой, но мне это нравилось. Имя само по себе имеет определенную власть над нами… Итак, мы прожили полгода, но не говорили о детях, вполне довольные собою. Вернее, это я был доволен. А она… верно, думала, потому что, ничего мне не сказав, отправилась к врачу поговорить на эту тему. И тут выяснилось, что у нее опухоль яичника. Ничего как будто страшного, она сможет иметь детей, вот только нужна немедленная операция. Это было как гром среди ясного неба - банальное сравнение, но верное. Мы молоды, полны сил, и вдруг такое… Кинулись искать хорошего хирурга и занимать деньги у родственников - чтобы дать "на лапу". Хорошего хирурга мы нашли. Все говорили, что у него золотые руки. И не ошиблись. Операция прошла отлично - просто блеск… А через три дня медсестра, явившись на дежурство после ночной попойки, стала делать Кате клизму. Не знаю, что она там перепутала, но вместо положенного лекарства добавила в воду какую-то отраву. Кажется, лизол… Теперь уже не помню. Катя стала кричать, что больно. А эта девка, что явилась с бодуна, отвечала: "Не сахарная, потерпишь…" Лишь когда Катя стала орать совершенно истошно, прибежал врач, и разобрался наконец, в чем дело. Весь толстый кишечник у нее был сожжен. Напрочь. Ее тут же положили на операционный стол, вывели в бок кишку. Прежде был гром среди ясного неба, а теперь настал непроглядный мрак. Ее мучили ужасные боли, она стонала по ночам, и, чтобы не мешать другим шести больным в палате, ее кровать выставили в коридор и стыдливо отгородили ширмой. Каждый идущий в перевязочную мог заглянуть за ширму и посмотреть, как она лежит там, еще не мертвая, но уже и не живая, и глядит остановившимся взглядом в потолок. Я приходил к Кате в больницу каждый день. Просиживал до поздна, нянечки и медсестры льстиво шептали мне в глаза: "Какой отличный муж!" после этого полагалось сунуть в заранее оттопыренный кармашек сложенную вчетверо бумажку. Все думали, что я невыносимо страдаю. Но я не страдал. Я не сразу это понял. Поначалу меня так захватил сам поток событий, что я просто не думал о себе и о своих чувствах. Я лишь бегал по магазинам, покупал необходимые вещи и лекарства, варил бульоны, таскал всё это в больницу. Я думал, что мне очень больно. Я просто был уверен в этом. Кате сделали четыре операции, но все швы разошлись, и напоминали теперь жадно открытые красные рты, сквозь которые можно было разглядеть серую пленку брюшины, и за нею - кольца кишок. Чтобы раны не загноились, я обмывал их каждый день марганцовкой. И вот я неожиданно поймал себя на мысли, что мне это… нравится… Нет, нравится - не то слово. Я… стремлюсь к этому. Вот! Именно! Стремлюсь! Я уже не хочу в университет. А только в больницу и жду - не дождусь, когда вновь прикоснусь к изуродованному Катиному телу и почувствую исходящий от нее как тяжелый дух, запах нестерпимого страдания. Когда я это понял, мне сделалось страшно. Решил, что я схожу с ума. Но напрасно я пытался вызвать к любимой сострадание и жалость в душе. Я не мог. Вместо этого явилась уверенность, что когда ЭТО кончится, для меня начнется новая удивительная, яркая жизнь. Мне было поначалу стыдно, я гнал эту мысль прочь. Но она вертелась в моей голове, как напев какого-нибудь популярного шлягера. Катя оплатила мой успех. Я старался искупить свою внутреннюю черствость максимальным вниманием и заботой, я приободрял Катю, я даже успевал подрабатывать на разгрузке вагонов, чтобы порадовать мою кошечку - я всегда называл ее "кошечкой" - какой-нибудь мелочью… Но она уже не радовалась ничему. Способность к сопротивлению ее оставила. Она только плакала, и спрашивала: "За что мне такое наказание?" Наконец назначили новую операцию. Меня предупредили, что Катя может не выжить. Но от меня уже ничего не зависело. Ничего. Разве что молиться за нее. Но я не молился. Я сидел в грязном обшарпанном коридоре и ждал. Я не ел с утра… Да нет, не с утра, а с вечера… И вдруг появилось странное ощущение сытости, как после плотного обеда. А затем я почувствовал небывалую уверенность в себе. Я поднялся и направился к дверям, уже зная, что мне здесь делать нечего. Катя умерла. Тогда я еще ничего не знал о Лиге. Но уже понял, кто я такой.
Он замолчал. Я и не знала, что и сказать. Да разве можно говорить что-то после такого… Но я все же ляпнула самое банальное:
- А дальше?
- Ты не догадываешься? - он усмехнулся. - Через несколько дней мне позвонил мой приятель по университету - комсомольский босс, и предложил поучаствовать в небольшом, но очень перспективном проекте. Наше сотрудничество длилось недолго, но так начался мой подъем.
- И вам было в самом деле не жаль Катю? Ведь вы ее любили…
- Наверное, я не правильно выразился. Жалость была. А вот боли не было. Я не сходил с ума при мысли, что она умирает, и оставляет меня одного. Невероятно? Но это так. А потом я встретил Катерину. Я с самого начала видел, что она не любит меня, но с поразительным упорством добивался ее благосклонности. Зачем? Меня тянуло к ней. Почему, и сам не знаю… Но не будем об этом, - оборвал он сам себя. - Ты, моя милая, совершенно иная. Ты-то меня любишь!
- Конечно, - отозвалась я и тут же поняла, что нет, не люблю.
Это он, Орас, желает, чтобы я любила его, польстила уязвленному самолюбию, а я… Всеми силами играю роль, в надежде в нее вжиться. И мне кажется, что это нетрудно с таким человеком как Орас, стоит несколько раз произнести положенные реплики вслух, и они станут правдивы. Ох, да что это со мной… С чего это я решила… Да он… Тут я окончательно запуталась. Хотелось, чтобы кто-нибудь помог. А помочь было некому.
- Эй, что с тобой? - Орас щелкнул пальцами у меня перед глазами. - Ты куда-то провалилась? Где ты?
- Здесь, - прошептала я, прижимаясь к нему.
Даже сквозь одежду чувствовались его тренированные мускулы на груди.
- Тебе понравилось, как я сегодня тебя изнасиловал в "Мастерленде"? - спросил он.
- Нет, - призналась я честно.
В самом деле - походило на изнасилование. По обоюдному согласию. Если, конечно, такое бывает.
- Мне тоже, - сказал он. - Но сейчас все будет иначе…
И я ему поверила. Застрекотала молния ветровки, расходясь. Повторяя раз за разом, а можно все исправить. Уродливую фразу довести до совершенства. Я принялась сцарапывать с Ораса одежду. И, разумеется, с присущей мне ловкостью, задела раненое плечо.
- Ева, сладкая моя, пожалуйста, без мазохизма, - прошептал Андрей, отводя мою руку.
Замечание кого-то другого могло враз загасить мой порыв. Слова же Андрея лишь раззадорили. Я чувствовала, что сейчас была для него самой лучшей, несмотря на все мои изъяны. Я могла бы полюбить его только за то, как его пальцы касаются моей кожи.
Я уже приготовилась изобразить оргазм как это бывало с другими, притворно постанывая, но тут подлинная волна наслаждения вместо фальшивой, захватила меня и помутила разум. Добившись столь блистательной победы, Андрей мгновенно переменился: ластящийся зверь, заманивающий овечку в свои когти обволакивающей нежностью, теперь жадно впился в добычу, будто хотел растерзать меня в клочки. Но именно подобного исступления я и ждала от него. Каким еще мог быть Орас? Только хищником.
11
На следующее утро меня разбудила Собакина. Телефон звонил минут десять прежде, чем я сняла трубку. Глаз открыть я просто не могла: Орас ушел где-то под утро, и я была уверена, что заснула полчаса назад. Надо подать в мэрию заявку, пусть примут закон, запрещающий звонить домой в девять часов утра женщинам до тридцати лет.
- Наконец-то! - голос Бандерши вызывал высшую степень возмущения. - У тебя что, сонная болезнь?
- Нет, просто сегодня у меня ночью был Орас, - ляпнула я не без гордости.
На том конце провода раздалось невнятное "о-о", потом шорох, вздохи, и наконец прозвучал вопрос:
- Ну и как?..
Настала моя очередь издавать загадочное мычание. Бандерша прилипла к трубке, боясь упустить подробности. Рассказывая ей о сегодняшней ночи, я невольно коснулась пальцами правой ладони и тщательно ощупала кожу. Мне казалось, что проклятый желвак - клеймо Лиги - должен был исчезнуть. Но он по-прежнему был на месте. Счастливый мартинарий - все равно мартинарий?
- Евочка! Как я тебе завидую…
Видимо, в свои пятьдесят с хвостиком она считала себя вполне конкурентоспособной. Хотя, чем черт не шутит. Я была уверена, что, несмотря на свой потасканный вид, Бандерша при желании могла бы заманить в койку любого мужика. И Орас не был исключением.
- Нет, правда, я за тебя рада, - ворковала Бандерша. - Но все же работа в "Оке" пока не отменяется.
- Много заявок?
- Целый ворох. Никогда такого не бывало! Телефон прямо раскалился.
М-да… Жаль, что неизвестный злодей решил извести мартинариев, а не принялся сначала за клиентов "Ока"… Интересная мысль! А что, если сравнить список подавших заявки на имя Бандерши и список мартинариев нашего ордината? Насколько они разнятся? Или не слишком? Кто знает, может тут удастся что-то накопать…
- Сейчас буду! - крикнула я в трубку. - Только проглочу парочку булочек и вперед!
Я, в самом деле, неслась по улицам вприпрыжку.
"Надо каждый день бегать", - решила я, шумно пыхтя и безуспешно пытаясь перекинуть на редкость неудобную сумку через плечо - такую дурацкую сумку мог купить себе только мартинарий. Зато бег придаст мне бодрости и поможет компенсировать килокалории любимых булочек. Но все же я не отважилась добираться до нашей конторы бегом, и позволила себе подъехать пару остановок на автобусе.